Текст книги "Со всей любовью"

Как я ушла, не помню. А вот обед помню очень хорошо. Французский ресторанчик в Фулхеме. «Я давно хотел пригласить тебя сюда», – сказал Том. Я прикинула, сколько жен, сколько других женщин он приводил сюда прежде. А почему бы и нет? После первой половины обеда я сказала себе: «Ни один мужчина не имеет права быть таким обаятельным – как же я тебе не доверяю!» А после второй половины я сказала себе: «Уже много лет я не чувствовала себя такой счастливой – я тебя хочу, пусть ты был женат пять раз. Я хочу, чтобы ты затрахал меня до опупения».

Что он и сделал.

Ну, пока я ограничусь одним признанием: в постели он безусловно доказывает, что у него была большая практика. Он мог бы доводить меня до оргазмов всю ночь, сучий сын. Мне пришлось уйти гораздо раньше, чем хотелось – из-за Клайва. И когда я, пошатываясь, поднялась на ноги, он прижал ладони к моей груди и сказал: «Я тебя люблю».

Рут, я не знаю толком, что я, кто я, и что происходит, но мне это нравится, чем бы оно ни было. Такой долгий срок. Ты рада за меня? Твоя маленькая Венера нашла пристань.

Со всей любовью.

Джейнис.

P.S. Завтра, чтобы отпраздновать наше празднование, он ведет меня на «Опасные связи». За этим что-нибудь кроется? Его выбор, не мой. Кто в опасности, хотела бы я знать? Кстати, Том говорит, что КШТ вот-вот отправится на гастроли. Первая остановка – Мадрид. Так что после фиесты на асиенде этот спектакль, возможно, придется тебе в самый раз. Ты обязана сообщить мне все. А я расскажу тебе про Тома, когда буду в менее стыдливом настроении. Чувствую я себя очень странно и все время улыбаюсь.

Паласио Писарро Трухильо 19 июня

Дорогая Рут Конвей!

Хавьер необыкновенно доволен золотом инков. Не стану спрашивать, что вы сделали, чтобы получить его от Фелипе. Однажды я оказала ему ту же милость ради «Детей в беде», но это было много лет назад. Малая жертва за миллион английских фунтов, и о нашем слиянии я не помню ничего, кроме довольно неприятного запаха, который, как мне говорили, – фамильная черта Бурбонов: вероятно, результат постоянных браков между близкими родственниками. Я знаю только еще одну женщину, которая пошла ему навстречу. Это была Ева Перон, вообще-то отличавшаяся лучшим вкусом, но, возможно, в тот момент она нуждалась в деньгах, поскольку жила в изгнании. Ева сказала мне только, что щедрость Фелипе была обратно пропорциональной его величине, и, полагаю, он с тех пор не увеличился. Мужчины всегда слишком переживают из-за подобного. Мой первый муж в течение недолгих месяцев нашей совместной жизни потратил целое состояние на восточные притирания, но, чтобы заметить разницу, потребовался бы очень острый глаз, а мои глаза уже поглядывали в другую сторону.

Но я отвлеклась. Мои самые горячие поздравления с таким успехом. Благодаря вам наш скромный маленький музей тут, в Трухильо, скоро станет лакомой приманкой для туристов, и грешники не будут знать покоя. Я попросила Хавьера вставить в окна дворца двойные рамы, чтобы приглушить американские голоса. Луис лелеет честолюбивое желание стать хранителем музея, но он несколько заблуждается в смысле своей квалификации, и, думается, я приглашу кого-нибудь из Лувра. Как жаль, что Андре Мальро уже нет в живых: он бы знал, кого рекомендовать.

