Текст книги "Честное слово"

Важное открытие
Рождественский рассказ

I

Тридцать лет тому назад в городе Дерите жил молодой доктор Андрей Гаврилович Иванов. Он был учёный и практикой не занимался, а работал в своём кабинете над каким-то важным открытием.

Андрей Гаврилович был женат на немке Мине Карловне и имел двоих детей: дочь Анночку и сына Андрюшу.

Супруги жили душа в душу в своём собственном небольшом домике на краю города, доставшемся в приданое жене. Мина Карловна была примерная хозяйка, жена и мать. Можно было поражаться её трудолюбию. Это была женщина высокого роста, худощавая, живая, малоразговорчивая. Но её проворные белые руки целыми днями мелькали по всему дому то тут, то там. И можно было поражаться тому, сколько работы могут сделать в день одни женские руки: и стряпать, и убирать, и огород пропалывать, и всю семью обшивать, и детей ласкать. Дом, квартира, двор – всё сверкало чистотой. Занавески на окнах, портьеры на дверях, скатерти на столах, одеяла на постели, ковры, разные салфеточки, – всё это была работа молодой хозяйки. Чистота везде была безукоризненная.

Мина Карловна считала себя очень счастливой. Несколько раз на дню в уединённые минуты она поднимала глаза к небу и складывала руки на груди и стояла так молча – она молилась. Взгляд её был неподвижен и часто туманился слезой – в этом взгляде столько было добра и благодарности.

Дети у Ивановых были славные. Маленькая Ан-ночка была тихая белокурая девочка с голубыми, как незабудки, глазами и с нежным румянцем на полных щёчках. Хотя ей и было всего шесть лет, но она была уже настоящей помощницей матери и по утрам убирала квартиру, чисто вытирала всюду пыль, мыла посуду и присматривала за трёхлетним братом Андрюшей. Она уже училась вязать чулки, хотя пятка ей всё ещё не давалась, и она немало плакала над этой премудростью.

Молодой доктор целые дни проводил или в мезонине своего домика, где у него помещался кабинет, или в библиотеках, в физических кабинетах. Все знали, что молодой доктор пишет какое-то большое сочинение и работает над важным открытием, которое должно было принести огромную пользу людям и прославить его имя.

Когда Андрей Гаврилович работал в своём кабинете, то его жена ходила на цыпочках, говорила шёпотом и поминутно останавливала детей.

– Тише, тише, дети… Не говорите громко, не стучите! Анночка, Андрюша, не смейтесь: папаша работает… Тише! – у него серьёзная работа.

– А скоро папаша кончит свою работу? – спрашивала шёпотом маленькая Анночка.

– Не очень скоро… Года через два, через три… Тогда все будут счастливы…

– Как бы я хотела заглянуть к папаше в кабинет… У него там так хорошо… Сколько разных книг, бумаг, картин, баночек, бутылочек…

– Нельзя, душечка… Там дело серьёзное… Там счастье всей нашей жизни… Даже близко, дети, не подходите к дверям кабинета… Храни Бог, что случится…

– Мамаша, а зачем нужны папаше кролики да свинки… Он давеча опять нёс четырёх свинок в свой кабинет… – продолжала расспрашивать Анночка.

– Он прививает им разные болезни и затем лечит их… Для того, чтобы потом уметь лечить людей. Подумайте, дети, какое счастье, если папаша откроет средство излечивать самые ужасные болезни… Сколько пользы, добра, сколько счастья принесёт он людям.

Анночка серьёзно слушала мать, широко раскрыв голубые глаза. Она задумывалась и что-то соображала… А трёхлетний Андрюша говорил, смеясь:

– Какие хорошенькие свинки! Папаша дал мне их погладить… Я был рад, я их люблю… Не надо их лечить. Пусть папаша подарит их мне…

Мать улыбалась и ласкала ребёнка:

– Ты у меня ещё совсем глупыш. Ничего не понимаешь… Вот Анночка уже умная… Не правда ли, девочка?

