Текст книги "Горький аромат фиалок. Роман. Том первый"

– Да, конечно… если, конечно, они целовались…

– Нет, ты мне не веришь! – возмутилась Даша. Она встала и схватила мою руку.

– Пойдем! – с этими словами она потащила меня к кабинету директора.

Я слабо упиралась, но Даша была сильнее. Она распахнула дверь директорского кабинета и втолкнула меня.

Директор и завуч с удивлением взглянули на нас. Нет, Кудайберген Абдуллаевич и Сара Мухановна не целовались. Но его рука лежала на ее руке. В те годы никто не мог так запросто войти к директору в кабинет, – только по вызову. И то, – предварительно постучав в дверь. А тут – мы просто вломились! Может быть, поэтому директор и не догадался убрать руку. И на эти руки и уставилась глупая и наивная девушка Галия.

– Что с вами? – директор строго взглянул на нас. У меня отнялся язык. Я видела только возлежащие друг на друге руки, и то, что директор с завучем сидят слишком близко. Слишком близко для женатого мужчины и замужней женщины. И для директора и завуча тоже.

Да, у меня отнялся язык. Но Даша Тиранова отлично владела собой. Она смело взглянула в глаза директору и отчеканила:

– Кудайберген Абдуллаевич! Сара Мухановна! Мы возмущены вашим поведением! Оно не укладывается в моральный облик строителя коммунизма. Ведь вы оба коммунисты.

Директор побагровел. Завуч залилась краской.

– Да как ты смеешь, соплячка! – голос директора был подобен грому, – Вон отсюда!

Я втянула голову в плечи. Мне показалось, что рядом упала молния. Я никогда не видела нашего директора таким сердитым. И сделала движение в сторону двери. Но Даша вцепилась в меня.

– Куда ты! Испугалась этого развратника? Ведь ты комсомолка!

И тут директор сорвался. Он схватил нас обеих за шкирки и вышвырнул из кабинета. И с грохотом захлопнул за нами дверь.

Я стояла, ни жива, ни мертва.

– Ты теперь убедилась, что это за человек? – сказала Даша Тиранова, спокойно оправляя блузку на себе, – Мало того, что устраивает разврат, так еще грубит и распускает руки. Хам! Нет, мы не должны этого так оставлять. Если только мы называем себя комсомолками.

И она поволокла свою глупую подругу в учительскую. Там она рассказала обо всем произошедшем учителям и вынудила меня засвидетельствовать ее слова. Я должна была бы сказать, что не видела, как целовались директор с завучем. Но я не сумела. Я все еще не могла прийти в себя. А потом… потом было поздно.

Многие учителя сочли, что это не их дело. Но некоторых Даша сумела убедить подписаться под заявлением в трех экземплярах. Это была настоящая кляуза, но тогда я не понимала этого. Я вообще мало что соображала. Я словно все еще была в директорском кабинете и видела лежащие друг на дружке руки. И слышала громовый голос директора и ощущала на своем затылке его твердые пальцы.

И я подписалась под той кляузой. Один экземпляр был отослан в горком партии, второй – в гороно, а третий Даша Тиранова отнесла в областную газету «Заря коммунизма».

Разразился жуткий скандал. Нас с Дашей вызывали в райком, и мне пришлось сказать, что видела, как целовались Кудайберген Абдуллаевич и Сара Мухановна. Областная газета опубликовала статью о юных комсомолках, давших бой разврату в стенах школы. Была напечатана фотография Даши Тирановой, под которой стоял броский лозунг: «Не могу поступаться убеждениями!»

Потом Кудайберген Абдуллаевич был снят с должности и переведен куда-то в сельскую школу. А Сара Мухановна ушла сама – муж бросил ее, и она уехала к родителям в другую область. А директором назначили Дашу Тиранову, потому что ее кандидатуру предложил первый секретарь горкома партии. Дарья Захаровна, как теперь ее все величали, вступила в том году в ряды КПСС.

Галия Досовна вздохнула.

– Да, я тогда была глупой, – продолжала она, – Но потом поумнела. Особенно после того, как однажды Даша Тиранова призналась: Кудайберген Абдуллаевич и Сара Мухановна тогда НЕ ЦЕЛОВАЛИСЬ в кабинете!

Мне показалось, что меня ударили по голове.

