Текст книги "Леонардо. Жизнь и удивительные приключения великого флорентинца. Книга 1"

Сделав плоты и используя рыбацкие лодки, игроки теперь изображали битвы «римлян» с взятием Сицилии и сражение с защитниками Сиракуз; морскую баталию Цезаря, Брута и полководца Клавдия с флотилией Клеопатры и Марко Антонио; а также венецианское морское сопротивление Великому Турку и просто пиратские битвы корсаров на острове Корсика.

Взрослые принимали в играх детей лишь косвенное участие, помогая им в управлении лодками, плотами и катапультами. Капитанами команд назначались только дети, и все взрослые безропотно им подчинялись. «… Наверное, нет более азартного народа, чем мы, итальянцы, – вспоминал впоследствии Леонардо эти игрища как самое счастливое время своей жизни. – У нас в крови сидит тяга к увлекательным зрелищам, подобным тем, что когда-то устраивались цезарями в амфитеатрах для развлечения народа. И неудивительно, что невинная детская затея превратилась в массовое увлечение для взрослых, став им отдушиной от их тягостной повседневной жизненной однообразности…»

Узнав о том, что в играх принимает участие Священное воинство, на них стал приходить посмотреть и Святой отец фра Бернардо Луччо. Не увидев в них ничего такого, что бы противоречило учению Святой матери Церкви, он сам стал их азартным болельщиком и вскоре даже принялся освящать их Святым Благословением. Рыбаки из селений вокруг озера Фучеккио тоже постепенно втянулись в игры – и всё это, как ни покажется странным, способствовало развитию инженерного и художественного таланта Леонардо. В этих играх каждый участник хотел отличаться от другого, а сделать это можно было только с помощью одежды или каких-то доспехов, на которых, как правило, изображался родовой герб. Так как у детей не было особой одежды и доспехов, то они для этой цели использовали уже проверенное средство – ротеллы, щиты с изображениями на них картин. И Леонардо практиковался на них, совершенствуя своё мастерство и всё глубже проникая в тайны живописи, одновременно зарабатывая искусством себе на жизнь, за которое ему, хоть и нещедро, но всё же платили местные жители.

С наступлением осени игры прекратились, но неунывающий Леонардо принялся за новое увлечение. Однажды на озере Фучеккио, во время игр, он увидел вспугнутую стаю лебедей, бегущих по зеркальной поверхности воды, взмахивающих крыльями и плавно поднимающихся в небо. И ему пришла в голову мысль, что и человек способен точно так же оторваться от земли, имея за спиной крылья. До этого он думал и сходился в своих размышлениях на том, что полёт можно совершить, планируя подобно прилетавшему к нему во снах коршуну, спрыгнув со скалы. Однако такая перспектива наталкивалась на возможность разбиться или быть изувеченным, чего, разумеется, Леонардо никак не хотел. Следуя своему правилу «наблюдения и созерцания», глядя на лебедей, он понял, что ему нужно делать, и через месяц после окончания игр у него уже были готовы первые чертежи механических крыльев, работавших от мускульной силы рук. Они одевались на спину, крепились ремнями к туловищу через плечи и приводились в движение рычагами. На их изготовление у Леонардо ушло ещё три месяца, и, как он потом вспоминал: «… Это были упоительные месяцы моей детской глупости и оптимизма, несмотря на их огорчительное поражение!.. Они дали мне гораздо больше, чем все последующие занятия, проведённые мной со знаменитыми учителями…»

Крылья получились тяжёлыми. Леонардо, не углубляясь в изучение строений крыла птицы, его лёгкого биологического материала, который создала Природа, доведя его до совершенства, заменял знания своим непомерным энтузиазмом и верой в то, что у него всё получится. «Ведь не зря же каждую ночь во сне ко мне прилетает коршун!» – тешил он себя мыслью. Каркас крыльев он сделал из железной крылатой скульптуры, что стояла в боттеге покойного мужа тётушки Туцци, а перья заменил пропитанной клейстером и рыбьим жиром мешковиной. И началось то, что, по выражению Леонардо, называется вертепом сумасбродства: пуганьем кур, гусей и прочей живности, включая людей, по улицам и задворкам человеческой цивилизации… « Я, наверное, и впрямь со стороны выглядел смешно, – высказывался он на страницах своего дневника, – но желанием взлететь я был одержим точно так же, как голодный одержим желанием впихнуть в себя побольше вкусной пищи…»

