Текст книги "Горький аромат фиалок. Роман. Том первый"

19

В решающий момент любой организм мобилизует все имеющиеся резервы, но когда момент этот проходит, силы покидают мгновенно. Стоило Роману Владимировичу чуточку расслабиться после нейтрализации зятя и дочери, как ноги его подкосились, и он грохнулся всем своим грузным телом, как только перешагнул порог кабинета.

Неотложка отвезла старика в частную клинику, там его сначала поместили в реанимацию, потом перевели в отделение интенсивной терапии и, убедившись, что вернуть его в сознание невозможно, определили в отдельную палату и приставили специальную сестру. Павловский находился в коме, и по распоряжению Кантемира Шейхова, знавшего о новом завещании, Алексей Борн установил дежурство своих ребят у дверей палаты. Алексей приказал не допускать в палату никого без его ведома, даже Надежду Романовну.

Том Вильсон надолго поселился в одной из камер темницы под дворцом Павловского. Старик не успел передать Алексею Борну никаких распоряжений насчет зятя. А Надежда Романовна не стала интересоваться судьбой своего мужа. Она сочла, что его уже нет в живых. Да и зачем он ей нужен? После того, как она видела его, валяющегося в пыли камеры пыток, Том в ней не мог вызвать ничего, кроме чувства брезгливости. К тому же они давно не жили, как муж и жена. У него имелась любовница – какая-то стриптизёрша из ночного клуба, у нее – любовник. Правда, у него есть жена. Которая знает… ну, или догадывается обо всем. Но молчит. И будет молчать. Конечно, теперь, когда Надежда перестала быть наследницей отцовых миллиардов, может все измениться. О-о! Она достаточно изучила этих людей! Но ей всегда казалось, что он любит ее не за ее богатства…

Юрий Крымов, заместитель Тома. И женою его была близкая подруга Надежды Наталья. Наталья росла сиротой в детском приюте. Но ей повезло – если можно отнести все на везение – она выиграла конкурс и получила государственный грант, дающий возможность учиться в одном из престижных университетов Англии. И вот так они с Надеждой стали сокурсницами и, находясь в тысячах миль от родного острова, они подружились. Одна – дочь миллиардера, другая – круглая сирота.

А по возвращении на остров подруги не расстались, и по протекции Павловских Наталья получила высокое назначение в один из офисов компании. Она оказалась талантливым экономистом и за прошедшие годы сделала блестящую карьеру. Вышла замуж за способного военного, который в тридцать лет сумел стать генералом. Надежда Романовна увлеклась бравым генералом, когда узнала, что Том имеет любовницу, кстати, не одну – оказалось, что муж гуляет налево и направо.

Вообще-то Юрия Крымова вряд ли можно назвать любовником в полном смысле этого слова. Этот молчаливый и скрытный мужчина умел владеть собой и, если не считать того, что они встречались изредка и так же изредка занимались любовью, то их отношения не могли дать поводов к сплетням. Правда, Том знал обо всем – как-то в запальчивости Надежда бросила в лицо мужу слова о своей любви к мужу своей подруги. Наталья же вела себя корректно с подругой, она ничем не выказывала знание того, что та спит с ее мужем. Когда Надежда предложила Юрию пост заместителя начальника службы безопасности компании, Крымов принял предложение и подал в отставку. С тех пор Вильсоны и Крымовы дружили семьями, мужья были объединены общей службой, жены – подруги тоже трудились на одном поприще. Вернее было бы сказать, что трудилась одна Наталья, ибо, будучи помощницей главного менеджера, то есть, Надежды Павловской, она фактически все дела вела сама.

Эта умная женщина не препятствовала связи своего мужа с подругой, ибо эта связь была неослабной пружиной, двигавшей Крымовых вверх по крутой служебной лестнице. Теперь, после своего низложения, Надежда Романовна решила опереться на них, чтобы с их помощью попытаться прибрать к рукам ускользающую власть над компанией. Кантемир Шейхов, председатель совета директоров, уже подписал приказ об освобождении Тома и Надежды Вильсон от их должностей в правлении компании и назначении на их место Юрия и Натальи Крымовых соответственно. Ничего еще не зная об этом, Надежда Романовна поехала к подруге, чтобы обсудить создавшееся положение с ней и ее мужем, и заручиться их поддержкой.