– Как же так? Значит, ты солгала?! – я не могла поверить в это, так же, как раньше не могла поверить в то, что директор с завучем целовались.

– Нет, не солгала, – Даша усмехнулась, – Они завели шашни. Я это точно знала. И я видела, как они целовались, нет, не там, в кабинете. Это было в парке. Вечером. Я была там днем, читала книгу. А потом меня позвали девчонки, и я забыла книжку на парковой скамье. А вечером вспомнила и пошла, думала, может быть, она лежит там. Подошла к скамейке, а там сидят Кудайберген и Сара. И целуются! И обнимаются. И говорят, как любят друг друга.

– Но ведь тогда, в кабинете, они не целовались? Когда ты забежала туда за журналом?

– Нет, в кабинете нет, – Даша смотрела на меня, словно издевалась, – И журнал я там не оставляла. Просто я заметила, как они там обособились. Но какая разница, где они целовались – в парке или в кабинете? Ведь они, и там, и тут были директором школы и завучем. Ведь они были женатым мужчиной и замужней женщиной.

Разницы вроде не было. Но тогда я поняла, что Даше Тирановой нельзя верить. Значит, нельзя верить и тому, что Кудайберген Абдуллаевич и Сара Мухановна вообще, где-нибудь, когда-нибудь целовались. Но было поздно. Нельзя было вернуть этих уважаемых людей в школу, в которой теперь воцарилась лживая, беспринципная директриса, и этому воцарению очень поспособствовала я, глупая и наивная молодая учительница Галия.

Галия Досовна вздохнула. Заманжол смотрел на нее с участьем. Она говорила о том, что завидует ему, о том, что он не совершал ошибки, такой, какую совершила она. Но ведь она ничего не знает.

– Галия Досовна, – сказал он, – Вам нечему завидовать. Ведь и я когда-то совершил ошибку, за которую расплачиваюсь до сих пор. Наверное, нет человека, которого бы не мучило что-то из прошлого. Только мне теперь дан шанс хоть как-то искупить свою вину. Уж не знаю, чем я это заслужил. Видимо, вы правы и я просто счастливый человек.

39

Роман Владимирович находился в коме, а Бестужев все ближе подбирался к его племяннику. Бестужев не знал, что старик при смерти, но спешил закончить свою работу и получить обещанное вознаграждение.

Анатолий Васильевич буквально рыл носом землю, и оказавшись в Казахстане, быстро нашел человека, ни сном, ни духом не ведавшего об огромном наследстве, исчислявшемся не одним миллионом долларов. Владимир сидел в КПЗ, потом кочевал по этапу, а потом был возвращен в родной город, где скоро должен был состояться суд. И именно тогда, когда Бестужев установил точно, что он – племянник Павловского. Бестужев вновь связался с Шейховым и сообщил, что наследник Романа Владимировича ожидает суда.

Час от часу не легче! Шейхов крепко задумался о судьбе компании, контрольный пакет которой скоро окажется в руках уголовника. Его стали одолевать сомнения. С одной стороны, он должен исполнить волю умирающего старика и доставить наследника на остров и передать ему эти самые акции. С другой стороны, Шейхов ужасался от одной мысли, что в правление, в совет директоров, в совет акционеров придет преступная личность. Ему никак не хотелось оказаться под началом у такого человека. Конечно, и Роман Владимирович не сахар, но все же…

Вот опять Бестужев тревожит Кантемира Всеволодовича. Шейхов должен принять какое-нибудь решение. Он протянул руку к телефону, но тут телефон сам зазвонил. Алексей Борн доложил, что Роман Владимирович пришел в себя. Шейхов бросил трубку и облегченно вздохнул – старик очнулся вовремя. Теперь нужно скорее доложить ему о племяннике.

Кантемир Всеволодович поднялся и пошел к выходу. Бросил секретарше, что он отправляется к Павловскому на неопределенное время. Спустился в паркинг, ему подали автомобиль, он сел и они выехали в город. Погода стояла ясная и теплая. Мимо мелькали дома и магазины, вывески, вывески, но вряд ли Шейхов их замечал – он думал о племяннике Романа Владимировича. И о том, что скажет старик, когда узнает, что его наследник – уголовник, дожидающийся суда в своей стране. Изменит ли вновь свое завещание, или оставит его в силе? И… если изменит, то в пользу кого он его изменит? Кому теперь завещает свои миллионы и контрольный пакет? Опять дочери?