– Да, мамаша… Я бы очень хотела, чтобы папаша поскорее научился лечить людей и чтобы не было больше больных… Как это будет хорошо!

Очень часто к Мине Карловне заходили днём родные или приятельницы; чаще других госпожа Бетти-сон. Хозяйка встречала приветливо, но говорила тихо и сосредоточенно:

– Простите, соседушка. Не могу вас принять в гостиной. Над ней кабинет… Муж работает, боюсь, услышит… Посидим в моей спаленке… Я сейчас кофейку сварю…

– Как идёт работа вашего мужа? Что его открытие?

– участливо расспрашивала госпожа Беттисон.

– Подвигается, подвигается… Годика через два, черед три придёт к концу.

– Кажется, уже давно ваш муж работает над своим открытием:

– Да, со времени нашей женитьбы. Вот уже семь лет…

– Какое терпение! Какой огромный труд! Удивляюсь я и восхищаюсь, – говорила госпожа Беттисон и качала головой.

– Теперь уже недолго ждать… Дело идёт к концу… Тогда всем будет хорошо… Ведь вы не знаете, милая Бетти, как много знает мой муж… Как прилежно он учился, сколько он работал… Это такой редкий труженик!

– А всё-таки вам теперь тяжело справляться с хозяйством. Вот вы и прислугу отпустили. Ведь муж ваш нигде не служит и жалованья не получает. Эти открытия да работы, поди, столько денег стоят, ничего не приносят в семью? – расспрашивала соседка и пытливо смотрела на хозяйку.

– Да… конечно… – замялась было Мина Карловна, – ничего, бывают недостатки, соседушка. Да вы знаете, у кого их не бывает. Ведь за мной родители дали хорошее приданое…. У нас есть всё, и нужды не терпим. Мой Андрей всё-таки зарабатывает кое-что… Зато живём душа в душу. Всегда у нас тихо, ровно, дружно… Как сегодня, так и вчера, так и завтра. Муж мой такой добрый, такой ласковый, так любит меня и детей… Это дороже всего!

Мина Карловна глубоко вздохнула, подняла глаза к небу и тихо прошептала: «Благодарю Тебя, Господи».

II

Мина Карловна была из достаточной семьи булочника и принесла за собой в приданое и дом, где они жили, и небольшой капитал. Учёные труды мужа ровно ничего не давали семье, а требовали только расходов. Вся надежда была на будущее. Но за семь лет супружеской жизни Мине Карловне и в голову не приходило упрекнуть своего обожаемого Андрея за то, что он ничего не зарабатывает. Она с благоговением и любовью смотрела на бескорыстный труд мужа; она верила и надеялась, что этот неустанный и честный труд поможет им выбиться из нужды.

Мина Карловна вставала очень рано и ложилась спать последняя. Сначала, в первые годы замужества, она держала служанку, но затем нашла, что это дорого и лишняя роскошь, и отпустила её. Утром она ходила на рынок и старалась купить всё как можно дешевле, сама стряпала и готовила так, чтобы всё было по вкусу мужу; вечерами она или учила дочь грамоте, или шила, перешивала, штопала.

Андрей Гаврилович Иванов был ещё совсем молодой человек, очень красивый, высокого роста, с голубыми задумчивыми глазами. Учёные занятия преждевременно сгорбили его спину и наложили морщины на высокий белый лоб. Анночка очень походила на отца. Только худощавое лицо учёного было бледно, в больших голубых глазах светился ум, а в глазах девочки только наивность и любопытство. Белокурые волосы Андрея Гавриловича вились от природы, и один непокорный локон всегда спадал на лоб.

Весь ушедший в любимое дело, учёный мало мог посвящать времени жене и детям.

За час до обеда Андрей Гаврилович возвращался из библиотеки. Жена и дети встречали его за калиткой. Он обнимал жену, брал поочередно детей на руки, ласкал и целовал. Затем он расправлял усталые руки и неизменно говорил:

– Ох, как я утомился!

– Отдохнул бы, право… Пожалел бы меня и детей… Ты для нас всё счастье в жизни… – говорила жена.