20

Вместе с Бекханом с поезда сошла женщина, которую поджидала машина. Она предложила подвезти, в машине было место, но он отказался. Ему хотелось пройти пешком, подышать родным воздухом, вновь ощутить подзабытый аромат степи.

Между разъездом и аулом, чуть в стороне от проселка, находилась излучина небольшой реки, в дни его детства полноводной, а впоследствии перегороженной каскадом плотин, чтобы предотвратить окончательное пересыхание. Бекхан уже и не помнил, когда научился плавать. И здесь, и на той горной речке, куда они потом переселились, он проводил все лето, купаясь в любой воде. Даже в дни ледохода он пропадал на реке, катался с друзьями на льдинах, нередко оказываясь в ледяной воде.

Сейчас жалкий вид стоячей воды ничем не напоминал бурные потоки реки детства, когда в дни весеннего половодья до аула доносился мощный рев разгулявшейся воды. «Сколько лет прошло с тех пор? – спрашивал себя Бекхан, – За двадцать пять – тридцать лет все так изменилось. Куда девалась вода? И снегов тогдашних уже нет».

Бекхан вспомнил, как улицы заметало наглухо, и до весны никакая техника не могла их расчистить от снега. А между домами и постройками приходилось рыть в снегу траншеи, ходы сообщения. «Что стало с природой? Быть может, она обиделась на нас за небрежное отношение к ней?» – думал он.

Долго смотреть на мутную, зацветшую воду Бекхан не смог. Он отвернулся и зашагал к аулу. Осенняя желтеющая степь колыхала пятна седого ковыля и не нарушила своей равнодушной сосредоточенности – мало ли кто проходит мимо?

Тягостное впечатление от замусоренной, зарастающей реки усугубилось нежилым видом родного аула. Бекхан не узнавал улиц; да таковых и не было – только руины, рядами тянущиеся с двух сторон остались от тех или иных улиц. Он ориентировался по редким сохранившимся домам. И везде торчали пни – деревья спилили на дрова.

Аул встретил Бекхана могильной тишиной. Даже у обитаемых домов не видно никого. Так, облает лениво редкая собака, и все. Бекхан уже жалел, что приехал…

Вот и его дом. Нет ни кустов, ни деревьев, выращенных своими руками из тоненьких лозинок-саженцев. Доски, которыми он заколотил окна, оторваны; стекла перебиты, рамы сняты. Вместо окон и дверей зияют проемы. Двор зарос лопухом в человеческий рост. Бекхан растерянно взирал на этот погром, и ему вспомнились слова недавнего попутчика: «Землетрясение? Война? Как будто ураган пронесся разрушительный!»

– Не уберегли мы твой дом, Бекхан! – раздался за спиной знакомый голос.

Бекхан обернулся. С виноватой улыбкой на постаревшем лице к нему подходил Бейсеке – бывший сосед и дальний родственник. Они поздоровались и обнялись.

– Все ли живы – здоровы? Хорошо ли в городе? – интересовался Бейсеке, не торопясь выпускать Бекхана из своих объятий.

– Спасибо, все хорошо, – отвечал тот бодро, – Наши передают вам привет. Как здоровье у вас? Как поживают апай, дети, внуки?

– Потихоньку живем с именем Аллаха на устах. Все по-прежнему. Да и что с нами случится? Здоровье иногда пошаливает, но это возраст, годы…

Затем добавил, спохватившись:

– Что ж мы тут стоим! Пойдем к нам. Твоя апай ставила самовар, а я ремонтировал уздечку. Тут прибежал Асхат, помнишь его, он еще при вас родился? Прибежал и говорит: «Какой-то человек стоит у дома дяди Бекхана». Я подумал, – опять залез кто-нибудь за досками. Сладу нет от этих грабителей, уже средь бела дня воруют!

