Текст книги "Харассмент"

– Ты чего такой грустный? – спросила Инга, перекрикивая музыку. Аркаша в ответ только вздохнул и покачал головой, посмотрев в сторону танцпола. Инге показалось, что он очень пьян.

Мимо продефилировала офис-менеджер Кристина. Она была по-настоящему хороша – в облегающем черном платье с огромным вырезом. Инга уставилась на ее вырез, позабыв о смущении. Лицо у Кристины, впрочем, было злое.

– В туалете уже кто-то наблевал, – громко сказала она, останавливаясь у их столика, но в этот самый момент песня резко оборвалась, и в наступившей тишине гневный возглас Кристины разнесся по залу. Многие оглянулись, кто-то рассмеялся.

– Инга, Инга, – заверещала Мирошина, налетев откуда-то сбоку так неожиданно, что Инга невольно отступила. – А ты же сейчас ни с кем не встречаешься?

Лицо у Мирошиной было раскрасневшееся, в глазах лихорадочный блеск – то ли от алкоголя, то ли от какой-то новости, которую она только что узнала и готовилась немедленно рассказать.

– Ч-что? – оторопело пробормотала Инга. – Почему ты спрашиваешь?

– Мне просто казалось, что ни с кем. Я узнала, – Мирошина захлебнулась от переполнявшего ее возбуждения, – я узнала, что ты кое-кому нравишься! Мне девочки рассказали. Вон, посмотри. Да не верти головой, ты че, аккуратно посмотри! Видишь, мужик рядом со Свиридовым стоит? Его Андрей зовут.

Инга, как и было велено, осторожно посмотрела туда, куда указывала Мирошина. Рядом со Свиридовым стоял тот самый продажник, который приходил недавно к Галушкину обсуждать сноуборд.

– Ну? Ничего такой, скажи? – сияя, спросила Мирошина.

– Света, ему лет сорок пять. У него вон залысины.

Мирошина надула губы.

– Ему сорок один, я узнала. И он классный специалист. И не женат, детей нет.

Инге стало смешно от того, как она обиделась.

– Ну Света, – громко сказала она той на ухо, потому что музыку опять включили, – мы же вместе работаем. А ты сама мне говорила, что у нас на работе отношения запрещены.

– Света! Света! Ты такая… классная! Пойдем со мной танцевать?

Мирошина, Инга, Алевтина и задержавшаяся у их стола офис-менеджер Кристина синхронно повернулись на этот громогласный выкрик.

Аркаша стоял, покачиваясь, и для верности держался за стол. Скатерть он свирепо мял пальцами, то и дело сжимая ее в кулаке и натягивая на себя, но вряд ли замечал это. Глаза у Аркаши были мутные: смотрел он вроде бы на Мирошину, но не мог сфокусироваться.

Последовала пауза.

– Фу, Аркаша, ты пьяный, – неприязненно протянула Мирошина и сделала шаг в сторону, словно ей даже рядом находиться было противно.

Аркаша мотнул головой.

– Не… нет. Я давно хотел тебе сказать. Пойдем танцевать!

– Аркаш, может, мы тебе лучше такси вызовем? – с тревогой спросила Алевтина.

Инга краем глаза заметила, что отходивший за вином Галушкин вернулся и, еще не поняв, что происходит, хотел заговорить, но Алевтина остановила его, схватив за руку.

– Я сам… могу. Я не хочу. Я…

С этими словами Аркаша вздохнул и широко шагнул к Мирошиной, которая все это время продолжала понемногу пятиться. Скатерть из рук он так и не выпустил, и все предметы, стоявшие на столе, – к счастью, их было немного – посыпались на пол.

Алевтина ойкнула и отскочила, Инга тоже. По Аркашиной штанине распустился потек от шампанского. Он медленно перевел взгляд на ногу. Люди, стоявшие неподалеку, ахнули и повернули головы, но из-за музыки и царящего в зале пьяного ажиотажа почти никто ничего не заметил.

Алевтина кинулась поднимать с пола разбитые бокалы, Галушкин поспешил ей на помощь. Инга и Кристина тоже присели на корточки и шарили в темноте в поисках осколков.

