Текст книги "По велению сердца"

Глава 18

Марша не знала, что думать. Ей следовало бы возликовать, когда Финн прислал маме записку, в которой извещал, что все-таки приедет в оперу вместе с братом. Но вместо сладостных предчувствий, которые, несомненно, должна была навеять эта новость, Марша поняла, что у нее разболелась голова.

– Что случилось? – спросила Дженис, когда они собирались в оперу.

– Ничего, – отрезала Марша.

– Ты разве не рада, что мистер Латтимор тоже там будет?

– Рада! – чуть не крикнула Марша, кивнув.

Лицо Дженис приняло озадаченное выражение.

– Ты волнуешься?

– Нет, – ответила Марша. – То есть да. Но не знаю почему. – Она робко улыбнулась сестре. – Извини.

– Ничего. – Дженис посмотрела на нее с интересом. – Ты явно чем-то расстроена. Чем?

Марша уставилась на сестру.

– Не знаю!

Но стоило чуть-чуть задуматься, и все встало на свои места. Отчего это – как только она решила связать пресловутые «разорванные концы» с Финном, в ее мечтах прочно поселился лорд Чедвик, которого она вроде бы терпеть не могла? А его брат, кем она так восхищалась, пальцем не ударил ради того, чтобы заставить ее сердечко биться чаще.

Она никак не могла с этим смириться.

И Марша сердилась, потому что совсем запуталась, а она любила, чтобы все было просто и ясно. Ни одна разумная женщина – тем более начальница школы – не любит неопределенности.

Дженис обняла ее за плечи, хотя Марша только что была с ней груба.

– Сегодня ты забудешь свои тревоги. Ведь мы едем в оперу!

Марша подхватила:

– Мы замечательно проведем время! А ты будешь сверкать, как ярчайший из алмазов.

В Королевском театре Дженис вдруг смутилась и отказалась сидеть в первом ряду ложи. Впереди уселись маркиз и маркиза Брэди. Два места во втором ряду достались Роберту с Питером. А уж Марша с Дженис сели позади братьев.

К ним уже явились гости, главным образом мужчины, отдающие дань красоте сестер.

Вспомнив, что говорила Лизандра насчет отсутствия у нее вкуса, Марша порадовалась, что на ней бледно-голубое атласное платье с рукавами-фонариками. Платье было куплено готовым у модистки и подогнано по ее фигуре.

Кэрри проявила поразительное искусство, уложив ее волосы а-ля Сафо и вплетя в прическу золотую ленту. Маркиза одолжила дочери нитку жемчуга, с которой свисал крупный сапфир в окружении алмазов – настоящее произведение ювелирного искусства! Мать сказала так:

– Ты не дебютировала в Лондоне, поэтому я настаиваю, чтобы ты произвела впечатление сегодня, во время семейного выхода.

Дженис обернулась к Марше, ее глаза возбужденно сияли.

– Я в восторге, что наконец попала в оперу!

– И ты прекрасно выглядишь, как и положено леди в опере.

Дженис была в изысканном муслиновом платье цвета слоновой кости с блестками, которые сверкали в свете пылающих газовых ламп.

Питер, каштановые волосы которого были причесаны а-ля «испуганная сова», поправил шейный платок и с улыбкой оглянулся на сестер:

– Надеюсь, что вы не будете болтать все представление.

– Почему? – Дженис была настроена его подразнить. – Ты собираешься внимательно слушать пение? Или наша болтовня помешает тебе спать? Нам за твоей безумной прической все равно ничего не видно.

Марша засмеялась.

– Наверное, он будет разглядывать сопрано из-под своей челки. Я слышала, она просто красавица.

– Да, она красива, – сказал Грегори. – На днях я хотел послать ей цветы, да папа не разрешил.

Отец оглянулся.

– Питер, каковы правила? Нужно напомнить Грегори.

– «Не связываться с оперными певицами или актрисами», – почтительно сказал Питер. Но сам он едва слышал себя, потому что разглядывал хорошенькую молодую леди в ложе напротив, дочь виконта Пинкертона.

– А я думал, что правило звучит так: «Не нужно подлизываться», – весело сказал Грегори.

Мать ответила ему улыбкой:

– Это тоже одно из правил.

