Текст книги "Яды: полная история: от мышьяка до «Новичка»"

Глава 26. «Пища богов» и галльская ведьма

Так уж получается, что поводом для краха сильных мира сего нередко становится любовь. Гурмана Клавдия подвела его любовь… к грибам! Не к белым грибам, заправленным опием и аконитом, как нередко сообщается в апокрифах об отравлении принцепса, а к лесному плоду куда более экзотическому. В Риме блюда для императорского стола готовили из самых ценных съедобных грибов, так и называемых «цезарскими» (Amanita caesarea). Этот гриб принадлежит к семейству аманитовых, как, прошу заметить, и самый ядовитый гриб Центральной Европы – бледная поганка (Amanita phalloides). Спутать эти два гриба не составляет большого труда. Клавдия отравили именно этой самой банальной, растущей везде бледной поганкой, вереницы которой (она чаще всего размножается так называемыми «ведьмиными кольцами») я не так давно обнаружил даже на своем загородном участке. Чем не отравленная эстафета эпох!

Лишь императорам преподносили редкий цезарский гриб. Если кто-то, найдя его, оставлял гриб себе, то мог лишиться жизни – вне зависимости, гражданин он или раб. Цезарские грибы для рациона цезарей – простите за тавтологию – тушили, жарили, мариновали, но самым изысканным яством считался салат из молодых грибов в сыром виде. Единственный гурманский недостаток – императора грибов можно легко спутать с его плебейской сестрой-поганкой. А ведь взрослому человеку с лихвой хватит одного грибочка бледной поганки, причем при варке-жарке ее ядовитые свойства отнюдь не теряются.

Заметки на полях

Самые распространенные и тяжелые случаи грибного отравления связаны в нашей стране с бледной поганкой (Amanita phalloides), гриба из семейства мухоморов. Она, распространенная в умеренном поясе Европы, Азии и Северной Америки и прозванная еще «зеленым мухомором», отличается особой коварностью, которая по большинству внешних признаков делает ее похожей на съедобные виды грибов. У нее приятный, поистине «грибной», запах. Те счастливцы, которые выжили после того, как попробовали бледную поганку, уверяют, что у нее хорош и вкус. Однако гурманствовать с этим грибом лучше не стоит. Девяносто процентов людей, вкусивших его, погибли.

Признаки интоксикации бледной поганкой весьма замедленны. Из-за того, что человек долгое время – от шести часов до двух суток – не замечает признаков отравления, он и не беспокоится об этом. Видимые проявления интоксикации могут появиться только через 6–48 часов, а к тому моменту организму человека нанесён уже непоправимый урон. Начинается сильная острая боль в животе с диареей – часто с кровью – и с не поддающейся укрощению рвотой. Пострадавшего мучат неутолимая жажда и ломота во всем теле. Это потому, что яд уже тихо поразил слизистую оболочку тонкого кишечника. Следующую стадию отравления, которая начинается приблизительно на третий или четвертый день, неспроста называют «периодом мнимого благополучия». Наступает время облегчения, больной чувствует себя намного лучше и начинает верить, что самое страшное для него уже позади… Он и не подозревает, что коварный гриб уже разрушил ему за дни «перемирия» печень и почки. Дальше – только смерть. При отравлении «зелёным мухомором» уже бесполезно начинать лечение, если после употребления этого гриба прошло 2–3 суток.

Первые физические признаки отравления цезарским грибом наступают от нескольких часов до двух дней с момента принятия пищи. Возникают боль в животе, тошнота, рвота, понос, жажда, синюшность конечностей и желтушность глаз и кожи. Человек до последнего дыхания мечется между полным облегчением и потерей сознания, затем – обязательные кома и смерть. О спасительной трансплантации печени в Древнем Риме, естественно, и не догадывались.

Вот как описывает эту историю Публий Корнелий Тацит, один из самых известных писателей античности, в своих «Анналах».

