Текст книги "Грозный. Пес, который искал человека"

2

Солдат-водитель, конечно, соврал. Он провозился до темноты, но так и не доделал. Кляня его самыми черными словами за косорукость, капитан Кит отдал приказ заночевать, чтобы не тратить драгоценный заряд фонарей на потуги бездарного балбеса. Напротив – следовало бы надавать ему люлей и бросить на дороге, чтобы его сожрали, будь они прокляты, какие-нибудь зомби, о которых беспрестанно трепались бойцы.

Немного остыв, Кит велел всем готовиться ко сну. Выставил двух наблюдателей. Оба уселись на крышу грузовика, спина к спине, чтобы смотреть, не появятся ли те самые зомби, коих совершенно некстати упомянул капитан.

В бесноватом состоянии Киту не спалось. Но Андрей еще вечером заметил, что капитан глотает какие-то таблетки, – очевидно, тот попросту боялся заснуть, зная, что завтра кошмар с беспамятством повторится.

Кит разжег костер и усадил рядом пленника, в качестве жертвы своей бессонницы. Андрей понимал, почему капитан обрушивал на него поток своих воспоминаний: проговаривая их заново, тот пытался держать свое сознание в тонусе. Примерно так же Андрей Рокотов разговаривал с Грозным после приступа той странной болезни. Да и к тому же Киту хотелось выговориться, он хоть и тертый калач, но даже таким людям не чуждо иногда стремление пожаловаться на судьбу.

Из его рассказов у Андрея сложилась довольно странная картина катастрофы, тайну которой он стремился постичь.

Казалось бы, если расстояния между населенными пунктами насчитывают десятки и даже сотни километров, такие значительные преграды должны были защитить людей от внезапно накинувшейся на мир инфекции. Но это предположение разбивалось вдребезги тем, что наблюдал отряд капитана Кита, продвигаясь полупустынями и степями: эпидемия расползлась на юг и побывала даже в самых малолюдных местах.

И в то же время она действовала избирательно: например, капитан и его отряд не превратились в «тулова», хотя находились в жерле эпидемического очага. Это, конечно, можно было бы объяснить какой-нибудь прививкой, которую могли ввести ранее солдатам (и Андрею тоже, разве что память об этом стерлась), подействовавшей в качестве антидота к заразе. Но как тогда объяснить, почему «туловами» не стали обитатели поселка, которые выкосили добрую часть роты капитана Кита. И точно так же болезнь не лишила сознания полностью тех людей, на колонну которых солдаты напали, чтобы завладеть грузовиками. Это уже так примитивно не объяснишь. Разве что случайностью, погрешностью.

В конце концов, люди, которым повезло сохранить свой рассудок, судя по рассказам Кита, еще встречались во многих местах.

– Вот у меня есть запись, как мы проезжали мимо какого-то поселка, и вдруг мой впередсмотрящий орет:

«Шест! Шест!» И тычет куда-то рукой. Я, бл…, видать, понять ничего не могу – какой шест? Потом камеру перевожу на то место – действительно! Палка длиннющая над крышей, а на конце белая тряпка. И человек на крыше. Машет нам. Ну, значит, не совсем еще дуроеб, соображает чего-то! И в других местах такие попадались – кто тряпкой машет, кто трусами, это я запомнил! Не обязательно с крыши, конечно. Бывало, не один человек, а двое-трое. Как завидят нас, так и машут. Зовут. Мудаки… Только мне срать на них! Я не хочу рисковать! А вдруг эта болезнь еще какой фортель выкинула? Думаешь, солдатики зря про кровожадных зомби треплются? Мы, к примеру, трупоедов видели – такого не хочешь? Как «тулова» тухлые останки людей пожирают. Я лично на камеру записал! А что? Скажешь, не может быть? А вот это – может?!..

Кит махнул рукой, давая понять, что его вопросы не требуют ответа. Немного успокоившись, пошурудил сучковатой палкой в углях, поднимая искры, и подбросил новых веток.