– Тебе завтра будет очень стыдно, – отчеканила Мирошина с такой торжественностью, словно не констатировала факт, а налагала проклятие. Никак не помогая и вообще больше не глядя на коллег, она развернулась на каблуках и скрылась в толпе.

Аркаше вызвали такси, и Галушкин пошел его проводить. Кристина завернула огрызки бокалов в скатерть и отдала сверток официанту. После этого, продолжая ахать и качать головами, они с Алевтиной пошли за новой порцией вина.

Оставшись одна, Инга еще некоторое время постояла у стола, но теперь ей стало совсем неуютно. Извиняясь, она протиснулась к выходу и, наконец оказавшись за дверью, направилась к уборной.

После шума, царившего в лофте, ей показалось, что она очутилась в открытом космосе – такая вокруг стояла тишина. По пути ей попалось несколько человек – мужчины поодиночке, женщины парами. Все они возвращались обратно в зал. У Инги немного кружилась голова, и она подумала, что ей лучше пойти домой. Танцевать не хотелось, пить больше тоже, а главное, она вдруг остро ощутила себя покинутой и никому не нужной. Аркаша был влюблен в Мирошину, Галушкин – в Алевтину, а Илья за весь вечер даже не появился. И ладно бы просто не появился – он и не написал ей ни разу за целый день. Вернулись мысли о праздновании Нового года. Они до сих пор так его и не обсуждали. Если подумать, они вообще мало общались за эти дни – только несколько раз переписывались по работе, и хотя в конце беседа обязательно сворачивала на то, что нужно куда-нибудь сходить, Илья добавлял что-нибудь вроде: «Сейчас же конец года, надо закончить все дела, ты не представляешь, как Кантемиров орет».

Женский туалет был сразу после мужского, и когда Инга почти поравнялась с первой дверью, она неожиданно широко распахнулась. Инга еле успела отскочить.

– Осторожнее! – рыкнула она, еще не успев разглядеть выходящего мужчину, но уже в следующую секунду поняла, что это Илья.

Пару мгновений они молча стояли друг напротив друга.

– Извини. – Он держался вежливо, но очень отстраненно. Даже стоял далеко и не пытался приблизиться. – Как тебе вечеринка?

– Нормально, – буркнула Инга и тут же добавила: – Но на самом деле я думаю уже пойти домой.

Она надеялась, что на его лице хотя бы промелькнет разочарование, но на Илью ее слова, кажется, никакого впечатления не произвели.

– А, понятно. Ты не любишь такие мероприятия?

– Вообще-то люблю, – заносчиво сказала Инга. Когда она пыталась скрыть обиду, то всегда начинала противоречить и вести себя надменно. – Но на этом что-то скучновато.

Мимо них прошел высокий худой мужчина в очках – начальник юридического отдела. Он кивнул Илье, на Ингу не взглянул и скрылся в туалете.

В следующую секунду Илья схватил ее за руку и втащил в еще одну соседнюю дверь – за ней оказалась слабо освещенная лестница. Не успела Инга опомниться, как Илья прижал ее в углу и начал суетливо целовать. Стена холодила Инге лопатки.

– Ты что, – пролепетала она, упираясь ему в грудь ровно с такой силой, чтобы выразить протест, но не оттолкнуть на самом деле. – А вдруг кто-то зайдет?

– Я так хочу тебя весь вечер, – с придыханием прошептал ей на ухо Илья, скользя руками вверх по ее бедрам.

Инга успела подумать, что для человека, так яростно настаивающего на своем желании, Илья целый день был удивительно скрытен, но тут за дверью послышался цокот каблуков и женский смех. Илья и Инга замерли.

– Пошли, – сказал Илья и снова потащил ее, на этот раз вверх по лестнице. Инга едва не споткнулась о ступеньку.

Пролетом выше было все то же самое – дверь в коридор, которую Илья дернул, но она оказалась заперта, неяркая лампочка под потолком. Здесь оказалось холоднее – кажется, где-то выше было открыто окно.

Илья снова прижал Ингу к стене.

