Текст книги "Политическая наука. 2016. Спецвыпуск"

Обозначились опасные сдвиги в характере участия США и НАТО в разрешении конфликтов немеждународного характера. Распаду Югославии способствовали не только внутренние конфликты, но и позиция НАТО [Мертес, 2001, с. 144–145]. В 1999 г. в бомбардировках государства, ослабевшего от эмбарго на поставку вооружений, участвовали почти все члены НАТО. Был создан Международный трибунал по бывшей Югославии. Возник дискриминационный вариант форматирования миропорядка.

Война в Ираке в 2003 г. также подтвердила стремление США закрепить такой имперский формат миропорядка. Частота дискреционных акций США свидетельствовала о стремлении изменить форматы регулирования насилия, основываясь на своем собственном усмотрении, чтобы закрепить свою гегемонию. Фр. Фукуяма писал, что «после окончания холодной войны США в среднем примерно раз в два года предпринимали очередную попытку построить какое-то государство» [Фукуяма, 2004, с. 85]. Форматы мировой политики, а вслед за ней и международного права, теряли нормативный характер, обретенный в 1945–1991 гг.

НАТО представлялась в качестве глобальной организации: «Партнерство НАТО направлено не только на страны Евроатлантического региона, Средиземноморья и Персидского залива, но и на страны в глобальном срезе, включая, в том числе, Австралию, Японию, Республику Корею, Новую Зеландию, Ирак, Афганистан и Монголию» [What is NATO, 2012, p. 7]. НАТО позиционировала себя как глобальный регулятор международных отношений, не уступающий ООН.

В 2000-е годы утверждалось мнение американских экспертов, что устанавливается право США и НАТО на гибкое реагирование по вопросам гуманитарной интервенции и принуждения к миру, а все страны, включая Россию, Китай и Индию, должны признать обязательность соблюдения таких норм поведения [Haas, 2005, p. 26–27]. США стремились стать державой, формирующей «однополярный» миропорядок. Как отмечали А.Д. Богатуров и Т.А. Шаклеина, мировое сообщество было поставлено перед выбором: признать или не признать США и НАТО глобальным регулятором международных отношений, который диктует нормы военно-силовой демократизации государств, регионов и субрегионов [Богатуров, 2004; Шаклеина, 2012, с. 41, 55].

Единственная сверхдержава во внешней политике присвоила привилегию использовать потенциал насилия, исходя из дискреционных решений без селективного согласования. «Мы единственное государство на планете, способное экспортировать безопасность на постоянной основе, и у нас имеется достойный послужной список в этом деле», – отмечал Т. Барнет [Барнет, 2004]. К союзникам применялась стратегия «мягкой гегемонии», к соперникам – «жесткой гегемонии». По ряду параметров при построении постбиполярного миропорядка США и НАТО воспроизвели дефекты Версальского миропорядка, тормозя возвращение России в число действующих великих держав.

Дефицит нормативности формата мировой политики

В ситуации кризиса миропорядка особую роль в регулировании насилия играет нормативная мировая политика, т.е. политика, учитывающая требования международного права, периодически применяющая селективные согласования и сдерживающая дискреционные действия отдельных акторов, чтобы поддержать баланс сил, способствующий мирному сосуществованию. Для нее характерно:

– согласование внешних политик многих государств;

– обеспечение наряду с решениями ad hoc долгосрочных обязательств;

– формирование прецедентов и обычаев, признаваемых в дальнейшем нормами международного права;

– определенная предсказуемость действий ведущих государств;

– осознание общей ответственности как кооперативной ценности;

– ведение информационных войн в рамках определенных правил.

Разумеется, кризис миропорядка сужает возможности нормативной мировой политики. В 1990-х годах обнаружился серьезный дефицит такой политики. Сказались незавершенность ряда соглашений США и СССР, маргинальное состояние России и значительное превосходство США и НАТО. Ряд государств, в том числе небольших, не связывали себя обязательствами, что давало им возможность «кочевать» между разными центрами силы (например, в ситуации с Восточным партнерством) [Мегатренды, 2013, с. 74].

Нормативность мировой политики осложнялась также с ростом числа субъектов мировой политики (распад государств, «растворение» разделительной линии внешней и внутренней политики, активизация негосударственных субъектов). Это не сопровождалось выстраиванием балансов сил и потенциалов, а также их закреплением в международном праве. Изменилась международная субъектность НАТО, состав которой расширился почти в два раза. Шла подготовка к включению Грузии и Украины в НАТО. За короткое время режим в Грузии при помощи США увеличил расходы на вооружение в 30 раз, что подтолкнуло его к развязыванию вооруженного конфликта в Южной Осетии (2008).