Когда слуги, на которых Агриппина могла положиться, были подготовлены к преступлению, она задумалась, какой яд ей избрать. Если его действие будет внезапным и быстрым, то преступление может быть раскрыто. Если же будет избран медленно действующий яд, то Клавдий на пороге смерти сумеет понять, что он жертва коварства Агриппины. Ей требовалось найти нечто такое, от чего окончательно и моментально помутился бы разум Клавдия. И Агриппина, первая женщина, получившая титул Августы (что означает: «священная», «царственная») во время правления мужа, сумела приготовить дорогому супругу поистине адскую отраву.

Подал блюдо принцепсу евнух Галот, в чьи обязанности входило отведывать предназначенные для Клавдия кушанья. (Но на этот раз Галот перед уже пьяным императором лишь имитировал, что он дегустирует грибы.) Это был изысканный грибной деликатес: салат из молодых грибов, точнее – из поганок. Клавдий жадно накинулся на яство, но, как всегда, выпивший много вина, отнюдь не заторопился умирать. У него к тому же начался понос, который принес принцепсу видимое облегчение. Чтобы избавиться от тяжелых ощущений, император потребовал рвотное перо. Обычно к этой уловке с павлиньим оперением знатные римляне прибегали, чтобы подольше посидеть – точнее: полежать на триклинии (каменном ложе) – на пиру и суметь попробовать большее число деликатесов, но тут Клавдию было не до дегустаций. Он понял, что причиной его недомогания явился яд, и захотел поскорее от него избавиться. И тогда придворный врач грек Ксенофонт, подкупленный Агриппиной, принес павлинье перо, обмазанное…тем же ядом! Заговор удался со второй попытки.

Кесарей причисляли после смерти к сонму богов. Как пишет летописец Дион Кассий в «Римской истории», когда после смерти Клавдия сенат – по традиции – дружно обожествил его, Нерон, выступавший на церемонии в форуме преемник, не скрывал своей радости и цинично пошутил. Дескать, поев грибов, Клавдий присоединился к сонму небожителей. Выходит, грибы – «пища богов». Это выражение живо и по сей день, и – по отношению не только к грибам…

Отравления в Риме эпохи принципата – ранней Империи – стали одним из самых распространенных видов преступлений. Количество «ядовитых» убийств выросло до такой степени, что даже была создана специальная коллегия – компания, говоря современным языком, – дегустаторов пищи. Ее члены за определенную мзду предоставляли свои услуги – то есть пробовали еду – любому, у кого были поводы опасаться за собственную жизнь. Тогда-то и появился дошедший до нашего времени обычай чокаться за столом: чтобы вино из одного кубка или бокала выплескивалось в другой. Считалось, что замысливший отравление вином рисковать не решится и не захочет умереть от собственного яда.

O tempora! O mores! У каждого времени, как известно, свои герои. Нарицательным персонажем эпохи Юлиев-Клавдиев стала Локуста. Эта галльская колдунья давно обосновалась в Риме и успешно торговала ядами. В клиентах отбоя не было. Была среди них и Агриппина. Поговаривали, что она когда-то привлекла Локусту к устранению консула Гая Салюстия Пассиена Криспа, одного из ее мужей. Утверждали и другое: будто именно Локуста продумала до деталей и сценарий отравления бледными поганками Клавдия. «Отродье кобылы да женщина-ведьма» – написал о Локусте римский поэт-сатирик Ювенал.

Люди говорили, что Локуста пользовалась в своих преступных трудах каким-то невероятным образом попавшим в ее руки дневником Митридата Евпатора, которому крымский царь поверял секреты своих заветных ядов. Не думаю, что это правда…

Локуста была обычной сельской ведьмой, действовавшей на свой страх и риск. Использовала традиционные яды той поры: аконит, опий, белладонну, цикуту. Вероятно, ей был известен и «король ядов» – оксид мышьяка. Окись мышьяка (As²O³) как нельзя более подходит для преступлений: при растворении в воде она не дает ни цвета, ни запаха. Растворимость ее мала, но достаточна для оказания вредного действия: 60 мг – смертельная доза, симптомы же отравления сходны с признаками заболевания холерой. При длительном применении малых доз картина отравления может быть настолько разной, что встарь ее путали с любыми заболеваниями – вплоть до венерических. Неудивительно, что мышьяк со временем почти вытеснил растительные яды Древнего мира.