Шейхов пощелкал языком, обдумывая этот вопрос. Нет, вряд ли старик так поступит. Вряд ли. Ведь он никогда не отменял своих решений, никогда не шел на попятный. Значит… значит, он не станет менять завещания. И этот уголовник унаследует таки контрольный пакет. Но ведь он ждет суда. А вдруг суд приговорит его к длительному сроку, ведь Бестужев не сообщил, в чем, в каком преступлении обвиняется этот Владимир Павлов.

Конечно, если Роман Владимирович оставит завещание в силе, то уж он постарается вытащить своего племянника, и тут он ни перед чем не остановится. Не пожалеет никаких денег. Да… он так и сделает.

Шейхов вздохнул и изменил положение тела, и теперь он лицезрел другую сторону улицы. Но, по-прежнему он ничего не замечал. Он подумал, что ведь есть еще внуки у Романа Владимировича. В новом завещании он не забыл о них. Каждый из них должен был получить по внушительному состоянию при достижении совершеннолетия, но основное – компания, контрольный пакет акций им не светил. И теперь, узнав о том, что племянник – уголовник, старик может сделать внуков владельцами этих акций. А что это значит? Это значит, что до достижения ими совершеннолетия, власть над компанией будет в руках их опекунов. Да. Но кого старик назначит опекунами? Его, Шейхова, и Цветова, как председателей советов директоров и акционеров? Или все же дочь и зятя?

Тут мысли Кантемира Всеволодовича перескочили к Тому Вильсону, который все еще томится в камере под дворцом Романа Владимировича. «Нужно напомнить о нем старику, – подумал Шейхов, – пусть скажет, что с ним делать». Но Вильсон не долго занимал мысли Шейхова – более важный вопрос искал разрешения в его голове. Итак, кого назначит опекунами своих внуков Павловский?

Да, опекунство над наследниками дало бы возможность довести инновации до логического конца. Но сколько хлопот, сколько нервотрепки это опекунство доставит опекунам! Ведь Надежда Романовна – мать этих наследников. И закон всегда будет на ее стороне. Она будет донимать обвинениями, завалит суды исками о якобы ущемленных правах наследников, о злоупотреблении опекунов, и так далее, и тому подобное. Такая перспектива не обрадует никого.

Пока Шейхов так рассуждал, автомобиль въехал в усадьбу Павловского. Резко подорвавшись со своего места, он не стал ждать, чтобы водитель вышел и, обойдя машину, открыл дверцу, как он обычно делал. Шейхов едва не столкнулся с удивленным шофером, быстро направляясь к подъезду. Так же стремительно взбежал он по ступеням мимо охраны, кивком головы ответив на их приветствие.

Роман Владимирович выглядел бодрым, хотя и не смог встать на ноги и полулежал на горке подушек. Видно, долгий сон пошел ему на пользу. Разговор начался с приветствий и справок о здоровье. Затем Шейхов перешел к докладу о состоянии дел в компании. Но Роман Владимирович перебил его.

– Постой. В первую очередь я хочу знать, как обстоит дело с поиском моих родственников, – сказал он.

– Ах да! – воскликнул Шейхов, – Роман Владимирович, поздравляю! Нашелся ваш племянник. Буквально вчера я разговаривал с Бестужевым по телефону.

И Шейхов передал старику содержание вчерашнего телефонного разговора. Павловский молчал, насупившись. Очевидно, его посетили те же мысли, что и Шейхова намедни. Но теперь Кантемир Всеволодович почувствовал некоторое облегчение.

Молчание старика затянулось; Шейхов наклонился, пытаясь заглянуть под его приспущенные веки, думая, не впал ли он опять в кому от таких вестей. Заметив это движение, Роман Владимирович приподнял голову и уставился в его глаза.

– Что ты думаешь обо всем этом? – спросил он.

– Если откровенно, Роман Владимирович… – начал было Шейхов, но старик перебил его.

– Да-да, откровенно! – прикрикнул он раздраженно.