– Да ладно, ага, не казнитесь. Все равно разбирать, – успокоил старика Бекхан.

– Как – разбирать?! – возмутился Бейсеке, – Я не сплю ночами, охраняю, надеясь, что вы вернетесь. Переругался с детьми, упрекаю за то, что не углядели, а ты приехал – и разбирать?

– Простите, ага, но мы уже не вернемся. Да и что здесь делать? Я приехал, чтобы продать дом на слом. Пока совсем не растащили.

Бейсеке молчал невесело. Между его бровями углубились скорбные складки, и он зашагал, ведя гостя в дом.

Бейсеке потчевал Бекхана лучшими кусками молодого барана, зарезанного специально для дорогого гостя. Были приглашены все оставшиеся в ауле родственники. Присутствовали почтенные аксакалы и ажей; немногие начальники: аким, смотритель разъезда и директор школы. Все вначале молча наслаждались нежной бараниной, но по мере насыщения за столом завязался разговор вокруг злободневных тем – бедственного положения аула, цен на скот и корма, на товары и продукты. Директор школы и аким говорили о проблемах школы, смотритель разъезда – о железной дороге, родственники расспрашивали Бекхана о жизни в городе, и, покачивая головами, слушали его невеселый рассказ.

– Все хают город, но, однако, все туда бегут, – насмешливо заметил один из гостей. Бекхан возразил:

– Да, много народу перебралось в город, но там отнюдь не рай. Особенно для людей в годах, с большими семьями. Молодежь как-то устраивается, и молодых людей охотней берут на работу. Но, с другой стороны – что в ауле делать? Вы сами только что говорили – невыгодно держать скот. А для чего еще здесь жить?

– Положим, люди живут здесь не только из-за скота, – подал голос Бейсеке. Ему не понравились последние слова Бекхана.

– Я, например, не хочу в город, хотя, быть может, не бедствовал бы там – все же пенсия у меня ветеранская. Да и старуха получает немного. Дети не отказались бы, им здесь скучно. Но…

Бейсеке помедлил, передавая бульон гостям. Все почтительно молчали, ожидая продолжения.

– Но я не представляю жизни там. Что я буду делать в городе? Разве что доживать? – и он обвел взглядом сидящих за столом, словно ожидая, что кто-нибудь даст ответ на этот вопрос.

– Доживать, – продолжал Бейсеке, не спеша отхлебывая бульон из пиалы, – значит, ожидать смерти. А здесь я живу. Живу, потому что сознаю свою необходимость, хотя бы для своего хозяйства.

И вновь он обежал глазами гостей, но те молчали, считая, что он не закончил. Не дождавшись никаких комментариев к своим словам, Бейсеке продолжал:

– Но иногда кажется мне, что мои усилия, возня с хозяйством – лишь видимость деятельности, и то, что я делаю, никому не нужно. Иногда я думаю, что наша жизнь обессмыслилась давно, и все, что мы здесь делаем – все зря. Мы умрем – и вместе с нами умрет и аул.

Бекхан уезжал из аула опечаленный. Он оборвал тонкую нить, что еще связывала его с местом, где родился и вырос, создал семью и провел свои лучшие годы. С местом, с которым было связано все самое светлое в его жизни. Он оставил позади ясный день – впереди темнела ночь.

Когда-то Бекхан прочел мудрое изречение, гласившее, что человек за свою жизнь должен сделать три вещи: построить дом, посадить дерево и родить сына. У Бекхана был дом, он вырастил возле него не одно деревце, у него родились и сын, и дочь, и он радовался, что не зря живет на этом свете. Но теперь его деревья сгорели в чужих топках, дом он своими руками разобрал и продал, а сын… а дети, в которых он вложил всю свою душу, чтобы они стали настоящими людьми, которым постарался передать все, что знал, что получил от своих родителей, эти дети не понимают его и не разделяют его взглядов.