– Ты, в этом платье, – продолжал невнятно бормотать Илья, кусая попеременно то ее губы, то ухо, то шею. Инга подумала, что ее макияж размажется, а поправить нечем. Она с трудом подавляла желание увернуться. – Я еле сдержался еще в офисе.

Его рука скользнула Инге под платье, она зажмурилась и выдохнула.

Илья вдруг остановился.

– Скажи мне, что мне сделать, – произнес он.

Инга открыла глаза и недоуменно уставилась на него. Илья смотрел ей в лицо со смесью возбуждения и настойчивости.

– Что сказать? – не поняла Инга.

– Скажи, что ты хочешь, чтобы я сделал? Я сделаю, что ты хочешь.

– М-м, продолжай, – велела Инга и снова прикрыла глаза. Она постаралась сконцентрироваться на ощущениях, но тут Илья снова остановился.

– Нет, – сказал он. Он тоже шептал – быстро, отрывисто, но при этом сейчас еле заметно насупился. – Скажи мне. Скажи, что мне сделать. Прикажи.

Инга не знала, что сказать. Она бросила взгляд направо и налево, словно обстановка должна была подсказать ей ответ, но в голове у нее не было ни единой мысли. Она даже не понимала, какие существуют варианты. Инга была не против секса в общественных местах, но предпочитала комфорт, а холодная пыльная лестница никак не соответствовала ее стандартам. Во имя остроты момента она готова была пойти и на это, но сегодня ее совсем не тянуло экспериментировать.

– Хочешь, – прошептал Илья, и его лицо разгладилось, – я сделаю это… ртом?

– Да, – ответила Инга, просто чтобы отвязаться.

Илья опустился перед ней на колени, и Инга опять закрыла глаза, пытаясь настроиться. Где-то наверху хлопнуло окно, и по лестнице пронесся сквозняк. Инга поежилась. Стоять замерев было неудобно. Илья издавал слишком много возбужденных звуков, Ингу это раздражало. Снизу донеслись пьяные голоса, а потом кто-то с силой толкнул дверь на лестницу – после секундной паузы грянул смех. Люди прошли мимо. Инга изо всех сил зажмурилась, заставляя себя сосредоточиться, но ей было холодно, туфля жала ногу, хотелось в туалет, и вообще она слишком нервничала, чтобы наслаждаться процессом. Не желая, однако, разочаровывать Илью, она застонала погромче, потом еще громче, а через минуту оттолкнула его голову, давая понять, что он справился и продолжать дальше не надо.

Илья поднялся с колен. Инга торопливо натянула колготки.

– Ох, Инга, – пробормотал он, сжимая ее ягодицы сквозь платье, – ты просто сводишь меня с ума.

Инга кривовато улыбнулась.

– Мне нравится делать тебе приятно, – продолжал шептать Илья, не замечая ее выражения и снова целуя в шею. – Говори мне всегда, как именно тебе нравится, я сделаю все, что ты скажешь.

Инга хотела бы ответить, что вот так ей как раз не нравится – на холоде, сумбурно и с излишней настойчивостью, – но вместо этого спросила:

– Когда мы увидимся? Ну, по-нормальному?

Илья наконец оторвался от нее. Инга отлипла от стены, одернула платье.

– В пятницу, – подумав, сказал Илья. – Приходи ко мне. Я приготовлю ужин.

– Договорились, – кивнула Инга. Теперь, когда угроза неудобного секса миновала и она заручилась обещанием более традиционного свидания, Инга почувствовала себя уверенней.

Они спустились по лестнице и прислушались к тому, что творится за дверью. Кажется, в коридоре никого не было.

– Нам нельзя выходить одновременно, – все равно заметил Илья.

– Тогда я первая, – сказала Инга. – Кстати… а какие у тебя вообще планы на Новый год?

Она сама удивилась, что заговорила об этом сейчас, – сложно было выбрать менее подходящий момент, но было уже поздно.

– Я не отмечаю Новый год, – разом поскучнев, сообщил Илья.

– Как это – не отмечаешь?

– Вот так. Не люблю этот праздник. Не нравится вся эта истерия.

– Но ведь все это, – Инга недоуменно сделала широкий жест рукой, имея в виду корпоратив, – гораздо большая истерия.

