Текст книги "Опасные земли"

В мае 1944-го выяснилось, что Рашер вместе с благоверной женушкой похищал здоровых немецких младенцев, выдавая за своих. Жене было сорок, кажется, восемь, а Зигмунд хвастался, что благодаря его исследованиям продуктивная жизнь всех арийских женщин продлится и после пятидесяти.

Такого обмана не простили. Жена повисла в петле, а старина Зигмунд попал в Дахау, но уже на совсем иных условиях, нежели прежде. И Аларих оказался главой уполовиненного отдела R.

А потом пришли янки.

И Аларих оказался по уши в дерьме.

* * *

Как было сказано, герр Швальм сбежал из лагеря 28 апреля. Очень вовремя. Потому как американские солдаты очень впечатлились увиденным в Дахау. Впечатления были такие сильные, что всех сотрудников лагеря положили из пулеметов. До кого не добрались янки, до тех добрались заключенные, чьи впечатления были куда сильнее американских.

Пятьсот, кажется, шестьдесят человек погибло. Бежать удалось десятерым. Роттенфюрер Аларих Швальм оказался одиннадцатым.

На этом удача кончилась. Ему бы бежать на Запад! Но настроения союзников не внушали Алариху добрых надежд, поэтому он запасся подложными документами, направившись в сторону Австрии. По дороге его захватила призовая партия русских – слишком далеко на Восток зашел бывший военврач.

На этом его следы совершенно теряются и он навсегда покидает нашу историю с понятным напутствием:

– Чтоб тебе сдохнуть самой мучительной смертью, какую и придумать нельзя!

Часть 2

Глава 1
Рыцарь

Путешествие началось с крючкотвора, продолжилось болезнью и подлым гусем. И это было только начало. Гусь был самой малой бедой.

А сперва мстилось, что маленькому отряду во главе с Филиппом де Лаленом, шамбелланом двора, предстоял просто неблизкий путь. Но, впрочем, далеким его тоже не назвать. Да и трудным – вряд ли. Гостеприимные земли герцогства славились добрыми дорогами, путевыми тавернами в изобилии и богатыми городами, что густо усеивали пространство между Брюгге и Шиме, куда повернул конские храпы маленький отряд.

Отряд и правда получился невелик, куда меньше ожидаемого – неприятности начались буквально в день отъезда.

Для начала капитан лейб-лучников трактовал герцогское распоряжение вольно и в удобном для себя свете. Едва проснувшись, прочитав грамотку, он недовольно потряс головой и задумался. Вволю надумавшись, бравый воин и опытный служака сказал Филиппу:

– Сир, здесь написано: два десятка из службы охраны.

– Именно так, два десятка, – ответствовал молодой рыцарь, не вполне понимая, куда клонит капитан.

А клонил он вот куда:

– Я одного не пойму – это двадцать человек или два дизаня[2]2
  Дизань – десяток, организационно-тактическая единица, куда могло входить число, отличное от десяти человек.


[Закрыть]?

– Мне нужно двадцать лучников, – уточнил на всякий случай Филипп.

– А мне, досточтимый сир, нужно нести ответственность перед герцогом, – капитан неумолимо просыпался, голова его работала все лучше, постоянно сверяясь с собственным представлением о бургундской бюрократии.

Он походил по комнатке, уставленной простой мебелью, и уселся за конторку, где еще раз перечитал написанное под Высочайшую и Светлейшую диктовку.

– Ведь это ж как выходит… каждым двум лучникам положен кутилье. Если я отправлю двадцать лучников, службу охраны покинет двадцать лучников и десять слуг – тридцать человек.

– И? – все еще не понимал де Лален.

– А в грамоте сказано про два десятка! А я отправлю тридцать! И все эти тридцать получают жалование из казны! А отвечать мне! Что я буду делать, если их светлость имели в виду два дизаня, а не двадцать человек? Или двадцать человек вместе со слугами? Вот тут… – капитан потряс запиской, – сказано «два десятка из службы охраны», а не «двадцать лучников службы охраны».

– А мне нужно именно двадцать лучников. Потому что дело у меня государственной важности! – настаивал Филипп, стремительно теряя терпение. – У меня приказ!