– Я думаю, нужен ли нам человек, находящийся под судом? Чего от него можно ждать? Конечно, он ваш племянник, наследник Владимира Михайловича, но…

– Понятно! – вновь перебил Роман Владимирович, – Ты прав. Если он преступник, то его место в тюрьме. Да…

Павловский опять замолчал; вновь опустил голову, размышляя. Шейхов терпеливо ждал. После продолжительной паузы Роман Владимирович заговорил твердо, ясно, с повелительными нотками в голосе, так, как он разговаривал с подвластными ему людьми всю свою жизнь.

– Я должен взглянуть на него, посмотреть, что это за человек. Сам. Я должен поговорить с ним. Мало ли что. Кстати, как его зовут? И как величают? Как звали моего брата?

– Брата вашего звали Михаилом, а племянника зовут Владимиром. А фамилия у него Павлов.

– Так значит – Владимир Михайлович! – вскинулся Павловский и глаза, появившись на миг из-под тяжелых век, сверкнули гордо, – Как мой отец. Это лишний раз доказывает, что Бестужев не ошибся, – это точно мой племянник. А что касается фамилии, Павлов, Павловский – это, в общем, одно и то же. Моя мать была мудрой женщиной, она убрала окончание и оставила корень, чтобы сын и внуки не потеряли своих корней.

И продолжал, после минутной паузы, во время которой выравнивал дыхание:

– Значит, так – я хочу поговорить с Бестужевым. Немедленно!

Умирающий старик отдавал приказания властным тоном, и никому не могло прийти в голову ослушаться его. Кантемир Шейхов взялся за телефон, забыв, что несколько минут назад намеревался предложить старику изменить завещание в пользу внуков и назначить себя их опекуном. А Роман Владимирович в это время размышлял о племяннике.

«Черт побери! – думал он, – После стольких лет поисков, на пороге смерти найти единственного родного человека и узнать, что он – преступник. Как же так! И можно ли доверить ему управление компанией? Не лучше ли переписать завещание и отказаться от племянника? Ведь все же он чужак…»

Павловский тяжко вздохнул.

«Чужак? Но он – Павловский. Да, Владимир Михайлович Павловский. Как отец. А то, что он под следствием, то это еще ничего не значит. Чего не бывает в жизни? Нужно разобраться, узнать, в чем он обвиняется. Если вор, или убийца, а то, еще хуже, мошенник какой-нибудь…»

Так думал Роман Владимирович, гадая и сомневаясь, но он так ничего и не решил. Вернее, решил дождаться племянника и поговорить с ним. Завещание вновь было переписано, но только с целью конкретизации данных наследника. Роман Владимирович поговорил с Бестужевым, и узнав, в чем обвиняют племянника, велел любыми способами вызволить из тюрьмы и переправить на остров и для этой цели не жалеть денег. Шейхов получил приказ обеспечить Бестужева необходимыми средствами.

«Судя по тому, как Павловский торопит Бестужева, он, по-видимому, собрался помирать, – заключил Шейхов, возвращаясь в центральный офис, – И он не отказался от намерения сделать этого племянника-уголовника владельцем компании. Что нас всех ждет?»

И только тут он вспомнил, что забыл напомнить Роману Владимировичу о Томе Вильсоне.

40

Кроме того, что «Мотивация» регулярно отчисляла кругленькие суммы за «крышевание», Рахат Аскеров, пользуясь своим положением, постоянно обворовывал фирму. Он строил коттеджи на окраине, и на их продаже зашибал немалые деньги. Для этого наглым образом вывозился стройматериал; прорабы и мастера ставили свои подписи под липовыми накладными. Они имели свой интерес – постоянные подачки от Рахата, который совершенно обнаглел и в последнее время вывозил все необходимое для строительства коттеджей без всяких «документов». Грузовики со стройматериалом, импортным оборудованием и сантехникой выезжали за ворота по одной записке Аскерова. И только с приходом Бекхана Кадиева эта «лавочка» закрылась.

Строительство очередного коттеджа застопорилось, и строители позвонили Аскерову, прося прислать стройматериал. Рахат подогнал КамАЗ к воротам, но охрана наотрез отказалась впускать машину без пропуска. Ни мат, ни угрозы не действовали. Охрана теперь подчинялась только Бекхану Кенжеевичу. Продолжая материться и грозя всех уничтожить, Аскеров отправился в офис.

Злой, как черт, шел он по коридору. И нужно было такому случиться – Бекхан как раз выходил из своего кабинета. Они с Виолеттой собирались съездить на самый дальний строительный участок. Без предисловий, без приветствия, властным тоном Рахат потребовал:

– Выпиши пропуск на КамАЗ. Да поживее!