Андрею казалось, что вот-вот из темноты появятся названные капитаном «тулова». Он и сам, пока ехали, вдоволь насмотрелся этих утлых фигур – «туловами» их окрестили солдаты. Но, впрочем, Андрей не понимал такого панического страха капитана перед населенными пунктами. Нет, он подозревал, что военных пугают улицы, по которым расхаживают безумные люди, и дома, в которых прячется неизвестность. Но ему казалось, что Кит и его солдаты давно должны были уяснить, что беда, скорее всего, уже наделала дел и отступила или, по крайней мере, затаилась в ожидании. И уж, наверное, многие должны оставаться живыми и хоть как-то соображать. В противном случае, их самих уж давно постигла бы та же участь, какая заставляла обезумевших людей бросать свои дома, уходить, куда глаза глядят и куда несут не подчиняющиеся разуму ноги.

Они часто попадались вдоль дорог. Действительно похожие на зомби, страдающие от голода люди едва держались на ногах. Но вряд ли они были опасны – без пищи, без крова, они скорее вызывали острую жалость. По крайней мере, так чувствовал Андрей и немногие из солдат, взгляды которых он улавливал, тот же Эдик, например.

Но не все члены отряда разделяли эти чувства. Среди прочих выделялись двое – уже знакомый Андрею туповатый Костяк, державшийся под началом боевитого и нахрапистого, немного даже отмороженного, державшего в страхе молодых солдат сержанта по кличке Кропаль. Эти двое спелись и, устроившись у заднего борта, на спор стреляли по «туловам», ведя счет своим трофеям, делая зарубки на деревянном борту, дабы назавтра не забыть прошлый счет. В свою игру Кропаль включил толику благородства: если цель не удавалось поразить одним выстрелом, что без оптики было довольно сложно, ей оставляли жизнь. Зато после удачного попадания шумно радовались, особенно Кропаль – дребезжащий смех сержанта напоминал поскрипывание дверных петель.

Андрей был свидетелем того, как кто-то из рядовых, не выдержав, попытался их образумить, на что сержант парировал: «Старичок, да они нам в ножки должны кланяться, что мы им такой сервис оказываем! Бац – и ты уже на небесах!»

Капитан Кит не препятствовал их развлечению, вероятно, полагая, что пусть лучше охотятся за «туловами», чем выдумывать всякую чушь про зомби, иногда и сам с интересом наблюдал за охотой. Экономить патроны не приходилось: в кузове лежали несколько ящиков. Где-то они основательно затарились, но если и помнили, где именно, то весьма смутно.

– Я им сразу сказал, – продолжал словесные излияния Кит, подбрасывая в огонь новую порцию хвороста, – ребята, делайте что хотите, но помните, что я пока еще ваш командир! Вот попадем в расположение штаба округа, окончательно убедимся в том, что армии больше нет, тогда и будем решать, как дальше быть! Сменить дислокацию – это одно. Совсем другое – стать явным дезертиром. А вдруг окажется, что вооруженные силы существуют? Пойми, я солдат! – он в ярости чуть не заехал ногой в костер. – Бл…, я офицер, понимаешь?! Всю жизнь воевал и служил Родине. Скажут – делай то, или это. Я делаю! А сачковать и драпать – не мое. Да, я ушел с позиции, все бросил! Но ведь только ради того, чтобы своих ребят спасти. Вот пойму, что долг мой на-хер никому не нужен, тогда, значит, и отпущу вас на все четыре стороны. А пока мне нужна дисциплина. И чем скорее доберемся, тем лучше!

– Ну, а как ты собираешься узнать, действует штаб округа или нет? – спросил Андрей.

– О, это я сразу пойму, – ответил Кит с неуверенной ухмылкой.

Андрею казалось, что Кит на самом деле не верит в существование мифического командного пункта, который может сохраниться после такого катастрофического шествия эпидемии. Это было бы чудом. Таким же чудом, как то, что всем им удалось сохранить не только свои жизни, но и добрую часть рассудка. Впрочем, не всем, – думал Андрей, вспоминая как увлеченно Кропаль и Костяк занимались «упокоением» жертв эпидемии.