– А я, досточтимый сир, надо думать, занимаюсь исключительно глупостями, ну совершенно негосударственными! Например, охраной герцогского дворца! А приказ… благоволите получить разъяснение у Его Светлости и передать мне – тогда пожалуйста, я хоть всю охрану с вами отправлю и сам поеду!

– И что мне делать? Ведь их светлость изволит почивать! – развел руками де Лален, несколько растерявшись от напора вполне проснувшегося служаки. Сам-то рыцарь после вчерашнего вечера «У Петрония» вполне проснуться никак не мог.

Капитан вновь погрузился в пучину раздумий, чтобы, видимо, еще раз свериться с собственными представлениями о бургундской бюрократии. Вынырнув из пучин, кстати, нескоро вынырнув, он постановил следующее:

– Я не знаю, что делать вам, – это не мой участок, тут вам виднее, досточтимый сир. А я пошлю с вами дизань Анри Анока. Недавно был новый набор в лейб-лучники, поэтому Анок временно командует не десятью, а двенадцатью парнями, а значит, и шестью кутилье. То есть я передаю вам восемнадцать человек – почти двадцать, – капитан улыбнулся, радуясь такому простому разрешению проблемы. – Или так, или дожидайтесь, пока их светлость проснется и начнет прием посетителей.

Филипп взглянул в зарешеченное окно, где солнце уже щекотало горизонт. Дожидаться державного тезки было немыслимо. На старости лет великий герцог Запада стал просыпаться с трудом, а проснувшись, делался зол и раздражителен. Прием он начнет не раньше полудня, то есть выступать придется под вечер. И хорошо, если старик не разъярится, что его отвлекают от государственных дел и целебных отваров из-за каких-то там восьми лучников. Испытывать державное терпение после того, что отчудил наследник, право, не стоило.

«Да и ехать по темноте никакой радости», – подумал Филипп и согласился.

Согласившись, он покинул бюро капитана лейб-лучников, чтобы в коридоре от души пнуть стену сапогом, удивив бежавшего куда-то пажа.

– Старый, облезлый, лупоглазый козел! – прошипел рыцарь, а паж сбился с шага.

– Сир?

– Ничего… – начал было де Лален, но, разглядев на ливрее скрещенные стрелы, означавшие, что мальчик приписан к службе охраны, рявкнул: – Сто-ять! Возьми вот эту записку, беги в казармы, найди Анри Анока, чтобы тот сейчас был у южных ворот со всем своим дизанем на лошадях, готовый и радостный. Понял?

Паж явно хотел сказать, что «сейчас» может затянуться, но предпочел передумать, изучив кинжальный шамбелланов взгляд.

Таким образом, двадцать лучников превратились в дюжину. Когда в храме Дворца пели Te Deum, дюжина сократилась до одиннадцати. Филипп поздоровался с Анри Аноком – опытным и заслуженным ветераном, пересчитал бойцов, пересчитал еще раз…

– Нас одиннадцать, сир, – доложился дизанье, заметивший арифметические усилия временного шефа. – Жан Нель болен и вряд ли доживет до следующего дня.

– Сочувствую, – сказал Филипп и крепко выругался про себя, кляня хворого лучника (несправедливо) и капитана, который не мог не знать о таком казусе, а потому – заслуженно.

Наконец, кавалькада двинулась к Гентским воротам, где Филиппа уже должны были дожидаться друг Жерар, Уго, Джон Синклер и жандармы его знамени. Жандармов с Филиппом приехало четверо, каждый при оруженосце и слуге. Люди проверенные и, учитывая недавнюю кампанию, – бывалые.

Отряд в самом деле заждался.

Из-за въедливого капитана потеряли чертову уйму времени, совершенно заторив ворота и улицу перед ними. Вроде и людей не так много – а у каждого по заводному коню, да четверо пажей с вьючными лошадьми, да и Синклер явился сам-второй, словом, места перед Гентскими воротами вдруг совершенно не осталось.

Когда Филипп с лучниками изволил прибыть, Уго увлеченно собачился со стражниками.

Те настоятельно рекомендовали ему выметаться прочь из города, потому что даже самые неторопливые попы в церквях всего Брюгге успели возгласить версикул Benedicamus Domino, а то и Ite, missa est, а значит, пора отворять воротные створы, пуская в город добрых путников и выпуская не менее добрых. К прибытию шефа Уго, вовсе растратив вежливость, советовал начальнику стражи:

– Заткнись и занимайся своим делом или просто заткнись!