– Что за КамАЗ? По чьему указанию? – поинтересовался Бекхан.

– По моему! – рявкнул Рахат.

– Вы хотите загрузить его? Чем? – Бекхан спокойно выдержал взгляд налитых кровью глаз.

– Это не твое дело! Выпиши пропуск или скажи своим придуркам, чтобы пропустили машину! – гнул свое Аскеров. Двери кабинетов приоткрылись и за назревавшим конфликтом начали наблюдение заинтересованные служащие. Рахат потемнел от душившего его гнева, глаза грозно сверкали. Бекхан выглядел спокойным, только глаза его хищно сузились.

– Я отказываюсь разговаривать в таком тоне, – заявил он.

– Ах ты, недоносок! – взревел Рахат, – Да знаешь ли, кто я?! Я тебя сотру в порошок!

И он показал, как размажет Бекхана между ладонями. А тот пожал плечами и повернулся, чтобы уйти. Но Аскеров вцепился в него и с силой, резко потянул к себе. Бекхан побледнел. Он знал, что их с Рахатом пути пересекутся когда-нибудь, и с самого начала обдумывал меры против представителя всемогущего босса городской группировки. Но он не думал, что столкновение произойдет так скоро и в такой острой форме. Наезд Аскерова был неожиданным. В данный момент Бекхан еще не был готов к войне. Но спасовать сейчас было равносильно краху всего им задуманного. Прогнуться сейчас под зама Владимира Ивановича Бекхан никак не мог, тем более что Виолетта, выйдя из своего кабинета, с интересом наблюдала за стычкой. Рахат с силой дернул ветровку Бекхана; тонкая, но прочная ткань затрещала по швам. Бекхан невольно оглянулся на свою Вету и встретился с ее взглядом. Этот взгляд красноречиво говорил: «Что – слабо дать отпор?»

Бекхан повернул гневное лицо свое к Рахату и потребовал:

– Убери руку!

– Да я тебя уничтожу! – прокричал Рахат на весь офис.

Бекхан понял, что это предел. Дальше медлить нельзя. Он взял в жесткий захват руку противника. Готовясь провести самый эффектный прием самбо, он предельно мобилизовался. Он понимал, что Рахат имеет внушительную массу, но просто сделать подсечку и уложить на пол было бы недостаточно. Бекхан решился, сделал обманное движение, и когда Рахат подался к нему всем своим немалым весом, молниеносно провел прием, вложив в бросок все свое умение и силу. Рахат взлетел в воздух, словно подброшенная плюшевая игрушка.

Удивительны броски мастеров борьбы, – стороннему наблюдателю кажется, что применяющий прием не вкладывает особенную силу; все представляется так, словно его противник сам поднялся над землей. Виолетта и все, кто наблюдал за стычкой, ахнули в один голос, когда грузное тело Рахата, описав в воздухе дугу, грохнулось всей тяжестью об пол.

Он упал на спину, прямо на лопатки. Грохот падения Рахата был подобен взрыву. Все, кто в этот момент стояли за приоткрытыми дверьми кабинетов, подались в коридор. Аскеров лежал на спине без сознания. Бекхан выпрямился упруго после броска и устремил глаза сначала на поверженного врага, а затем поднял их к Виолетте.

Она была ошеломлена. Рахат Аскеров повержен! Этот грязный подонок, этот страшный спрут распластался на полу без признаков жизни. Служащие хлынули в коридор, словно хотели поглазеть на невиданного зверя, невесть откуда забредшего в их офис и сдохшего прямо посреди коридора. Минуту все молчали, а потом кто-то начал хлопать в ладоши. И вмиг тишина взорвалась громом оваций! Служащие, женщины и мужчины, аплодировали, топали ногами, орали что-то нечленораздельное, смеялись, взяв лежащего Рахата в круг, словно собрались, как какие-то дикари, плясать над трупом своего поверженного врага.

Люди выражали восторг, как могли, а Бекхан растерянно улыбался. Было время, когда он восходил на пьедесталы за победы в спорте, но никогда не удостаивался таких оваций. Сотрудники фирмы чествовали его не хуже героя, освободившего Минос от Минотавра.