Леонардо носился по улицам поместья, как угорелый, со всей силы нажимая на рычаги крыльев, но, по его скорбному мнению, эти безжалостные железные костыли поднимались и опускались вверх и вниз с медлительностью переворачивающегося с бока на бок пьяного лентяя. Со всех сторон за ним неслась детвора и обезумевшая от злобы свора собак. Одни норовили ухватиться за рычаги и потрогать крылья; другие пытались укусить его за пятки. Попадавшиеся им на пути утки, козы, коровы, куры, гуси и нежащиеся в лужах свиньи с визгом разбегались в разные стороны. Жители поместья Винчи с ужасом наблюдали за происходящим. Оголтелый, как им казалось, бег сумасшествия необузданного в фантазиях деревенского изобретателя повторялся с завидной регулярностью выпаса местного скота и с каждым днём всё больше пугал местных жителей. Леонардо, следя за взлётом лебедей, видел, как часто они взмахивают крыльями, чтобы подняться в воздух, и считал, что его мускульной силы недостаточно для такой частоты взмахов и, не теряя надежды на полёт, не прекращал попыток оторваться от земли и взлететь, возобновляя их каждый день. В конце концов, даже озверевшие собаки перестали за ним гоняться, потеряв веру в то, что им удастся его догнать и укусить. Свесив языки и осовело глядя на него, они вяло побрёхивали, когда он остервенело проносился мимо них. Никакие увещевания отца, матери и жителей поместья, чтобы он прекратил эти гонки с собственным воображением, на Леонардо не действовали и продолжались почти два года. За это время безнадёжных попыток он обрёл выносливость и, по выражению поселян, силу распахивающего склоны горы Монте-Альбано буйвола. И в самом деле, Лернардо вдруг неожиданно для самого себя обнаружил, что постоянные тренировки с рычагами крыльев выработали в нём такую силу, что он – и это в тринадцать-то лет – без труда гнёт подковы и скручивает вокруг пальцев гвозди. Но не это было для него главное: он задумался над строением крыла и его материала, из которого оно сделано, что подвигло его к анатомированию птиц и летучих мышей. И хоть первая попытка создать крылья и взлететь оказалась неудачной, она открыла ему новый путь познания…

Г Л А В А 3.

Комната Леонардо походила на чулан с заброшенными вещами. Всюду валялись наброски рисунков, черепки расписной посуды; маленькие лепные фигурки животных, птиц и людей, сделанные из глины, – его первые попытки самостоятельно создать скульптуру. Карты местности, которые он начал делать, усложняя забавы с военными играми и куски пергамента с изображёнными на них узорами для ткацких станков тётушки Туцци. Здесь же находились и чертежи новых ткацких станков, расписанные ротеллы и многое другое – всё это было разбросано в его комнате в абсолютном беспорядке. К ним добавились кости кур, гусей и уток, а также невыносимо смердевшие разделанные тушки летучих мышей. В другое время Леонардо не выносил дурных запахов, но, увлечённый исследованиями, он как будто не замечал тяжёлого смрада. Зато замечали его остальные обитатели дома и в особенности сире Антонио, видевший во всех занятиях незаконнорожденного внука только плохое предзнаменование, связанное с его рождением, когда младенца Леонардо вскормили молоком чёрной козы. Он хотел внука – продолжателя его нотариального дела, а не взбалмошного мечтателя, хватающегося за каждую свою новую идею, как за руку Господа, которая, отвечая ему рукопожатием, чтобы только от него отвязаться, желала ему удачи. Ещё больше сире Антонио удивляла самоотверженность его жены, моны Лючии, с которой она защищала, как ему казалось, полоумного внука. Тут он вообще не мог понять, почему она заступается за этого, ни в чём не похожего на других детей, мальчика. Ему холодному, не знавшему ни к кому жалости, было невдомёк, что Леонардо не полоумный, а любознательный и к тому же безмерно добрый. Такое понятие, как доброта, для сире Антонио, к сожалению, вообще, было неведомо. Ни для кого из семейства Винчи и окружающих их людей не было секретом, что сире Антонио мечтает избавиться от незаконнорожденного внука. А когда, помогая во дворе деду поддержать колесо для упряжи, Леонардо нечаянно схватился за его кисть руки и, нажав чуть сильнее, чем этого требовалось, раздробил ему кости, то сире Антонио, судя о нём по себе, воспринял случайность за его мстительность. За то, что он когда-то наказал внука, посадив его в чулан. Видя, какой силой обладает этот тринадцатилетний мальчик, ненавидя и страшась его, дряхлеющий нотариус решил во что бы то ни стало от него избавиться.