Заметки на полях

Более пятнадцати веков потребовались человечеству, чтобы научиться обнаруживать окись машьяка, так называемый «белый мышьяк». На рубеже XVII и XVIII столетий голландский врач Герман Бургаве предложил делать это, помещая образец отравленной биологической ткани на жаровню с раскалеными угольями. Окись мышьяка издавала при этом явный чесночный запах. Но разве можно было расценивать это как убедительное доказательство?

Но химия в Европе развивалась в XVIII веке ускоренными темпами. Около 1790 года немецкие ученые обнаружили: если подвергнуть отравленные мышьяком биологические ткани или телесные жидкости сильному нагреву, они испускают пары, способные конденсироваться в виде белых кристаллов. В 1806 году это публично доказал во время эксперимента Валентин Роз, профессор Берлинского университета.

Чтобы окончательно «вывести на чистую воду» мышьяк, потребовалось еще два десятилетия. До того, как француз Матье Жозеф Бонавантюр Орфила и британец Джеймс Марш поставят ловушку для мышьяка и окончательно идентифицируют яд. Но об этом потом…

В эпоху Калигулы применение мышьяка превратилось во вполне заурядный жизненный атрибут. Надеясь выделить из него золото, император приказал доставлять в Рим с Востока огромное количество этого вещества для своих алхимических опытов, не брезговал он пользоваться мышьяком и по прямому назначению. Не отставал от предшественника и Нерон. Чтобы контролировать деятельность Локусты и превратить ее в свое послушное орудие, он посадил отравительницу за решетку под строгой легионерской охраной и выпускал только тогда, когда надо было кого-то исподволь убить. «Фас!» – и Локуста освобождалась на время, бросалась исполнить очередной заказ Нерона.

Обеспечение его возможности править в Риме без соперников началось с убийства проконсула Азии Марка Юния Силана. По приказу Агриппины и Нерона его в 54 году н. э. отравили на пиру, «и притом так открыто, что это ни для кого не осталось тайной», как сообщал Тацит. Следующим на очереди оказался Тиберий Клавдий Цезарь Британик – любимый сын Клавдия и сводный брат Нерона, которому в 55 году еще не исполнилось и четырнадцати лет. Замаскировать преступление, организованное Локустой, не удалось даже ссылками на то, что юноша с детства страдал эпилепсией – падучей болезнью.

Впрочем, пусть лучше о той печальной истории и об ее главном антигерое Нероне расскажет Тацит («Анналы», глава XIII, 15):

«…Не решаясь взвалить на брата обвинение в каком-нибудь преступном деянии или открыто распорядиться об его умерщвлении, он замышляет устранить его тайными кознями и велит изготовить для него яд, поручив это дело трибуну преторианской когорты Юлию Поллиону, под надзором которого содержалась осуждённая за многие преступления прославленная отравительница по имени Локуста. А о том, чтобы среди приближённых Британика не было никого, кто ставил бы во что-нибудь честность и совесть, позаботились ранее. Итак, сначала он получил отраву из рук своих воспитателей, но яд вызвал понос и не возымел губительного действия, а может быть, его и изготовили с тем расчётом, чтобы он подействовал не сразу. Но Нерону не терпелось увидеть это злодеяние совершённым. Он стал угрожать трибуну и требовать казни отравительницы… И вот, пообещав ему, что Британик умрёт столь же мгновенно, как если бы его поразили мечом, они варят в помещении рядом со спальным покоем Цезаря быстродействующую отраву…»