Он повернулся к Виолетте. Ее лицо сияло. Люди стали оглядываться на нее; словно что-то поняв, толпа раздвинулась и освободила Бекхана из своего кольца, – может быть, они подумали, что он подойдет к ней? Но он не двигался. По правде сказать, он не знал, что делать. Подойти к ней? Возможно, она ждала, что он подойдет, чтобы бросить к ее ногам то ли шпагу побежденного противника, то ли свою перчатку, как это делали рыцари прошлого. Но Бекхан медлил; благоразумие или расчетливость, неизвестно что, подсказывали ему, что он должен остаться на месте. И он остался.

Тогда пошла она. Окинув радостным и горделивым взором толпившихся, Виолетта двинулась к Бекхану. Она шагала с достоинством королевы, вышедшей встречать своего короля – триумфатора.

Как она шла! Так идут к пьедесталу почета олимпийские чемпионки; герои космоса по ковровой дорожке к встречающим их руководителям государства; так идут получать Оскара или Нобелевскую премию. Глаза ее лучились счастьем и любовью. Виолетта приблизилась к Бекхану, и всем показалось, что она сейчас бросится ему на шею – так был очевиден ее порыв. Но она удержалась, устояла, и они стали рядом, взявшись за руки.

Бекхан и Виолетта стояли, словно чествуемые гимном страны чемпионы, словно звезды под непрерывным огнем фотовспышек. Затем они переглянулись, улыбнулись, и двинулись к лифту. Никто уже не обращал внимания на Аскерова; кто-то наступил ему на ногу, кто-то перешагнул через него – он был в плену глубокого нокаута. Никто и не побеспокоился о нем; кто-то спросил: «Он живой?», кто-то пожелал мстительно: «Чтоб ему не подняться!», кто-то даже поддел ногой, процедив сквозь зубы: «Сдохни, тварюга!». Все взгляды были обращены к паре, о которой там и сям уже шелестели сплетни, а теперь они обязательно должны были вызвать бурю разговоров.

Рахат Аскеров сидел и откашливался. Он непонимающе озирался – коридор был пуст. Офис опустел – был конец рабочего дня. Кое-кто еще оставался в кабинетах, но основная масса сотрудников покинула офис сразу после ухода Бекхана и Виолетты, – мало кому хотелось работать после такого знаменательного события – низложения Монстра. У людей появилось стойкое праздничное настроение и многие из них не сумели просто разойтись по домам – мелкими группами прошли в кафе напротив, чтобы вспрыснуть победу Бекхана. Кафе еще долго сотрясалось взрывами смеха и до темноты там не прекращались разговоры об увиденном сегодня зрелище и о том, что теперь будет.

А Рахат Аскеров отправился в резиденцию главаря городской группировки. Босс был в прекрасном расположении духа и был склонен к шуткам. Он только что вернулся с деловой встречи, во время которой удалась выгодная сделка.

Бывший махинатор и уголовный авторитет Аликеев Талгат Мухамеджанович подбирался к шестидесяти годам. На его лбу появились обширные залысины, а виски солидно серебрились. Его хозяйство требовало немалых сил и нервов. Дармовые деньги, стекающие в его карман и в кассу группировки, не были таковыми на самом деле, – за них приходилось биться иногда. Постоянного внимания требовали люди, бывшие под его началом. И какие люди! Не люди – волки в стае! Особенно доставал его не в меру спесивый Рахат Аскеров.

Аликеев испытывал к своему подручному стойкую неприязнь. Он насквозь видел его нутро, гнилое, тухлое, смердящее за версту нутро! Но раз «Мотивация» регулярно и без проблем подпитывала финансами, позволяла отмывать деньги, то он не имел претензий к Рахату. Тем более что виделись они редко; Рахат чувствовал нелюбовь босса и старался не мозолить ему глаза. И он не был, ни правой, ни левой рукой Аликеева – это была просто его мечта, и он постоянно выдавал желаемое за действительное, намекая на свое высокое положение в группировке, контролирующей город.

Аликеев с большим удовлетворением выслушал жалобу. Он с удивлением отметил, что Рахат словно бы стал меньше ростом – с него слетела спесь, которая всегда бесила. Босс почувствовал признательность к новому начальнику охраны «Мотивации», и еще не зная, в чем дело, проникся к нему симпатией.

