Текст книги "Стеклянная женщина"

– Куда его отвели? Где он теперь?

Торговец смотрит на нее прищурившись.

– Так он же мертв. Я вроде так и сказал. Похоже, что утонул. Тело обнаружили на берегу, но лодки так и не нашли. Кто-нибудь украл, наверное. Он был укрыт одеялом, сам целехонек. Странная история, ей-ей. Господи Иисусе, да что с тобой? Обопрись на меня.

Он хватает ее за руку. Она пытается отдышаться, сжимая стеклянную фигурку так крепко, что та должна вот-вот разлететься вдребезги.

– Я не хотел тебя пугать. Иной раз забываешь, что женщины такие чувствительные.

Роуса качает головой.

– Я не боюсь. Мне… мне пора.

Она разворачивается и бросается бежать, прерывисто дыша, и останавливается только на берегу Хвитау. Воды ее ревут, и холодные брызги окропляют щеки Роусы, попадают ей в легкие, проникают в самые кости, пока она не начинает замерзать изнутри.

Роуса сгибается пополам и воет, обхватив руками живот, чтобы хоть как-то согреть ребенка в своем чреве – ребенка, потерявшего отца. Вся она словно окаменела, оледенела, совсем как стеклянная женщина, зажатая в непослушных пальцах. Она еще сильнее стискивает этот вышедший из земных недр древний каменный осколок, который столетия раздробили в песок, а огонь превратил в вещицу невероятной красоты, совсем не похожую на прежнюю россыпь песчинок.

Когда Паудль находит ее на берегу, уже стемнело. От холода она дрожит всем телом.

Вода с ревом катится мимо, суля буйный разгул стихии, а затем – ледяную тишь.

Роуса отводит глаза от реки. Ее муж мертв. Впервые в жизни она принадлежит сама себе. Как широко она, оказывается, может раскинуть руки, как по-новому чувствует их тяжесть. Прерывисто вздохнув, она обхватывает себя руками.

Паудль утирает ее слезы.

– Ты замерзнешь, – слабо улыбаясь, говорит он. – Смотри не изойди слезами до смерти, Роуса. – И он кладет теплую ладонь ей на щеку, склоняется ближе и целует ее в кончик носа.

От этого прикосновения что-то в ее груди обрушивается.

Наконец она поднимает на него глаза. Когда их взгляды встречаются, у нее кружится голова, екает в груди и пересыхает во рту, и она не в силах произнести ни слова. Она обвивает руками его шею, ладони его ложатся ей на талию, и она подается навстречу ему всем телом – кровью, костями, сердцем, дыханием. Она становится податливой, как вода.

Паудль ведет ее по тропинке в укромную пещерку у реки, куда не заглядывает никто из сельчан. Он расстилает на земле плащ, они ложатся рядом, и он прижимает ее голову к своей груди. Ей кажется, что она плачет, а может, это не ее слезы, а его, или вовсе брызги речной воды, стынущие на коже. А потом все превращается в потное, жаркое марево, и остается только тяжесть его тела, и его силуэт, и его округлившийся, глотающий воздух рот, когда он двигается внутри нее.

Он останавливается и прижимается лбом к ее лбу; глаза его, заглядывающие в ее глаза, улыбаются. Ее пронзает ощущение, что ее видят по-настоящему, что ее понимают без слов. Задыхаясь, она целует, целует и целует его, а в последнее мгновение ловит раскрытыми губами его вскрик, отзывающийся эхом в них обоих.

Когда все заканчивается, Паудль, все еще вздрагивая, кладет ладонь на ее чуть выпуклый живот, а она прижимается щекой к его груди. Каждый дюйм его тела так же знаком ей и так же притягивает ее, как сама земля, на которой они лежат.

Он снова целует ее, гладит по волосам, а потом перекатывается на голые камни и укутывает ее плащом.

– Не хочу, чтобы ты замерзла.

– Мне не холодно, – шепчет она.

– Ты дрожишь, – возражает он и притягивает ее к себе.

Ей потребовалось столько времени, чтобы наконец понять, что они с ним – две переплетенные нити одного и того же отреза ткани, и без него ей не за что будет держаться.

Когда она прижимается к нему, что-то острое впивается ей в бок. Она засовывает руку в карман и вытаскивает расколотую стеклянную женщину – подарок Йоуна. Трещина разошлась сильней, лицо покрылось щербинками. Теперь уже невозможно ни прочесть на нем смирение, ни различить покорно опущенных глаз.

