Текст книги "Леонардо. Жизнь и удивительные приключения великого флорентинца. Книга 1"

Леонардо почувствовал неловкость за свой вопрос и отвернулся, чтобы не видеть её страшного искажённого рта, искривившегося при воспоминании о перенесённых тяготах.

– Прости, Пресцила, я не хотел…

– Настоятеля церкви Санта-Кроче Святого отца фра Бернардо Луччо помнишь? – перебила его извинение Пресцила.

– Конечно! Он у меня был учителем богословской латыни в школе Св. Петрониллы!

– Это его работа, – показала она жестом на своё изуродованное лицо.

– За что?!

– Не угодила ему своим отказом!

– Так он же священник…

– Ну и что?!.. Он не человек, что ли? – с потаённым лукавством в голосе возразила Матурина.

Леонардо взглянул на неё, и, увидев в её озорных глазах прыгающие блики каминного огня, готовых вырваться наружу неукротимым соблазном, вдруг ясно осознал; ему как будто приоткрылся доселе неведомый занавес, закрывавший простоту истинных человеческих желаний и помыслов: оказывается, никакая риза священнослужителя не спасёт его от инстинктов, вложенных в него при рождении природой, и мстительность вместо прощения – одна из них.

– Случилось это ещё незадолго до твоего рождения, – задумчиво начала Пресцила, – а закончилось… да и закончилось ли? Вот только что, когда я стала уродихой и никому уже не интересна… Никто не глянет на меня с любовью, разве что с отвращением и содроганием… Больше двадцати лет я пряталась от фра Бернардо после того, как он пытался принудить меня к греху Гоморры, пугая анафемой и костром.

– Надо же, никогда б не подумал, что фра Бернардо способен на такое… – покачал головой Леонардо.

– На такое способны многие священники, когда, по их мнению, перед ними стоят женщины со скрытыми в них дьявольскими чарами, – тоном знающего человека сказала Матурина. – Ты, наверное, не раз слышал, истории о том, как священники каются, тайно истязая себя за то, что якобы их соблазнили ведьмы…

– Я думал, что всё это выдумки!

– Эти выдумки вон на лице моей тётушки раскалёнными щипцами «паучьих клещей» написаны!.. И если бы не её способность – исцелять, то вряд ли бы ей удалось спастись от смертного приговора, вынесенного ей Святыми судьями! Вообще у моей тётушки очень редкая способность появляться там, где кто-то умирает, и своей жизненной силой возрождать умирающего!.. – с достоинством произнесла Матурина.

У Леонардо от этих слов возникло видение собственного рождения, когда он и его мать находились между жизнью и смертью. По его телу прошла неприятная судорога, внутри опять всё похолодело.

– А кого она на этот раз спасла? – спросил он Матурину так, будто Пресцилы вовсе не было в их компании.

Девушка перевела вопросительный взгляд на тётю, и та с неохотой ответила:

– В Ферраре у проповедника фра Джироламо Савонаролы имеется советник, выполняющий роль его пророка. Он юродивый. Зовут его Сильвестро Маруффи.

– Савонарола, насколько я знаю, в погоне за богословской мудростью объездил немало городов Италии, в том числе успел побывать и здесь во Флоренции и даже в родовом имении моего отца Винчи, где был проездом и встречался со Святым отцом фра Бернардо Луччо… – вставил реплику Леонардо.

– Это-то их знакомство и спасло меня от казни! – кивнула Пресцила. – Сильвестро Маруффи страдал костными коликами и падучей, а Джироламо Савонарола, прознав у фра Бернардо, что я, ожидая казни, нахожусь в пыточной камере его Канцелярии, упросил его, чтобы я попробовала исцелить его пророка взамен казни на милость. Жизнь пророку и советнику Савонаролы я спасла, а вот от последствий болезни мне спасти его не удалось: он стал юродивым!.. За это мне оставили жизнь, но изуродовали лицо…– она усмехнулась. – Хотя изуродовали, конечно же, по другой причине…

– Сейчас этот самый Маруффи в знак почтения моей тетушке за своё выздоровление иногда приезжает к ней из Феррары за пророчествами, которые потом выдаёт фра Джироламо Савонароле за свои! – украдкой сболтнула Матурина.