Жара становится нестерпимой. Поберегитесь, когда будете гостить у Эстебана. На его асиенде почти нет тени, а он, конечно, отправится с вами кататься верхом. Это его страсть, и лошади у него отличные. Пейзажи там великолепны – конечно, если вам нравится такая природа. Вы там увидите много стервятников. О привычках Эстебана я знаю мало: у его глупенькой невесты никаких сведений на этот счет нет; специалистка она, не сомневаюсь, только по девственности (это, пожалуй, единственная сфера, в которой испанским женщинам дозволяется стать знатоками). Моя невестка, правда, в прошлом году недолго погостила у него, пока мой сын сидел в тюрьме, и призналась, что он был пылок, но лишен воображения. Безусловно, он редкий красавец, а это многое компенсирует, когда скучаешь.

Тем не менее, раз вы решили освободиться от супружеской верности, не сомневаюсь, мы скоро подыщем вам кого-нибудь получше моего довольно заурядного племянника. Пожалуй, я попробую конфиденциально навести справки у Хуана-Карлоса – он, конечно, кого-нибудь знает. Если только он простил меня за отказ продать ему виноградники. С особами королевской крови всегда требуется сугубая осторожность. И с вашей монархиней тоже, вдвойне сугубая из-за ее собачек.

Надеюсь, вы очень скоро почтите меня еще одним визитом. Нам надо многое отпраздновать, и есть в изобилии золото, из которого пить.

С самыми теплыми пожеланиями.

Ваша,

Эстелла.

Иффли-стрит 16-с Лондон W6 21 июня

Дорогая Рут среди ино-креветок!

Вот статейка из «Ежедневной помойки», на случай если ее распродали в Мадриде раньше, чем ты успела наложить на нее руки. С твоей фотографией у нас было много хлопот, поскольку в нашем архиве нашлась только та, на которой ты приветствуешь премьер-министра с четверенек, а она мало согласуется с сотворенным мной панегириком. К счастью, Джейнис спасла нас той, на которой вы с ней пьете шампанское на прошлогоднем Уимблдоне. Именно то, что надо: особенно после того, как благодаря легкой ретуши впечатление возникло такое, будто ты делишься с принцессой Ди своими познаниями в тонкостях тенниса. Мой редактор, который, как все шотландские социалисты, закоренелый сноб, проникся благоговением, когда узнал, что твой филантроп – герцог, из чьей семьи вышел десяток испанских королей, если не больше (вот и источник золота инков). По телефону ты ни о чем этом мне не обмолвилась: я не ошибусь, если предположу, что ты понятия не имела, кто он такой? Как это на тебя похоже!

В любом случае надеюсь, что этот опус возымел желанное действие, и Пирс наконец-то в полной мере оценил свою драгоценную жемчужину (см. Евангелие от Матфея). Но я должен принести одно извинение. Будучи человеком по натуре сдержанным, я постарался лишь очень скромно коснуться твоих телесных прелестей, предоставив большую часть воображению читателя, но, боюсь, к тому времени, когда над статьей потрудились соответствующие сотрудники, из нее напрашивается вывод, что со времен наполеоновских войн Испания не знавала более сокрушающего завоевания. Об этом я искренне сожалею, но чего ты хочешь от желтой прессы?

В результате мне звонили авторы скандальной хроники, от которых я старательно прячусь. Я отбился от них с помощью диверсионной тактики: абсолютно апокрифической истории об ирландском примасе, которая распалит их лоялистские сантименты, и они вляпаются в неприятности с Советом по печати, не говоря уж об ИРА.

Ах да, мы с Джейнис «как одно», по выражению одной из моих тещ. Рут, я действительно ее люблю. Шестнадцать лет томления по тебе и пять браков в промежутках не ожесточили моего сердца, хотя и не умягчили кое-что другое. Я все такой же переменчивый, но только, как я искренне верю, к Джейнис это не относится. Она – ТО. Кроме того, она знает о любви поразительно много для женщины, которая побывала замужем только один раз. И я намерен выяснить, откуда. Возможно, тебе это известно. Я напою тебя и все узнаю.