– Ладно, ты спать, наверное, хочешь? – спросил Кит и велел Костяку наблюдать за пленником.

Могучий рядовой сидел подобно истукану. Казалось, он вообще не хочет спать и может этого не делать неделями. Он почти не мигая смотрел в костер, но в то же время реагировал на малейшее шевеление Рокотова.

Можно было попытаться заснуть. Укрывшись чужим бушлатом, Андрей повернулся к костру и Костяку спиной и, немного пугаясь черноты ночи, долго вслушивался и всматривался.

Одного только он до сих пор не мог понять: почему ему удалось практически избавиться от утренних приступов, и довольно быстро, а Кит и его люди, с их слов, уже больше недели испытывают по утрам все те же муки беспамятства, пусть и не слишком затяжные. Он долго думал об этом, пока усталость не заставила его сомкнуть глаза и проспать беспробудно до самой зари.

Неприглядную картину беспамятства он увидел со стороны на следующее утро.

Его разбудил тычок в плечо. Андрей открыл глаза и увидел перед собой тяжелую фигуру Костяка. Тот разглядывал его настороженно и с любопытством.

«Не узнает», – понял Андрей.

– Ты кто? – спросил Костяк.

– Рокотов, – ответил Андрей и рядовой, нахмурившись и потирая виски пальцами, через некоторое время кивнул, после чего отвалил в сторону.

Андрей повернулся и поискал взглядом капитана Кита. Тот, видимо, все же уснул, несмотря на таблетки. Теперь его полубезумный взгляд рыскал от человека к человеку и вдруг остановился на Рокотове. Андрей хотел махнуть ему рукой, но вспомнил, как вчера Кит ревностно интересовался, бывают ли у него такие же приступы, как у остальных, поэтому предпочел никак не реагировать. Кит что-то произнес неслышное и, достав из кармана мобильник, погрузился в чтение своих записей. У остальных солдат дела обстояли не лучше, понял Андрей. Все они вяло передвигались, перебрасывались короткими фразами, и, судя по всему, память их просыпалась слишком медленно. Ему бы бежать, пока они приходят в себя, но что-то удерживало его от этого поступка.

Не лучше было и с водителем. Он долго чесал затылок, рассматривая снятые вчера запчасти, не в силах понять, что хотел сделать, и что вообще случилось. Иногда на него находило озарение, он брал в руки инструмент, но тут же в гневе швырял его обратно на землю. В итоге вообще ничего не стал менять. Водрузил колесо на голую, без тормоза, ступицу.

Когда сообразительность вернулась к капитану настолько, что ему удалось вспомнить о втором отряде и связаться с ним (у тех видно тоже были проблемы с памятью, поскольку вначале разговор напоминал общение двух сумасшедших), Кит дал приказ грузиться в машину.

Они тронулись в путь, по-прежнему сторонясь любых поселков и городов. Ехать пришлось очень медленно. И если бы вчера водила навлек на себя новую порцию капитанского гнева за то, что едва плетется, то сегодня Кит воспринимал это спокойно, как будто само собой разумеющееся, – отметил про себя Андрей Рокотов.

3

Сухая земля хорошо сохраняла запахи, а след того большого существа, которое утащило Андрея, был заведомо свежее остальных. Иногда он становился сильнее – так было, если грузовик снижал скорость и запах от колес крепче въедался в почву, да еще оставались следы масла, подтекающего с картера, их тоже ни с чем нельзя было спутать.

Однажды Грозный почувствовал запах Андрея там, где чинили грузовик и где отряд провел ночь. Это открытие придало ему сил и решимости. Он старательно обследовал то место и оставленные Андреем следы – возле реки, рядом с догоревшим костром. Заинтересовал Грозного и запах четырехлапого существа, который имел какой-то родственный оттенок. Этих следов тоже было много, и Грозный с интересом обследовал весь недолгий маршрут чужой собаки, которая почти всегда держалась рядом с одними и теми же человеческими следами.