Одиннадцать лет прошло с тех пор, как умерла мадонна Альбьере, и его удручало, что Пьеро не предпринял очередной попытки жениться и всё продолжал смотреть на быстро увядающую под одним кровом с Аккаттабригой Катарину. Предвидя свой скорый конец, сире Антонио решил попытаться ещё раз устроить его жизнь. Чтобы претворить эту идею в жизнь, для начала он решил окончательно избавиться от незаконнорожденного внука, чтобы Пьеро не вынашивал в себе мысль, что законным наследником его части состояния рода да Винчи станет Леонардо.

Весной 1465-го года сире Антонио поехал во Флоренцию к известному учёному Паоло даль Поццо Тосканелли, естествоиспытателю, астроному, архитектору, физику и Великому Геометру. Он неслучайно выбрал объектом своего интереса этого учёного, потому что однажды услышал разгорячённые вопли разочаровавшегося в попытках взлететь Леонардо, отчаянно ломавшего во дворе дома сделанные им первые крылья.

– Всё ни к чёрту не годится! – гневно ругал самого себя юный изобретатель. – Я глупец!.. Взлетая, тела птиц вытягиваются к линии поверхности земли и даже лапки они поджимают, чтобы снизить сопротивление воздуха… А их пустотелые кости сделаны из такой легкопрочной конструкции, какой нет ни у одного бескрылого животного!.. Масса тела птицы и летучей мыши имеют математическую закономерность к площади крыла!.. А я, глупец, полагался только на свой сон!.. – и после первой неудачной, но весьма продолжительной попытки взлететь, Леонардо на долгие годы похоронил мечту о крыльях.

Ему, как он понял, не хватало знаний точных наук: математики и геометрии. Он стал тяготиться пребыванием в доме деда, и, поняв это, сире Антонио решил использовать желание незаконнорожденного внука – учиться! – с максимальной выгодой для себя.

Поздним вечером он прибыл во Флоренцию и постучался в двери мастерской Паоло Тосканелли, расположенной в базилике палаццо Питти, замке знатного при флорентийском королевском Дворе вельможи и советника тайных кабикулариев, синьора Джакомо Питти. Дверь открыл сам учёный. Среднего роста, с чёрными вьющимися волосами, курчавой бородой и такого же чёрного цвета одежде, он походил на странствующего монаха-отшельника. О нём действительно ходили слухи, что он жил отшельником и сторонился людей. Увидев перед собой сире Антонио, которого он знал с незапамятных времён, мессере Тосканелли искренне удивился.

– Нотариус?!.. Сире Антонио да Винчи?!.. Каким ветром?!.. – освещая лицо гостя масляным светильником, воскликнул он. – Насколько я знаю, сире, вы давно сдали дела своим двум сыновьям: Франческо и Пьеро. И сейчас они распоряжаются всеми делами вашей фамильной нотариальной конторы!.. Неужто они не справляются, и вы, решив помочь им, взялись за старое?.. Что привело вас ко мне?.. У меня нет трений с вашей конторой!.. Синьор Питти сдаёт мне помещение на простых договорных условиях, как это принято между порядочными людьми – без нотариального свидетельства, опираясь только на данное друг другу честное слово!