– Да, но его я игнорировать не могу. А почему ты спросила?

Инга молчала. Она и раньше боялась об этом заговаривать, а теперь, когда Илья так ее огорошил, окончательно стушевалась.

– Ты что, – продолжал Илья, вновь не замечая ее смущения, – хотела предложить вместе отметить?

В его голосе не слышалось насмешки, но вопрос был сформулирован так пренебрежительно, что Инга вспыхнула. Она стыдилась и злилась на себя, что вообще подняла эту тему.

– Ну, – наконец выдавила она, – я думала, что ты, как все нормальные люди, празднуешь, а так как я тоже праздную – да, я хотела узнать, не отпраздновать ли нам вместе.

– Вообще-то можно, – беззаботно сказал Илья. Инга недоверчиво на него посмотрела, но он, кажется, не иронизировал – в улыбке не было лукавства. – В конце концов, это же просто очередное свидание, так?

– Ну… да, так, – нахмурилась Инга, все еще не понимая, как истолковать внезапную смену его решения.

– И ты будешь говорить мне, что делать? – понизив голос, спросил Илья, наклоняясь к ее уху.

Инга не могла сказать, что ее так уж прельщает это условие, но почувствовала, как от его дыхания по шее все равно побежали мурашки.

– Да.

– Значит, договорились, – обычным голосом сказал Илья, а потом вдруг шлепнул ее по ягодице. – Иди, раз ты первая.

Инга вздрогнула от шлепка и метнула на Илью недовольный взгляд, но задерживаться не стала. Выскочив в коридор, она как можно скорее скрылась за дверью женского туалета.

На следующий день на Аркашу было жалко смотреть: он явственно мучился похмельем и стыдом. Все старались его щадить, но не Мирошина – она настолько подчеркнуто его игнорировала, что ее недружелюбие казалось осязаемым. На обеде она, обнаружив, что Аркаша собирается сесть рядом, недовольно цокнула и пересела на противоположный конец стола. Все прятали глаза, но не решались вмешиваться. Инга замечала, с каким страдальческим выражением Аркаша смотрит на Мирошину, когда та не видит, но сам он только тяжело вздыхал и оправдываться не пытался.

В остальном последние дни до Нового года проходили приятно – ожидание праздника сгущалось, и рабочие задания растворялись в нем бесследно. Все собирались на каникулы, новостей не было, интервью никто не просил, встречи не организовывал. Инга, разумеется, сидела в офисе, но там она точно так же листала соцсети, как делала бы это дома, только была строже одета. Обедали они теперь не на скорую руку, как обычно, а основательно, иногда часа по полтора, и в пятницу днем даже выпили сидра. Мирошина в тот день позвала обедать с ними Илью, и он согласился – сел за стол напротив Инги между Галушкиным и Аркашей. Мирошина, как обычно, хихикала и кокетничала, Алевтина даже сейчас умудрялась не отрываться от своего телефона, а Инга чувствовала себя так, словно летит вниз на американских горках – беспокойно, жутко и весело. Первые двадцать минут она избегала смотреть на Илью и старалась поменьше участвовать в разговоре – боялась, что может чем-то выдать себя. Постепенно, однако, она осмелела и сменила тактику на противоположную – начала вызывающе комментировать все реплики Ильи и принуждать его спорить. Ей нравилось его дразнить, нравилось чувствовать себя в центре внимания, но больше всего нравилось знать, что у нее есть секрет, которым она дерзко водит перед носом у коллег. Илья ей вроде бы подыгрывал – отвечал с иронией, вступал в пикировку. Инга поймала себя на том, что ее отношение к нему угодило в замкнутый круг: ее симпатия росла в те моменты, когда она чувствовала, что они объединены общей опасной тайной, – это щекотало нервы, но вместе с тем симпатия и была этой самой тайной. Инга, впрочем, радовалась каждому мгновению, которое заставляло ее относиться к Илье лучше. Она старательно подмечала все его положительные стороны – его расслабленную самоуверенность в компании коллег, его дорогие часы, его увлечение ею, Ингой. Однако, как бы она ни настраивала себя видеть хорошее, она не могла отделаться от ощущения, что все это необязательные дополнения к главному – безотчетной спонтанной влюбленности, которая возникает вопреки здравому смыслу. А ее-то она и не чувствовала.