Все отпечатки исчезали там, где врезался в дорогу след от колес грузовика, который звал Грозного идти дальше.

Наступил вечер, за ним подоспела ночь, а он, позабыв об усталости, все шел и шел в единственно верном направлении. Даже если от дороги уходили ответвления, он пока еще безошибочно выбирал нужный путь, несмотря на то, что запах начинал выветриваться и с каждым часом становился все слабее: как бы ни старался Грозный, он не мог соперничать в скорости с машиной.

Среди ночи полил дождь, иногда вставал плотной стеной. Верхний слой шерсти Грозного отяжелел, идти стало трудней, лапы скользили по грязи. След терял свою силу, прерывался, иногда подолгу не показывал себя, и это выматывало пса, особенно когда такое случалось на перекрестках и приходилось вынюхивать буквально каждый сантиметр, а иногда возвращаться, если по ошибке он выбирал не ту дорогу.

Но вот перед Грозным возникла новая развилка, где чуть угадываемые в чавкающей глине следы почему-то разошлись в обе стороны. Это сбило пса с толку.

Одна дорога уходила к реке, другая шла через степь. Грозный нервно скулил и носился по лужам, выбирая то первую дорогу, то вторую. Наконец, пробежал по первой недолго – запах исчез. Он вернулся и пошел по другому пути, но и там произошло то же самое: след вскоре пропал. К тому времени Грозный порядком измотался и со второй дороги не стал возвращаться к перекрестку, рассчитывая, что нужный ему запах вскоре проявится вновь, как это уже случалось.

Он не мог знать, что на той развилке грузовик, в котором везли Андрея, проскочил вперед сначала по одной дороге, а затем сдал назад и направился ниже, вдоль реки. Потому и раздваивался след. Таким образом капитан Кит хотел срезать путь до отделившейся группы: карта в навигаторе подсказывала, что дорога вдоль берега гораздо короче, пусть и плохая на вид, вся в колдобинах. Дождем в ту минуту даже не пахло.

А след на прежней дороге остался – его и выбрал по ошибке пес…

К утру погода вновь переменилась. Тучи иссякли, постепенно растворились, отдав земле всю свою влагу. Выглянуло яркое солнце, ветра почти не было и над дорогой зыбилось марево испарений. Не прошло и часа, как застрекотали, зажужжали, запищали насекомые. Становилось жарко, как будто и не осень была, а середина лета.

Грозный сошел с дороги и улегся во влажную траву, еще хранившую ночную прохладу. Он очень сильно устал, подушечки лап гудели от напряжения. Раскрыв пасть, он тяжело дышал, и густые слюни текли с высунутого языка. Дыхание постепенно успокоилось, но едва Грозный поднялся, как слабость взяла свое: на дрожащих ногах он не сделал и нескольких шагов. Снова развалился в траве и незаметно уснул. Он и без того проделал огромный путь.

Разбудил Грозного шаркающий звук с дороги, похожий на чьи-то шаги.

«Человек?..»

Молодой пес никогда воочию не видел других людей – неровное изображение с экрана ноутбука и воспоминания матери были не в счет, и до сих пор он только догадывался об их существовании.

Грозный прислушался. Шарканье сопровождалось другими звуками, будто по дороге рядом с человеком шел еще кто-то, мелкий и о четырех лапах, да не один. Этот звук заставил его вспомнить о матери и о той собаке, запах которой уже не единожды чуял возле следов грузовика. Грозный внезапно встрепенулся, как будто и вправду Тира и неизвестная собака могли сейчас явиться перед ним. Трава была слишком высока, и щенок подался вперед. Но осмотрительно. Не спеша. Принюхиваясь.

По дороге, с той стороны, куда направлялся Грозный, плелся человек. Высокая фигура держалась немного неуверенно, шатаясь. На спине горбом высился рюкзак, тяжелый, мешавший идти, человек давно мог бы скинуть его с плеч, отсоединив лямки, скрепленные на груди, но в своем состоянии даже не догадывался об этом. Рядом с двуногим суетливо крутились две собаки: одна пятнистая, вторая черная, обе лохматые и здоровые. Они то забегали вперед, то отставали, и как бы подталкивали друг друга плечами и тыкались мордами, словно о чем-то сговариваясь.