– Подожди, Мина… Отдохнём… Скоро, скоро управлюсь с работой… Тогда поедем на дачу к морю. Будем много гулять, поправимся, порозовеем… Ишь, и ты, бедная, какая стала у меня худая…

– Я всегда такая и здорова, как кошка… Вот ты совсем извёлся.

– Пустяки… Ну, дети, побежим взапуски…

Анночка и Андрюша со смехом и весёлым криком бросались вслед за отцом. Он бегал по двору, прятался от детей, ловил их, смеялся. Детям и учёному нужны были эти игры, как воздух.

Мина Карловна выходила на двор в переднике, с полотенцем через плечо и стояла, как вкопанная, с умилением и нежностью любуясь мужем и детьми. Как она была счастлива, как радовалась, что они веселы, здоровы, что муж отдыхает от тяжёлой работы. Она не могла удержаться от радостных слёз, прерываемых счастливой улыбкой.

– Будет вам… Наигрались… Идите-ка обедать… Папаша устал… Идите, я подаю.

За обедом дети без умолку болтали с отцом и матерью и часто смешили их до слёз наивной болтовней.

– Папаша, вы мне купите новое платьице, когда кончите ваше открытие и когда узнаете, как лечить людей? – спрашивала Анночка.

Отец улыбался и взглядывал на мать, подмигивая на маленькую франтиху.

– Я бы хотела жёлтенькое с красными звёздочками, как у Эмочки Беттисон, – продолжала девочка.

– Куплю, куплю… И жёлтенькое с красными звёздочками и красное с жёлтыми звёздочками, – отвечал отец и гладил пухлые щёчки малютки.

– Сразу два? – удивлялась экономная девочка и вопросительно смотрела на мать. Та тоже улыбалась и кивала головой.

– О, Анночка, когда папаша окончит свою работу, тогда нам будет хорошо… Мы будем богатые…

– Подождите, милые, всё у вас будет, – с грустью в голосе говорил отец.

После обеда он отправлялся снова в свой мезонин… Дети часто приставали к нему, ласкались и просили:

– Папаша, миленький, покажите, что у вас там в кабинете.

– Нельзя, деточки, нельзя… Некогда… Мне надо работать… С вами мамаша поиграет…

– Я тебе почитаю, Анночка, пойдём… Не мешайте папаше. Сначала помоги мне всё прибрать…

Мать и дочь принимались за хозяйственные заботы, которых всегда много у хорошей хозяйки. Андрюша начинал строить из карт домики, это занятие он очень любил.

Так тихо и однообразно проходила изо дня в день жизнь молодого учёного и его семьи.

III

Приближалось Рождество. Анночка и Андрюша ожидали его с нетерпением, как и все дети. Только и разговору было, что о наступающем празднике.

– Как ты думаешь, Анночка, что мне подарят на ёлку? – спрашивал то и дело свою сестру маленький Андрюша.

– Я думаю, что лошадку с тележкой. А мне куклу… Как будет весело на ёлке! Папаша и мамаша будут с нами играть… Скорее бы дождаться!

– Скорее бы уже была ёлка! – повторял и Андрюша и хлопал в ладоши от радостного ожидания.

Рождество было уже не за горами. Мина Карловна начала убирать квартиру, приводить в порядок весь дом: она всюду чистила, скребла, мыла. Анночка ей помогала.

В сочельник детям делали ёлку, приглашали гостей и семья очень веселилась.

Однажды Андрей Гаврилович рано ушёл на работу в библиотеку, а хозяйка отправилась в лавки и на рынок закупить провизии. Уходя, она, как и всегда, несколько раз повторила дочери:

– Анночка, вяжи чулок. Никуда не уходи. Присматривай за Андрюшей. Не подходите к папашиному мезонину. Не заглядывайте туда. Помни, Анночка: там всё счастье нашей жизни.

Но дети – везде дети. Нельзя им доверять, нельзя на них полагаться. Самые умные, добрые дети могут доставить тяжёлые огорчения.