Свое мыслительное упражнение Инга повторяла тем же вечером, придя к нему домой: Илья приготовил ужин, получилось действительно вкусно – плюс. При этом он хвастался дороговизной вина – минус. Он любил музыку – плюс. Но не разбирался в ней – минус. А думал, что разбирается, – минус вдвойне. В постели с ним Инга открывала что-то новое в себе – плюс. Однако его раболепие убивало в ней всякое уважение к нему – минус. Ингу качало, как на волнах, и она никак не могла устаканить свои чувства. Это ее нервировало. Она бы хотела по-настоящему влюбиться и всеми силами раздувала в себе душевный огонь, но проблески радости и приязни так и оставались проблесками, не сливаясь в единое целое.

Максим продолжал считать, что затея встречаться с начальником – скверная, и это он еще не знал об Ингиных метаниях. Она не хотела ему говорить, потому что это только подкрепило бы его убежденность. Однако Максим, похоже, и так догадывался.

На выходных он собрался за елкой, и Инга поехала с ним. Все вокруг елки обычно заказывали, но Инга с Максимом оставались верны традициям – елочный базар был неотъемлемой частью подготовки к Новому году. Бесчувственное кликанье в интернете и близко не приносило сопоставимого удовлетворения.

Инга в этом году сомневалась, покупать ли елку себе. С Ильей они договорились, что тридцать первого декабря будут у нее, и, памятуя о том, что Новый год он не отмечает, Инга размышляла, как он отнесется к елке. Не то чтобы ее так уж волновал его скепсис, но Инге не хотелось лишнего подтверждения того, насколько они с Ильей разные.

– Илья сказал, что никогда не отмечает Новый год, – поделилась она с Максимом, пока они прохаживались по елочному базару.

– Это как? – Максим остановился возле одной из елок и, кивнув на нее, сказал: – Вот эта вроде подходящего размера, как думаешь?

– Надо попросить снять с нее сетку и показать. Ну вот так. Говорит, не любит новогоднюю истерию и относится к этому как к обычному дню.

– Тю. Новогодняя истерия – это же самое замечательное.

– Вот и я так думаю! – обрадовалась Инга. – Но теперь я не знаю, покупать ли елку.

К ним подошел продавец, разрезал сетку и легонько постучал стволом об землю. Ветки закачались и немного опустились.

– А она раскроется? – засомневался Максим.

– Конечно, – неприветливо ответил продавец.

– Что-то у нее верхушка какая-то лысая…

Продавец молчал.

– А такого же размера, но попушистее у вас нет? – перехватила инициативу Инга.

– Импортные есть. Датские. Это русская сосна. Хотите пушистую, берите датскую.

– А стоит сколько?

– Эта – тысячу двести, датские – от четырех.

– Мы еще посмотрим, – сказала Инга и, взяв Максима за руку, повела дальше.

– Мне кажется, ты должна купить елку, а он пусть идет на фиг, душнила. – Максим перехватил Ингину руку поудобнее, и они продолжили ходить вдоль рядов, держась как парочка. Они часто делали это, словно хотели подразнить окружающих: вы думаете, мы вместе, а мы совсем не вместе! – Я вообще не понимаю. Ты с ним встречаться начала – сколько? месяц назад? А уже готова лишать себя радости из-за какого-то придурка.

– Даже меньше месяца, – подумав, сказала Инга. – У меня из-за этих его слов еще одна проблема есть. Я не понимаю, дарить ли ему подарок.

– А ты уже его купила?

– Ну да. Ничего особенного, туалетную воду. Я вообще не понимаю, что ему дарить пока. Ну так вот, если он не «отмечает», то, наверное, подарки тоже не дарит. Будет странно, если я ему что-то подарю, а он мне нет.