Заметив Грозного, который набрался смелости и вышел на дорогу, собаки на время оставили человека и медленно приблизились к щенку, настороженно задрав пышные хвосты. Оба были взрослыми кобелями, не демонстрировавшими, впрочем, признаков агрессии по отношению к молодому псу.

От неожиданности встречи Грозный поначалу вжался в дорогу, как будто желая дольше оставаться невидимым, но постепенно, осознав, что бояться пока вроде бы нечего, поднялся и ответно поприветствовал сородичей вихлянием своего невыразительного по сравнению с их «метелками» хвоста. Грозный заигрывать или навязываться в их компанию не стал, предпочел держаться независимо. Обнюхавшись, походив рядом с ним кругами, собаки направились к человеку.

Этот двуногий показался Грозному странным. Во-первых, он никак не отреагировал на его появление, не посмотрел в его сторону, не остановился, да и тех собак словно не замечал. Во-вторых, походка у человека была нетвердая, как будто в любой момент могли подломиться ноги. В-третьих, от него пахло экскрементами.

Как любую собаку, Грозного не смутил этот запах, но удивил неожиданной силой. Желая удовлетворить свое любопытство, он сделал попытку приблизиться к двуногому, чтобы хорошенько его обнюхать, но пестрый кобель принял недобрую стойку, заворчал и оттеснил молодого пса.

Грозному удалось слегка дотронуться до их сознания и понять, что собаки буквально только что догнали человека и что-то замышляли – это он понял по сумбурно-хаотичному брожению в их головах. Ему стало интересно, и он решил некоторое время идти за ними, несмотря на то, что удалялся от цели.

Немного отстав, Грозный засеменил за человеком и собаками, периодически останавливаясь, чтобы держаться на расстоянии, поскольку те двигались очень медленно. Было по-прежнему жарко. Бредя кое-как по еще не высохшей дороге, человек совершенно не обращал внимания на тучи степных мух, раздразненных ароматом его брюк. Они роились вокруг, бесцеремонно облепливали штанины и голые, в коростах порезов, ступни. Вялые движения человека не мешали им делать свои дела, и мухи пугливо слетали, только если он спотыкался о какой-нибудь камень. Мухи одолевали и Грозного, крутились перед его мордой, лезли в глаза, уши, как будто и там хотели отыскать пахучий сюрприз. Грозный щелкал зубами, вскоре перестал и последовал примеру кобелей, которые уж давно не обращали на мух внимания.

По прошествии какого-то времени человек зашатался. Оба пса как будто только и ждали этого. Пестрый кобель вдруг быстрыми прыжками догнал человека и начал хватать его за ноги, помогая упасть. Человек замычал, замахал руками, но подействовало это лишь на секунду-другую. Другой кобель кинулся к нему, куснул за штанину и рванул с силой. Двуногого начало заносить в сторону, он подобрался слишком близко к краю дороги, внезапно оскользнулся и покатился с обочины в канаву. Собаки сбежали вниз и начали зубами рвать рюкзак, в котором уже была дыра. Человек снова замычал, пытался подняться, но тщетно. Внезапно он перестал шевелиться, распластался, вытянув руки, пока собаки тянули рывками туда-сюда, продолжая терзать рюкзак. Из дыры высыпались наружу какие-то пакетики, свертки. Пахнуло чем-то безумно вкусным – запах долетел до Грозного, понятия не имевшего, что такое колбаса. Обе собаки, быть может, тоже в этом ничего не понимали, но сильный аромат подействовал на них как включатель ярости. Они зарычали друг на друга, зависнув над добычей. Победил все же пестрый – его хриплый устрашающий рык оказался громче и сильнее. Черный отошел, предпочтя найти среди выпавшей из рюкзака еды найти что-нибудь другое.