Когда с рынка вернулась мать, то её, рыдая встретила на пороге Анночка. Она вся тряслась: была бледна, как полотно, и с громким воплем бросилась к матери.

– Мамаша, простите! Голубушка, простите! Милая мамаша, простите!

– Что случилось? Говори! Где Андрюша?

Мина Карловна задрожала и схватилась за стену, иначе бы она упала.

– Где твой брат? Андрюша где, говори!

– Он там… Забрался под диван, – рыдая ответила девочка.

– Папашина работа?! – вдруг схватилась за голову Мина Карловна. – Да? Говори же!

– Ах, мамаша милая, простите! – отчаянно воскликнула девочка и зарыдала ещё громче.

Мина Карловна вскрикнула и бросилась, как безумная, наверх, в мезонин… Открыла дверь и – о ужас! Что представлял кабинет мужа?.. Стол опрокинут, по всей комнате валялись мелкие обрезки бумаги, пролиты чернила и все банки и склянки с какими-то препаратами учёного… Окно распахнуто и на окне оторванные листы.

– Что вы наделали, несчастные? Что вы наделали! – не помня себя, закричала мать и, ломая руки, рыдая, повалилась на диван.

– Да как же ты смела входить сюда? Да как вы попали? Что теперь будет! Да как вы осмелились входить в кабинет?! – накинулась Мина Карловна на дочь, трясла её за плечи и даже в первый раз в жизни шлёпнула. Эта кроткая женщина пришла в ярость…

Анночка горько плакала и сквозь слёзы только повторяла: «Простите! Это не я! Это Андрюша!»

Из сбивчивых ответов девочки ничего нельзя было понять толком… Выяснилось одно, что на улице заиграла музыка… Анночка убежала на минутку… Андрюша был такой умный, играл на дворе с сыном госпожи Беттисон… Как они попали в мезонин – она не знает. Она бегала ведь так недолго, всего минутку… А они там всё изрезали… И откуда взяли ножницы?.. Потом выкидывали бумажки из окна уличным мальчишкам… Мальчишки убежали и унесли бумаги… Она гналась за ними и не могла догнать… Потом Андрюша с Фридрихом увидели её и стали слезать с окна, уронили стол и всё разбили… Всё испортили… Она не виновата… Всё это Андрюшка…

– Как не виновата! – воскликнула мать. – Как ты смела уходить?! Как смела оставлять дом и ребёнка? Ах, что теперь будет! Вся наша жизнь, всё счастье погибли! Что будет с папашей? Он не вынесет… Это убьёт его… Погиб труд целой жизни… Несчастные мы!

Мина Карловна вытащила из-под дивана сына… Он смотрел на неё испуганно и хныкал.

– Что ты наделал, несчастный! Вот папаша тебя высечет…

Наказать трёхлетнего ребёнка у неё не хватило сил… Он смотрел на неё, ничего не понимая и не сознавая всего ужаса того, что он напроказил.

Вскоре вернулся Андрей Гаврилович. Он очень удивился, что его не встретили – ни жена, ни дети, как это бывало всю жизнь… Вошёл в комнату, – и стол не накрыт. Жена в слезах приготовляет запоздалый обед, дети плачут.

– Что с вами, милые? Что случилось? – испуганно спросил отец.

– Ах, Андрей, такое несчастье! Виновата я… Прости! Ужас, что случилось… Не доглядела… Ах, Андрей! Твоя работа… – Мина Карловна упала на стул и зарыдала.

Не успела она произнести первые слова, как её муж был уже в мезонине.

Что испытал и пережил учёный – всякий поймёт. Погибла работа целой жизни. Погибла надежда на будущее. Без слов, без движения сидел несчастный у стола, охватив голову руками и молчал: его сердце разрывалось на части от горя и боли…

Мина Карловна не решалась войти к мужу… Он не вышел обедать. Дети не смели шевельнуться – мать на них сейчас же кричала и выгоняла прочь. Когда вечером заглянула к ним соседка, госпожа Беттисон, то Мина Карловна только замахала на неё руками…

– Зайдите в другой раз… У нас страшное несчастье.