Дефицит нормативности мировой политики оборачивался разрушением суверенитетов государств. Неверная оценка равновесия легитимности и власти вела к новым вакуумам нормативности. В 2011 г. внутренние протесты в Ливии были поддержаны Францией, Великобританией и США. К тому времени в мировой политике уже был легитимирован статус М. Каддафи, шедшего на ряд уступок (включая отказ от ливийской ядерной программы). Тем не менее СБ ООН передал вопрос о М. Каддафи в 2011 г. на усмотрение прокурора Международного суда ООН [UN SC Resolution, 1970], где провели быстрое расследование. Цель – поддержка дискреционных политических решений НАТО с помощью процедуры международного правосудия, чтобы склонить мировую общественность к легитимации действий НАТО. СБ ООН 18 марта 2011 г. принял резолюцию о введении бесполетной зоны над Ливией. 19 марта 2011 г. на Парижском саммите НАТО объявлено о войсковой операции альянса против войск М. Каддафи [Шаклеина, 2011, с. 30]. После разгрома НАТО Ливия погрузилась в хаос.

Очевидно, что в условиях дисбаланса сил и потенциалов ведущим регулятором насилия стал формат дискреционной мировой политики сверхдержавы, перестраивающей на этой основе форматы миропорядка и международного права. США и ряд государств НАТО поддержали принятую 17 февраля 2008 г. декларацию о независимости Косова. Международный суд 22 июля 2010 г. вынес консультативное решение о том, что эта декларация не нарушает международное право [Advisory Opinion, 2010]. В политическом дискурсе такие действия обозначили термином «незаконно-легитимные акты»2323
  У. Бек назвал войну в Ираке 2003 г. «гибридной, незаконно-легитимной войной» [Бек, 2008, с. 184].


[Закрыть], что на самом деле подрывало формат международного права и нормативность мировой политики [Томсинов, 2016, с. 22–26]. К данному решению Международного суда апеллировали сторонники независимости Южной Осетии, Абхазии, проведения референдума о независимости Крыма в 2014 г. (с последующим воссоединением его с Россией), Донбасса. Усиливался дефицит правовой нормативности и доверия в мировой политике, что порождало фрагментирование и гибридизацию права, рост сепаратизма [Пушкина, Федорова, 2011].

Мир столкнулся с дефицитом нормативной мировой политики, ориентированной на долгосрочные цели [Мартьянов, 2010, с. 293]. Ярко это выразилось в подходах к урегулированию конфликта в Сирии и в целом на Ближнем Востоке, где параллельно действовали антитеррористические коалиции – одна во главе с США (номинально более 60 государств), другая во главе с Россией (Россия, Иран, Сирия, Ирак; с 2016 г. активно сотрудничает Турция). Кроме того, арабские государства пытались создать третью коалицию.

Международные отношения – сфера, где нередко правовое регулирование само по себе не решает проблем и остро необходимы регуляторы неправа (баланс сил, оптимумы влияния, усмотрения высших должностных лиц, непубличные личные договоренности, меры доверия), которые свойственны форматам миропорядка и мировой политики. Правовая основа, особенно в области международной безопасности, приобрела «размытый» характер. Международное право дополнялось «новым обычным правом насильственных контрмер», мнением СМИ и юристов, политической силой в ответ на гуманитарное бедствие [Боуринг, 2011]. Этим объясняются интерпретации резолюций СБ ООН о гуманитарных интервенциях [Тезисы, 2012], приводящие к дискреции в интересах доминирующей державы. Насилие, применяемое к определенным государственным режимам, включало в себя «незаконные, но легитимные» регуляторы.

В ущерб легальным форматам добавляется также давление «теневых» регуляторов, активно проникающих в международные отношения (биржи, инсайдерские группы, нелегальная перевозка иммигрантов, наркокартели, торговля людьми и т.п.). Растет число негосударственных военных компаний, действующих в районах вооруженных конфликтов [Михайленко, 2012, с. 35]. Выдвигаются такие экстремистские акторы, как Талибан, «Аль-Каида», ИГИЛ (запрещенная в РФ), Ахрар-аш-Шам, Джебхат ан-Нусра, устанавливающие c помощью террора и пропаганды свои принципы, нормы и др.