Бекхан посетил могилы отца и матери на кладбище, где покоились все предки до седьмого колена. Все предыдущие поколения прожили в этом ауле, питаясь плодами на чужой взгляд скудной, но для ее обитателей щедрой степи. Предки знавали здесь и радости, и горести; но даже в гибельные времена голощекинского геноцида не покинули родных мест. И только Бекхан изменил земле предков. И вынудили сделать это не джут, не голод, не война, а всего лишь «некоторые трудности переходного периода». Эта мысль не давала ему покоя. Он просил прощения у могил родителей, но не смог избавиться от тяжести на сердце.

Выпросив у Бейсеке коня, Бекхан отправился в степь. И опять зря! Былые чувства оказались погребенными под наносами последних лет. Степь стала совершенно чужой; она не мчалась радостно навстречу, как в былые годы, когда он носился по степи, самозабвенно гоняясь за горизонтом. Теперь степь плелась нехотя, как и упитанный мерин под ним, который лишь помахивал хвостом в ответ на удары камчой, отказываясь переходить на галоп со своей ленивой рыси. С болью в сердце объезжал Бекхан лучшие в прошлом поля своей бригады, неузнаваемо ощетинившиеся бурьяном. Во всем вокруг лежала печать запустения, и обиженная земля угрюмо взирала на своего неблагодарного сына, не желая прощать предательства. Бекхан понял, что ему нечего здесь делать, и уехал, как только получил деньги за материал от дома, отклонив предложение родственников еще немного погостить.

Только в поезде, на обратном пути, он успокоился, утешился мыслью, что переселение селян в города – неизбежный исторический процесс, происходящий во всех развивающихся странах, и что не стоит мучить себя бессмысленными упреками. То, что происходит сейчас, неизбежно, и не его вина, что это историческое переселение совпало с его временем.

Сразу по возвращении в город Бекхан приступил к реализации своего плана. Обходя ночные клубы, рестораны и дискотеки, Бекхан остановил свой выбор на компании молодых бездельников, показавшихся подходящими в сообщники.

Выплатив «крутым ребятам» аванс, Бекхан пообещал еще столько, если те выполнят его поручение. Некоторые молодые люди в наше время очень падки на деньги, поэтому Бекхану не пришлось уговаривать их. Да и услуга, за которую он платил, показалась оболтусам пустяковой – за такие деньги сейчас могут и убить.

И вот, наступил решающий вечер. Бекхан занял столик в ресторане и ждал, краем глаза следя за входом. Сообщники весело пировали за соседним столом, не забывая поглядывать на него. Бекхан сидел, как на иголках. «Неужели не придет?» – тревожился он, видя, с каким успехом компания тратит его деньги. Бекхан был уже не рад своей затее. «Пустая трата денег, – думал он, – Она не придет. Сказал же этот Аскар, что она затворница. Синий чулок! Наверное, ее буксиром не вытащить, не то, что телефонным звонком!»

Но Виолетта Ким пришла. Она появилась в дверях и на секунду задержалась, пробежав глазами по ресторану. Сердце Бекхана екнуло и гулко забухало. Девушка медленно прошла мимо, коснувшись Бекхана подолом роскошного леопардового платья все тех же лилово-фиолетовых тонов. Бекхан невольно смежил веки и вдохнул в себя нежный аромат фиалковых духов.

Она сразу очаровала его. «Ах, какая она красивая!» – Бекхан некоторое время сидел с закрытыми глазами, пока чувства не вернулись к нему. Он вздохнул. Да, девушка и впрямь неотразима. Но нужно действовать. И Бекхан незаметно подал знак главарю своих наемников. Тот подождал, пока удалится официант, принявший заказ у новой посетительницы, и подошел к ней с двумя рюмочками в одной и бутылкой коньяка в другой руке. Парень бесцеремонно уселся за ее столик и предложил выпить за знакомство.

– Все зовут меня Королем, но для вас я – просто Коля, – сказал он.

– Вернитесь на свое место! – потребовала Виолетта.

– А как вас зовут? – проигнорировал Король – Коля ее требование.

– Я вам сказала, чтобы вернулись на свое место!