– О нет, мессере Паоло, меня привела к вам не забота о моей фамильной нотариальной конторе и уж тем более ни ваши порядочные взаимоотношения с синьором Питти, – поспешил сире Антонио успокоить разволновавшегося учёного, не желавшего впускать его в мастерскую. – У меня к вам заказ, цена которого, без преувеличения могу сказать, вам ещё и не снилась…

Чёрные брови Тосканелли взметнулись вверх, а карие глаза изучающе впились в непроницаемое лицо бывшего нотариуса.

– Вести разговор о столь важном деле на пороге дома, я думаю, нецелесообразно, – с мягким напором подстегнул сире Антонио нерешительность учёного.

– Хорошо, входите, – посторонился Тосканелли, пропуская в мастерскую гостя.

Ступив в полумрак помещения, сире Антонио увидел в дальнем углу мастерской белокурую девушку, одетую в роскошное розовое платье, отделанное золотой нитью и розовой полупрозрачной вуалью на лице. Она позировала великому учёному для архитектурной колонны базилики музейных садов короля Лоренцо Медичи (Великолепного), взошедшего на престол год назад после смерти своего отца короля Козимо Медичи. Набросок картины был только начат, но уже по первым очертаниям натурщицы сире Антонио понял, что под вуалью скрывается весьма миловидное личико. Мессере Паоло Тосканелли тактично извинился перед девушкой, назначил ей день для очередной встречи для работы и проводил из мастерской.

– Кто это милое создание? – как бы, между прочим, ненавязчиво поинтересовался сире Антонио.

– Франческа Ланфредини, дочь кожевника сире Джованни Ланфредини! – ответил Тосканелли.

– Замужем?

– Ну что вы, она ещё совсем молода, ребёнок, ей всего-то четырнадцать лет… Хотя надо сказать, что её отец сире Джованни уже ищет ей подходящую пару, – оговорился учёный, внимательно вглядываясь в сделанный набросок и не обращая внимания на бывшего нотариуса. – Вы же знаете, сире Антонио, как тяжело отыскать подходящую пару из не аристократического, среднего сословия, чтобы за будущим мужем числились и порядочность, и достаток… и чтобы не стыдно было породниться с его родственниками!..

– Да, мне это ведомо.

– Так о каком заказе вы хотели поговорить со мной? – переключился Тосканелли с наброска картины на прерванную тему. – Сразу оговорюсь, сире Антонио, что если речь в вашем заказе пойдёт о составлении мной, как астронома, гороскопа на предстоящее в вашем роду рождение наследников или что-то в этом роде, то я сразу вас разочарую: я не занимаюсь подобным шарлатанством! Это по части олимпийских астроалхимиков; они вам не только составят будущую родословную, сколько в вашем роду до седьмого колена родится мальчиков и девочек, но и по звёздам определят точную бухгалтерию вашего родового птичьего двора: сколько кур снесут вашему роду яиц за тот же срок…

– Ну что вы!.. Я не за этим пришёл к вам, мессере Паоло, – растерянно отмахнулся от его шутки сире Антонио. – У меня к вам более серьёзное дело!..

– И в чём его суть?

– Я слышал, что вы не берёте к себе учеников…

– Так и есть!

– А почему?

В больших, немного выдающихся вперёд глазах Тосканелли застыла тоскливая грусть. Присев на стул напротив зачехлённой корабельной подзорной трубы, подаренной ему генуэзским адмиралом Виласкесом Баррера, он, поглаживая остов её треноги, тяжело вздохнул.