Но, так как появился Филипп с подорожной грамотой, перепалку пришлось свернуть, худо-бедно построиться в колонну по два и покинуть сень двух могучих башен, которые взирали на мир глазницами узких бойниц. На мосту рыцаря и его отряд поджидала третья неприятность в лице дикого гуся, который притаился во рву у самого выезда.

Летнее солнце приветствовало всадников в левый фланг, когда кони под грохот подков шеренга за шеренгой покидали мост. И покинули его почти все, когда гадкая птица решила перепугаться. Серая молния вылетела из-под арки с диким га-га-га и хлопаньем крыльев. Вот тогда решили перепугаться и лошади. Гусь был таков, а кавалькада рассыпалась, потонула в недовольном ржании, ругани, лязге растревоженного во вьюках снаряжения.

Когда пугливых четвероногих удалось привести в чувство и настроить на дальнейшую службу, выяснилось, что опытный и бывалый жандарм выпал из седла и сломал ногу, а конь, почуявший, что его, наверное, собираются убивать, или бог знает какие еще беды, стал защищаться от всего мира. Он прыгал, козлил и брыкался изо всей конской мочи, в ходе чего зашиб копытом одного пажа.

Теперь копытный дуралей стоял у рва с виноватым видом, а рядом лежал опытный и бывалый жандарм, а также паж. Жандарм ругался на чем свет стоит, паж стонал, держась за грудь.

– Вашу ж мать… – Филиппа хватило только на этот недлинный и не совсем содержательный комментарий.

Жерар высказался в том духе, что если уж не везет, то сразу по всему фронту. Уго по своему обыкновению сказал, что цена всему этому не больше дерьма, а Синклер нешуточно загрустил, а если не загрустил, то весьма напрасно – ведь это его пажа зашибли по гусиной вине.

Пострадавших пришлось отправлять назад – во дворец, да еще в сопровождении – сами они были не в состоянии.

Не в состоянии сделался и Филипп, быстро посчитавший, что по таким делам и с таким везением его отряд до превотства Шиме может совсем не добраться. Он построил своих спутников вдоль дороги, отчаянно благоухавшей утренней свежестью, которая соревновалась с вонью тины из недалекого городского рва.

– Значит, так, дорогие мои сиры! – начал он, обозрев поредевшее войско, для чего не пришлось даже привставать на стременах. – Сейчас мы поедем и поедем, не смотря на!

Ну, вы поняли! Вот эта вся дрянь… а-а-а, черт! Чтобы к полудню сделали два лье! И чтобы никто ко мне до полудня не подъезжал! А теперь марш, марш, марш!

И он пустил коня короткой рысью, не обращая внимания на рык де Ламье:

– Слушай! Напра-аво! Дистанция корпус лошади! Рысью!

Отряд пустился за командиром, окутанный нормальным походным шумом: копыта топтали дорогу, лошади фыркали, а какой-то жандарм подбадривал пажа с заводным конем:

– Упустишь – вставлю голову в жопу!

И неведомо было никому, что славный город Брюгге покинули сегодня не одни они.

* * *

В полумиле от ворот дорога ветвилась. У часовни под старым платаном, который помнил, кажется, еще святого Людовика, тракт уходил на юго-восток – к Генту, но путникам нужно было севернее, куда они и повернули. Копыта пожирали мили, а мили складывались в лье. Плавное течение дороги, разделенной все тем же древним пунктиром шаг – рысь – галоп и вновь шаг, убаюкало душу рыцаря. К полудню он вполне примирился со всеми утренними неприятностями, и только солнце не желало умерить свой жар, буквально плавя окружающее.

В самом деле, что с того? Доспехи приторочены к седлам, нет нужды исходить потом, как давеча под Монлери, в мыслях о вражеском копье или топоре. Пусть пыльно, пусть жара, но, положительно, есть в дорожном бездумии свои плюсы – ты идешь от деревни к городку, и опять – к деревне, и никто не хочет тебя убить или просто вставить досадную шпильку, как капитан лучников или, того хуже, гусь под мостом.