– Значит, ваш начальник охраны борец? – весело справился он.

– Хрен его знает, кто, только чуть не отбил мне легкие, кхе, кхе, кхе, – хныкал Рахат, недовольно глядя на веселящегося босса.

– Этого нельзя так оставлять, Талгат Мухамеджанович. Этот наглец не только меня унизил – всех нас, – добавил он для верности.

– Ну, это ты зря! – возразил Аликеев, продолжая посмеиваться, – Откуда он знает о нас? Надеюсь, ты не болтаешь лишнего, там, у себя?

Рахат отрицательно замотал головой.

– Вот видишь – никто не знает, что ты – мой человек. Этот ваш начальник охраны думает, что поставил на место зарвавшегося замдиректора.

Рахат помертвел. «Что он мелет! – про себя возмутился он, – Чем он так доволен? Разве я не представляю его в фирме, и разве не на него плюнул сегодня этот ходячий труп Кадиев?»

А вслух сказал:

– Талгат Мухамеджанович! Всем известно, кого я представляю в фирме. Я конечно, молчок… но разве что скроется от людей? Все знают, что я – не простой заместитель. Не может быть, чтобы этот… этот…

Рахат не знал, как обозвать своего врага. Аликеев издевательски улыбался, посмеиваясь про себя над его затруднением. Рахат ничего не придумал и продолжал:

– … этот начальник охраны не знал об этом. Он бросил нам вызов и нужно наказать его, чтобы понял, с кем имеет дело. Если мы спустим этому… этому… ему, то с нами перестанут считаться. Я думаю, вам следует…

– Послушай, Рахат! – строго перебил разошедшегося подручного Аликеев, – Позволь мне самому решать, что мне следует, а чего не следует. Если тебя поколотили, то это твое дело, разбирайся сам со своим начальником охраны. Мы тут ни при чем. Если мы будем лезть во все драки и стычки – что подумают о нас? А то, что он не впустил грузовик без пропуска – так ведь это его работа. При чем тут мы? И что мы имеем с твоих коттеджей? Владимир Иванович исправно платит мне, никогда ни в чем не отказывает, так почему я должен вмешиваться в его кадровые дела? Что – мне больше нечего делать?

Рахат не знал, что и сказать. Босс просто издевается над ним!

– Неужели вы так ничего и не сделаете? – растерянно сказал он, – Рука вот опухла… наверно, сломана…

– Ну-у, это не ко мне, – Аликеев решил окончательно добить его, – Я не хирург. Поезжай в больницу, там скажут точно, сломана она или нет.

Рахат понял, что ему нечего делать тут. Он махнул обреченно здоровой рукой и покинул шикарные апартаменты. Аликеев расхохотался ему в спину – таким комичным был его уход – прям, как побитая собака.

– Поделом тебе, боров вонючий! – с удовольствием процедил он, и добавил, рассуждая вслух, – А тот начохраны – смельчак! Неужели он не знал, что Рахат – мой человек? Может, он и обо мне еще ничего не знает? Надо будет как-нибудь познакомиться с ним. Такие люди мне нужны. Да, да, нужно обязательно с ним познакомиться…

Так решилась судьба Бекхана Кадиева. Аликеев был беспощаден к тем, кто посягал на его интересы и он жестоко расправлялся с такими людьми. Но он редко шел на крайние меры, – только когда исчерпывались другие средства. Он был либералом криминалитета, если можно так выразиться. Конечно, он думал о том, что новый начальник охраны «Мотивации» много на себя берет, если, конечно знает о принадлежности Рахата к группировке. Но, с другой стороны, если знает, то это говорит о его мужестве, а такого человека грех не подтянуть, не поставить на службу себе.

Бекхан вышел из офиса «Мотивации» в ослепительный день. Да, день этот уже переходил в вечер, но для него ярко светило солнце. У него еще будет достаточно времени для тревог о себе и своей семье, но сейчас он не думал об этом, сейчас его переполняла эйфория. Юная красавица шла рядом с ним и топила его в безбрежном восхищении. Юность, недосягаемая бесшабашная юность посетила его на короткое время, и Бекхан наслаждался этим неповторимым состоянием, переполнявшим душу, дающим веру в то, что он молод, светящую уверенностью, что он будет счастлив с этой обворожительной девушкой, жаром своей горячей руки прожигавшей его ладонь.