– Когда-то я набирал учеников, но все они, к моему великому сожалению, чуть получив поверхностные знания, покидали меня и позже становились придворными чинушами благородного искусства у каких-нибудь аристократов, вельможных особ и даже королей, – ответил он. – Глубинный научный смысл божественных и природных творений сегодняшним поколениям безразличен… Ему, как говорится, надо поскорее научиться высекать из кремния искру, а уж огонь, по их мнению, возгорится сам – огонь, который не нуждается в глубоком научном познании… Сегодняшние молодые люди учатся лишь производить впечатление умных людей,– всё остальное для них не имеет смысла! Горит огонь – и ладно! А почему он горяч – это их не интересует…

– Я хочу вам предложить взять в ученики одного юношу, которого всё это интересует! Для которого всё имеет смысл, и который не безразличен к божественным творениям! – перебил его печальную тираду сире Антонио. – Не торопитесь возражать! Мои слова точны и исполнительны, как нотариальный документ… Хотите убедиться?.. Давайте заключим с вами договор порядочных людей: я плачу вам деньги втрое больше тех, чем, если бы вам заплатили за точно такое же обучение другого ученика… Как только вам покажется, что он безразличен к науке о божественном и природном творении, – суть происходящего, – то вы немедленно от него откажетесь, а деньги оставите себе!

У Тосканелли даже вытянулось лицо от очередного удивления. Ему ещё никто и никогда не делал таких предложений, и поэтому, растерявшись, он не знал, что ответить.

– Вот вам задаток за первые три месяца, – положил деньги на поставец с красками перед леджо с эскизом базилики сире Антонио, не дождавшись от учёного вразумительного ответа. – И заметьте, мессере Паоло, я действую не по правилам нотариального чиновника, а исключительно как порядочный человек, опирающийся на данное мною слово; от вас я жду того же – порядочной честности ко мне и к тому юноше, которого я рекомендую вам в ученики…

– Как его имя? – наконец-то подал голос Тосканелли.

– Он назовёт себя Леонардо да Винчи.

– Он ваш родственник?

– Не совсем… Он незаконнорожденный… Что касается родовой фамилии, то мы дали её этому мальчику только из-за сострадания к нему…

– Незаконнорожденный?! – опять удивлённо вздёрнул брови Тосканелли. – Вы очень милосердны…

– Этому нас всех учит наша Святая мать Церковь, – проповеднически заметил сире Антонио, и Тосканелли ничего не осталось делать, как согласиться на его предложение.

– Хорошо, пусть приходит, – сдался он.

Уходя от него, сире Антонио опять-таки как будто невзначай поинтересовался у Тосканелли, где проживает кожевник сире Джованни да Ланфредини.

– Мне, знаете ли, давно надо бы поменять кожаный навес у экипажа, – оправдал он своё любопытство. – Старый давно уже поистёрся, а у какого мастера приобрести новый, хорошего качества, признаться, я не совсем знаю.

– Сире Джованни прекрасный мастер, – считая деньги задатка и изумляясь их сумме, отвечал Тосканелли, не глядя на сире Антонио, – и берёт недорого… А если пожелаете, то он вам за умеренную плату и сошьёт… Боже!.. Да тут целое состояние!..

– Мессере Паоло, вы не ответили на мой вопрос…

– На улице Рикасолли у собора Сан-Галло… Там его дом и боттега! Вы её узнаете по вывеске с изображением «Золотого руна».

– Благодарю вас, мессере!

– Всего хорошего!..

Покинув мастерскую Тосканелли, сире Антонио поехал на площадь Сан-Фиренце в нотариальную контору, где когда-то он сам заправлял всеми делами. Теперь там всем распоряжались его сыновья: Пьеро и Франческо.

Пьеро в конторе не оказалось, его встретил скромный, покладистый и во всём исполнительный Франческо, для которого воля отца всегда была законом. Узнав от него, что Пьеро находится на площади Синьории в палаццо Веккьо, где располагался Совет Коммуны флорентийской аристократической Синьории, сире Антонио приказал Франческо отправиться в поместье Винчи и привезти оттуда во Флоренцию Леонардо.

– Учиться пойдёт юнец к учёному Паоло Тосканелли, – объяснил он своё распоряжение. – Я уже обо всём с ним договорился… Леонардо жаловался, что ему не хватает знаний – весь дом хламом завалил, покоя нет от его самоучений, а у Тосканелли ему будет в самый раз!.. Они словно созданы друг для друга – оба, что тот, что другой, – чудаки!