Шпилька, конечно, налицо.

Едва выступив, Филипп недосчитался: девятерых лучников, шести пажей и одного жандарма. Ерунда, конечно – не на войну едут, но с этим надо было что-то делать. Рыцарь подверг инспекции душевное равновесие и нашел его удовлетворительным, чтобы заниматься делами.

Он обернулся, нашел в пыльном мареве фигуры Уго и Жерара, слегка укоротил рысь и замахал рукой – догоняйте, мол. Уго был потребен понятно зачем, а Жерар – для контраста, на его фоне германское занудство переносилось легче.

– Уго, даже не думай брюзжать! – предварил он разговор, когда оба товарища поравнялись с ним, заняв места по правую и левую руку, благо ширина дороги позволяла.

– На себя посмотри, – отрезал немец.

Реплику Ламье подхватил негодник Жерар:

– Ага, ага, ты ноешь с самого восхода!

– Есть с чего. Кто-нибудь доложит мне наличие?

Уго ответил:

– Мы двое, да два наших оруженосца, да двое кутилье, да два пажа. Три жандарма сам-третей. Одиннадцать лучников при пяти слугах. Шотландец с оруженосцем, итого…

– Эй, а меня посчитать? – вскинулся Жерар.

– Если считать тебя, хотя толку все одно никакого, тридцать пять человек, учитывая полезную половину Жерара – его кутилье.

– Не так плохо, – молвил де Сульмон, решив не обижаться. – Я слышал, Генриху Английскому этого хватило, чтобы захватить Уэльс!

– У Генриха Английского не было тебя, – продолжил язвить Уго. – С тобой он бы не только не захватил, он бы, скорее всего, и Уэльса найти не смог!

– Я думаю…

– Не стоит, от этого может отупеть весь отряд и половина ближайшего города.

– Замолкли оба! Мне надо подумать! – и Филипп принялся думать. – С одной стороны, нам Сен-Клер этот проклятый не штурмовать. У нас вроде как разведка. С другой стороны, вдруг что? Что мы будем делать, если дело пойдет к драке?

Уго прекратил подкалывать Жерара, утер пот с лысины и заговорил серьезно:

– Это смотря какая драка. Если в городе настоящий бунт, как бывало в Льеже, от нас один прок – быстро сбежать с вестью в клюве: так, мол, и так, в городе бунт. Если мелкие беспорядки, то нагнать страху мы сумеем. Не знаю, что из себя представляет этот ваш Синклер, но выглядит вполне серьезно. Шотландцы чаще всего хорошие рубаки. Да и ребята Анри – это вам не арьербан, что понабрал давеча наш обожаемый наследник. Эти и луками прикроют, и глотки будут резать, только скажи кому. Для настоящего дела мы не годимся – силы у нас слабые, а вот приструнить распоясавшихся сумеем. Такой мой вывод.

– Если, если… – недовольно пробурчал Филипп, которого очень угнетала неизвестность, куда лежал их путь, – а если не бунт и не беспорядки? Что тогда?

– Вот именно, что тогда? – переспросил де Ламье. – Какие еще вероятности? Чума и весь город вымер? Тогда как вышло, что в округе ни одного заболевшего?

– Да, но испанец этот, как его… – Филипп покрутил повод. – доктор Хименес пропал! И люди прево пропали – пятьдесят, между прочим, бойцов!

– Свистит, – уверенно сказал Жерар. – Свистит ваш прево. Какие полсотни, дай Бог, он отрядил десяток, и то сомневаюсь. Будто я не знаю, как такие дела делаются в Бургундии.

– А вот это серьезный вопрос. Не шельмоватый прево, а то, что люди пропали. Пусть десяток – это ж не иголка, – возразил Филипп. – Опасаюсь худшего. Не снюхались ли горожане с французами. Вот это будет фокус! И мы так удачно едем прямо в западню. Правда, Синклер клянется, что ничего подобного…

– Пф, ты сам говорил, что шотландец даже не слишком уверенно представляет себе, куда мы едем, что он вообще может знать? Или ты думаешь, что Валуа просвещает поголовно всех своих людей о собственных гнусных тайных делишках, на которые он такой мастак? – де Сульмон покачал головой с явным сомнением. – Так не бывает. Тогда все тайные гнусные делишки сразу превратились бы в делишки явные.