– По-моему, он просто мудак, – сообщил Максим. Они остановились у очередной елки. У этой макушка была не такой лысой, и сама она, замотанная в сетку, казалась пухлее. – Но если уж ты боишься выглядеть глупо, дождись, пока он тебе что-то подарит. Если подарит. С ума сойти, конечно, где ты вообще такого идиота откопала – не отмечать Новый год?

Инга еле слышно вздохнула. Максиму не нравились все без исключения ее молодые люди – стоило объявиться очередному претенденту на ее сердце, как Максим с усердием принимался выискивать в нем недостатки. Для людей вроде Ингиной матери это послужило бы идеальным подтверждением того, что Максим сам втайне влюблен, но Инга знала: на самом деле он просто беспокоится за нее, а еще, самую малость, боится, что кто-то потеснит его с пьедестала. В глубине души ее трогало и то и другое.

Однако сейчас у Инги испортилось настроение. Неприязнь Максима впервые имела под собой основания, и возразить ему было нечего. Это навевало на нее уныние.

В конце концов она купила елку и себе, рассудив, что не должна идти на поводу у чужих странностей. Елка кололась и пачкала руки смолой, пока Инга тащила ее домой на второй этаж, но пахла тонко, сказочно. По этому запаху, как по ниточке, Инга переносилась в детство, где отец, румяный с мороза, заносил спеленатый сверток в дом и даже мать улыбалась, глядя на его гордое лицо. У них в доме было принято наряжать елку тридцатого первого декабря рано утром, до этого она праздничным обещанием стояла на балконе в ведре с водой. Наряжали все вместе и каждый год спорили: отец хотел вешать разномастные советские игрушки, которые покупали еще его родители, мать требовала сдержанной цветовой гаммы и формы – например, только красные и золотые шары, Инга хотела побольше гирлянд. Будь ее воля, она бы все увешала гирляндами. Она не знала более пронзительного ощущения Нового года, чем когда квартира постепенно погружалась во мрак – освещена была только кухня, где мать готовила праздничный ужин, а отец помогал, и Инга прокрадывалась в комнату с елкой и молча смотрела, как огоньки на ней то разгораются, то медленно-медленно затухают, как будто дерево дышит. Потом приходили гости, повсюду зажигали свет, и елка больше не казалась такой таинственной, но Ингу так просто было не провести: она знала, что елка как бы маскируется, прячется в углу от всех этих людей, которые не могли рассмотреть ее настоящее живое нутро. Инга выбирала себе место за столом поближе к елке, и когда все начинали говорить тосты, веселиться и чокаться, незаметно кончиками пальцев пожимала елочную лапу: я знаю, что ты здесь, я тебя вижу.

В этой квартире балкона не было, поэтому устанавливать елку пришлось сразу. Инга битый час пыталась зафиксировать ее в подставке, чтобы она стояла ровно и не заваливалась, – это было утомительно, но все равно приятно. Потом повесила игрушки – Инга, как и мать, любила только шары, но разные, с напылением в виде снега, прозрачные с фигурками внутри, со смешными надписями и рисунками. Дальше она с особым наслаждением принялась за гирлянду. Тут у нее были и вовсе строгие требования: никакой эпилептической пестроты, огоньки непременно теплого желтого цвета. Укладывая гирлянду виток за витком, Инга от старательности даже высунула язык. Оставшись довольна результатом, она рухнула на кровать и лежа смотрела на елку, которая, как в детстве, размеренно дышала, обживаясь на новом месте.

В среду, последний рабочий день в этом году (вообще-то и тридцать первое было рабочим днем, но прийти собиралась только Алевтина, у которой дела не переводились, – остальных Илья отпустил), Галушкин заявился в офис мрачный как туча.

– Вам премия пришла? – спросил он, швыряя свой рюкзак на стул.

Все потянулись к телефонам.

– Мне да, – сказала Мирошина, – как обычно. А тебе что, нет?

– Мне вычли, – угрюмо ответил Галушкин. – Бурматов говорит, за опоздания. Типа они посмотрели по пропуску время прихода на работу за последние три месяца и решили.

– Я тебе говорила, что так и будет, – заметила Алевтина. Она едва взглянула на свой телефон и снова вернулась к открытому файлу на компьютере.