– Не уйду, пока не выпью с вами на брудершафт.

Лицо девушки исказила гримаса досады. Она встала и хотела покинуть ресторан, но не так-то легко отделаться от подвыпившей компании. Парни окружили ее плотным кольцом и их главарь начал откровенно лапать ее, не обращая внимания на громкие протесты. Бекхан решил, что наступил подходящий момент для его вступления. Вобрав в себя побольше воздуха, он встал, и, подойдя к толпе, громко и властно потребовал оставить девушку в покое. Виолетта с надеждой взглянула на заступника. Но Король не выпустил ее. Он кивнул, противно улыбаясь, своим подручным, и те занялись Бекханом.

Выпивка сделала свое дело, так что парни забыли, что они должны лишь инсценировать потасовку. Бекхан, ошарашенный чувствительными тумаками, разозлился. Он злился на себя, за то, что поддался Майре; он злился на этих бестолочей, заливших глаза и забывших уговор; он разозлился на весь белый свет; и, стиснув зубы, ринулся в битву. Двоих он отправил очень далеко крепкими зуботычинами; третий удобно подвернулся под руку и испытал на себе жесткий прием самбо. Он взвыл, оказавшись на полу с вывернутым суставом. Четвертый благоразумно отступил.

Бекхан повернулся к Виолетте, но встретился с горящим взором главаря. Тот подумал, что Бекхан нарушил договоренность и в свою очередь озлился на заказчика, покалечившего его ребят. Он вытащил финку и, обнажив клинок нажатием кнопки, надвинулся на Бекхана. Оба совершенно забыли, почему они здесь и закружили, вперив друг в друга свирепые взгляды. Король то и дело взмахивал финкой, и Бекхан ловко уходил от сверкающего в воздухе лезвия. Глаза противников налились кровью, они были предельно напряжены. Толпа окружила их, гулом голосов поддерживая того или иного «бойца».

Наймиты Бекхана поддерживали своего главаря, другие посторонние посетители взяли сторону Бекхана и начали болеть за него. Некоторые, особенно осторожные, отошли к выходу, но не ушли, и с интересом следили за схваткой. Виолетта Ким, побледневшая и растерянная, стояла на прежнем месте, судорожно сжимая в руках свою сумочку. Персонал наблюдал из-за стойки бара и из дверей, ведущих на кухню. Все были рады бесплатному «спектаклю», кроме, конечно, самой «виновницы» происшествия.

Бекхан понял, что перед ним опытный и безжалостный боец, и передвигался так, чтобы не попасть под удар сверкающей стали. Противник, в свою очередь, тоже осторожничал; он понимал, что Бекхан владеет приемами какого-то единоборства, и остерегался его захвата, так как помнил, что сталось с его товарищами.

Бекхан опомнился в какой-то момент, вспомнил, с какой целью он здесь и начал лихорадочно соображать. Время идет и не исключено, что кто-то вызвал полицию. Что будет, если он попадет в руки стражей порядка вместе с этими оболтусами? И если кто-нибудь из них проболтается? Надо было как-то выходить из ситуации, и он начал делать знаки своему противнику. Но тот, то ли ничего не понял, то ли подумал, что Бекхан хочет его обмануть, но только продолжал размахивать своим оружием. Бекхану ничего не оставалось, как форсировать поединок. Он рискованно бросился вперед и тут же нож полоснул по его выброшенной вперед руке. Но боли не ощутил – лишь почувствовал, как теплая струйка потекла по локтю. Следующий прыжок достиг цели; рука противника, сжимающая финку, в захвате, осталось довершить прием. Но в этот момент послышалось завывание сирены полицейской машины, и кто-то крикнул: «Атас! Менты!»

Бекхан ослабил захват. Он подумал, что нужно дать парню возможность скрыться. Но тот внезапно перехватил финку в левую руку и ударил с мстительным возгласом:

– На тебе, козел!