– Думаешь, врет или просто ничего не знает?

– Знает не знает, а он – поверенный короля. Значит, одновременно – гарант и заложник. У него роль такая, что не позавидуешь, а гляди-ка, поехал с нами без единого возражения, – сказал Уго, оглянулся назад – в сторону пропыленного отрядного тыла. – А теперь тихо – к нам гость.

В самом деле, на фоне мерного шага семи десятков коней нарастал быстрый перестук и вскоре к ним на рыси подскакал поверенный короля, гарант и заложник сэр Джон Синклер, он же сир Жан, или как его правильно называть? По случаю похода он сменил скромный синий упелянд на еще более скромный коричневый дублет, а серые суконные шосы[3]3
  Шосы – вообще, чулки. В данном случае имеются в виду сшивные чулки наподобие чрезвычайно узких облегающих штанов.


[Закрыть] почти полностью скрывались в глубоких кавалерийских сапогах. Голова скрывалась под шляпой, а лицо – под слоем пыли.

– Дьявольские погоды стоят! Печет, как в аду! – крикнул он, подъезжая. – Не успел вас поприветствовать при отъезде, спешу исправить упущение.

Он снял шляпу и поклонился, скрипнув походным седлом с низкими луками. Конь недовольно покосился на хозяина, а после сделал попытку цапнуть его за колено.

– Но-о-о! Не шали! – шотландец дернул повод и прошелся полями шляпы по конским ушам. Товарищи с пониманием отнеслись к такому нарушению галантности и раскланялись, вроде того, что и наше вам, желаем всячески здравствовать. Синклер же спросил:

– Жажду двух вещей: привала в тени… – он нахмурился, – точнее, трех! Привала, холодного пива и узнать маршрут, а то невозможно, знаете ли.

Филипп знал. Ехать непонятно куда в непонятном направлении по непонятной местности – удовольствие то еще. Поэтому любопытство гостя он утолил вполне:

– Привал будет вот-вот. Есть впереди село, в нем таверна, в таверне – пиво. А что до маршрута, извольте… Сегодня до ночи нам кровь из носу надо перебраться через Лис, а значит, доехать до Куртрэ. Других удобных переправ поблизости нет, так что – придется. Это далековато, десять лье от Брюгге, но – осилим, два лье уже позади. Завтра переход до Турне – лье восемь, там мы перевалим через Шельду. Оттуда – в Монс, главный город нашего Эно, там отдохнем как следует, потому что до Шиме тринадцать лье. Не успеем за день – придется ночевать в поле или в городишке Сенеф – не знаю, что и хуже. Вот примерно так, – де Лален развел руками.

– Но что дальше?

– Дальше? – не понял Филипп.

– Нам ведь не совсем в Шиме, если я верно рассудил.

– А от Шиме до Сен-Клера полдня езды, – встрял Жерар. – Сперва вызнаем обстановку, а потом отправимся к месту.

– Кстати, насчет «ночевать в поле» и вообще – поля, – Уго заговорил веско, еще более неторопливо, чем всегда. – Я настаиваю, слышите, настаиваю, чтобы после Монса, а еще лучше – после Турне мы ехали по-боевому. Головной дозор в полных доспехах посменно, все остальные – в готовности, шлемы при седлах, копья в руках и так далее.

Королевский поверенный был разочарован, о чем и доложил.

– Вы все-таки не доверяете моему слову? Опасаетесь королевских войск?

– Кой там черт! – грубо, по-солдатски ответил немец. – Я не боюсь королевских войск, королевские войска – это приличные люди. Но вот прямо сейчас оба Валуа мирятся. А как только они помирятся, неприличные люди, а проще – все гнусное отребье, что прибивается к любой армии, расползется по окрестностям, и быть может, уже расползлось. Граница близко, значит, большой риск. Было бы дьявольски нелепо подставить зад мародерам, как последняя портовая блядь, из-за собственной дурости.

Шотландец согласился с тем, что это было толково подмечено и что он вовсе не горит желанием подставлять зад. Жерар застонал – ему не улыбалось тащиться по беспросветному пеклу в латах с копьем у стремени. С другой стороны, уподобляться портовой проститутке не хотелось и ему, так что пришлось умерить несвоевременные миролюбивые настроения.