Локуста, имевшая обыкновение проверять действие изготовленных ею снадобий сначала на животных, в присутствии Нерона выпаривает яд, придавая ему большую концентрацию, затем испытывает мощнейшую отраву на козле, кабане и даже на нескольких рыбах. И все погибают! Тогда довольный император дает команду отравить и Британика. Причем – непременно публично, на пиру, для устрашения соратников и приближенных. Великолепное описание этого убийства есть у замечательного француза Жана Расина. Но я предпочитаю вновь обратиться к другому гению, римскому. К Тациту («Анналы», глава XIII, 16-17):

«…Так как кушанья и напитки Британика отведывал выделенный для этого раб, то, чтобы не был нарушен установленный порядок или смерть их обоих не разоблачила злодейского умысла, была придумана следующая уловка. Ещё безвредное, но недостаточно остуженное и уже отведанное рабом питьё передаётся Британику; отвергнутое им как чрезмерно горячее, оно разбавляется холодной водой с разведённым в ней ядом, который мгновенно проник во все его члены, так что у него разом пресеклись голос и дыхание.

…Одна и та же ночь видела умерщвление и погребальный костер Британика, ибо всё необходимое для его скромно обставленных похорон было предусмотрено и припасено заранее. Впрочем, его погребли всё-таки на Марсовом поле при столь бурном ливне, что народ увидел в нём проявление гнева богов, возмущённых преступлением принцепса, тогда как многие, принимая во внимание известные в прошлом раздоры и усобицы между братьями и то, что верховная власть неделима, отнеслись к нему снисходительно».

От убойного яда, поданного Нарциссом, бывшим секретарем Клавдия, труп Британика начал быстро разлагаться, по всему телу выступили синеватые пятна. Их замазали белым перед водружением покойника на погребальный костер на Марсовом поле. Но сильный дождь моментально смыл грим, и слухи об отравлении сына Клавдия тут же распространились по Вечному городу…

А Локуста? Она была выпущена Нероном из своей «камеры предварительного заключения» и с помпой переселилась в богатое поместье, подаренное ей принцепсом в качестве гонорара за добросовестно проделанную работу. Более того: галльской отравительнице разрешили иметь учеников. Это и понятно: у Нерона, объявившего себя «божественным», зрели великие планы.

Агриппина присутствовала на адском пиру и буквально окаменела, когда увидела страдания Британика на фоне абсолютной невозмутимости с легкой насмешливостью Нерона: «У мальчика очередной приступ. Он скоро заговорит…»

Возможно, она мгновенно – молнией! – осознала, что вот-вот и придет ее черед отправиться на Восток Вечный. И правда, Нерон задумал расправиться с матерью, слишком властолюбивой, слишком интриганкой. Как известно, ни одно доброе деяние не остается безнаказанным. Агриппина привела сына к власти, и теперь ей предстояло за это отвечать. Трижды по тихому приказу Нерона пускалась Локуста в «бой» против Агриппины, и каждый раз умудренная ядовитым опытом мать принцепса спасалась противоядиями, некогда созданными для нее той же самой галльской колдуньей.

Тогда «благодарный» сын, разочаровавшийся в ядах, решил действовать наверняка. Подстроил обрушение потолка в спальне Агриппины. И на этот раз мать-императрицу спасла милость богов, точнее – спинка кровати, задержавшая свинцовую кровлю!..

Однако Нерон рук не опустил. Он затеял в Неаполитанском заливе крушение корабля, на котором августейшая особа возвращалась с курорта в Рим, – опять незадача. Агриппина чудом выжила, несмотря на то, что императором была дана команда матросам забить ее баграми в воде. В юности ныряльщица за губками, императрица, хоть и была ранена, все-таки сумела доплыть до берега. Тогда 20 марта 59 года принцепс посылает в загородный дом матери вольноотпущенника Аникета, своего преданного слугу, с командиром корабля триерархом Геркулеем и флотским центурионом Обаритом (на преторианцев рассчитывать не приходится, они и руки не подняли бы на дочь Германика) с приказом заколоть Агриппину. Моряки застали ее в спальне и обступили с трех сторон. Первым ударил капитан триеры – по голове палкой. Императрица упала, но сознания не потеряла. Лишь кровь потекла изо рта. Когда увидела, как центурион замахнулся мечом, обнажила живот: «Сюда! Бей сюда! Поражай чрево, зачавшее Нерона!»