Все это способствовало снижению нормативности форматов регулирования насилия в международных отношениях, усиливало нарушение равновесия между легитимностью и установлением баланса сил в миропорядке.

Оценка тенденций к восстановлению нормативности международных отношений

Парадоксально, но вильсонианские подходы служили усилению гегемонистских устремлений США. Тем не менее в 2000-е годы сохранялись тенденции движения к полицентричному миропорядку [Лавров, 2016]. Возвращение к форматам нормативной мировой политики, а с этим и стабильного миропорядка, международного права становится «осевым» направлением в обеспечении безопасности мирового сообщества. На этом пути были определенные успехи в нейтрализации действий, дестабилизирующих форматы регулирования насилия. Предотвращена военная агрессия США в Сирии; при сотрудничестве США и России выведено из этой страны и уничтожено химическое оружие. Достигнуто соглашение Ирана и стран «шестерки» по иранской ядерной программе. Удалось сохранить прежнюю несущую конструкцию миропорядка и международного права (права постоянных членов СБ ООН).

Обозначился враг миропорядка, общий для всех государств, – международный терроризм в лице реальных экстремистских организаций. США и Россия совместно инициировали разработку Резолюции 2253 о борьбе с финансированием террористических организаций ИГИЛ (запрещенной в РФ) и «Аль-Каиды» и добились ее единогласного принятия СБ ООН 17 декабря 2015 г. Россия помогла в разминировании освобожденных в Сирии городов, поставке гуманитарных грузов. Центр по примирению сторон при Министерстве обороны России помог присоединиться к соглашению о перемирии в Сирии более 1 тыс. поселений. Турция с 2016 г. активно сотрудничает с Россией в борьбе с ИГИЛ (запрещенной в РФ). Под эгидой США и России проводились переговоры оппозиции и правительства Сирии в Женеве. По этому вопросу намечена встреча в Астане, организованная Россией, Турцией, Ираном. В ней участвовал посол США в Казахстане.

На Ближнем Востоке снижение роли США восполняется усилением позиций России, Турции, Ирана, Китая. Борьба России с терроризмом поддержана по ряду вопросов Ираном, Турцией, Китаем, Индией, Египтом, Пакистаном, Афганистаном. Подобный расклад сил характерен и в отношении оценки конфликта в Ливии. Ход войн в Ираке и Сирии подтвердил прогнозы экспертов о становлении нескольких центров силы.

Б. Обама стремился поддержать доминирование США путем создания трансатлантического (ТТИП) и транстихоокеанского (ТТП) партнерств, в которых правила устанавливают США (Россия и КНР как участники не рассматриваются). Но эти проекты вызвали протесты в ЕС и критику нового президента США Д. Трампа. Судьба партнерств в том виде, как их выстраивал Б. Обама, остается под вопросом.

Эксперты пишут, что произошел перелом в международных отношениях, 2010-е годы ознаменовали окончание времени после холодной войны. Международные отношения демонстрируют разрыв с миром ранней постбиполярности [Торкунов, 2013, с. 11]. 2017 год представляется началом новой эпохи [Лукьянов, 2017]. З. Бжезинский пишет о необходимости «тройственного союза или ассоциации» США, Китая, России как «идеального ответа» на угрозы на Ближнем Востоке [Бжезинский, 2017]. С. Караганов говорит о «мягком двухполярном миропорядке», в котором США (с союзниками) работают вместе с Евразийским центром силы («Большой Евразией»), где доминирует КНР, но ее силы уравновешивались бы влиянием Москвы, Дели, Токио, Сеула, Тегерана, Джакарты, Манилы. При таком раскладе не совсем ясно будущее место ЕС в архитектуре миропорядка. Необходима активизация совместных усилий по сближению ЕС и России, иначе они превратятся в младших партнеров США и КНР, утрачивая свое геополитические влияние [Суслов, 2016].

Рассматривается возможность возвращения к «концерту держав» на основе «треугольника» – США, Китай и Россия [Караганов, 2017]. «Концерт держав» – идея о совокупности кооперирующихся центров силы, позволяющей в XXI в. сформировать более устойчивые нормативные форматы регулирования насилия. Эта идея находит теоретическое подтверждение в международном исследовании, выявляющем возможности создания «концерта великих держав», разработки его норм и принципов, а также опасности, способные его разрушить. Рассмотрены критерии включения в «концерт» [«Концерт великих держав», 2014, с. 35].