Лицо хозяйки дома было такое испуганное, что даже её любимая приятельница не стала расспрашивать и убежала.

На другое утро Мина Карловна заглянула в кабинет мужа… Он сидел в той же позе у стола, точно окаменел, и был не человек, а статуя… Она очень испугалась. «Что с ним? Наверно, он помешался… Но как сказать ему, чтобы не обидеть». Неслышными шагами она подошла к мужу, положила руку на плечо и проговорила:

– Андрюша, конечно, мы виноваты… Прости… Пожалей нас!

Он очнулся, взглянул на неё блуждающими глазами…

– Оставь, уйди, не входи!

Бедная женщина ушла, глотая слёзы и думая: «Конечно, он не может простить. Погибла работа целой жизни… Он ненавидит её, детей…. Это выражалось в его взгляде. Конечно, она одна во всём виновата. Не доглядела, не закрыла мезонин… Что теперь будет, что будет?»

Три дня не выходил Андрей Гаврилович из своей комнаты. Жена то и дело на цыпочках подходила к двери и заглядывала в кабинет.

– Поешь… Выпей кофе, Андрей… Конечно, ужасное несчастье… Но что же делать… Пожалей меня и детей! – умоляла она.

– Уйди! Оставь меня…

Андрей Гаврилович ушёл из дому. Проходя через свою квартиру, он не взглянул на детей, не приласкал их, ни слова не сказал жене… Он был бледен, как полотно, похудел и осунулся, точно после тяжёлой болезни.

В семье было так тяжёл о, так грустно, точно кто-нибудь умер. Дети присмирели, мать их ходила заплаканная и часто сидела, опустив руки.

Отец приходил поздно ночью и, хотя он всегда видел, что жена не спит, смотрит на него умоляюще, проходил, не говоря ни слова, и она не смела заговорить с ним.

IV

Наступил сочельник. В семье Ивановых не было никаких приготовлений к празднику… Только утром, скрепя сердце, мать кое-как прибрала квартиру…

Наступил вечер… Было темно, морозно и ясно. На небе горели яркие звёзды. Андрюша и Анночка, прижавшись к полузамерзшему окну, печально посматривали на улицу. Там мелькали в домах весёлые рождественские огни… Дети знали, как весело было всюду в тот день.

– Госпожа Беттисон купила гуся и купила ёлку, – шёпотом проговорила Анночка, наклоняясь на ухо брата.

– Огоньки будут? Да? Ёлка будет?

– Конечно… И у нас всё было бы… Ты виноват, дрянной мальчишка…

Андрюша уже хотел захныкать и поднёс кулак к глазам, но мать прикрикнула на них:

– Тише вы… Папаша услышит.

Она взглянула на них, и сердце её сжалось болью… Малы они, глупы. Жаль… Если бы были умные, не сделали бы такой беды. Всем сегодня веселее, чем её детишкам.

Не смея даже разговаривать, дети прижались друг к другу и сидели молча, не шелохнувшись.

Мать их прошла в свою крошечную спаленку и, упав перед Распятием, горячо молилась.

Вернувшись к детям, она тоже присела к окну и горько задумалась: «Какой сегодня день: вестник радости, примирения и любви… А у них в семье тяжёлое горе. Муж и её и детей разлюбил, простить не может. Вся жизнь их будет нерадостная, счастье погибло… Конечно, всё могло бы ещё вернуться, если бы муж их простил. Но Господь, вероятно, за грехи отвернулся от них».

Так раздумывала и горевала бедная женщина.

Анночка, подперев рукой щёчку, оглядывала комнату и вспоминала, где в прошлом году стояла у них ёлка, вспоминала, какие она получила подарки и как было весело.

Маленький Андрюша, взглянув украдкой на мать, тихо толкнул сестру и указал пухлой ручкой на соседний дом. Там зажигали ёлку, блестели огни и двигались силуэты. Анночка вздохнула громко на всю комнату.