На следующей неделе ее у меня отнимет Уимблдон. Каким образом Джейнис умудрилась получить наследственное место в ложе на всю жизнь? Она ничего не желает объяснять, только пожимает плечами. А я что-то не помню, чтобы Гарри интересовался теннисом – даже слегка.

Ввиду нашего «единения» представлялось уместным сводить ее на «Опасные связи». Мы купили два последних билета на последний спектакль. Один мой друг играет соблазнителя – виконта де Вальмона. Роль он получил, поскольку он именно такой в реальной жизни, а потому ему не надо играть, да он и не умеет. Однако он до противности красив. После спектакля я повел Джейнис к нему в уборную – непростительный промах. Она была абсолютно бесстыжей, и потом мы в первый раз разругались по-настоящему. К счастью, ссоры бывают отличным афродизиаком – потому-то, как я подозреваю, несколько моих браков оставались на плаву так долго.

Пока я смотрел на сцену, у меня зародилась мысль. КШТ везет спектакль на гастроли и начинает в Мадриде, как ты, без сомнения, знаешь. Полагаю, в твоей ипостаси первой леди ты устроишь для них прием, и Пирс пронудит приветственную речь. Самого легкого проявления интереса будет достаточно, чтобы мой друг «виконт» начал преследовать тебя с плотояднейшим пылом, если тебе понадобится еще больше стереть в порошок нашего поверенного в делах. Со всем уважением к твоему занудному супругу, как соблазнитель он просто играет в другой лиге.

Не исключено, что я сумею лично присутствовать при этом зрелище. В целях написания статьи, как принимают в Испании английскую пьесу, переделку французского романа. Только Богу известно, почему мой редактор полагает, будто его дебильным читателям это все не до… Тем не менее твоего корреспондента-ветерана, может быть, ждет Мадрид, но, увы, без Джейнис, которая будет либо поддерживать Андре Агасси, либо нарезать салями в своей «Кулинарии».

Позвоню сообщить, когда прибуду и куда. Чудесно будет увидеться с тобой. Тот же ресторан?

Со всей любовью,

Том.

Асиенда Монфрагу Пласенсиа 26 июня

Милая Джейнис!

Возможно, я впервые пишу письмо по пояс голая. Эстелла утверждает, что она только так их и пишет, но ей легче благодаря иному анатомическому распределению: груди мешают свободному движению руки и заслоняют бумагу. Не знаю, в чем еще «Наутилус» преуспел, но теперь они заметно торчат. Как и у Эстебана, что еще больше мешает писать тебе. Наслаждения способны порой затруднять жизнь, но, Господи, с ними так чудесно!

Пожалуй, мне следует начать сначала – с благополучного прибытия твоего дипломатического пакета, который оценен по достоинству, а также пущен в употребление с большим успехом. Эстебану особенно нравится вариант «Свет во мраке», хотя так и кажется, будто он явился из павильона, где снимались «Звездные войны». К несчастью, будучи испанцем, он не уловил смысла, когда я процитировала «да будет с вами энергия», однако, должна сказать, с ролью он справился с честью.

В мужчине, который надвигается на тебя с фосфоресцирующим членом, есть что-то одновременно и эротичное, и комичное. Может быть, предложишь Тому?

Все время отвлекаюсь от темы. Пакет, естественно, прибыл в посольство и поступил на стол поверенного в делах вместе с другими «входящими» бумагами – именно то слово, если учесть содержимое. Пирс заметил, что адресован пакет мне, и с восхитительной благовоспитанностью принес его домой в кейсе. Увидев на обертке золотую корону, он, по его словам, заключил, что это какой-то знак уважения, организованный через кого-нибудь из августейших родственников Эстеллы. «Абсолютно, – согласилась я, – и очень приятно, когда тебе оказывают такие знаки уважения». И сразу пожалела о сказанном, потому что Пирс тут же заинтересовался содержимым пакета, и мне пришлось быстро переменить тему на приближающиеся гастроли Королевской шекспировской труппы.