У Леонардо брови подпрыгнули от удивления, а Пресцила бросила на племянницу взгляд, полный укора. Уловив его, Леонардо поспешил её успокоить:

– Меня нечего бояться, Пресцила, я не разболтаю!.. Я и Джироламо Савонарола – не влюблённые супруги, к тому же мы далеко друг от друга, так что можешь успокоиться. Его здешние кубикуларии преследуют меня точно так же, как Святой отец фра Бернардо преследует тебя… И в том, что я сегодня бездомный, – отчасти есть и его вина!

– Значит, ты, и тётушка неслучайно встретились! – радостно воскликнула Матурина. – Однажды она уже спасла тебе жизнь, значит, и после сегодняшней встречи дела у тебя, Леонардо, обязательно пойдут на лад!

Её задор не мог не вызвать у него улыбки, но Леонардо поймал себя на том, что он, подчиняясь внутреннему свойству исследователя, бесстрастно наблюдал за лицом Матурины, сравнивая его с лицом Пресцилы. Глядя на молодое, очаровательное, красивое лицо девушки, он думал: «Вот так выглядит Любовь! – и, переводя взгляд на Пресцилу, ужасался: – А вот так – Ненависть!.. Ненависть, глумящаяся своей уродливой внешностью на прекрасном лице Любви!..» Ему было тепло и уютно в компании этих двух совершенно разных и непохожих друг на друга, но объединённых добротою женщин. В теле и голове приятной истомой разливалось вино; во рту ощущался сладкий, как предвкушение грядущей жизни с лёгкого предсказания Матурины, вкус пирожного берлингоцце.

И всё-таки его лихорадило. Холодная весенняя ночь дала о себе знать: он простыл. У него поднимался жар. Увидев, что Леонардо сотрясается от лёгкой дрожи, Матурина и Пресцила проводили его наверх, в одну из спальных комнат, и уложили в кровать. Укутав его в тёплое пуховое одеяло, они задули свечи и удалились. Спустя минуту дверь в комнате скрипнула, и Леонардо увидел вернувшуюся Матурину. Она на носочках подошла к его кровати, сбросила с себя верхнюю одежду на пол и, оставшись в нижнем белье, нырнула под одеяло, крепко прижавшись к нему. Он ощутил нежность и тепло её прелестного тела.

– Только ничего не подумай… – тихо прошептала она, обдавая его лицо горячим дыханием. – Я вернулась, чтобы согреть тебя!

Леонардо крепче прижал её к себе. В его воображении возникли эпизоды прошедшего над ним суда и рассказ Пресцилы.

– Ты, Матурина, говоришь, что у твоей тётушки очень редкая особенность появляться там, где умирает человек, чтобы его воскресить?

– Да.

Леонардо задумался.

– Вот ведь как бывает… – тихо вздохнул он. – Джакомо Сантерелли и ещё кое-кто подобные ему желают меня умертвить… – страшным безжизненным спокойствием сорвались с его губ эти слова. – Но фра Джироламо Савонарола из-за своего больного пророка спасает жизнь приговорённой к смертной казни признанной всеми женщины-ведьмы, которая не только спасает его советника от смерти, но и делается его тайным провидцем, наущая его пророчествам… Её имя Пресцила!.. – он усмехнулся. – А ведь когда-то он, настроенный против меня Марио Сантано, кричал мне на улице, что всем расскажет о том, что я вскормлен молоком её козы!.. Савонарола спасает от казни ту, что в очередной раз заботится обо мне, – на этот раз с племянницей, – чтобы спасти от постигшей меня беды… Интересно, что бы он делал, если бы ему довелось об этом узнать?!.. – и, немного помолчав, ещё более проникновенно вздохнул, словно хотел проникнуть во Вселенскую даль, закрытую от человеческих глаз: – Что это?!.. – и через минуту, устав от размышлений, усмехнулся и махнул рукой. – А!.. Всё это просто насмешка судьбы! – он посмотрел в блестящие глаза девушки. – А ты, Матурина – её счастливая улыбка!

Он крепче её обнял, и они уснули…

Г Л А В А 5.