Франческо, любивший Леонардо за его доброту и неутомимый оптимизм больше, чем своих детей, подскочил с места, словно ошпаренный. Глядя в глаза отца, он не верил в сказанное им. Всегда ненавидевший внука, старик вдруг проявил к нему такую благосклонность, что не изумиться было нельзя. Учёба у известного учёного, да к тому же давно отказавшегося принимать к себе учеников, никак не вписывалась в его логическую умозрительность и показалась ему, по меньшей мере, абсурдной, так как мессере Паоло Тосканелли гражданам Флоренции был хорошо известен своей замкнутостью и отшельничеством.

– Тосканелли? – неуверенно переспросил Франческо.

– Да, Тосканелли… Ты же знаешь, что у меня дар договариваться даже с теми, кто берёт на себя обет молчания «омерта»! – скривил сире Антонио губы в усмешке и подстегнул топтавшегося на месте сына: – Ты задерживаешься, Франческо, тебе давно пора быть в пути…

– Отец! – кинулся его обнимать Франческо. – Значит, ты всё-таки пересмотрел своё отношение к незаконнорождённому внуку и искренне хочешь ему добра?!

– Конечно!.. И поэтому я очень прошу тебя поступить с Леонардо по христианской заповеди…

– То есть?

– Тот, кому делают добро, пусть не знает, от кого оно исходит!..

– Ты не хочешь, чтобы я ему сказал, что это ты всё для него устроил?

– Вот именно!

– Но почему?!.. А-а… понимаю! Ты боишься, осторожничаешь, что Леонардо, узнав о том, от кого пришла ему помощь, откажется её принимать… Но что я ему тогда скажу? Как объясню, откуда свалилось на него такое счастье?

Сире Антонио отстранился от сына и снова стал холодным и непроницаемым с гипсовым, как маска, лицом.

– А ты ему ничего не говори, – сухо ответил он. – Пусть жизнь сама ему ответит на все интересующие его вопросы… но попозже, не сейчас!.. Хотя… – он сделал паузу, обдумывая очередную мысль, и ответил: – …можешь ему намекнуть, что якобы это подарок его отца для него… Я предупрежу Пьеро об этом, как только он вернётся из палаццо Веккьо!

– Как знаешь, – пожал плечами Франческо и, попрощавшись, пошёл в конюшню снаряжать экипаж в дорогу…

******* ******* *******

Пьеро приехал в контору поздней ночью. Сире Антонио не спал. Услышав, как сын отдаёт распоряжение прислуге принести ужин, он спустился с верхнего этажа, где располагались спальные комнаты, и приказал, чтобы и для него принесли порцию блюд и вина. Пьеро воспринял появление отца безрадостно, с усталой оскоминой, как человека тяжёлого и неприятного для общения.

– Чего ради тебя сюда принесло? – вместо приветствия, недовольно спросил он.

– По делам, разумеется, – равнодушно отреагировал на его недовольство отец.

– Не доверяешь, что ли?.. Думаешь: не справляемся?

– И доверяю, и знаю, что справляетесь… Я по другим делам, – усмехнулся сире Антонио. – Кожи надо закупить для экипажей, сукна для одежды, воска для свечей… Мать, вон, велела мне чулочнику шерсть сдать, чтобы за лето он успел для семьи чулки связать.

– А-а!..

– Ты не знаешь, у кого можно заказать навес для экипажа?.. Мне рекомендовали кожевника сире да Ланфредини, говорят, что он неплохой мастер… Что ты можешь о нём сказать?

Пьеро, скривив губы, пожал плечами.

– Я с ним плохо знаком. Однажды лишь встречались по заключению договора о поставке ему из Сицилии кожи, да и только… Я могу поговорить с сире Николо Фаруччи, он живёт напротив и возьмётся…

– Не надо, – резко оборвал его сире Антонио. – Я хорошо знаком с этим пьяницей…

– Но он отличный мастер!

– Знаю!.. Завтра ты будешь сопровождать меня к сире Джованни да Ланфредини. У него на этот раз закажем навесы для экипажей.

– Дело твоё… – небрежно отозвался Пьеро, поняв, что отца ему не переубедить.