– Что это? – спрашивает Паудль.

– Ничего. – И Роуса прячет ее обратно в карман, звякнув ею о другую стеклянную фигурку, купленную у торговца.

Она вдыхает свежий туман подступающей ночи и снова обнимает Паудля; тела их созданы по мерке друг друга, как камень с гальдраставом – по мерке ее ладони.

Тело помнит любовь точно так же, как камень помнит огненную силу, породившую его на свет. Он ждет глубоко под холодной землей, тоскуя, пока не обретет свободу. И тогда он переплывает реку, пересекает океан, долго странствует в чужих краях и наконец находит дорогу домой.

Роуса закрывает глаза. Когда она снова откроет их, будет уже утро; плотный тяжелый воздух, навалившийся на нее весом целого океана, рассеется, и ей снова станет легко дышать.

Ее округляющееся тело наконец будет принадлежать лишь ей самой.

А в одно из следующих утр, ждать которое не так уж долго, растает лед. Земля зашевелится, и новая жизнь пробудится ото сна и расцветет под лучами восходящего солнца.

Неделей ранее

Не бойся смерти, ибо всякий умрет в некий час, и никто не избегнет кончины[23]23
  Измененная цитата из пер. Б. И. Ярхо.


[Закрыть].

Исландская пословица из «Саги о Вельсунгах»

Йоун

Под Стиккисхоульмюром, декабрь 1686 года

Мы сглупили, решив возвращаться этим путем, говорю я, но Пьетюр не слушает. Должен признаться, замысел его неплох: найти лодку и добраться на веслах до одного из далеких островов в бухте, где нас не найдет ни один рыбак. Там мы с ним будем жить вдвоем, питаться рыбой и пить дождевую воду.

Мы оба изучили тысячи здешних островков так же хорошо, как карту шрамов и лиловых рубцов на коже друг друга. Стоит нам захотеть – и мы могли бы затеряться среди этих островков, и поэтому у нас есть еще надежда отыскать убежище и жить там в покое и тишине.

Оттепель продолжается; дождь барабанит по земле каждый день, и она становится скользкой, точно тюленья кожа. Мне даже хочется, чтобы снег снова укутал ее толстым саваном. Тогда все, даже сама смерть, засияет красотой.

Но в оттепель у земли отходят воды, и воздух наполняется запахами соли, моря, новой жизни. Мы возвращаемся к побережью, где ждет моя лодка. Я почти чувствую вкус нашего будущего – свежего и чистого, как талая вода. Я ловлю взгляд Пьетюра, и он улыбается.

Мы проделали опасный путь: шли из Тингведлира на север почти целую неделю, держась берегов речек. У Пьетюра с собой была леса для рыбной ловли, и ему, по обыкновению, невероятно везло: за сотню вдохов он вытаскивал из воды целых три рыбины.

– Я бы мог отправить тебя на костер за колдовство, – как-то раз сказал я.

Он ухмыльнулся.

– И кто тогда наколдует тебе рыбу?

Мы ели, потом тушили костер – Пьетюр забрасывал его землей, чтобы пепел не выдал нас преследователям, – а с наступлением темноты отправлялись на поиски пристанища. Иногда мы устраивались на полянке среди кустов, иногда – в пещере. Однажды заночевали прямо в расселине.

Стащив с меня рубаху, Пьетюр обмывал и перебинтовывал мою рану. Я старался не морщиться, но каждое прикосновение обжигало мучительной болью.

Чтобы сделать мне перевязку, он отрывал полоски от собственной нижней сорочки, а потом одевал меня заботливо, как ребенка. Я видел, как он стискивает зубы, двигая изувеченной рукой, но, когда я спрашивал, не больно ли ему, он качал головой.

– Ничего страшного, – глухо говорил он. – А теперь посиди смирно.

Стоило мне подумать о том, как жить без него, и на меня опускалась беспросветная ночь. Сердце мое. Душа моя.

Когда я наконец одевался, мы ложились на землю лицом к лицу, почти соприкасаясь в темноте. Пьетюр уставал тащить меня на себе и засыпал быстро, а я долго лежал, наблюдал за тем, как движутся его глаза под закрытыми веками, и чувствовал на щеке тепло его дыхания. Следя за его беспокойными снами, я все время погружался в удивительную тишину и тоску.