Отношения с Пирсом стали еще более зыбкими после его уик-энда со сдобной булочкой. Мои сарказмы и виноватость Пирса плохо сочетаются. Более того, в тот же день пришло письмо Тома со статьей о моих светских и прочих триумфах в Мадриде. Ужас в том, что Пирс все еще ее не видел. Газета продавалась во всех киосках, мне обрывали телефон, меня даже узнавали на улицах, и только один человек во всей Испании оставался в полном неведении – мой муж, которому полагалось обезуметь от восхищения и ревности. Позднее я узнала, что посольство получает только «солидные» газеты (надо будет немедленно это исправить), а так как Пирс ходит по Мадриду, витая в облаках, то я пришла к выводу, что мне остается только сунуть газету ему под нос. Так я и сделала. Поверишь ли? Разворот, весь посвященный поразительным успехам и красоте Рут Конвей с потрясающей фотографией, на которой я как будто непринужденно болтаю с нашей будущей королевой. Так что же говорит Пирс? «Очень посредственная фотография Ди, верно? Она гораздо красивее, чем вышла здесь. А кто ее тебе прислал?» «Том Бренд, – ответила я в ярости. – Он написал статью. Да погляди же!» «Ах он! Неужели? – сказал Пирс. – Мне казалось, он королевской семьей не занимается». И он перевернул страницу.

Даже не заметил, что статья обо мне.

Я до того растерялась, что не могла слова произнести. Мой муж, несомненно, самый дремучий человек во всем Западном полушарии. Я уверена, он до сих пор думает, что Мадонна – это Дева Мария. Я знаю, он считает, что СПИД имеет какое-то отношение к автомобильному спорту. И смогу ли я когда-нибудь забыть тот день, когда он сказал: «Скажи, дорогая, этот певец – ну, который умер и о нем все говорят, – так кто он такой?» Певцом этим был Элвис Пресли.

Последним средством было оставить газету на видном месте рядом с его официальными документами, перед тем как я отправилась на мое субботне-воскресное свидание. Или вдруг хоть кто-то в английском посольстве позволяет своим глазам опускаться ниже уровня кроссвордов в «Таймс».

На следующее утро Пирс отправился на службу, пожелав мне приятного отдыха. По-моему, он все еще верит, что дело идет о сборе пожертвований. Я испытала сладкое чувство мести, когда подумала, что еду я в той же машине, в которой он навестил Толедо со своей сдобной булочкой. Мне почудилось, что ее запах еще не выветрился, и я тут же прыснула «Джорджо», изгоняя ее дух. Затем я выехала в дневной зной. Три месяца без секса сказались на том, как я вела машину. Мне чудился Эстебан: голый, смуглый, красивый и волосатый. «Моя дорогая, ну пусть он космат, как дикий бык, – сказала Эстелла по телефону, – лишь бы самое главное у него тоже было, как у жеребца». Водитель грузовика, еле успевший свернуть, простил меня, когда увидел улыбку на моем лице. Я послала ему воздушный поцелуй, и он снова чуть не вылетел в кювет. Француз позади меня чуть не сжег тормоза. А потом передо мной распахнулась Эстермадура, и все обрело вирильный вид, будто реклама «Края Мальборо» – черные быки, голые горы, скалы, торчащие из воды, кряжистые маслины. Все вокруг – либо пенис, либо вагина. Южная Англия не такая, сказала я себе. Или, может быть, я просто не замечала? Я поставила кассету с фламенко и прищелкивала пальцами над баранкой. Рут отправилась на охоту.

Только зрелая женщина, решила я, способна быть сексуальной вот так, без малейшего стыда. Сдобная булочка, уж конечно, полна всяких подростковых табу: а для меня они не существуют. Никаких запретов. Никаких!