Грозный наблюдал сверху, как человек елозит по глинистой обочине на четвереньках, пока кобели разбираются между собой. Выбравшись на дорогу, человек сел. Обе собаки, утолив голод, устроились рядком, поглядывая на двуногого. В рюкзаке, похоже, еще оставалась еда, но человек, вероятно, уже не казался им таким беспомощным, а убеждаться в противном они пока не спешили.

Из груди человека вырвались всхлипы, очень похожие на стон. Это напомнило Грозному, как они с матерью две ночи провели у домика заболевшего Андрея, после того, как тот рассердился за убитую птицу и заперся в своем жилище. Их тревожили его громкие плачущие всхлипывания, в точности такие же, какие сейчас производил этот странный, ничего не понимающий человек. Грозный в ту ночь очень сильно переживал за друга. Он посылал к нему свои мысленные сигналы, ворчал, выл, требовал и плакался, обращаясь на каком-то особом языке, не зная, сможет ли прогнать от человека эту напасть, но так оно и случилось – Андрей Рокотов вскоре предстал перед собаками живым и здоровым.

Стоило Грозному вспомнить об этом, как непроизвольно, словно по велению выработанного рефлекса он ощутил, что от двуногого, сидевшего перед ним, веет чем-то нехорошим, как той болезнью, которой мучился недавно Андрей.

Он не понимал, что именно происходит в человеке, но замечал засевшую в теле хворь по какой-то смеси не то импульсов, не то особых запахов, не то волн тепла и холода, которые улавливало его сознание даже на расстоянии. Грозному хотелось подойти ближе, прислушаться к этим импульсам-запахам-волнам и разобраться в их сущности. Но поскольку кобели не позволили сделать этого в первый раз, Грозный и сейчас предпочел не рисковать, наблюдал издали, как бы прощупывая человеческую фигуру своими ответными импульсами, которыми он еще только учился управлять.

Пока он наблюдал за двуногим, тот вроде бы начал успокаиваться и больше не стонал. Две собаки взялись охотиться за кузнечиками, которые выскакивали на дорогу из травы. Грозный решил поймать что-нибудь посущественнее и направился в степь, уже предчувствуя, где поблизости могут оказаться суслики. От усталости он некоторое время бестолково гонялся за ними, пока раздирающий утробу голод не раззадорил его как следует и не прогнал вялость. Вскоре он испытал радость победы, и впервые со дня убийства журавля использовал дар для своей пользы. Хотел съесть первого суслика сам, но подумал, что человек, вероятно, голоднее. Он продолжил охоту и придушил еще двух грызунов. Обратно бежал в нетерпении, переживая, что человек и собаки могли за это время уйти.

Когда он вернулся, двуногий по-прежнему сидел на дороге, издавая невнятное мычание. Грозный приблизился, намереваясь отдать ему добычу. Однако запах крови сусликов раздразнил двух собак, они хищно глядели на тушки, с их языков потекли голодные слюни. Чтобы подойти к человеку, щенку пришлось пойти на хитрость. Он положил одну тушку на дорогу, вторую снова взял в пасть и отошел в сторонку. Когда кобели приблизились к оставленной добыче, Грозный обошел их и направился к двуногому, слыша за спиной хрипы дерущихся собак.

Двуногий на тушку среагировал не сразу, только когда Грозный подпихнул добычу лапой в его руку. Тогда человек схватил мертвого суслика и поднес к лицу. Подставив другую руку, непонятливо смотрел, как на ладонь капает кровь. Наконец, что-то заставило его поднести ладонь к губам и лизнуть. Казалось, до двуногого дошло, что это еда.

Внезапно черный кобель выскочил из-за спины и выхватил суслика из рук человека. Утробно рыча на Грозного, попятился. В схватке с пятнистым ему не удалось завладеть предыдущей тушкой, но теперь-то он отыгрался за поражение. Предназначавшийся человеку суслик оказался слишком велик, чтобы съесть его, не разорвав на части. Голод заставлял черного усиленно работать челюстями.