Дальше за разговором прошло время, а за временем и пара миль.

По обочинам дороги заколосились поля, возвестив о близости жилья, таверны и пива. Пиво – это очень хорошо, с чем согласились все в отряде, и даже кони оживились, зачуяв скорый отдых, питье, кормежку и возможность нормально пообщаться в тени у коновязи без назойливого присутствия постылых людей.

В село въехали без приключений наподобие утреннего гуся. Только лишь конь, отличавшийся склочным нравом, вновь попытался цапнуть сэра Джона за ногу и на этот раз преуспел.

* * *

Будь мы с вами как тот приснопамятный гусь, не в смысле подлости, конечно, а в смысле умения летать, то могли бы подняться выше, а потом – еще выше, обозрев дорогу, которую проделал отряд рыцаря Филиппа де Лалена за половину дня. Нам бы пришлось полететь назад – к Брюгге и… не найти ровным счетом ничего, что заслуживает внимания, применительно к этой истории.

Для того чтобы обогатить себя чем-то интересным и важным, нам бы не помешала способность переноситься назад не только в пространстве, но и времени, чего гусь, согласитесь, не умеет. Зато мы, пользуясь возможностью перелистнуть несколько страниц, вполне в состоянии оказаться в том замечательном городе, где предыдущей ночью залегли на дно наши друзья. Кстати, заглянуть в Брюгге нам не помешает именно в ту самую ночь, но немного позже, когда и Филипп, и Жерар, и Уго сопели во все ноздри, распространяя вкусные винные запахи.

Насчет вкусных – это на любителя. Но нам не в таверну, не в герцогский дворец, нас ждет улица, узкая и отменно кривая, где пахло по летней жаре тоже не фиалками.

И было очень темно.

Сквозь темноту шел человек.

Одет он был вполне обычно, – в плащ с капюшоном, а вовсе не зловеще как можно было подумать, исходя из мрачного контекста. Простые туфли неслышно ступали по брусчатке, простая туника, похожая на крестьянский наряд, мягко шуршала грубым шерстяным полотном. Голову скрывала остроносая шляпа, а лицо, помимо полей, – темнота. Плаща не было вовсе, зато на поясе имелся кинжал, а скорее – короткий меч. Незнакомец не пренебрегал осторожностью, ведь ночной город – это ночной город, пусть даже не буйный Льеж, а вполне пристойный Брюгге.

Прохожий двигался от рыночной площади, из-под теней башни Беффруа, к Зеленому каналу, пройдя вдоль которого остановился у церкви Богородицы, встал по левую руку от входа, там, где стройная привратная башня примыкала к стене с тремя стрельчатыми окнами, и замер, совершенно слившись с ночным сумраком. И непонятно было, прячется он или просто стоит в ожидании. Впрочем, так или иначе, а одиночество его долго не продлилось.

Из-за церкви так же неслышно вышел другой человек, безошибочно найдя первого. Так ловко у него получилось подойти, а может, подкрасться, что ни один наблюдатель, включая самых внимательных, не смог бы сказать, как выглядит гость из темноты. Впрочем, не было на пустынных улицах ни одного наблюдателя, так что придется пребывать в неведении касательно его внешности. До поры.

Пришелец сказал, не доходя трех шагов до человека у башни:

– Холодает, не было бы грозы.

– Гроза бы не повредила, клянусь святым Бонифацием, – ответил первый, после чего ночной гость сделал еще шаг.

– Только не будет грозы.

– Иногда грозу мы делаем своими руками, – непонятная фраза, оказывается, полностью удовлетворила гостя, и он приблизился вплотную.

– К делу?

– К делу, – произнес человек у башни.

– Зачем ты вызвал меня, монах? – спросил гость из темноты.

– Я не монах. Правда, к делу это не относится, – сказал человек у башни.

– А что относится к делу?

– То, что утром рыцарь отправится в дорогу.

– Я знаю.

– Он должен пройти ее до конца и найти то, что ищет. Но ищет он не один.

– И это я знаю, – сказал гость из темноты.