Асиенда белая и похожа на ранчо. Она протянулась над речной долиной, за которой встают крутые дикие холмы. Когда я свернула с шоссе на Пласенсию, в зеркале заднего вида все окутал шлейф пыли. У ворот я увидела припаркованный БМВ Эстебана. Сам он, видимо, услышал шум моей машины, потому что тут же появился из-за угла дома. Он был облачен в костюм для верховой езды – весь воплощение элегантности, выбритый до блеска, ну просто манекенщик из журнала мод. Я сразу поняла, что он убил полдня, готовясь к этому выходу из-за угла: бесспорно, он даже не подходил к лошади из опасения, что к его рубашке прилипнет волосок.

Такой странный момент. Мы стояли лицом к лицу – я в рубашке и в джинсах с бахромой, он одетый словно для конкура. У меня была лишь одна мысль: я здесь, чтобы меня трахали, начав, предпочтительно, как можно скорее, после чего – как можно чаще. Видимо, он думал то же – ведь он всячески намекал на это не один месяц. Ну ладно! Значит, мы стояли лицом друг к другу перед его любовным гнездышком среди величавой пустынности Эстермадуры. Мир затаил дыхание.

И что же мы сделали? Мы обменялись рукопожатием.

Взаимоотношения следуют проложенным бороздам, не так ли? А Испания – страна этикета. Рукопожатие было только началом. Появилась застегнутая на множество пуговиц матрона – в свое время няня Эстебана, как я узнала, – и молча взяла мой чемодан. Женщина помоложе таких же пропорций (ее дочь?) склонила голову в приветствии, когда мы вошли в дом. Я последовала за обширной задницей нянюшки Эстебана дальше по коридору. Хозяин дома безмолвно следовал сзади. Открылась дверь… Первый шок: мы в разных спальнях.

Было семь вечера. Меня оставили одну. Ванная в полном моем распоряжении, великолепный вид из окна – дикий край, петляющая лента реки, исчезающей между невысокими холмами, темно-золотыми от солнца. В загоне неподалеку от дома две лошади – паломино – встряхивали гривами. Завтрашнее удовольствие, о котором меня предупредила Эстелла. И впервые я почувствовала благодарность к моей матери за все стипл-чезы, в которых я по ее настоянию участвовала подростком: мои юные формы замаскированы осенним твидом, галстук поло-клуба, волосы затянуты сеткой под шляпой, которая не пала бы со стенами Иерихона.

«Коктейли в восемь», – сказал Эстебан, когда расстался со мной здесь. Я попыталась разобраться. Уик-энд, посвященный соблазнению? Неужели это включено в правила дома? Или нам предстоит выждать, пока нянюшка, дочь нянюшки, дворецкий, повар и Бог знает кто еще удалятся на половину слуг, а затем на цыпочках по безмолвным коридорам пробраться в объятия похоти.

Я начала раздеваться, и в дверь постучали. Шурша, вошла Нянюшка Младшая и расстелила постель, покачивая передо мной серой задницей. Потом вышуршала вон, и дверь закрылась, чуть щелкнув. Было семь пятнадцать. Я налила ванну и разложила платье, которое привезла, – томное грезовое творение из льдисто-голубого шифона, несколько «не от мира сего», которое, полагала я, земной испанец оценит по достоинству и вскоре совлечет. Но теперь я была уже не так уверена и почувствовала, что мне следовало хотя бы позаимствовать тиару у Эстеллы. Я поглядела на пакет с презервативами и подумала, не срезать ли мне корону с обертки вместо диадемы?

Вечер длился, длился, и я задумалась об Эстелле. Теперь я поняла, что это была та Испания с поджатыми губами, с которой она порвала. Эстебан и она подчинялись одним и тем же светским правилам. Напитки на серебряном подносе в час заката, официант, черно-белый, накрахмаленный, ритмично дышащий через нос, серебряный колокольчик, чтобы позвать прислугу. Но Эстелла соблюдала их в полной наготе. Эстебан же был в тюрьме своего темно-серого костюма.