Грозный негодовал. Желая восстановить справедливость, он кинулся к кобелю, но тот пришел в бешенство: выпустил суслика из пасти и в ответ бросился на Грозного. Зубы его отнюдь не шутливо сомкнулись на шее молодого пса. Взвизгнув от боли, Грозный вырвался, оставив обидчику клок шерсти. Но, преподав урок щенку, кобель не стал преследовать его, а занялся добычей. Он с наслаждением терзал сочившуюся кровью тушку, вырывая из нее куски, и глотал, не разжевывая. Ровно до тех пор пока дробным стуком его челюстей не заинтересовался пятнистый. К этому моменту тот бросил истерзанные остатки недожеванной тушки и со всех ног помчался на черного, дабы подтвердить право сильного на добычу. Началась новая свара.

Противники были заведомо сильнее, и Грозному, осмелься он вступить в схватку, пришлось бы туго. Дар свой он больше не пытался использовать, слишком устал, и охота на сусликов окончательно выбила его из сил. Он мог бы попытаться через какое-то время, как следует отдохнув, продолжить охоту и принести человеку новую добычу, но вряд ли удалось бы отстоять ее у ненасытных псов. К тому же его ждали свои дела.

И все же, пока собаки выясняли отношения, он нашел брошенные пестрым кобелем останки суслика и поднес двуногому. Едва приношение вновь очутилось в его руке, человек, скорее инстинктивно, чем осознанно, схватил и принялся жевать недоеденный кусок с болтающимися косточками лап, склизкий от крови и грязный от дорожной пыли.

Оставив двуногого и собак, щенок побежал дальше.

И снова Грозный безостановочно шел до самого вечера, пока не очутился перед небольшим городком, скорее даже поселком с обилием частных дворов.

Разглядев ближайшие строения, щенок замер. Коробки зданий напомнили о маленькой хибарке под тополем. Несмотря на дикую усталость и теперь уже не гул, а серьезную боль в лапах, Грозный потрусил к домам. Бредя по улицам вдоль заборов, он улавливал запахи, которые приносил ветер, выделяя из них те, что мог понять. Одни напоминали ему запах стен жилища, которое построил человек, другие заставляли вспомнить инструменты Андрея или то, как пахнет пожарище. Иногда от домов, из дворов наносило мертвятиной. С одной стороны, запах разложения завораживал Грозного, напоминал о спрятанной в земле косточке, какой она становится, если отрыть ее через несколько дней. Но в то же время пугал – своей излишней густотой.

Когда в поселок ворвалась эпидемия, многие его жители в панике спешили убраться куда-нибудь в надежде, что не пострадают. Кто уезжал на машинах в степь, кто просто уходил пешком, беря с собой палатки и провиант на несколько дней. Поселок очень быстро обезлюдел, остались только те, кто не представлял жизни вне дома, кто внезапно заболел, или просто не боялся судьбы, а так же их друзья и родственники, не желающие бросать близких. Запертые внутри своих усадеб и пораженные болезнью, в большинстве своем они пострадали рассудком настолько, что не в состоянии были выбраться наружу. Судьба не пощадила и большинство из тех, кто бежал, хотел спастись и переждать: им не удалось перехитрить болезнь – как тому человеку, что повстречался Грозному в степи. Если и оставались в поселке люди, которых беспамятство затронуло лишь частично, многие из них они старались отсиживаться по домам, считая, что снаружи их подстерегает мир, полный опасностей, о которых они раньше не имели никакого представления.

Гибель разума несла смерть не только людям. В тех дворах, где хозяева лишились памяти бесповоротно, сидевшие на привязях или за прочными изгородями некормленые животные тоже мучились от лишений. Их стоны и слабую возню Грозный слышал всю дорогу, пока брел по улицам. Повезло лишь тем четвероногим, которых жалостливые хозяева успели выпустить на свободу перед тем, как стать жертвой отнимающей память лихорадки. Однако позаботившись о собаках, они, наверное, и не думали, на что обрекают других, а возможно, и самих себя в ближайшем будущем. Поначалу чувствуя себя глубоко несчастными, бывшие домашние любимцы присоединились к армии бездомных тварей, которых в поселке и раньше водилось немало. Но если, к примеру, кошки старались не быть на виду, то бродячие собаки быстро освоились и с первых же дней трагедии начали представлять смертельную угрозу для всего, что движется. Неважно, был ли это человек или животное.