Возьми меня с собой.

Эти мгновения и были всей моей жизнью. Я наконец-то мог дышать. Когда я смотрел на спящего Пьетюра, любовь моя была больше, чем дыхание, больше, чем я сам.

Иногда мы просыпались по ночам, продрогшие, прильнув друг к дружке. И тогда, в темноте, весь мир утрачивал границы, как волны, лишенные кожи и плавно перетекающие одна в другую, и тела наши двигались со слаженностью весел, увлекая нас в неизвестность. Время и ощущения расплывались. Это были краткие мгновения золотого сияния, тонкого, как паутина, натянутая так, что вот-вот порвется, и они расцвечивали жизнь, погруженную во мрак.

Я не просто обвивал Пьетюра руками, я обнимал его кровью и костями, сжимал его силой мускулов и души – всем, чем я был и чем надеялся стать.

Пусть на меня обрушится гнев Господень, но я был спасен, я стал самим собой.

Потом мы с ним засыпали, переплетясь руками и ногами. Перед тем, как провалиться в сон, я глядел на звезды, на коже моей остывали капли пота Пьетюра, и я чувствовал себя живым, падшим, но как никогда счастливым. В эти пропитанные жаром капли времени я мечтал, чтобы все горы в Исландии завалили нас камнями и навсегда спрятали от пристального взгляда всего мира. Если бы нас и нашли когда-нибудь, наши тела лежали бы под завалами рядом – перепутанные, переплетенные, неразлучные.

Но эти мгновения дикого блаженства тают так же быстро, как трепещущее отражение раздутой луны на поверхности моря. Оно недолговечно: стоит набежать облаку или подуть ветру, и оно растворяется.

В каждом человеческом сердце пылает крошечный огонек надежды на то, что завтрашний день принесет любовь, которая утолит его затаенное желание быть понятым. Но некоторые сердца горят таким алчным огнем, что он становится всепожирающим адским пламенем. Он превращает все в мертвый пепел и пыль, а ветер уносит их в пустоту.

Но пока этот огонь горит, от него так тепло… И свет его уходит в бескрайние пространства.

Продвигаясь вдоль русла реки, мы оказались у ее устья. Впереди море и свобода. Мы подождем наступления ночи на берегу, а потом, надеюсь, отыщем мою лодку и сядем на весла. Пьетюр обмыл и перевязал мне рану, и, несмотря на дрожь подступающей лихорадки, на душе у меня спокойно.

Наступает всепоглощающая темнота, но я слышу дыхание волн и чувствую запах соли. Море с самого моего рождения было рядом; оно – источник жизни.

И вдруг в черном звездном небе с легким треском прорезывается отчетливая полоска света. Я толкаю Пьетюра. Мы глядим, как вдали над горизонтом распускаются струящиеся цветные ленты. Это похоже на знак свыше. Я хватаю Пьетюра за руку, и она надежна, как сама земля. Мы смотрим, покуда не начинает щипать в глазах, покуда свет не меркнет и солнце не разливает над горизонтом свое зеленовато-золотое сияние.

А потом, словно одного чуда недостаточно, над головами у нас назло чернокрылым воронам, которые каркают и кружат в небе, появляется крохотная птичка. Это хрупкое создание должно было давным-давно улететь в теплые края или погибнуть здесь. Но она жива, и она парит на своих слабых крылышках над бурными водами. Никогда ей не пережить эту суровую зиму – и однако она продолжает бороться.

Краем глаза я замечаю, что в море мелькает что-то белое. Я не вспоминал об Анне уже много дней, но теперь готов поклясться, что вижу машущую бледную руку. Я трясу головой, и видение пропадает.

Мы начинаем карабкаться по камням, спускаясь к берегу и, как я надеюсь, к моей лодке – если она все еще там. Когда мою рану простреливает боль, Пьетюр хватает меня за руку. Когда он сам не может опереться на изувеченную руку, я подхватываю его. Мы не дадим друг другу упасть.

Я оглядываюсь назад. Холмы Стиккисхоульмюра совсем близко. В дымке можно различить очертания дома, в который я вложил столько сил. На мгновение мне кажется, что я вижу движущуюся тень или даже две тени; среди камней как будто развеваются полы длинной одежды. Уж не черный ли это плащ? Я щурюсь, и он исчезает. Наверное, это ворон взмахнул крылом.