Инга тоже открыла банковское приложение и уставилась на цифру. Она еще никогда не получала здесь премий – слишком мало работала – и думала, что если что-то ей в конце года и начислят, то сумма вряд ли ее удивит. Однако на экране были написаны цифры в два раза выше ее зарплаты.

– А сколько обычно приходит? – спросила Инга, одновременно заходя в детализацию счета, чтобы посмотреть, откуда пришли деньги. Может быть, ей что-то вернулось? Перевел кто-то другой?

– Да обычно еще одна зарплата, – сообщила Мирошина. – Иногда меньше, если вычитают за какие-то косяки. Больше – редко.

– Мне однажды приходило больше, – сообщил Аркаша. Он выбрал стратегию по задабриванию Мирошиной, которой пользовался уже несколько дней, – старался откликаться на любую ее реплику. Пока это приводило к противоположным результатам. – Но это давно было. Я тогда только корпоративный журнал запустил.

– А тебе пришло? – заинтересовалась Мирошина.

Инга подняла глаза – она смотрела на нее.

– Ага.

– Хм, странно, ты же у нас в штате пока недолго работаешь. Ну хорошо, к Новому году никогда не помешает.

Инга погасила экран и отложила телефон. Она порадовалась, что Мирошина не знает, сколько именно ей пришло, потому что это казалось странным даже самой Инге. Она хотела спросить об этом у Ильи, но не решилась писать. Спросит, когда увидит. Однако, посидев еще некоторое время, она не выдержала и написала Максиму.

«Прикинь, мне пришла премия в конце года».

«Поздравляю».

«Я не про то. Она ОГРОМНАЯ».

Максим ответил после короткой паузы.

«Насколько огромная?»

«В два раза больше моей обычной зарплаты. Я спросила – всем обычно платят просто еще одну зарплату. Больше – только за какие-то особенные заслуги».

«И ты думаешь, это?..»

Максим так и написал: вопрос и многоточие. Инга почувствовала, что ей стало жарко.

«Ну не мог же он выдать мне особо большую премию только за то, что я с ним встречаюсь», – остервенело стуча по клавишам, выбила она.

«Это была бы тогда совсем некрасивая история. Может, у тебя все-таки есть какие-то особые заслуги?»

Инга вспомнила все, чем занималась с тех пор, как начала работать. Первые два месяца они делали совместный проект с сетью клиник, в котором она тоже принимала участие, правда, роль у нее была не самая выдающаяся. С другой стороны, этот же проект и закончился той пьянкой в баре, когда она погладила Илью по руке, а он в ответ позвал ее на обед и сообщил, что ее берут в штат полноправным сотрудником. Может, она себя недооценивает и роль у нее была не такая уж маленькая?

Тут же, однако, пришла новая мысль: вдруг все еще хуже и это внеплановое окончание испытательного срока было его ухаживанием? Инга почувствовала, что ей стало еще жарче.

Потом он повез ее знакомиться со Сбербанком, и с ними все в итоге получилось в самом деле образцово – подписание договора было обставлено с помпой, все публикации во всех газетах вышли, а потом она еще и договорилась об интервью с Кантемировым в «Ведомостях». Может быть, дело в этом? Это расценивается как особая заслуга?

«Я неплохо поработала с одним проектом, который Илья мне поручал,» – написала она Максиму.

«Тогда, может, поэтому?»

«Наверное,» – напечатала Инга, но на душе у нее скребли кошки. Ей обязательно нужно будет поговорить с Ильей.

Тридцать первое декабря оказалось длинным и абсолютно бестолковым днем. Инга проснулась, радуясь, что сегодня выходной и Новый год, но уже через пару часов поняла, что в отсутствие дел время тянется бесконечно. Помимо этого, ожидание вечера ей отравляла мысль, что наслаждаться всей той мишурой, которую она любила больше всего: выбором наряда, подарками, шампанским в высоких бокалах, поглядыванием на часы, – открыто будет нельзя. Илья, конечно, ей не запрещал, но ведь он рассматривал сегодняшний вечер как обычное свидание, поэтому весь смысл Нового года – подготовка к нему – для Инги терялся. Не будет же она одна щеголять по квартире в блестящем платье и пить шампанское.