Ужинали мы вдвоем под балдахином молчания. Тарелки молниеносно убирались и заменялись новыми под аккомпанемент дыхания через нос. Эстебан время от времени сообщал что-нибудь о достопримечательностях края, о местных винах, о поместье, о своем детстве тут, о детстве его родителей тут. У меня возникло ощущение, что в этой пустой комнате разместилась вся его родня со времени изгнания Наполеона из Испании. Я смочила все стратегические места «Джой» Джин Пату, но теперь я почувствовала, как прах предков запорошивает аромат радости. Слуги входили, покашливали, выходили. Часы дотикали до десяти. До одиннадцати. До одиннадцати тридцати.

Мы добрались до финальной перемены блюд. Я поглядела через длинный стол на Эстебана. Словно на заключенного сквозь решетку: тюремщики пребывали поблизости, слушали, тактично исчезали за дверью – и слушали.

Полагаю, мне следовало бы подождать. Возможно, есть время всему, но я этого никогда не умела. Порой возможно только СЕЙЧАС – и был именно такой момент.

Ну и что, если я шокирую нянюшку Эстебана или его фамильных призраков? Пусть! Я послала мысленный привет Эстелле и подвинула через стол презервативы в красивой упаковке. И пока Эстебан развязывал пакет с некоторым удивлением, я устроила ему еще один сюрприз, сбросив всю одежду. Понятия не имею, были ли тюремщики свидетелями следующих минут, да меня это и не заботило, но не могу не поделиться с тобой, что конец моего трехмесячного сексуального поста был отпразднован на мягкой подушке Тарта де Санта Тереза – местного лакомства из абрикосов, которое, не сомневаюсь, лишь чуточку уступило бы в наслаждении траханью, если бы я не ускорила события. Но ведь святая Тереза славится готовностью к самопожертвованию, и я чувствую, что она меня одобрила бы.

С этого момента все изменилось. Мы провели энергичную ночь с помощью плодов твоей экспедиции в Сохо, и я проснулась поздно с мыслью: «Ну что же, я обзавелась красивым молодым любовником».

Эстебан чудесным образом сбросил с себя цепи. Нянюшка и дщерь, если и знали о дворцовой революции, продолжали вести себя так, словно ничто никогда не могло измениться. (Меня заинтриговало, как они истолковали состояние Тарта де Санта Тереза, когда пришли убирать со стола.) Обе они помахали вслед своему молодому господину и его элегантной даме, когда мы довольно поздно утром отправились на верховую прогулку, и Эстермадура мягко стлалась под копытами наших паломино. Яркие маки на лугах, среди пробковых дубов стрекотали лазурнокрылые сороки. Было жарко. Мы почти не разговаривали, но очень часто Эстебан нежно поглядывал на меня. Время тихого покоя.

Вскоре мы подъехали к реке, которую я видела из моего окна. Она струилась между камнями и песчаными косами, образуя глубокие соблазнительные заводи. Мы привязали лошадей к дереву, нависавшему над водой, и выкупались нагишом. У Эстебана тело атлета: могучая грудь, узкие бедра, мощные ноги. Мы ныряли с камней, обнимались в воде, смеялись. Я чувствовала себя свободной как ветер. Эстебан захватил корзинку с припасами, и мы сушились на солнце, жуя chorizos,[34]34
  Колбаса (исп.).


[Закрыть] хлеб и козий сыр, и пили вино домашнего изготовления. Потом улеглись на солнце, пресыщенные ночью, пресыщенные днем, утомленные вином и зноем. Я подумала о Пирсе и сдобной булочке – как они украдкой обмениваются ласками среди переплетенных томов «Иллюстрейтед Лондон ньюс», улыбнулась и заснула. Сиеста на солнце – это не обычный сон. Никаких сновидений, ты проваливаешься за пределы мира, в наркоз, и просыпаешься в изумлении. Моя голова лежала на бедре Эстебана, и когда я открыла глаза, то не увидела ничего – только его яйца. Некоторое время я созерцала их, потом протянула руку и ощутила их вес – они напомнили мне косточки манго: продолговатые и уплощенные. Как, наверное, странно, подумала я: все это болтается между ногами… Каким образом мужчина умудряется ходить? Я прикинула, не смазать ли их противозагарным лосьоном: солнечный ожог яиц должен ведь быть жутко болезненным. Но если бы я потянулась за лосьоном, то рисковала разбудить его, а он спал таким чудесным сном!