Я поворачиваюсь к морю и, превозмогая боль, продолжаю спускаться по камням вслед за Пьетюром. С каждым шагом мне в бок словно входит лезвие. Я дышу сквозь стиснутые зубы. Пьетюр протягивает мне руку, но я выдавливаю из себя улыбку и знаком велю ему не останавливаться. Я продвигаюсь вперед все медленней, спотыкаюсь все чаще. Ноги и руки горят огнем, кожа пересохла. Наконец, задыхаясь, я тяжело оседаю на камни и кричу Пьетюру:

– Брось меня!

– Не глупи.

– Ты должен идти. Нас схватят.

– Ты…

– Пьетюр, я уже покойник.

– Неправда. Не говори так, не то я сам тебя убью. А ну вставай. – Голос его дрожит, и он, стиснув зубы, пытается поднять меня на ноги.

Я отмахиваюсь от него.

– Дай мне умереть. Найди лодку. Дождись торгового судна на каком-нибудь из островов и отправляйся с ними в Данию.

– Ты пойдешь со мной. – В глазах у него нестерпимая боль.

Я качаю головой.

– Я буду знать, что ты жив, и это принесет мне утешение. Там с тобой перестанут обращаться как с выродком. Ты будешь свободен и начнешь новую жизнь.

– Я не оставлю тебя… – Голос его надламывается. Я никогда не видел, чтобы он плакал. Он яростно вытирает слезы.

– Так нужно, – мягко говорю я.

– Я лучше умру, – цедит он сквозь зубы. Я знаю это выражение. Его не переубедить. И поэтому я медленно киваю и соглашаюсь отдохнуть, соглашаюсь поспать. Мы сворачиваемся в клубок, он крепко обнимает меня. Все его тело дрожит, но я не знаю, от холода или от отчаяния.

Со мной он никогда не будет свободен. Я навлеку на него гибель.

Я просыпаюсь в темном чреве ночи, при слабом свете звезд. Прижимаюсь губами к губам Пьетюра. Он ворочается во сне и тянется ко мне. Я целую его руку и кладу ее ему на грудь. Снимаю со своей шеи кожаный шнурок, на котором болтается крошечная фигурка из стекла. Торговец сказал, что это Иуда Фаддей, католический святой и покровитель отчаявшихся, но для меня это было неважно; мне понравилась сама вещица.

Я вкладываю фигурку в ладонь Пьетюра. Обвязываю края плаща вокруг шеи, чтобы получилось нечто вроде мешочка, в котором матери носят на груди детей, и наполняю его камнями. В первую очередь я кладу туда амулет, который мне дала Роуса. Всякий раз, как я наклоняюсь, боль впивается в меня ножом; самодельный мешок слишком тяжел для моих ослабевших от лихорадки мускулов. Я боюсь, что камней не хватит. Впрочем, я не раз видел, как люди тонут, и знаю, что хватит одного вдоха.

Пьетюр спит. Я поднимаю мешок над головой и вхожу в море.

Вода холодна.

Не могу.

Я оборачиваюсь к Пьетюру. Он возненавидит и проклянет меня.

Но потом я представляю, как он орудует веслами. Как стоит на палубе торгового судна, и ветер треплет его волосы, унося в прошлое годы жизни в страхе. Как он сливается с толпой в Копенгагене – обычный человек, такой же, как и все. Больше никогда за его спиной не будут раздаваться шепотки: «Huldufólk!», «Дьявольское отродье!». Без меня он станет свободным.

В любви мы раскрываемся – так после землетрясения раскрывается земля.

Я снова поворачиваюсь к морю и иду вперед. Меня захлестывает удивительная легкость, будто камни больше ничего не весят. Всю жизнь я боролся с течением, но теперь возвращаюсь в спокойные воды.

Небо дышит прохладой, и никогда еще я не чувствовал себя настолько живым.

Благодарности

Считается, что писать нужно в одиночестве и что писатели любят уединение, но мой роман никогда бы не появился на свет без постоянной поддержки (и деликатной критики) множества людей. Я очень им благодарна и очень многим обязана.