– Как, например, такое: «Позаботься прежде о лошади, а потом о себе», – добавил Питер.

– Это наше любимое, – усмехнулся Грегори. – Как и вот это: «Плати по счетам, прежде чем их предъявят к оплате».

Их отец – просто кладезь всяческих правил. Марша и Дженис весело переглянулись.

– Как насчет вот этого: «Грешно пользоваться нежными чувствами молодых леди»? – продолжал Питер. – Но, папа, последние одиннадцать лет моей жизни три сестры помыкают мной как хотят. Ты уверен, что у молодых леди бывают нежные чувства?

Братья рассмеялись, и Дженис стукнула их веером.

– Вот над этим правилом смеяться не стоит, – серьезно сказала мать. – Это мое любимое. Ваш отец знал, что я отчаянно влюблена в него, но ни разу не воспользовался этим обстоятельством в своих целях, хотя мог бы с легкостью. – Она ласково улыбнулась мужу.

Улыбнувшись в ответ, отец поцеловал ей руку.

– Верно. Это правило – самое важное. Вы, мальчики, должны ценить и уважать своих дам. Защищать их, холить и лелеять. Жертвовать своими желаниями ради исполнения их желаний. Обещаю, что вы получите великую награду – преданную любовь достойной женщины.

– О Майкл, – сказала мать, и ее глаза увлажнились.

Все это было очень романтично. Когда Марша была юной, цветком, обещавшим стать прекрасным, она любила наблюдать очевидные приметы того великого чувства, которое питали друг к другу ее родители. Но теперь, когда она смотрела на них, ей становилось совсем грустно.

Конечно, причина была ей известна. Только ей; остальным не узнать никогда. Эту тайну она унесет в могилу – о том, что отдала Финну и сердце, и тело. Все, без остатка, а потом ее щедрый дар стал ненужным и лишенным всякого смысла. По стечению обстоятельств, которые оказались сильнее, чем она, Марша, – или Финн.

Дженис сжала ее руку.

– Ты что-то стала грустной, – прошептала она.

Марша опустила ресницы и улыбнулась:

– О нет. Все хорошо. Правда.

– Интересно, встретим ли мы такую любовь? – задумчиво промолвила Дженис.

Марша взяла сестру под руку.

– Я знаю точно – ты ее встретишь, дорогая. Только наберись терпения.

Дженис приткнулась сестре под бочок, и Марше вдруг стало спокойно и уютно. У нее ведь была любовь, разве нет? Не та романтическая любовь на всю жизнь, как у мамы с папой. Наверное, не всем выпадает счастье испытать такую. Поэтому она не станет терять время зря, оплакивая себя или презирая Финна за то, что много лет назад он не осмелился бросить вызов брату и жениться на ней. Он был молод, слишком молод, чтобы принять любовь, которую она подарила ему столь безрассудно. Тем более чтобы выступить против сильной воли графа.

Через несколько минут Дженис встрепенулась. Села прямо, и глаза ее засияли.

– Они в коридоре.

– Кто? – Повернув голову, Марша уткнулась взглядом в толпу.

– Братья Латтимор, конечно. Их задержала пожилая вдова. Сядь прямо и делай вид, как будто тебе безразлично, что мистер Латтимор приехал сюда, чтобы тебя увидеть. Счастливица! Он такой красивый, просто невероятно! Должна признать, я наслаждалась поездкой к Эстли в его обществе.

Бедняжка Дженис. Она уже питает нежное чувство к Финну. Любая разумная девушка питала бы. Наделенный врожденным очарованием, он был невероятно привлекателен.

– По-моему, они оба здесь, чтобы повидать Маршу, – оглянувшись, шепотом сообщил Питер. – Это из-за нее лорд Чедвик разбил губу мистеру Латтимору.

– Тебе не полагается нас подслушивать или пересказывать глупые сплетни, – накинулась на него Дженис.

Ухмыльнувшись, Питер вернулся к созерцанию ложи напротив.

Марша расправила юбки. Сердце ее громко стучало. Что подумает Финн о ее платье? Похвалит ли его лорд Чедвик? Если да, она поблагодарит его, но постарается, чтобы в голосе не было излишней сердечности. Какой ужас – она уже целовалась с ним целых три раза. С мужчиной, который из всех мужчин в мире нравился ей меньше всего!