Тут я поглядела на небо, и внезапно мне вспомнились слова Эстеллы: «Там вы увидите много стервятников». Господи, она не ошиблась! По меньшей мере двадцать их кружили прямо над нами. Может быть, им чудилось, будто мы трупы. Мне вовсе не хотелось, чтобы меня расклевали на части, а потому я ухватила то, что первым попалось под руку – это оказалось членом Эстебана, – и принялась размахивать им, надеясь, что стервятники сообразят, что к чему: у них же великолепное зрение, как однажды сообщил мне Пирс. Ну, не знаю, отреагировали ли стервятники, а вот член отреагировал. Напрягся и стал чудовищно большим. Накануне ночью я ведь видела его только в фосфорическом сиянии. Это было уже слишком. Я перекатилась на Эстебана, нагнулась над ним, расчесывая волосы у него на груди моими грудями. Это словно бы его разбудило. Во всяком случае он стиснул мою грудь довольно болезненно и взорвался внутри меня. Это было невероятно. Перед моими глазами прошли все мои былые любови. Я увидела звезды, кометы, метеоры – ну, словом все. И даже услышала звон колоколов. И как же эти колокола звонили! Снова, и снова, и снова. Прошло довольно много времени, прежде чем я поняла почему. Нас окружили овцы – сотни и сотни их. Они обтекали нас с шуршанием, жуя, постукивая копытцами.

В этом было что-то абсурдно волшебное, но тут в мою пасторальную идиллию вторглась неожиданная мысль. Овцы подразумевают пастуха. И тут же я услышала, как он насвистывает. Услышал и Эстебан. Не минута для посткоитальных ласк. Мы торопливо оделись. Лобковые волосы Эстебана застряли в молнии, и я засмеялась. В отличие от него, пастух сказал: «Buenas tardes!»,[35]35
  Добрый вечер! (исп.)


[Закрыть] и, насвистывая, прошел мимо.

А сейчас я сижу в саду обгоревшая. И все тело ноет. Эстебан ушел, чтобы по-мужски заняться лошадьми – я слышу его голос. Думаю, нынче ночью мы будем просто спать. Разве что Эстебан настоит. Как я надеюсь.

А завтра я дома, если это можно назвать домом. И битва возобновится. Интересно, кто из нас лучше провел уик-энд – Пирс или я. Но в одном я уверена: его членом никогда стервятников не отгоняли. И никогда ему не доведется трахать сдобную булочку на Тарта де Санта Тереза, то есть я искренне на это надеюсь.

Но прочел ли он все-таки статью Тома обо мне? Думается, я скоро узнаю.

Скажи Тому, если он еще не в пути, что я буду очень ему рада. И знаешь, Джейнис, я так счастлива за тебя. Что ты все время улыбаешься. Я знаю это ощущение. Ты заслужила хоть чуточку счастья. А я украла эту чуточку.

Со всей любовью,

Рут.

Речное Подворье 1 30 июня

Рут, миленькая!

Твое замечательное и неприличнейшее письмо пришло сегодня утром. Как, по-твоему, слегка изменив ингредиенты, не могла бы я включить Тарта де Санта Тереза в «Членистографию»? Иллюстрация может, разумеется, навлечь на книгу запрет во всем мире, и даже Сэмюэл Джонсон, пожалуй, разберет, чем занимаются ингредиенты этого торта.