Создание модели такого «концерта» обещает открыть возможности «перераспределения статуса» в рамках коллективного лидерства, что коррелирует с концептом Г. Киссинджера. Такая задача проще решается при ведении региональных интеграционных процессов. Это востребует форматы нормативной мировой и региональной политики и конкретизации норм международного права вплоть до инвестиционных и технических правил. В регионах закрепляется «свое» коллективное лидерство, создаются интеграционные пространства с нормами, сочетающими универсализм и культурный контекстуализм. Модель «концерта держав» учитывает представленность государств как настоящих или потенциальных лидеров региональной интеграции («концерт 10», «концерт 13» и «концерт 17») [«Концерт великих держав», 2014, с. 39]. При этом необходима межрегиональная координация действий держав, в том числе для поддержания интеграции на глобальном уровне. Сочетание национального, регионального, универсального регулирования насилия позволит разрешать конфликты, укрепляя форматы миропорядка, мировой политики, международного права.

Все это дает основания для утверждений о сохранении в перспективе полицентричного миропорядка [Выступление министра, 2016]. Такое осознание помогает выработать концепции путей перестройки форматов регулирования насилия за счет нового баланса сил, формируемого в рамках полицентричного миропорядка. Создание теории «концерта великих держав XXI в.» становится, наряду с положением Г. Киссинджера о равновесии легитимности и баланса сил в миропорядке, важным дополнением общей теории международных отношений.

Список литературы

«Концерт великих держав» XXI века – многосторонний диалог великих держав в посттрансатлантическую эпоху. – М.: МГИМО, 2014. – 80 с.

Абашидзе А.Х., Солнцев А.М. Мирное разрешение международных споров: Современные проблемы. – М.: РУДН, 2012. – 307 с.

Барнет Т. Новая карта Пентагона // Россия в глобальной политике. – М., 2004.– № 3. – Режим доступа: http://globalaffairs.ru/number/n_3225 (Дата посещения 24.12.2016.)

Баталов Э.Я. Мировое развитие и мировой порядок. – М.: РОССПЭН, 2005. – 366 с.

Бек У. Космополитическое мировоззрение. – М.: Центр исследований постиндустриального общества, 2008. – 336 с.

Бжезинский З. Кризис мировой власти и тройственный союз США, Китая и России // Россия в глобальной политике. – М., 2017. – 9 января. – Режим доступа: http://www.globalaffairs.ru/global-processes/-185283225 (Дата посещения 24.01.2017.)

Богатуров А.Д. «Стратегия перемалывания» в международных отношениях и внешней политике США. – М.: URSS, 2004. – 48 с.

Боуринг Б. Деградация международного права? // Неприкосновенный запас. – М., 2011. – № 5(79). – Режим доступа: http://magazines.russ.ru/nz/2011/5/bb14.html (Дата посещения: 16.12.2016.)

Выступление министра иностранных дел России С.В. Лаврова на XXIV Ассамблее Совета по оборонной и внешней политике. Москва, 9 апреля 2016 г. – М., 2016. – Режим доступа: http://www.mid.ru/foreign_policy/news/-/asset_publisher/ cKNonkJE02Bw/content/id/2217269 (Дата посещения: 7.07.2016.)

Давыдов Ю. Сила и норма. Мирорегулирование: Смена парадигмы // Вестник Европы. – М., 2003. – № 9. – Режим доступа: http://magazines.russ.ru/vestnik/ 2003/9/dav.html (Дата посещения: 9.09.2016.)

Капустин Б.Г. К понятию политического насилия // Полис. Политические исследования. – М., 2003. – № 6. – С. 6–26.

Караганов С. Год побед. Что дальше // Российская газета. – М., 2017. – 15 января. – Режим доступа: https://rg.ru/2017/01/15/sergej-karaganov-vozobnovlenie-dialoga-rossiia-nato-oshibka.html (Дата посещения: 14.02.2017.)

Киссинджер Г. Дипломатия. – М.: Ладомир, 1997. – 848 с.

Киссинджер Г. Мировой порядок. – М.: АСТ, 2015. – 512 с.

Лавров С.В. Историческая перспектива внешней политики России // Россия в глобальной политике. – М., 2016. – № 2. – Март/апрель. – С. 8–20.