Леонардо проболел почти две недели. Матурина и Пресцила заботливо ухаживали за ним. Пресцила отпаивала его настоями и отварами, а Матурина оказалась превосходной кухаркой: она готовила такие потрясающие блюда, что Леонардо в шутку признавался ей, что он готов проболеть всю оставшуюся жизнь, лишь бы только наслаждаться её кулинарными приготовлениями. При каждом таком признании полюбившегося ей гостя у неё краснели щёки, а глаза загорались искорками счастливой влюблённости. Она с удовольствием готовила ему очередные блюда, да и охотно исполняла другие его просьбы…

Проснувшись на следующий день после того, как Леонардо попал в этот гостеприимный дом, он попросил её сходить в боттегу механика Зороастро да Перетолла, к тому времени уже ушедшего от учителя Гвидо да Россильяни и открывшему кузницу у речной пристани, неподалёку от дома Андреа Вероккьо. На словах Леонардо просил её передать Зороастро, чтобы он вместе с его другом Лукой Пачолли забрали из мастерской Вероккьо все его вещи и тренажёры для укрепления мускулатуры. Зороастро и Лука Пачолли выполнили эту просьбу в тот же день. Мало того, узнав о бедственном положении Леонардо, с которым они не теряли дружбы все годы со дня их знакомства, Зороастро и Лука снабдили старого друга деньгами, за что, конечно же, он был очень им благодарен. Не всё оказалось таким печальным, каким себе это представлял Леонардо в тёмную грозовую ночь.

На третий день его болезни в дом Матурины пришёл его отец, сире Пьеро. Он, узнав о подлости Андреа Вероккьо и о суде над Леонардо, вызвал флорентийского мастера на поединок, но, получив от него отказ, незамедлительно набил ему морду в качестве морального возмещения, не откладывая такого удовольствия на потом… Он тоже принёс Леонардо деньги, присовокупив к ним заказ одного флорентийского домостроителя на изготовление чертежей новых подъёмных механизмов для поднятия больших строительных блоков. Леонардо очень обрадовался приходу отца и заказу, который он принёс. Вслед за отцом его навестили несколько человек из Комммуны аристократической Сеньории, основавших школу фехтования, куда они пригласили Леонардо учителем; а также архитектор античных раскопок флорентийского королевского Двора виконт Марко Оспелле со своим давним другом, историком и летописцем из Милана сире Джорджо Мерулой. Последний, не старый ещё, но уже и не молодой человек, похожий на архивный потёртый сундук с хранящимся в нём отжившим барахлом, – таковы показались его мысли Леонардо при первом их обмене любезностями, – преподнёс Леонардо весьма любопытный подарок, ошеломивший его тем, как считал Леонардо, что он навсегда с ним распрощался. Это был маленький стеклянный осколочек, очень похожий на тот хрустальный, что он выронил из рук и что закатился в щель пола; осколочек – символ раскола счастья его матери и отца, а также и его счастья – подаренный ему другом его детства Галеотто Сакробоско, который он передал ему через его мать.

– Узнаёте? – вкрадчиво спросил Мерула.

Леонардо взял осколочек в руки и, поднеся его к свету, изумился.

– Не знаю, кто вы, но вижу, что некоторые тайны моей семьи вам хорошо известны, – с нескрываемым недовольством в голосе сказал он. – Сеньор Оспелле, простите меня за некоторую, как вам покажется грубость, но я хочу знать, кто на самом деле этот человек? – небрежным жестом указал он на миланского летописца.

Виконт смутился. Напудренный и расфуфыренный, источающий клубы благовонных ароматов, он чувствовал себя в этой каморке неловко, а после пренебрежительного тона, каким был ему задан вопрос Леонардо, он и вовсе растерялся.

– С сире Джорджо Мерулой мы давние знакомые, и всё, что я сказал о нём, – правда, от первой до последней буквы! – скороговоркой заговорил он. – Он на самом деле историк и летописец его Высочества, миланского герцога, а что он хотел сказать, преподнося тебе, Леонардо, этот осколочек, – это уж ты сам у него спроси… Кому, как не ему, знать о людских тайнах, когда он и историк и летописец!

– Этот осколочек, мессере… Я могу вас так называть? – мягко оговорился Мерула; получив от Леонардо молчаливое согласие, он продолжил. – Этот осколочек, мессере Леонардо, вам через меня прислал ваш давний друг детства, с которым вы, по его выражению, были большими друзьями и любили вместе проводить время в боттеге мужа тётушки Туцци…

– Галеотто?.. – отвисла челюсть у Леонардо.– Галеотто Сакробоско?!..

– Да, именно он!

Леонардо вспомнил чернявого кудрявого мальчика, во всём покровительствовавшего ему, как младшему брату; сову на воротах тётушки Туцци, которую они разбирали и переделали так, что чуть не сожгли ворота; химические опыты в мастерской её мужа Андреа и многое другое…

– Что с ним?.. – с нежной грустью в голосе спросил Леонардо. – Где он сейчас?.. Он по-прежнему желает отыскать философский камень и превратить ртуть в золото? – вспомнилось ему детское обещание Галеотто.