Когда они наконец появились в ложе, граф был просто ослепителен в вечернем наряде, мрачный и загадочный, внушающий почтение и даже робость. Куда до него Финну, который был легковесен, точно солнечный свет, – золотые локоны и милая улыбка.

В присутствии Финна вся компания разом заговорила, засмеялась. Дункан тоже не чурался светской болтовни, как и все, кто был в ложе. Но его глаза оставались печальными.

Марша встревожилась. Что случилось? Впрочем, напомнила она себе, ей нет до него дела.

Увидев Маршу, граф посветлел лицом, и она невольно почувствовала себя польщенной. А потом он поцеловал ей руку, и ее сердце забилось с удвоенной силой.

Боже правый, что с ней не так?

– Здоровы ли вы, граф? – осведомилась она. – Похоже, случилось что-то неприятное.

– Как мило, что вы заметили, – ответил он. – Действительно, кое-что случилось, но я не могу сказать, что именно.

– Расскажите, прошу вас.

Он оглянулся и увидел, что все заняты своими разговорами.

– Любимая няня Джо покидает нас завтра утром, – сказал он, понизив голос. – Малыш будет безутешен. Его мир рухнет.

– Ужасная новость, – прошептала она. Бедный Джо! Марша знала – многие девочки в Оук-Холле наверняка страдают и печалятся из-за того, что она их так внезапно покинула. Особенно те, кто учится на благотворительные средства. Ей казалось, что она их бросила, предала. – Мне очень жаль.

– Мы справимся, – сказал граф.

Марша сумела оторвать взгляд от лица графа лишь тогда, когда рядом возник Финн. И она напомнила себе – вот мужчина, которого она ждала. Его, а не графа.

Но когда ее руку поцеловал Финн, взглянув на нее с той особой, только ей предназначенной улыбкой, которой они, бывало, обменивались, Марша ничего не почувствовала. Ничего!

Неудивительно. Ее сердце все еще болело из-за Джо. И она вспоминала своих девочек из Оук-Холла.

Не говоря уж о том, что они с Финном до сих пор проводили очень мало времени наедине. Она надеялась исправить положение. Разумеется, сегодня вечером они выберут момент для разговора шепотом, очень личного разговора. Затем, вероятно, в перерыве, найдется и укромное местечко за пальмой, где они поговорят уже по-настоящему.

Когда началась увертюра, оказалось, что по правую руку от Марши сидит Дженис, а по левую – лорд Чедвик. Его нога невзначай коснулась ее ноги, и ее охватил приступ тревоги, быстро сменившийся вспышкой раздражения. Как он сумел сесть рядом с ней, а она и не заметила?

Финн сидел справа от Дженис. Разумеется, Марша не могла с ним говорить втайне от сестры. А та уже заставила Финна рассмеяться. Было невозможно не заметить, что у этой парочки уже сложились весьма непринужденные отношения.

Марша смотрела прямо перед собой, испытывая большой соблазн пожалеть себя, но поддаваться ему не стала. Некогда было – все ее мысли занимал граф, чье присутствие было невозможно игнорировать. Они вместе – сидя, пожалуй, слишком близко друг к другу – смотрели представление. Ее терзало ощущение того, что его бедро находится в дюйме от ее собственного. Протяни руку – и дотронешься.

Во время первого акта Дженис, похоже, от души наслаждалась обществом Финна. Дважды громко рассмеялась – в самых неподходящих местах.

Питер обернулся и воззрился на сестру с притворным гневом, чтобы утихомирить.

В один прекрасный момент Марша не смогла противиться искушению и украдкой взглянула на графа. Он внимательно смотрел на сцену, увлеченный драмой между героем и героиней.

Или так ей показалось.

Минуту спустя его рука легла ей на талию.

– В этом платье вы ослепительны, – прошептал он ей на ухо и убрал руку, с такой многозначительной неспешностью, что у нее по спине поползли мурашки.

Марша едва могла дышать.

Она не сохранила невинности, но всего раз была с мужчиной и, насколько ей помнилось, никаких приятных физических ощущений во время соития не испытала. Разум управлял ее жизнью да мечты о любви с большой буквы «Л».