Бекхан охнул и схватился за бок. Компания его наемников бросилась наутек вместе со своим главарем. Они пробежали через кухню и подсобные помещения к черному ходу. Зажав рану рукой, Бекхан опустился на первый попавшийся стул. Виолетта бросилась к нему, испуганно наклонилась и тут же отпрянула, заметив кровь на его руке. Но быстро опомнилась и, достав мобильник из сумочки, стала вызывать «скорую».

Бекхан сидел с тихо кружащейся головой и думал о том, как плохо кончилась его затея. Появились полицейские и, сделав перевязку принесенным из патрульной машины пакетом, начали задавать свои вопросы. Естественно, Бекхан «никогда раньше не видел нападавших». Потом прибыла «скорая» и забрала Бекхана. Виолетта осталась на попечении полиции.

На этом первый пункт плана можно было считать реализованным. Все выглядело более чем правдоподобно. Остальное теперь зависело от Виолетты Ким. К ее чести, она навестила Бекхана на другой же день, а в ту ночь, освободившись от полицейских, позвонила в больницу и справилась о самочувствии раненого. Ей ответили, что, «к счастью, не задеты внутренние органы, нож проник в мягкие ткани и мышцы боковой части живота». Все обошлось.

21

После выписки Владимир навестил друзей из стеклозавода. Те были злы на него и не стали даже разговаривать. Дело в том, что и им тогда досталось, а главное, их, как организаторов «беспорядков» уволили, и они теперь не могли найти работу. Видимо, попали в черный список, о котором говорил Бекхан.

И Владимир безуспешно искал предприятие, в котором хотел устроиться, чтобы уже более осмотрительно создать подпольный рабочий комитет. Он жил впроголодь, ему неудобно было просить денег у Заманжола и Алены. А Бекхан сам оказался в больнице.

Владимир перебивался случайными заработками. Иногда Алена подбрасывала продукты. В один из вечеров, когда Владимир, Сарманыч и Штангист сидели за неизменным «самопалом» и картами, последний сообщил, что из их бригады ушел рабочий. Штангист работал грузчиком металлолома на станции. Их нанимал частник, выплачивая, хоть и регулярно, гроши за тяжелейшую работу. Владимир мечтал устроиться на многолюдном производстве, чтобы сагитировать как можно больше людей и создать многочисленную рабочую организацию. Но выбирать было не из чего, и он пошел со Штангистом на станцию, в тупик погрузки металлолома.

Познакомившись с расценками, Владимир подбил грузчиков, и они всей бригадой потребовали от начальника тупика, руководившего погрузкой, увеличения зарплаты вдвое. Тот, переговорив с хозяином фирмы, пообещал выполнить это требование. Грузчики сразу зауважали своего нового товарища. Настроение у Владимира поднялось, и он стал обдумывать дальнейшие свои действия по объединению всех рабочих станции. Узнав об их успехе, рабочие других участков стали прислушиваться к словам «социалиста-утописта».

Но подошел день выдачи зарплаты, и грузчики, предвкушавшие получить в два раза больше, как им пообещал начальник, разочарованно загудели, получив, как обычно. Владимир обратился к кассиру:

– Почему не повысили зарплату?

– Этот вопрос не ко мне! – был ответ.

Владимир кинулся к начальнику тупика, но тот только руками развел:

– Я ничего не знаю. Я подаю только табель. Обращайтесь к шефу.

Грузчики бестолково шумели возле окошечка кассы. Кассир ругалась и требовала, чтобы те получили свою зарплату, она, мол, спешит. Владимир окриком заставил всех замолчать.

– Тихо! Чего без толку галдеть!

И произнес с нажимом, обращаясь к начальнику тупика:

– Звони своему шефу! Пусть он либо привезет деньги, либо приедет и объяснит, почему обманул нас. А пока никто отсюда не выйдет!

Опять люди в тесной конторе зашумели, раздались одобрительные возгласы. Кассир возмутилась и, закрыв кассу, попыталась уйти – грузчики не позволили. Она ругалась и причитала, говорила, что у нее ребенок сидит голодный, но рабочие были неумолимы. Начальник тупика набрал номер телефона своего шефа и передал мобильник Владимиру.