Потягивая тосканское белое вино и закусывая его апуанским сыром, сире Антонио исподтишка внимательно следил за сыном, уже покончившим с ужином и собиравшимся идти на покой.

– Да!.. И вот как удивительно случается! – воскликнул он в тот самый момент, когда Пьеро собирался выйти из-за стола и покинуть гостиную. – Надо же!.. Старческая память совсем меня одолела, и я чуть не забыл поделиться с тобой радостью!.. Мастер Тосканелли-то прослышал про нашего мальчика!..

Пьеро остановился и вопросительно взглянул на отца.

– Да-да, прослышал! – опять воскликнул он, изобразив на лице непомерную радость. – Да и как не прослышать про такого чудесного ребёнка, который известен даже португальскому королевскому Двору?!.. Я сейчас ехал сюда и столкнулся с мастером Паоло Тосканелли у фондаков* рыночной площади, так вот что он мне сказал: «Сире Антонио, мол, передайте вашему сыну Пьеро, что я хочу видеть его невероятного Леонардо, чтобы передать ему свои знания!..» Как тебе такое, а?!..

Пьеро на мгновение сделался изваянием, на его губах мраморной бледностью застыла растерянная усмешка, в глазах замерло выражение полного недоумения.

– Так он же… не принимает к себе учеников…

– А для Леонардо, видать, сделал исключение! Я на радостях даже уплатил ему вперёд за первые три месяца обучения нашего мальчика!.. Ну что ты на меня так смотришь?! – без лицемерия рассмеялся сире Антонио. – Не веришь мне, сходи к Тосканелли, и у тебя пропадут все сомнения!..

С Пьеро как будто сняли глыбу ледяного айсберга. Его настроение вмиг просветлело счастьем радостной улыбки, и, бросившись к отцу, он его обнял; обнял впервые за долгие годы неприязни.

– Когда Леонардо может приехать к мессере Паоло Тосканелли? – задыхаясь от возбуждения, спросил он.

– Неужели ты не заметил, что рядом с нами нет Франческо? – в свою очередь спросил его сире Антонио.

– Заметил! Ну и что?

– А то, что я давно уже отправил его в Винчи за Леонардо!

– Как?!.. Разве он не спит?!

– Эх, ты-ы!.. – отстранился сире Антонио от сына, поглядев украдкой в его глаза.

Пьеро, изумлённый счастливой неожиданностью, и, чувствуя свою неловкость перед отцом, просто не знал, как себя вести. Они стояли и смотрели в глаза друг другу: один – восхищённо, с сердечной доверительностью; другой – пытливо и холодно, проникая своим взглядом в сердце и разум; при этом

прикрывая свою проницательность маской аристократически изысканной улыбкой. За ней у сире Антонио скрывалась мысль ещё и о том, что стена отчуждения между ним и сыном наконец-то рухнула. Пьеро и в самом деле смотрел на него взглядом, каким, наверное, не смотрел на отца с самого детства. Спать они пошли уже не как враги, а как друзья.

Утром, позавтракав, отец и сын вместе отправились на улицу Рикасолли к кожевнику сире Джованни да Ланфредини. Им оказался весьма приятный –*Фондак – склад.

мужчина средних лет, чуть старше Пьеро, невысокий, полноватый, с добродушным лицом и раскатистым смехом, что сразу расположило к нему гостей. Ведя с ним неторопливый разговор и прицениваясь к товарам, сире Антонио умышленно тянул время, чтобы выведать у него все сведения о его семье и материальном состоянии. Предлагая свои услуги нотариуса, он без труда узнал обо всём, что его интересовало, и сделал вывод, что семья Ланфредини – это именно то, что он искал. За единственной дочерью Франческой сире Джованни оставлял половину недвижимого имущества и в придачу давал ей большое денежное приданое. Ни о чём этом Пьеро не слышал, так как после дружеского приветствия кожевника он остался ожидать возвращения отца в экипаже. Его не интересовал поход отца за покупками, все его мысли были заняты сыном Леонардо. Он представлял, как мальчик обрадуется известию от дяди Франческо об учёбе, о переезде во Флоренцию, где он бывал очень редко, в основном, когда за покупками в город приезжал вместе с бабушкой моной Лючией; представлял так же о его встрече с известным и именитым учёным Паоло даль Поццо Тосканелли. За всё время своих размышлений Пьеро всего лишь раз отвлёкся на миловидную белокурую девушку, вышедшую со двора кожевника, и это не укрылось от взгляда сире Антонио, проследившего за ней до самих ворот.