Ему в момент преступления исполнилось двадцать два, а Агриппина, прожившая до римской старости, умерла в сорок четыре года (как изменилось с тех пор наше восприятие возраста!).

Еще девять лет правил после убийства матери император, в чьей голове яд и власть представляли одно и то же. За этот срок тот, при правлении которого предали казни апостолов Петра и Павла и уничтожали христиан сотнями, тысячами, сотворил немало зла, в том числе – и с помощью ядов. Когда заболело горло у префекта преторианцев Секста Афрания Бурра, принцепс увидел в этом прекрасный повод для избавления от своего наставника: добра Нерон не прощал. Он приказал медику натереть Бурру нёбо ядом. А всадник Коссиний был отравлен микстурой, настоянной на «шпанских мушках» по рецепту дворцового лекаря-египтянина. Ядом были уничтожены любовник Нерона вольноотпущенник Дорифор, а также Паллант, занимавшийся финансами принципата, и шесть крупных африканских земельных собственников…

Удалив от себя Локусту, которая сделалась опасной, ибо слишком много знала, Нерон приблизил к себе врача Андромаха, уроженца Крита. Тот влез в доверие к императору, внушив ему, что овладел тайной противоядия Митридата VI Евпатора. Так называемого «митридациума». Он представлял собой, как утверждают некоторые источники, тонко протертую пасту из лекарственных трав или настойку на винной и медовой основе. Плюс еще 30 веществ, заимствованных из тайного дневника царя Понта, который достался в качестве военного трофея римлянам. Если верить легендам, в первый «териак» (от персидского: «опиум») – универсальный антидот, которым «защищалась» и Агриппина, вошли 54 компонента. Андромах прибавил к исконному крымскому рецепту плоть гадюки и еще – опиум, гиацинт, бобровую струю… Все эти ингредиенты подбирались согласно античному представлению: «Подобное излечивается подобным». Так, лекарство, содержащее змеиное мясо, сможет излечивать от змеиных укусов. Общий состав противоядия был увеличен до 74 компонентов. Свой рецепт Андромах назвал «митридациум-териак» и сопроводил поэмой в 180 строк.

При Нероне яд впервые превратился в оружие массового поражения. Император травил всех подряд – и во врагах, и в близких он видел предателей и заговорщиков. Когда в 68 году заговор против Нерона завершился успехом и тот с помощью своего секретаря Эпафродита перерезал себе горло, пошли слухи, что отравитель готовился с помощью яда покончить во время пира с членами сената. Со всеми сенаторами разом! Если утверждения летописцев о последней фразе Нерона – «Какой великий артист погибает!» – правдивы, вполне можно представить, что последний из Юлиев-Клавдиев имел в виду как раз искусство ядов.

Его жрица Локуста едва пережила своего покровителя. Как только Сервий Сульпиций Гальба, преемник Нерона, пришел к власти, он приказал разыскать галльскую ведьму, когда-то державшую в страхе римлян, и публично казнить ее.

Глава 27. Казнь «русского Ахилла»

Венценосные особы не боялись становиться королями ядов и в России. Примеров тому – тьма. Но, пожалуй, самый трагичный из них это история «русского Ахилла» – так вошел в летописи князь Михаил Скопин-Шуйский. Герой русского народа, в советские годы остававшийся фигурой едва ли не запретной: ведь Скопин-Шуйский не только победоносно защищал родину от интервентов, но и разгромил бунтовщиков авантюриста Ивана Болотникова, представляемого большевистской пропагандой как «народный герой» и «крестьянский вожак».