В первую очередь спасибо моему прекрасному, грозному и бесстрашному агенту Нелли Эндрю, чей бескомпромиссный перфекционизм помог мне преодолеть бесчисленное количество правок, переработок и вычеркиваний отдельных фрагментов. Я и мечтать не могла о такой талантливой союзнице, которая столько сделала для моей книги. Вы просто уникальны. Благодарю Марилию Сальвидес за упорную работу и за помощь, а также Лору Уильямс, поддержавшую меня в последнюю минуту. Спасибо всей команде «Peters Fraser and Dunlop».

Спасибо моему замечательному редактору Джиллиан Тейлор, которая полюбила «Стеклянную женщину» с первого прочтения (и написала самое чудесное письмо, какое мне только доводилось получать). Ее горячая вера в роман и в мой писательский талант бесценны, равно как и ее редакторское чутье. Спасибо моему выдающемуся литературному редактору Хейзел Орм, чей зоркий глаз помог мне значительно улучшить текст, Беа Макинтайр и ее прекрасным корректорам Юджини Вудхауз и Кэтрин Сарджент, а также Кейти Боуден и Лоре Никол. Спасибо команде «Michael Joseph», которая посвятила все силы работе с романом.

Я выражаю огромную благодарность Сигюрдюру Гильви Магнуссону и Аудни Даниэлю Юлиюссону из Исландского университета, которые с радостью согласились встретиться со мной и обсудить детали быта Исландии семнадцатого века. Благодарю также Рейину Хрённ Рагнарсдоуттир за ее советы насчет планировки хуторов и дерновых домов.

Спасибо моей сестре Аннабель, которой понравился неоконченный черновой вариант романа и которая предложила прекрасные и очень дельные замечания. Спасибо моей чудесной маме за то, что ей нравится все, что я пишу, за то, что она слушает и поддерживает меня и покупает мне целую уйму книг. Посмертная благодарность моему замечательному папе, мизантропу, который совсем не выносил шума, и поэтому я принялась жадно читать. Спасибо моей сестре Софи за любовь и за поддержку с неизменной долей сарказма.

Спасибо всем прекрасным людям, которые читали черновые рукописи, делились своими впечатлениями и давали мне советы. Благодарю Билла Герни за потрясающий разбор моих ранних черновиков (а особенно за то, что было сказано про самую первую рукопись: «А в Исландии-то супермаркет…»). Вдвойне спасибо Биллу за то, что он прочел и прокомментировал целых две черновых версии. Спасибо Нетти Герни за чудесные советы, что почитать, и за глубокое понимание моих рассказов. Сачину Чойтрамани – за проницательность, а Роберту Уорд-Пенни за тонкие суждения и похвалы, от которых мне неловко. Благодарю всех тех, кто прочел ранние версии романа и предложил свои замечания: Пенни Кларк, Ники Лими, Адель Кенни и Кейти Персер. Спасибо Кэти Томпсон за то, что она за бокалом вина обсудила со мной замысел романа, когда был готов только пролог.

Спасибо моим замечательным учителям, чей пример меня вдохновлял: Грэму Кросби, который впервые сказал мне, что я могу писать книги, а также Морин Фрили и Дэвиду Морли. Я очень рада, что преподаю литературное мастерство в Уорикском университете: это оказалось большим подспорьем в дальнейшей работе.

Спасибо Джону Вуду, который поддерживал меня в трудных обстоятельствах, подвозил до вокзала и подстраивался под бесконечно меняющиеся из-за книги планы, хотя это ужасно раздражает. Спасибо ему за то, что он распечатывал для меня научные статьи и присылал полезные ссылки на интересные сайты.

Огромная благодарность Лиз и Дугу Дэй за энтузиазм, за бесконечную поддержку и за то, что они присматривали за моими мальчиками, которые их совершенно заслуженно обожают. Вы оба прекрасны.

Безмерное спасибо Роджеру Диксу за все, что он для меня сделал, и за то, что он у меня есть. Постараемся не облажаться.

Спасибо моим замечательным сыновьям Артуру и Руперту за безграничное терпение и любовь, а также за то, что они мирились с моими постоянными путешествиями в воображаемый мир. Каждый день я смеюсь вместе с вами, каждый день я вами горжусь. Каждый день с вами я узнаю о себе такие вещи, каких раньше не знала. Я люблю вас больше, чем это можно выразить словами.