Он сразу обратил внимание, как у его сына при виде дочери сире Джованни загорелись глаза. И в самом деле, Пьеро, увидев её, подумал, что она ему кого-то напоминает. Девушка торопилась в церковь. На кампанилле собора Сан-Галло переливистым баритоном гудел колокол, призывая прихожан на молитву. Проходя мимо Пьеро, она учтиво приветствовала его, присев в реверансе. Поражённый её привлекательной и поразительно знакомой красотой, он забыл ей ответить и вспомнил об этом только тогда, когда она ушла. Вернувшись мыслями к сыну, он на время забыл о ней, но потом вдруг поймал себя на том, что снова думает о ней.

– Как тебе дочь сире Джованни да Ланфредини, Франческа? – заставил вздрогнуть его голос отца.

Встрепенувшись, Пьеро осознал, что в упор смотрит на него.

– Прекрасный образ, – сдержанно ответил он, подавляя в себе приступ охватившей его дрожи. – Кого-то она мне напоминает…

– И тебе так показалось?! – удивился сире Антонио. – Надо же!.. И мне почудилось, что я её уже где-то видел… Эх, молодость, ты всем кажешься удивительно родной и близкой!.. Ладно, поехали!

– А что с товаром? – насупившись, спросил Пьеро, видя, что отец вернулся ни с чем.

– Сире Джованни сам привезёт нам в контору, я договорился!

«…Всё складывается, как нельзя, лучше, – думал про себя сире Антонио, возвращаясь в нотариальную контору и искоса поглядывая на рядом сидевшего в экипаже сына: тридцативосьмилетний, крепкого телосложения и чуть погрузневший, он сидел в задумчивости, уставившись в спину кучера Романо Каппоро. – За одну поездку мне удалось сделать сразу два дела: и незаконнорожденного выродка пристроить, и для Пьеро найти подходящую пару!.. Дамиджелла Франческа не мадонна Альбьере, вон как он посмотрел на неё, когда она проходила мимо и поздоровалась с ним!.. От неё он не откажется, и она ему подарит законных наследников – не то, что чокнутого мечтателя от безродной сироты!..»

**** **** ****

Леонардо находился в Анкиано в доме тётушки Туцци, в боттеге её покойного мужа, и занимался изобретением для неё ткацкого станка с приспособлениями механической покраски ткани. Все знания он почерпнул из тех документов, что хранились у мессере Биаджо да Равенна. Изучая их, – это были китайские и индийские пергаменты, попавшие в Италию по «Великому шёлковому пути», – он пришёл к выводу, что узоры на ткани можно делать не тиснением деревянных и металлических листов, как это делалось на Востоке, а с помощью круглых, вращающихся валиков, что экономило время и увеличивало производительность. На каждом из них им предполагалось сделать отдельный узор, который мог бы окрашиваться специальными приводами – валиками со сложной системой подачи на них краски, чтобы она не растекалась на материи. Конструкция изобретения была очень сложной, но Леонардо не знал, ни отдыха, ни устали, когда его охватила новая интересная идея… Дверь в мастерской хлопнула, и, оторвавшись от работы, он увидел вошедших дядю Франческо и тётушку Туцци. У обоих радостным огнём горели глаза. В руках тётушка держала дорожную сумку, дядя Франческо дорожный плащ. Желая кинуться в объятия дяди, всегда приезжавшего из Флоренции с гостинцами, Леонардо вдруг почувствовал, что от него веет какой-то тайной, и замер.

– Я за тобой, Леонардо! – раскинул дядя Франческо руки для объятий. – Сбылась-таки твоя мечта: ты едешь учиться во Флоренцию!.. Ну!.. Что ж ты застыл?