…В начале шестидесятых во время работ по укреплению стен и сводов Архангельского собора ученые получили разрешение на вскрытие старинных захоронений в Кремле. И среди могил царей, цариц и царевичей обнаружили саркофаг того, кто не был монархом, но совершил столько подвигов, что заслужил быть похороненным в самом главном некрополе страны. Он прожил только двадцать три года, и звали его Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. В костях и волосах его химики нашли следы комбинированного яда: ртути и мышьяка.

Когда археологи вскрыли саркофаг, они увидели останки рослого человека – совершенного атлета ростом под метр девяносто, по тем временам это казалось очень много, – блондина с короткой стрижкой и с правой рукой, ладонь которой была положена чуть выше сердца на левую ключицу. В такой же позе был ранее похоронен и Иван Грозный. В схожей позиции погребали и византийских басилевсов… В общем, все говорило о том, что был погребен человек как знатный, так и выдающийся.

Полководец, ставший в девятнадцать лет «воеводой московским», не знавший поражений и фактически спасший в первое десятилетие XVII века Москву от занятия польскими войсками, Скопин-Шуйский посвятил свою жизнь только одному – служению России. Той самой многострадальной стране, которой после смерти Бориса Годунова управлял Василий Шуйский, прозванный в народе за подлость и жадность «полуцарем». Царь приходился дядей полководцу, принадлежащему к старшему и, значит, к более знатному роду Рюриковичей – потомков первых правителей Руси, – нежели Василий Шуйский. И, соответственно, больше Шуйского имел права на кремлевский престол, занять который уже однажды ему предлагал Прокопий Ляпунов, предводитель первого земского ополчения. К тому же Скопин-Шуйский, рыцарь «без страха и упрека» – так его изображали в многочисленных народных книгах-лубках, – терпеливо переносивший все фронтовые испытания вместе со своими подчиненными, пользовался огромной популярностью в армии. «Русский Ахилл» был и хорошим организатором, стратегом, берегшим солдат и умело использовавшим артиллерию (еще до Наполеона Бонапарта). Знал, как вести переговоры, убеждать иностранных партнеров и завоевывать их доверие…

В общем, он был настоящим человеком русского Возрождения, какие рождаются лишь несколько раз в столетии. Исключительность и погубила Скопина-Шуйского: обыватели способны простить своему современнику что угодно, кроме его гениальности. Такова аксиома.

Бояре были потрясены и испуганы: этот молодой бог войны пользуется такой народной любовью, которая им и не снилась. Царь Василий видит в нем более явного конкурента своей власти, чем самозванцы и польские шляхтичи. Злодейство притаилось и в замыслах семьи царского брата Дмитрия, бездарного полководца и ничтожного администратора, претендующего на московский престол. Шуйские намеренно запускают слухи о том, что Михаил Скопин-Шуйский якобы тихой сапой подбирается к верховной власти, которой жаждет. И «полуцарь» – подлец, достойный стать шекспировским персонажем, – санкционирует убийство племянника.

Об опасности Скопина-Шуйского предупреждает его фронтовой друг, шведский полководец Якоб Делагарди, воюющий в России с поляками (агентура шведов, соперничающих с Речью Посполитой, работает в Москве на славу). Он уговаривает «русского Ахилла» меньше проводить времени в царских и боярских покоях, считает, что для Скопина-Шуйского безопаснее будет находиться в его штабе, среди преданных ему войск. Тем более что ранней весной придется приступить к новому походу против шляхтичей и запорожских казаков.

Однако наш герой не спешит, верит царю, который зовет его в Белокаменную якобы для воздания ему почестей. Михаил молод, удачлив, полон сил и демонстративно обласкан дядюшкой-царем. Он вступает под колокольный звон в Москву, с которой снята польская осада, как национальный герой: горожане падают перед князем-воеводой ниц, целуют полы его одежды, припадают к стремени его коня… А между тем Василий и Дмитрий Шуйские уже хладнокровно назначили день убийства дорогого племянника.