Послесловие автора

Может показаться необычным, что действие романа писательницы с Джерси происходит в Исландии семнадцатого века, но меня совершенно очаровала история этой страны и этой эпохи. Исландия – отделенный от всего мира остров с богатейшей культурой и системой верований, которые уникальны настолько же, насколько и ее невероятные пейзажи. Я с изумлением узнала, что некоторые местные жители до сих пор верят в huldufólk и что иногда люди в Исландии исчезают без следа. Достаточно взглянуть на эти дикие вулканы, льды и гейзеры, и сразу становится понятно, почему во времена Роусы исландцы так легко верили в существование тайных сил земли. Со временем, погружаясь все глубже в мир Роусы и Йоуна, я заметила, что пейзаж превращается в отдельного персонажа книги. Меня поразило, как страшно, должно быть, жилось в этих краях, где сама природа летом помогает тебе выжить, а зимой может тебя погубить. Саги, которые стали важнейшей частью средневековой западной литературы, тоже заворожили меня. В отличие от греческой и римской мифологии, где действуют боги и богини, саги повествуют о смертных мужчинах и женщинах и об их земной жизни – хотя и в них, как и полагается, появляются сверхъестественные создания.

Некоторые книги об Исландии оказались для меня очень полезными. «Имена моря» Сары Мосс (Sarah Moss, Names for the Sea: Strangers in Iceland) – увлекательные мемуары, которые вдохновили меня прекрасными описаниями пейзажей и глубоким погружением в культуру и историю страны. Я постоянно обращалась к монографии Кирстен Хаструп «Природа и политическая жизнь Исландии в 1400–1800 годах» (Kirsten Hastrup, Nature and Policy in Iceland 1400–1800). Немало полезных сведений я почерпнула из «Пустоши слов» Сигюрдюра Гильви Магнуссона (Sigurdur Gylfi Magnusson, Wasteland with Words) и из работы «1100 лет Исландии: история обособленного сообщества» Гюннара Карлссона (Gunnar Karlsson, Iceland’s 1100 Years: The History of a Marginal Society). Мне также очень пригодилась книга «Романы и любовь в Исландии позднего Средневековья и раннего Нового времени» под редакцией Кирстен Вольф и Джоанны Дензин (Kirsten Wolf, Johanna Denzin, Romance and Love in Late Medieval and Early Modern Iceland). Я с удовольствием прочитала «Самостоятельных людей» и «Исландский колокол» Хальдоура Лакснесса, и мне очень понравились романы Сьона «Скугга-Бальдур» и «Обломок “Арго”» (Argóarflísin). Наконец, «Вкус дыма» Ханны Кент превосходно передает исландский колорит.

Небольшое путешествие в Исландию вдохновило меня, и я узнала много нового. Это чудесная страна: просто уму непостижимо, насколько все здесь дышит историей, от пейзажей захватывает дух, а люди невероятно дружелюбны. Два преподавателя истории из Исландского университета, Сигюрдюр Гильви Магнуссон и Аудни Даниэль Юлиюссон, охотно согласились поговорить со мной о том, каким мог быть мир Роусы и Йоуна. На вопрос, как могли относиться в ту эпоху к грамотной женщине, я получила очень воодушевляющий ответ: оба профессора согласились, что не могут сказать наверняка, но это не так уж и важно, потому что я пишу художественную книгу. Я часто возвращалась к этой мысли во время работы. Любой роман выдуман его автором, и даже научно-популярная литература всегда содержит элемент вымысла и интерпретации. По мере сил я придерживалась правдоподобия, но не стеснялась кое-что выдумывать, когда исторические сведения было очень трудно найти или они помешали бы развитию сюжета. Все ошибки остаются целиком на моей совести.

Мне было интересно поразмыслить о том, каково приходилось женщине в то время – особенно такой женщине, как Роуса, одинокой и напуганной, мечущейся между старыми верованиями и новой религией, между семьей и мужем. Несмотря на мои современные привилегии – образование и финансовую независимость, – случалось так, что в обществе мужчин, которые по-прежнему смотрят на женщин свысока, я ощущала собственное ничтожество, а временами мне бывало страшно и даже казалось, что я схожу с ума. И поэтому Роуса, несмотря на разделяющие нас время и пространство, не так уж сильно отличается от меня. Как Роуса и как многие другие женщины, я каждый день напоминаю себе, что нужно быть храброй. Я надеюсь, что в будущем мои сыновья не станут вести себя так, будто их привилегии дают им право делать что угодно, а моим племянницам не придется перед выходом из дома проверять прочность своих доспехов.

Кэролайн Ли

Июнь 2018 года