То, что произошло с ее телом в ночь ее шестнадцатого дня рождения, вышло неловко и так быстро, что Марша подозревала – что-то здесь не то. Или она чего-то не поняла?

Зато сейчас она прекрасно понимала, что токи, бегущие между ней и лордом Чедвиком, – это опасный соблазн, эхом отдающийся во всем ее существе, и против этого соблазна бессилен здравый смысл. А ведь, казалось, ей его не занимать. Этот соблазн угрожал разрушить ее – ту, какой она себя считала, и ту, которой собиралась стать.

Но разве она забыла, что собиралась сделать? Связать «разорванные концы» с Финном и вернуться в Оук-Холл. Других планов у нее быть не может.

А это был хороший план, просто превосходный!

И она не позволит его разрушить мужчине, который погубил ее романтические надежды.

– Мы должны подготовиться к разговору с герцогом Бошаном, – сказала она лорду Чедвику голосом школьной начальницы.

Когда он повернулся к ней, она увидела, даже в полумраке ложи, как весело блеснули его глаза.

– Неужели? Прямо сейчас?

Дженис шепталась с Финном. На сцене у тенора и сопрано вышел спор.

Лорд Чедвик положил руку на колено Марши. Даже еще выше, притом не отрывая взгляда от сцены.

– Не следовало садиться в заднем ряду, – прошептал он Марше на ухо и погладил ее ногу сквозь тонкий атласный покров. – Это место никуда не годится, если намерены обсудить серьезные вещи с мужчиной, который хочет вас ласкать.

На сцене сопрано упала на колени и запела так, что, казалось, ее сердце вот-вот выскочит из груди. Зрители были очарованы и пением, и шеренгой кордебалета на заднем плане, где порхали бумажные зонтики.

Не отнимая руки с ее бедра, граф медленно склонился к Марше и коснулся губами мочки ее уха. Она ничего не смогла с собой поделать – наклонилась к нему, потому что этого поцелуя ей было мало. Тогда он поцеловал ее затылок.

Это было очень волнующе. И смело. Как будто он заявил на нее права.

Поэтому Марша сделала нечто такое, что потрясло ее саму до глубины души. Она положила руку на его плоский живот и, не останавливаясь, двинулась ниже, где имела удовольствие ощутить, как граф возбужден.

Она видела, что он удивлен, что пытается сохранить самообладание.

– Коварная, – прошептал он.

Оркестр грянул барабанной дробью, и Марша убрала руку. Теперь обе ее руки чинно лежали на коленях. Ей хотелось почувствовать упоение собственной властью над человеком, который много лет назад причинил ей столько боли.

Но когда она внимательно взглянула ему в глаза – глаза, которые всего минуту назад были исполнены тревоги и любви к Джо, – Марша увидела, что, несмотря на самообладание, граф был так же уязвим, как и она сама.

Поразительно, но ее влекло к нему. Такое Марша никак не планировала.

– Мы все же поговорим о герцоге Бошане, – прошептала она. – Но, может быть, хм, не сейчас? Дождемся антракта.

Однако антракт она собиралась отдать Финну! Как легко оказалось сбить ее с толку!

Глядя на сцену, Марша старалась убедить себя, что сегодня побежденной стороной является граф. Не она. Однако что-то изменилось в ней, что-то подсказывало – она уже не хочет его ненавидеть.

Все могло сложиться иначе. Жаль!

Глава 19

Что-то произошло между леди Маршей и Дунканом в полумраке зала. После ее смелой выходки они смотрели друг другу в глаза, и он понимал, что не сможет отвернуться даже под угрозой пистолетного дула, приставленного к его виску.

И она смотрела на него, как будто видела впервые.

– Сидя здесь, в заднем ряду, вы не можете ни с кем побеседовать. Мне жаль, если так, – колко сказала она, едва зажегся свет – начался антракт.

– Нисколько не жалею, что заперт здесь с вами.

Покраснев, Марша отвернулась. Граф беспечно развалился в кресле, и они оба наблюдали, как остальные встают и готовятся покинуть ложу.

Отдавая дань уважения, все дожидались, пока первыми выйдут маркиз и маркиза, хотя они были дальше всех от выхода в коридор, где уже толпилась театральная публика.

– Я рада, что вы с нами, – улыбнувшись, сказала Финну маркиза. – И вы тоже, лорд Чедвик.