Лукьянов Ф. «В 2017-м начнется новая эпоха». О главных итогах уходящего года // Россия в глобальной политике. – М., 2016. – 22 декабря. – Режим доступа: http://www.globalaffairs.ru/redcol/-18518185283225 (Дата посещения: 24.06.2017.)

Мартьянов В.С. Политический проект модерна. От мироэкономики к мирополитике: Стратегия России в глобализирующемся мире. – М.: РОССПЭН, 2010. – 360 с.

Мегатренды / Под ред. Т.А. Шаклеиной, А.А. Байкова. – М.: Аспект-Пресс, 2013. – 448 с.

Мертес М. Немецкие вопросы – европейские ответы. – М.: Московская школа политических исследований, 2001. – 336 с.

Михайленко А.Н. Теневая сфера в международных отношениях // Вестник РУДН. Серия «Международные отношения». – М., 2012. – № 2. – С. 31–37.

Пушкина Д., Федорова А. Невыносимая легкость международного права? // Неприкосновенный запас. – М., 2011. – № 5(79). – Режим доступа: http://www. nlobooks.ru/node/1056 (Дата посещения: 17.10.2016.)

Рассел Дж., Коэн Р. Парижская мирная конференция. – М.: VAD, 2012. – 53 с.

Суслов Д. В разных пространствах: Новая повестка для отношений Россия – ЕС // Россия в глобальной политике. – 2016. – 11 июля. – Режим доступа: http://globalaffairs.ru/valday/-18256 (Дата посещения: 8.08.2016.)

Тезисы по внешней политике России (2012–2018 гг.) / РСМД. – М.: Спец книга, 2012. – 32 с.

Томсинов В.А. «Крымское» право или юридические основания воссоединения Крыма с Россией. – М.: Зерцало-М, 2016. – 132 с.

Торкунов А.В. Международные отношения в посткризисном мире: Взгляд из России // Вестник МГИМО-Университета. – М., 2013. – № 3(30). – С. 8–13.

Тункин Г.И. Теория международного права. – М.: Зерцало, 2009. – 416 с.

Фукуяма Фр. Строительство государства: Пособие для начинающих // Россия в глобальной политике. – М., 2004. – № 3. – Режим доступа: http://www. globalaffairs.ru/number/n_3233 (Дата посещения: 13.08.2016.)

Цыганков П.А. Политическая динамика современного мира. – М.: МГУ, 2014. – 576 с.

Шаклеина Т.А. Великие державы и региональные подсистемы // Международные процессы. – М., 2011. – Т. 9, № 2(26). – С. 29–39.

Шаклеина Т.А. Россия и США в мировой политике. – М.: Аспект-Пресс, 2012. – 272 с.

Шумилов Ю.В. Роль Генуэзской конференции 1922 г. и международных конференций 20–30-х гг. ХХ в. в развитии международного финансового права // Евразийский юридический журнал. – М., 2010. – № 2(21). – С. 38–42.

Advisory opinion. Accordance with international law of unilateral declaration of interdependence in respect of Kosovo july 22, 2010 // International legal materials. – 2010. – Vol. 49, N 5. – 54 р.

Berenskoetter F. Thinking about power // Power in world politics / Berenskoetter F., Willams M.J. (eds.). – L.: Routledge, 2007. – P. 1–22.

Doyle M. Kant, liberal legacies and foreign affairs // Philosophy and public affairs. – Hoboken, NJ, 1983. – Vol. 12, N 3. – P. 205–235.

Haas R. The case for «integraton» // National interest. – Washington, 2005. – N 81. – P. 24–35.

Hantington S. Dead souls. The nationalization of the American elite // The national interest. – Washington, 2004. – N 75. – P. 5–18.

Hardt M., Negri A. Empire. – Cambridge (Mass.) ; L. : Harvard univ. press, 2000. – 496 p.

Reagan R. We have done what we had to Do // Washington post. – Washington, 1986. – 15 April.

Rethinking the rule of law after communism / Czarnota A., Krygier M., Sadurski W. (eds.). – Budapest: Central European univ. press, 2005. – 388 p.

UN SC Resolution, 1970. – 107 р. – Mode of access: http://www.un.org/News/Press/ docs/2011/sc10187.doc.htm (Дата посещения: 12.10.2012.)

What is NATO? An introduction to the transatlantic Alliance. – Brussels, 2012. – 49 p.