– Зато ты не знаешь, что ему предстоит найти, – человек у башни усмехнулся, видеть этого было нельзя, но тихий смех уверенно отразился от стен.

– Знаю. Оружие, – гость тоже тихо рассмеялся. – Я знаю куда больше, чем ты, монах, можешь себе представить. Ведь я тоже ищу его, и я знаю, что испанец уже в городе – те, кто хорошо видят, проследили его.

– И что донесли тебе те, кто хорошо видит, после того, как испанец добрался до места? – спросил человек у башни.

– Ничего.

– Значит, ты знаешь не все.

– Всего не знает никто. Но кое-что я знаю уже, а кое-что узнаю потом.

– Вот именно за этим я тебя и позвал, – сказал человек у башни. – Мне нужен кто-то вроде тебя. Тот, кто умеет узнавать, видеть и слышать.

– Вроде меня? – гость из темноты хмыкнул. – Хм-м-м, вроде меня никого не бывает. Со мной одним не знают, что делать, куда ж еще кого-то!

– Это хорошо, значит, ты мне подходишь.

– Приятно слышать, но есть несколько но, – гость из темноты стал щелкать пальцами, отсчитывая пункты: – Во-первых, мои услуги стоят дорого. Во-вторых, что я должен, по-твоему, сделать? В-третьих, если я найду оружие, я постараюсь оставить его себе, сколько бы ты ни заплатил. Потому что оно даст много больше, чем ты, монах. Видишь, я с тобой откровенен, так что давай обойдемся без приятной старомодной лжи и недомолвок.

– Идет, – ответил человек у башни. – Деньги не имеют значения – это раз. Ты должен гарантировать то, что рыцарь доберется до цели, – это два. И три: для гарантии я пойду вместе с тобой.

– Со мной? – переспросил гость из темноты. – Даже зная, что я буду не один?

– Это тоже не имеет значения. Потому что, когда мы найдем то, что ищем, тебе не захочется забирать это себе.

– Да-а-а? – протянул гость. – Ты так уверен? Ведь если я заберу себе это оружие…

Человек у башни рассмеялся. Не усмехнулся, не хмыкнул, а именно рассмеялся, пусть и тихо.

– Ха-ха-ха! Оружие?! Оружие?! Как же вы все мелко мыслите! Это не оружие!

– Испанец, когда обращался ко мне, говорил именно об оружии, – сказал гость из темноты.

– Он больше не испанец, – ответил человек у башни.

– Говоришь загадками? Что же ты ищешь?

– Если честно, до конца этого не знаю даже я.

– И что будет, когда мы найдем это?

– Скорее всего, я умру.

– И все равно идешь искать?

– В этом весь смысл.

– Опять загадки… – сказал гость из темноты. – Тогда зачем тебе рыцарь?

– Он – ключ. Его не должно было быть на этом пути, но он на нем оказался. Такова судьба.

– Тогда зачем тебе я?

– Ты – проводник.

– Скажи, а что мешает мне зарезать тебя и выкинуть в канал вместе со всеми дурацкими загадками? – сказал гость. – Ведь пойти за рыцарем я могу и без тебя. Кстати, твой дурацкий меч поможет тебе не больше твоих дурацких загадок.

– Мешает то, что я один знаю, как вставить ключ в дверь и как ее открыть. После того как исчез испанец, этого не знает никто, и именно поэтому ты не зарезал испанца, а пустил по его следу ищеек.

– О, так у нас намечаются… – гость из темноты помолчал, подбирая слова, – взаимовыгодное партнерство и игра?

– Игрой я бы это не назвал.

– Значит, пойдем вместе? – спросил гость. – Как оказалось, некоторые вещи приходится делать самому.

– Точно так, – ответил человек у башни.

– Но мои услуги все равно стоят дорого!

– Деньги не имеют значения, – повторил человек у башни. – Цена игры – жизнь. Только жизнь имеет значение.

– Моя?

– Даже твоя. Если ты в деле, нам пора идти. Ночь коротка, надо выспаться, – сказал человек у башни, после чего оба пожали руки и растворились в тенях городских улиц.

* * *

Отряд пересек реку Лис по мосту в Куртрэ, когда солнце уже опустилось за грань запада.