Дункан позволил брату первым высказать слова благодарности, затем и сам поблагодарил за приглашение.

– Нам следовало сделать это давным-давно, – заметил маркиз. – Но, разумеется, это было невозможно, мистер Латтимор, ведь вас с нами не было. Вы должны как-нибудь приехать к обеду и рассказать, как вы жили в Америке.

– О да, – поддержала мужа маркиза.

Разговор может получиться весьма щекотливым, подумал Дункан, но от себя и Финна принял приглашение на обед на следующей неделе.

– Готовьтесь к тому, что задержитесь у нас надолго, – весело предупредил Финна лорд Питер. – Мы зададим вам миллион вопросов.

– Все хором, – пояснил лорд Уэстдейл. – Так что захватите рог, чтобы вас было слышно.

– Буду с нетерпением ждать заседания инквизиции, – сказал Финн.

Тут сомневаться не приходилось. Несмотря на то что Финну пришлось покинуть Ричмонд с позором, он все же вывез оттуда множество потрясающих и, вероятно, неприличных или полувыдуманных историй, которые мог бы поведать с огромным удовольствием. Нужно будет отрепетировать, что можно рассказывать, а что нет.

Дункан, бывало, в детстве любил слушать истории, которые рассказывал брат. Финну следовало бы взять лучшее, что было в Финне-мальчике, с собой во взрослую жизнь, оставив в прошлом детские замашки.

Каждый день Дункан встречал с надеждой, что Финн наконец повзрослеет.

– Ты разве не идешь? – спросила сестру Дженис, обернувшись в дверях.

– Да, наверное, через несколько минут, – сказала леди Марша.

– Лорд Чедвик? Мы вас подождем? – спросил лорд Уэстдейл.

– Нет, благодарю, – ответил Дункан. – Я составлю компанию вашей сестре.

– Хорошо, – с улыбкой ответил лорд Уэстдейл. – Мне самому не улыбается мысль локтями прокладывать себе дорогу в этом столпотворении лишь для того, чтобы провести четверть часа, не слыша глупой болтовни.

– Можешь остаться с Маршей, – зевнув, заметил лорд Питер.

Леди Марша смерила его убийственным взглядом.

Дункан рассмеялся.

– Согласен – самое главное происходит не на сцене, а в антрактах, лорд Уэстдейл. – Потом он обратился к лорду Питеру: – Однако я далек от мысли, что мне придется скучать, если я останусь с леди Маршей.

Она в это время делала вид, будто ищет что-то в сумочке, но щеки ее по-прежнему предательски горели.

– Что касается меня, я жажду прогуляться. Вдруг голова пройдет? Ужасно разболелась после этого кошачьего концерта на сцене, – жалобно сказал лорд Питер, выглядывая из-под копны волос.

– Ну-ну, – сказал Финн, протягивая руку леди Дженис. Он не выказал ни малейшего разочарования тем, что Марша с ними не идет.

Леди Дженис благодарно приняла руку Финна, застенчиво смотря на него сияющими глазами.

– За всю прогулку я не скажу ни слова, мистер Латтимор, – сказала она шутливо. – Вдруг у вас тоже болит голова? Разве что вы меня попросите.

Последним ложу покинул лорд Питер.

– Этого обещания ей ни за что не сдержать, – шепнул он Марше и Дункану, прежде чем смешаться с толпой прочих любителей оперы.

Оказавшись наедине с леди Маршей, Дункан обменялся с ней веселым взглядом.

– Лорд Питер сейчас в том возрасте, когда говорят то, что думают, и дразнит сестер на публике. Не принимайте слишком близко к сердцу. К следующему году это прекратится. Вы даже решите, что вам не хватает его глупых шуток.

– Неужели? – Марша деланно вздохнула. – В Грегори я такой перемены не заметила. Конечно, я видела его каждое лето, но это произошло, когда я была в Оук-Холле. Одно лето он был как Питер, а на следующее – совсем взрослый мужчина. – Он видел, как потеплел ее взгляд. Она взглянула на него своими бездонными синими глазами. – Когда Питер вырастет, нас будет развлекать Роберт.

Дункан рассмеялся.

– Вам повезло иметь такую большую и дружную семью.