Между прочим, Том сказал чистую правду: мы получили мегаконтракт из Штатов. Издателя несколько смущает моя иллюстрация к «омару на подстилке» – не из нравственных соображений, как я было вообразила, но из опасения, что им вчинят иск за клевету. Оказывается, мускулистая дама, служащая подстилкой на моем рисунке, очень похожа на кинозвезду, прославившуюся вчинением исков, тем более что она лесбиянка. Так что мне пришлось его переработать. Когда он позвонил позавчера поздно ночью, я довольно робко спросила: «Как насчет Библейского пояса?», – он ответил: «Библейский пояс на! Да и вообще, они там ничего, кроме Библий, не покупают». А потому я выдвинула в качестве предложения идею «Пикантной Библии». Он засмеялся и сказал, что подумает, а через десять минут снова позвонил. «А как насчет «Деяний Апостолов – без купюр»?»

Том только что отбыл в Испанию – и к тебе. И должна сказать вам, миссис Конвей: «Только попробуй!» Я знаю, он изнывал по тебе шестнадцать лет, но теперь уже поздно. Он – мой.

Я хочу быть серьезной. Я чуточку по уши влюблена. Он все то, чего, как я считала, мне и даром не надо. Когда-то я просыпалась по утрам с образом моего идеала-мужчины перед глазами. Он всегда был худощавым брюнетом, чуть моложе меня, спокойным, серьезным, то ли ученый, то ли поэт; естественно, одинокий и никогда прежде не женившийся, так как не повстречал женщины, созданной для него, – и ровно столько бурных романов с не теми женщинами, чтобы он сразу же узнал во мне ТУ ЕДИНСТВЕННУЮ. Да, и малопьющий! Разумеется, некурящий, в доме – мастер на все руки, очень милый со всеми моими подругами, но и только, и застенчиво предвкушающий отцовство.

И что я получаю? Седой, дымящий как паровоз, старый пьяница, женившийся пять раз, трахавший практически всех знакомых мне женщин, имеющий троих детей и утверждающий, что у него «осталось слишком мало сперматозойчиков, чтобы он мог стать отцом в четвертый раз». Чудесно, не правда ли?

Но утром, если Тома нет со мной, я вызываю мысленный образ мистера Совершенства и говорю себе: «Господи, до чего же он скучен!»

А Том никогда скучен не бывает – даже, когда говорит о своих женах. Ах, Рут, неужели я действительно попаду в их число? Возможно, чтобы обеспечить постоянство, будет лучше не попадать.

Только, пожалуйста, верни его в целости и сохранности.

Моя любовь к тебе, и иного рода (которую не смей ему передавать) – Тому.

Джейнис.

P.S. Всю следующую неделю – Уимблдон. Цин дал мне отпуск на всю неделю. Зачем только он сообщает всем своим покупателям, что я иллюстрирую замечательную поваренную книгу. Может, мне взять псевдоним, как по-твоему?

P.P.S. Клайву страшно нравится местная школа. Он стал образцовым ребенком. Не вырастет ли из него самый заурядный человек? Пожалуй, это было бы большим облегчением.

МАДРИД 18 ч 00 мин 30 ИЮНЯ

ТЕЛЕГРАММА ДЖЕЙНИС БЛЕЙКМОР

РЕЧНОЕ ПОДВОРЬЕ ОДИН ЛОНДОН W4 СК ДАЛЕЕ

СЛУЖБЫ РЕМОНТА БРАКОВ ОТЧЕТ НОМЕР ПЯТЬ ТОЧКА

ИДИОТ МУЖ ЗАВЕРНУЛ ГАЗЕТОЙ СЛУЧАЙНОЕ СОБАЧЬЕ ДЕРЬМО НЕ ПРОЧИТАВ ТОЧКА

НАЗАД ПЕРВОМ КВАДРАТЕ ТОЧКА

ТОМ ТОЛЬКО ЧТО ПРИБЫЛ НЕУЗНАВАЕМО ВЛЮБЛЕН

ЗАВИСТЛИВЫЕ ПОЗДРАВЛЕНИЯ

ПИРСА НА ТОЧКА РУТ