Стража успела закрыть ворота и развести мост через ров. Филиппу пришлось приказать трубить в горн, а потом долго и муторно уговаривать похмельного сержанта. Уговаривать, угрожать, потрясая над головою подорожной грамотой с печатью герцога. Сержант никак не мог взять в толк, почему нельзя обождать до утра и кто вообще все эти люди. Но потом вник, вострепетал, что и требовалось.

Ночевали с относительным комфортом на том берегу Лиса под защитой городских стен, разместившись в таверне с романтическим названием «Полчеловека». Как объяснил хозяин, «то еще имечко» получилось само собой и довольно давно.

– Да уж, господа, имечко у заведения то еще! Таверна старая, вывеска у нас тоже старая. Раньше там… – он указал в сторону двери, – висел деревянный трафарет мужика в полный рост. Потом нижняя половина отломилась и все стали звать нас вот так. Да и прижилось как-то, не жалуемся.

– А места у вас есть? – спросил о важном прагматичный ветеран Анри Анок.

– А местов у нас нет, – сообщил хозяин.

Но места нашлись. В тесноте, как говорится, но не в обиде.

Утром, изрядно откушав, отряд покинул пределы Куртрэ и вновь оказался на дороге. Дорога петляла и вела через поля и рощи под бездонным голубым небом без единого облака. Переход ожидался короткий, а оттого – легкий, если бы не жара, выматывавшая хуже самого путешествия в седле.

Земля жаждала влаги. Люди и кони были согласны хотя бы на ветерок и небольшой кусочек тени.

Частые путники уступали кавалькаде дорогу, всматриваясь в лица и фигуры всадников, а также во вьюки, которые будто и не хотели скрывать своего воинственного наполнения. Да и как скроешь двенадцатифутовое копье, которыми снарядились все кавалеристы по настоянию предусмотрительного Уго де Ламье.

Кстати, именно он, несмотря на неюношеские года и вроде бы притупившееся зрение, первым заметил клубы пыли за перелеском.

– Стой! Стой! – закричал он, поднимая руку в перчатке.

Кавалькада сбилась с шага и остановилась.

– В чем дело? – спросил дизанье лучников, направляя серого в яблоках коня к замершему немцу.

– Смотри сам.

Дорога делала плавный изгиб и скрывалась за рощицей. Над верхушками деревьев поднималась желтая взвесь.

– Вот это глаз у тебя! – восхитился Анок.

– Глаз уже не тот, – пожаловался Уго и скомандовал, ткнув пальцем в двух кутилье, подъехавших первыми: – Ты и ты, быстро выдвинулись вперед и посмотрели, что там такое. Всем остальным – надеть доспехи! Анри, луки из чехлов, натягивайте тетивы!

Слуги унеслись к роще, а Жерар собрался было разныться насчет жары и явно излишних телодвижений. Зато опытные лучники разом попрыгали с лошадей и принялись вооружаться. На дороге воцарилась согласная суета. Вскоре пажи стояли в тылу с конями лучников, те выстроились в цепь с луками у ног, а в центре сбивался сверкающий сталью рыцарский клин, ощетинившийся копьями. Началось томительное ожидание.

Слуги, уехавшие на разведку, не возвращались, что могло значить нечто плохое, а могло не значить ничего. Пыльный столб медленно огибал перелесок и приближался. Кто бы ни шел по дороге, ему (или, скорее, им) некуда было спешить. Но все имеет конец, пришел конец и ожиданию.

Пыль поднялась выше, а из-за преграды деревьев выступила вереница телег в окружении десятка, что ли, всадников. От них отделилась маленькая группка, чтобы пустить коней рысью в направлении отряда. Вскоре стало можно различить детали – двое всадников оказались их собственной разведкой, а третий – незнакомый человек в богатом купеческом одеянии.

Он вырвался вперед, подъехал к жандармам и осадил коня.

– Желаю здравствовать, господа! Я Жакен Уй, торговец из Намюра, следую в Брюгге! А кто вы, господа, и отчего вооружены?

– Вот же, как знал! – послышался раздосадованный голос Жерара, который открыл забрало и сплюнул на дорогу. – Залезь в сбрую, вылезь из сбруи, а зачем? Ну кого бояться, скажите на милость?! Повозок? Шерстяных кулей? Может, винных бочек? Тьфу!