Вдруг из мезонина, по лестнице заскрипели ступеньки… «Опять уйдёт из дома и долго не вернётся», – с тоской подумала про мужа Мина Карловна.

Андрей Гаврилович показался в комнате, – бледный, похудевший, как после тяжёлой болезни. Но он направился не к выходной двери. Быстрыми шагами подошёл он к жене и обнял её:

– Мина, надо примириться с несчастьем… Какой сегодня великой день, – тихо проговорил он.

– Ах, Андрюша, родной, какое счастье! – воскликнула Мина Карловна и не могла договорить, заплакала радостными слезами, припав к плечу мужа.

– Анночка, Андрюша, идите ко мне. Милые мои, неужели вы думали, что я разлюбил вас? Подите, обнимите меня. Мне самому было нелегко.

Дети просияли, бросились к отцу.

– Просите прощения у папаши. Просите глупенькие, хорошенько, – радостно говорила мать и суетилась по комнате, что-то поправляя, переставляя.

– Перестань вспоминать прошлое, Мина. Всё забыто…. Милые мои детки, как грустно вы встречаете праздник…

– Ах, не до праздника было нам, – сказала мать.

– Не будем горевать, давайте веселиться… Наверное, у мамаши есть что-нибудь припрятанное сладенькое, – сказал Андрей Гаврилович.

– Что с вами делать! Надо поискать в комоде. Может, и найдётся что-нибудь.

– Нельзя ли и ёлочку где-нибудь достать? – спросил её муж.

– У нас будет ёлка! Какая радость! Ёлка! – закричала Анночка и повисла на шее отца.

– Ёлка! Ёлка! Огоньки! – кричал Андрюша и прыгал от радости и катался кубарем по полу.

Отец и мать улыбались.

– Ну, уж ёлки достать негде… Все лавки теперь закрыты и больше не торгуют, – сказала Мина Карловна.

– Давай какой-нибудь цветок. У тебя есть похожий на ёлочку. Уберём его, и у наших детей будет такая ёлка, какой нет ни у кого.

– У нас будет хорошая ёлка… Какой ни у кого нет! Ах, как весело, – повторяли и смеялись дети.

Мина Карловна достала из комода цветы от старых шляп, порылась по всем уголкам и нашла несколько сухих пряников, две конфетки с какой-то свадьбы и немножко черносливу. Андрей Гаврилович принёс из мезонина цветной бумаги, веревочек, старых коробок. Работа закипела. Дети помогали, болтали без умолку, смеялись и возились.

Вскоре была зажжена маленькая ёлочка, устроенная из комнатного цветка – туи. На ней висели самодельные бонбоньерки, цветы, завернутые в цветную бумагу черносливинки и пряники, горели огарки свечей.

Отец, мать, Анночка, Андрюша танцевали кругом ёлки, пели песни, играли в разные игры. Вечер прошёл весело, и дети, довольные, с разгоревшимися щёчками улеглись спать.

– Андрей, мой дорогой друг, как хороша жизнь! Какое счастье, если человек может в себе победить вражду, злобу, неприязнь и доставляет кругом радость и счастье, – говорила растроганным голосом Мина Карловна.

Муж её покачал головой и печально проговорил:

– Конечно, я буду снова работать… Погибло, уничтожено многое, однако же не всё. Теперь мне будет легче, я всё знаю. Я даже рад снова приняться за любимое дело… Но, Мина, чем же мы будем жить? Ведь мы всё прожили. Тебе, бедная, будет очень трудно…

Жена перебила его с весёлым лицом и живо, радостно проговорила:

– Не тревожься, милый друг. Хозяйство – дело женское… Кое-что у нас есть… Хватит… Ты работай, не думая ни о чём… Об остальном позабочусь я… Будем трудиться вместе.

Мина Карловна старалась шутить и смеяться, ободряла мужа, крепко его целуя и обнимая.

Затем она ушла в свою спаленку, где уже крепким сном спали дети и, встав на колени перед распятием, проговорила: «Господи, благодарю Тебя».