В этом были и плюсы, по крайней мере, Инга старалась их найти. Например, она ведь сама не любила миг, когда часы отбивали двенадцать, и в этом году ей, очевидно, легко удастся его не заметить. Но на самом деле это не утешало. Новый год для нее заключался в самом противоречии долгого предвкушения вначале и короткого пронзительного разочарования в конце. Это было все равно что париться в бане, а потом прыгнуть в сугроб – и как заново родился. Утром первого января Инга просыпалась именно такой. Если теперь лишить ее этого чувства, где же она возьмет силы на следующий год?

Чтобы занять себя, Инга стала убирать квартиру. Потом подумала, что можно что-нибудь приготовить, даже испечь. Имбирное печенье! Не слишком нарочито, не слишком сложно – и в то же время дополнительный штрих к новогоднему настроению. Из всех разновидностей готовки печь десерты Инга умела хуже всего, но сейчас у нее была куча времени, поэтому она сходила в магазин и храбро взялась за дело. Результат ожиданий не оправдал – тесто, хоть и охлажденное по рецепту в морозилке, липло к бутылке вина, которую Инга использовала вместо скалки, не отставало от стола, тянулось и мялось под пальцами, теряя форму. Инга провозилась с ним двадцать минут, прежде чем сдаться и выбросить. Впрочем, это ее не расстроило – на кухне остался стоять восхитительный запах имбиря и гвоздики, а ради этого, в общем-то, все и затевалось.

Потом Инга решила порисовать, но сегодня у нее и это не получалось. В конце концов она просто завалилась на кровать и погрузилась в сериал.

Илья обещал прийти в восемь, и в половину седьмого Инга стала прихорашиваться. Это ее по-настоящему увлекло – она накрасилась, осталась недовольна, умылась и накрасилась снова, не так, как всегда. Никто все-таки не мог лишить ее права быть сегодня особенно красивой, неважно, обычное это свидание или настоящий Новый год.

Илья задерживался, и Инга сначала разозлилась, а потом забеспокоилась. Кроме того, ей ужасно захотелось есть, но они изначально договорились, что закажут ужин, когда Илья придет. Инга съела мандарин, а в восемь тридцать открыла шампанское. Илья на сообщения не отвечал.

В девять часов, когда Инга уже была готова расплакаться от негодования, раздался звонок в дверь.

Илья вошел с букетом роз и вручил их Инге без лишних сантиментов – скорее, это больше походило на то, что он просто дал ей их подержать, пока разувается. Розы были темно-красные, завернутые в прозрачную упаковку – самый усредненный букет на свете. Инга пробормотала спасибо и пошла на кухню, чтобы поставить их.

Илья не извинился, что опоздал. Он вообще никак это не объяснил. Инга слышала, что из прихожей доносится его бодрый голос. Может, он забыл, что они договаривались на восемь? И пропустил сообщения? От недоумения, расстройства, а еще от голода, который мандарин только подстегнул, Инге стало ужасно жалко себя. И эти дурацкие цветы! Они казались несокрушимым свидетельством равнодушия Ильи. Не отвечать на сообщения, опоздать, не сказать ни слова в свое оправдание и сунуть ей в руки веник – вот как на самом деле он к ней относится. Решено: эти бессмысленные отношения нужно оборвать.

Илья вошел на кухню и обнял ее сзади. Инга продолжала поправлять розы, как будто не замечая этих объятий. Сказать ему прямо сейчас или пусть уж Новый год пройдет?

В дверь снова позвонили.

– Кто это? – изумленно спросила Инга, отрываясь от цветов и глядя на Илью, а потом в сторону двери.

– Доставка. Я заказал, когда понял, что опаздываю.

Илья сам пошел открывать и через минуту вернулся с пакетами в руках.

На сердце у Инги потеплело. Она смотрела, как Илья выкладывает на стол коробки с едой, и думала, что, наверное, она все-таки несправедлива. Человек просто не понимает, как извиниться, зато проявил заботу, ужин заказал. И розы, наверное, купил от всей души. Откуда ему знать, какие цветы она любит?