Повод для того, чтобы заманить полководца в западню, был выбран подходящий. Преступление царь запланировал на празднование крещения новорожденного сына князя Ивана Воротынского. Скопина-Шуйского пригласили крестным отцом, а Екатерину, жену Дмитрия, брата царя, – крестной матерью. Присутствовавшие на пиру вспоминают, что Скопин-Шуйский, видимо, встревоженный предупреждениями Делагарди, к еде не притрагивался. Но когда Екатерина, дочь Малюты Скуратова, главного палача при Иване Грозном, поднесла, по традиции, с поклоном крестному отцу чарку с медом, «русский Ахилл» отказать не смог. Едва сделал глоток, как кровь пошла из носа и изо рта… Изучение останков полководца, найденных в 1963 году в Архангельском соборе Кремля, показало, что Скопин-Шуйский был отравлен комбинированным ядом, составленным из мышьяка и ртути.

Могучий, молодой организм князя еще две недели боролся с отравлением. Не помогли и немецкие врачи, присланные верным другом Делагарди. 24 апреля 1610 года, в день смерти народного героя, вся Москва оделась в траур: хоронили великого сына России. Как напишет о происходившем бывший в ту пору в России лютеранский проповедник из немецких земель Мартин Бер: «Храбрый же Скопин, спасший Россию, получил от Василия Шуйского в награду – яд».

На похоронах в Кремле царь Василий будет безутешен, он станет громко рыдать над гробницей Скопина-Шуйского, поставленной рядом с саркофагами царей. Но обмануть народ Шуйскому не удалось, Василий вошел в историю как «царь-отравитель».

Заметки на полях

Кто в России был при власти, тот наказаний за отравление обычно избегал. А, в принципе, за применение ядов у нас в стране строго наказывали. Так, в «Соборном уложении» от 1649 года этому виду противозаконных деяний посвящены два параграфа в главе под номером двадцать пять. В одном из них записано:

«А буде жена учинит мужу своему смертоносное убийство или окормит его отравою… ея за это казнити, живою окопати в землю…» Иными словами: человека закапывали по шею в землю, и он со страшными муками умирал через несколько дней. И еще там же, несколько ниже, сказано: «А буде кто кого отравит зельем и от тоя отравы тот, кого отравят, умрет, и того кто такое злое дело учинит, пытати крепко… и пытав его, казнити смертью».

Пытали отравителя перед казнью для того, чтобы понять: травил ли он кого-либо ранее, до вменяемого ему обвинения или нет? Послабления на Руси делались только для женщин на сносях. Беременным отравительницам давали возможность родить в остроге, а затем все равно их закапывали живьем в землю.

Жадные до власти братья Шуйские не только убили благородного рыцаря, истинного патриота России, но и обрекли страну на новые муки. Поляки, войдя в лишившуюся своего защитника Москву, разорят столицу и возьмут обоих братьев Шуйских в плен. Там – как заложник в Гостынском замке – и закончит свои дни царь Василий, презренный трус и алчный интриган. Еще на три года продлится Смутное время, которое безумно дорого обойдется стране – и потерей на многие годы ее национальных территорий и значительным сокращением активного населения. А Михаил Скопин-Шуйский так и останется навсегда символом несбывшихся надежд разоренной бесконечными войнами России. Недооцененным, к сожалению, и сегодня «русским Ахиллом» из полузабытой легенды.

Последний штрих в этой мрачной картине. Отравительница Екатерина Шуйская ненадолго пережила своего мужа. Она умерла отравленной, как толковали в Белокаменной, тем же самым ядом, которым ею был убит Скопин-Шуйский. Когда в покоях проклятой царицы осматривали шкатулки с ее драгоценностями, в одной из них нашли серый порошок. Его насыпали в ведро, разбавили водой и дали попробовать собаке. У бедного пса пошла носом кровь, и вскоре он умер… Сомнений, что именно Шуйские отравили героя, больше не оставалось.