– Поговори с ним сам, – сказал он.

В ответ на претензии Владимира, хозяин фирмы прокричал в телефон:

– Не морочьте мне голову! Недовольны зарплатой – ищите другое место.

– Если в течение получаса мы не получим обещанные деньги, то переломаем все оборудование и сожжем контору! – пригрозил возмущенный Владимир.

– Начальник тупика и кассирша у нас в заложниках! – добавил он потом. В тот момент он и сам не знал, сможет ли осуществить свою угрозу, но, конечно, понимал, что насчет заложников он перебрал – какие из подневольных людей заложники.

Все притихли, почувствовав серьезность ситуации. Хозяин смягчил тон и попросил пока ничего не делать, пообещав привезти деньги. Вернув мобильник хозяину, Владимир сказал, улыбаясь:

– Сразу мягким стал! С ними только так и нужно разговаривать.

Грузчики повеселели, разговорились, растолклись; им стало тесно в помещении, и они высыпали наружу, в тихий, теплый вечер этой непривычно погожей осени. Душа Владимира тихо ликовала. Он добился результата! Сумел организовать выступление рабочих. Он не сомневался, что вынудит хозяина раскошелиться. Это будет первой победой в цепи последующих побед, пусть пока маленькой, скромной, но за ней последуют другие, более значительные. Перед мысленным взором рисовались картины грандиозных стачек, общенациональных забастовок, организованных им.

Грузчики шутили, рассказывали анекдоты и слишком громко смеялись, но за всем этим проступала скрываемая всеми тревога. Напряжение и смутное беспокойство возрастали с каждой минутой; шутки потихоньку прекратились, настроение постепенно сошло на нет. Хозяин фирмы задерживался, и грузчики начали переглядываться.

Солнце скрылось в темных тучах у горизонта и все вокруг потонуло в серых сумерках, внеся в души скучную безрадостность. Владимир почувствовал изменение настроения товарищей и только собрался зайти в контору, чтобы еще раз позвонить хозяину, как заметил машину, завернувшую в их тупик. За ней на территорию въехали микроавтобусы и фургоны, и вся колонна резко тормознула возле грузчиков. Из микроавтобусов высыпали здоровенные парни в кожанках, вооруженные резиновыми дубинками, чаками и бейсбольными битами. Молодчики без предисловий накинулись на грузчиков и щедро «потчуя» их своими «игрушками», начали загонять в фургоны. И вновь Владимиру не удалось организовать сопротивление – грузчики сразу спасовали перед обученной и хорошо вооруженной «крышей» хозяина.

Эта процедура выглядела со стороны, как загон скота в скотовозы. И за ней спокойно, не выходя из своей машины, наблюдал хозяин фирмы. На его лице ясно читалось удовлетворение результатами труда своих крышевателей. Владимир дрался с превосходящими силами противника, отбиваясь внушительным куском толстой арматуры. Такими железяками изобиловал этот тупик, и если бы его товарищи были такими же решительными, как он, то они сумели бы дать достойный отпор. Но, увы, никто, кроме него и не осмелился поднять валяющееся под ногами оружие.

В какой-то момент Владимир заметил ухмыляющегося хозяина фирмы; он взревел, и бешено вращая своим грозным оружием, против которой были бессильны чаки и биты, вырвался из окружения. Он подбежал к машине и успел врезать пару раз по раскрытой дверце. Перепуганный фирмач отпрянул в глубь салона, прикрывая голову руками. Владимир не смог достать его своим оружием – подбежавшие сзади молодчики сбили с ног и уже лежачего обезоружили. И избили тут же до полусмерти. Они уж постарались выместить на нем все свое зло, ведь их не погладят по головке за то, что была испорчена машина их клиента.

Так плачевно закончилась и вторая попытка Владимира организовать рабочих. Грузчики были сданы полиции. И к тому времени, когда они оказались в камерах, большинство уже раскаялось и выказывало недовольство Владимиром, втравившим их в это гиблое дело. Они забыли, что совсем недавно восхищались его решительными действиями.