Грозный не подозревал за собой слежки. Несколько теней, держась на значительном расстоянии, сопровождали его от самой границы поселка. Но ветер дул навстречу Грозному и он ничего не замечал, да и, в общем-то, слишком устал для этого.

В основном попадались глухие заборы, но иногда решетчатые ограды – за некоторыми Грозный подмечал фигуры людей. От них тоже исходили странные волны тепла и холода, подобно смеси запахов жизни и смерти, как у того человека в степи.

Тем было удивительнее для Грозного неожиданно уловить чистый, приятный, манящий к себе аромат двух людей, совсем недавно прошедших здесь, – от них ничуть не веяло смертью.

Грозный взял след, который привел его к высокому деревянному забору. За плотно подогнанными досками раздалось какое-то шевеление и встревоженные голоса. Он поскребся передними лапами и громко затявкал.

Через мгновение до его чуткого слуха долетел многоголосый лай. И в ту же секунду ему ответил лай позади, издаваемый теми преследующими тенями. Это были поселковые собаки. Обе группы словно переговаривались между собой, намереваясь разобраться с пришельцем, поскольку вся власть в этих местах теперь принадлежала им.

Предоставленные сами себе, они сбились в стаи, охотились на тех же кошек или гонялись за прочей живностью и скотиной, какая попадалась на глаза. Помимо голода и свободы что-то еще неосязаемое, буквально витавшее в воздухе, изменило собак. Они живо сообразили, что одинокий шатающийся человек, внезапно появившийся на улице, не представляет для них никакой угрозы. Он не может ударить палкой или швырнуть камнем, что так пугало их раньше. Не может защищаться, если накинуться на него всей сворой. Даже если попадались здоровые люди, которым хватало сообразительности оценить опасность, им было не устоять против своры. Быстрая атака, запах крови и вкус плоти опьяняли собак и награждали одуряющим чувством сытости. Не гнушались они и мертвечины, если могли добраться до издохших дворовых животных или людей, которых болезнь освободила смертью, – правда, это требовало некоторого времени и усилий, да и попасть удавалось только во дворы, обнесенные деревянными заборами, под которые можно подрыться.

За эти дни даже в самых послушных и добродушных когда-то друзьях человека полностью открылись звериные задатки, какие только были присущи собакам по праву рождения, тем более что в их суровых рядах не нашлось места мелким шавкам и моськам. Покуда еще оставалась жизнь в поселке, доступная их силе и жадности, собаки не намерены были его покидать. И участь быть растерзанным грозила любому существу, которое оказывалось на территории стаи.

Грозный замер, увидев, как с двух сторон приближается к нему свора. Особенно много собак было со встречного направления. Впереди них мчался вожак – рослый одноухий кобель, в холке раза в полтора выше Грозного. Им двигала не только нестерпимая злоба к чужаку, но и желание лишний раз доказать право лидерства, недавно отвоеванное в споре с бывшим предводителем стаи, огромным, но рыхлым кавказцем, который бежал чуть позади, тяжело дыша в ухо нового главаря, единственное уцелевшее после множества драк.

Шерсть на загривке Грозного встопорщилась, по мускулам прокатилась дрожь. В голове возникли знакомые пульсирующие толчки. Ни разу не участвовавший в жестоких боях за право занять свое место в иерархии, да и вообще, никогда еще не видевший такое количество собак одновременно, Грозный, конечно, был ошеломлен их появлением. Помня, чем закончилась его недавняя встреча с родственниками, он должен был, наверное, бежать без оглядки. Он бы так и поступил, если бы не было цели. И молодой пес продолжал стоять на дороге, которая могла привести его к Андрею.