– Действительно. Но у вас есть брат и Джо.

– Да, – сказал он.

Она покачала головой.

– Я очень огорчена из-за того, что завтра уйдет ваша няня.

– И я.

Ее сумочка соскользнула с колен, и слишком быстро их дружеская, доверительная интерлюдия сменилась напряженным молчанием. Когда оба нагнулись, чтобы ее поднять, их пальцы соприкоснулись, и Марша так поспешно отдернула руку, будто ее ужалила пчела.

– Простите, – прошептала она. Ее лицо было бледно.

– Право, все в порядке. – Ему ужасно хотелось дотронуться до нее и сказать, что она прекрасна. Но он не осмеливался.

Исчезла смелая леди Марша, которая дразнила его в полумраке ложи своей дерзкой рукой.

– Мой брат явно наслаждается обществом вашей сестры, – сказал он, чтобы разрядить обстановку.

– Вряд ли кому-нибудь может не понравиться общество Финна. – Ее губы чуть скривились.

«Улыбнется ли она когда-нибудь мне так, как улыбалась всем остальным?» – подумал Дункан и спросил:

– А ваша сестра – какая она?

Поджав губы, она с минуту размышляла.

– Дженис умна и талантлива, но не очень уверена в себе. Время от времени на нее нападает робость. Думаю, в душе она весьма застенчива.

– Что ж, должно быть, нелегко иметь старшую сестру, которая само совершенство… и такая красавица.

– Благодарю вас, милорд, за комплимент, но мы никогда не были соперницами. Мы с Дженис прекрасно понимаем друг друга.

– Надеюсь, она понимает, что Финн – человек несерьезный.

– О, полагаю, что она это знает, – насмешливо сказала Марша.

– Хорошо. Мне бы не хотелось, чтобы она… – Дункан не сразу решился произнести эти слова: – Смотрела на него наивными глазами.

Он знал, что именно так Финн и ослепил ее. Цитировал ее речь, которую она произнесла в тот вечер на балу у Ливингстонов.

– Дженис, по-своему, очень разумна, – сказала Марша. – Однако знаете что? – Она вскинула подбородок. – Жаль, что наивность в глазах – это, по-вашему, грех. Женщина должна иметь право влюбиться. Влюбиться глубоко и без всяких условий. Без страха.

– Согласен. Однако жизнь такова, что женщине приходится быть осторожной. Бывают мужчины, недостойные их любви. Считаю, что среди них и мой брат, по крайней мере сейчас.

– Почему вы так говорите? – Марша пыталась сохранить безразличный тон, но голос ее тем не менее звенел.

– Ему еще предстоит повзрослеть. Он думает лишь о себе.

Ее зрачки потемнели, руки вцепились в колени.

– Вероятно, он бы давно повзрослел, – воскликнула она отчаянным голосом, – если бы вы не вмешались и не определили, куда ему ехать, именно в тот момент, когда брат кого-то полюбил!

Вот это обвинение! Дункана словно ударили ножом в сердце, но внешне он был спокоен.

– О чем, Бога ради, вы толкуете?

Вот! Вот разговор, которого Марша ждала четыре года!

В обширном помещении театрального зала, в продуваемой сквозняками ложе, открытой глазам сотен зрителей, Марша, словно со стороны, увидела свою одинокую фигурку – одна, выставлена на всеобщее обозрение! И яростное чувство, которому она не могла дать названия, овладело ее душой.

– Вы сбили его с ног предательским ударом! – сказала она, задыхаясь.

Лицо графа потемнело.

– Простите?

– Вы послали брата в Америку, – выпалила она. – Против его воли! Да, мы были молоды, но мы были влюблены! Кто знает, что произошло бы, останься он по эту сторону Атлантики, где бы его любили и поддерживали – не только вы, его родной брат, но и я! Вероятно, он не стал бы таким эгоистичным, каким мы его знаем сейчас.

– К черту, – тихо сказал Дункан, глядя на Маршу. – К черту его! Мне следовало догадаться, следовало быть начеку!

– Что-о?

Несколько секунд он сидел молча. Она чувствовала, что им владеют гнев, изумление и даже – ненависть к себе самому.

– Рассказывайте, – потребовала она.

Дункан пристально взглянул на Маршу.