Владимиру повезло – его поместили отдельно от всех. Этим он был избавлен от их нытья. Но ему досталось больше всех. Через все лицо багровел след от дубинки, которой пытались осадить его, когда он рванулся на прорыв. Плечи и руки распухли, правая кисть совершенно разбита. По ней пришлось большинство ударов, нанесенных, чтобы выбить арматуру из рук. Пальцы на ней напоминали сосиски. Голова кровоточила, а его никто не удосужился перевязать.

Владимир догадывался, что лицо опухло и что выглядит он не очень приглядно. Он то и дело прикладывался лбом и щеками к трубам и регистрам отопления, но облегчения не достигал. Его душа налилась лютой ненавистью к молодчикам «крыши» – цепным псам всех этих шефов и боссов. И в нем кипела злость к своим товарищам, беспомощным и трусливым, неспособным постоять за себя.

Стало совсем невмоготу, и Владимир начал остервенело пинать дверь одиночки, изрыгая проклятия и мат. Явились два тюремщика и умелыми ударами уложили беспокойного узника на пол. Матеря тюремщиков и желая им погибели, Владимир заполз под нары. Он лежал там, и, стискивая зубы от бессилия, обдумывал планы мести – один безумнее другого.

Он был доведен до той черты, когда разум затмевается ненавистью настолько, что человек готов перешагнуть рубеж, отделяющий его от преступника, от зверя, натурально жаждущего крови своих обидчиков. И только камера, заточение удерживали его от безумных шагов.

Безусловно, Владимир принадлежал к тем, кого невозможно сломать, к тем, кто готов ответить насилием на насилие. Он твердо решил мстить, как только выберется отсюда. То, что это произойдет очень скоро, он не сомневался. «Подержат два-три дня для острастки, – думал он, – В крайнем случае, отсижу пятнадцать суток».

Когда его отвели на допрос и предъявили обвинение «в организации преступной группировки, в захвате заложников, в попытке поджога зданий и оборудования, в покушении на жизнь президента фирмы и в оказании сопротивления силам правопорядка», Владимир просто ахнул. Ему объявили, что такие обвинения «тянут» лет на десять как минимум. Он понял, что фирмачи специально раздувают это дело в назидание другим возмутителям спокойствия.

Напрасно Владимир доказывал, что никаких заложников он не захватывал, здание не собирался поджигать, что это все были пустые угрозы, брошенные в запальчивости. Напрасно говорил следователю, что никаких сил правопорядка не было и в помине – на грузчиков напали молодчики в гражданском. У фирмачей все было «схвачено». Следователь предъявил документ, в котором было написано, что «организованная преступная группа, возглавляемая гражданином Владимиром Павловым, оказала вооруженное сопротивление группе захвата отдела по борьбе с организованной преступностью». У следствия имелись показания свидетелей – кассира и начальника тупика, протоколы допросов грузчиков – все они единогласно подтверждали обвинение.

Следователь предложил Владимиру взять всю вину на себя, чтобы исключить пункт обвинения об организации преступной группировки. Это обвинение было самым тяжелым, и Владимир подписался под предложенными ему документами. Теперь получалось, что он действовал в одиночку, – захватил заложников, угрожал сжечь здание и оборудование, напал на владельца фирмы и оказал сопротивление полицейским группы захвата.

Он успокоился. Тень тюрьмы, зоны постоянно маячила рядом в последнее время. Он с усмешкой вспомнил, как прежде, в благополучные времена, оспаривал справедливость пословицы о суме и тюрьме, считая, что в тюрьме находятся только преступники. Очевидно, в то время он просто не знал жизни.

После некоторых раздумий, а времени для них хватало – он содержался в одиночке – Владимир рассматривал предстоящее заключение как логическое продолжение своих мытарств. Он окажется в зоне – все правильно. Так и должно было случиться. Все события последнего времени вели к этому. И на него нашло спокойное равнодушие. Зона – так зона! В конце концов, и там живут люди, и возможно, там не лучше, чем на воле, но, однако, и не хуже.