– Финн умолял, чтобы я отправил его из Ирландии в Америку.

– Что-о-о?

– Я не собирался отправлять его туда еще год. Даже два.

Марша уставилась взглядом в пол, осознавая то, что он говорил. Принять этого она не могла. Из коридора, из оркестровой ямы доносился шум, на сцене царила тишина – все это давило на нее, не давая вздохнуть. Она подняла голову, обвела взглядом ярко разодетую толпу, красный бархат занавеса – и снова посмотрела на лорда Чедвика, который не сводил с нее глаз, наполненных глубоким состраданием.

– Он мне солгал? – спросила она.

– Да, – тихо ответил граф.

Марша закрыла глаза.

Финниан Латтимор ее обманул.

А она годы оплакивала крушение их любви.

Открыв глаза, она сделала судорожный вдох. Все было напрасно. Все зря. Глупая растрата всего, что можно растратить. Еще хуже, что она обвиняла и ненавидела графа, его брата.

– Должно быть, вы меня презирали, – сказал Дункан, будто угадав ее мысли. – Не потому ли вы держались так неприветливо в тот день, когда я увидел вас в витрине швейной мастерской, и едва терпели меня, когда мы встречались после того? Вы полагали, что это я заставил его вас покинуть?

Марша кивнула, не в силах сказать ни слова, все еще пытаясь осмыслить то, что услышала.

– Мне так жаль. – Он сжал ее руку. – Простите.

– Нет, – прошептала она, сглатывая подступающие слезы. – Это вы меня простите. – Она снова обвела зал невидящим взглядом, чтобы наконец уставиться на собственные туфельки.

– Вы не знали, – сказал Дункан. – Вы были очень юной и поверили ему. – Он снова сжал ее руку.

Марша как будто заново переживала свою боль. Увидела Финна совсем в ином свете. Он отпустил ее руку, и она встала.

Дункан тоже встал.

– Куда вы идете?

– Сказать ему, какой он негодяй. – Никогда он не хотел быть с ней! Воспользовался ее телом, играл ее чувствами и лгал, обещав, что они убегут в Гретна-Грин. А потом сам трусливо сбежал, бросив ее, как надоевшую игрушку.

– Не надо. – Дункан схватил ее запястье. – Не здесь. Я знаю, почему вам хочется это сделать! Но сейчас вы рискуете стать посмешищем. Подумайте о своей репутации. И о семье. Прошу вас, Марша. Я не хочу, чтобы вам снова сделали больно.

Она закрыла глаза, обдумывая его слова. Разумеется, он был прав.

Растерянно моргая, на дрожащих ногах она подошла к бортику ложи – дальше от входа, как можно дальше – и повернулась к нему лицом.

– Почему вы дрались из-за меня в тот вечер? Перед балом у Ливингстонов?

Он колебался совсем недолго:

– Потому что знал, что он хочет возобновить ваши отношения. Я не верил, что из добрых побуждений. Он конченый распутник. У него нет будущего.

Почему он замолчал?

– Это все? – спросила она.

– Разве этого недостаточно? – Лорд Чедвик не сводил с нее взгляда. – Я хотел защитить вас от него. Обещаю, что не оставлю безнаказанной его жестокость к вам.

– Нет, – сказала она резко. Она видела, как вздымалась его грудь, и боролась со страстным желанием выплеснуть свое раздражение. – Это моя битва.

– Очень хорошо, миледи, – тихо сказал он, и его лицо сделалось непроницаемым.

Марша попыталась успокоиться.

– Я выскажу вашему брату, что о нем думаю, когда дождусь более подходящего момента.

А потом медленно, расправив плечи и выпрямившись, прошла мимо лорда Чедвика и села на свое место. Она дрожала от желания броситься в толпу, толкнуть Финна в грудь и крикнуть ему в лицо, как жестоко он ее обманул. Но этого она сделать не могла. Можно было лишь сидеть в ложе и думать, что сейчас где-то в фойе он кружит голову ее младшей сестренке. А через минуту вернется в ложу с милой улыбкой на лице. А на следующей неделе явится к обеду, и ее домашние будут ахать и охать, слушая рассказы о его американских приключениях.

Иногда жизнь любит пошутить. Как несправедливо. Так не должно быть.