Этот вопрос вызвал у Джорджо Мерулы смех.

– А вы всё так же мечтаете создать крылья и полететь, как птица? – оставил он вопрос Леонардо без внимания.

– Вы неплохо осведомлены о наших обещаниях, данных друг другу, сире Джорджо, – улыбнулся Леонардо.

Он выполз из-под одеяла, уселся на краю кровати и, укутавшись в плед, поданный ему Матуриной, жестом указал гостям на стол.

– Прошу присоединиться к моей трапезе, сеньоры! – без жеманства, предусмотренного этикетом, предложил он. – К сожалению, я нищий и ничего лучшего, кроме того, что вы видите на столе, вам предложить не могу, так что не обессудьте… А вы, сире Джорджо, не взыщите с меня за грубость: всюду теперь мне мерещатся тайные кубикуларии Святой Инквизиции, и хоть сеньор Оспелле и благосклонен ко мне, но лишний раз быть предусмотрительным – это, я знаю, ещё никому не повредило!.. Простите меня, виконт!..– чуть склонил он голову перед Марко Оспелле.

– Вы правы, мессере Леонардо, – согласился Мерула, – нам уже известно, что вас вызывали в Священную Канцелярию по какому-то надуманному обвинению…

– В растлении нравственных устоев Святой матери Церкви!.. – без страха ответил Леонардо; он подошёл к столу и опять жестом пригласил гостей присоединиться к нему. ( Виконт в это время подозвал слугу, что-то шепнул ему на ухо и затем принял приглашение Леонардо; Мерула последовав его примеру, тоже принял приглашение к столу.) – Ну, так вы не ответили на мой вопрос, сире Джорджо, – стал он разливать белое вино по глиняным бокалам. – Кстати, вы позволите мне оставить этот осколочек у себя?

– Конечно, мессере Леонардо, он ваш!.. Мессере Галеотто послал его вам как напоминание о вашей давней дружбе!.. И он мечтает снова увидеться с вами!

– Я тоже хочу увидеться с ним!.. После того как мы расстались, я часто вспоминал о нём… Он нашёл своего младшего брата?

– Луиджи?

– Да.

Мерула тяжело вздохнул.

– Не только нашёл, но и снова успел его потерять, – печально ответил он.

В глазах Леонардо застыл немой вопрос.

– В поисках отца они объездили все страны Средиземноморья… Абдель Насыр Араби оказался порядочным человеком и помог им найти отца… Они нашли его на Крите, но пробыли с ним недолго: старик умер, оставив им в наследство шесть тысяч дукатов. Луиджи женился на хорошей девушке, дочери местного владельца соляного рудника, по имени Филиба. У них родилась дочь, которую они назвали Кассандрой… А потом, внезапно, он и жена умерли…

– От чего?

– Неизвестно… Галеотто предпочитает об этом не распространяться, но из его скудных реплик, когда он вдаётся в воспоминания, можно догадаться, что их смерть связана с их разорением… Путешествия по странам в поисках отца наложили отпечаток на характер и мировоззрение Луиджи. Он занимался географией и историей и скупал буквально все интересующие его предметы старины. И я думаю: случилось так, что он не заметил, как израсходовал оставленную ему долю отцовского наследства и приданое супруги Филибы. Как обычно бывает в таких ситуациях: они влезли в долги, а рассчитаться с ними не смогли… Итог для них печальный: они покончили с собой, оставив на попечение Галеотто свою маленькую дочку Кассандру.

– Ужасно! – воскликнула Матурина, прислуживавшая мужчинам за столом.

– Но повторяю: это всего лишь мой домысел, связанный с воспоминаниями Галеотто Сакробоско о брате, – оговорился Мерула.

В комнату вошёл слуга виконта Марко Оспелле, такой же расфуфыренный, но менее опрятный, чем его хозяин; в руках он держал плетёный бочонок с красным флорентийским вином «Верначчио» и вязаную сумку с колбасами, сыром и полудюжиной жареных перепелов. Всё это Матурина помогла ему выставить на стол. Леонардо позвал к столу Пресцилу и потом, когда Матурина и её тётушка присоединились к их компании, вернулся к прерванному разговору.

– Простите, сире Джорджо, что я часто вас прерываю, но надеюсь: вы никуда не торопитесь, – он перехватил его испуганный взгляд, устремлённый на изуродованное лицо, вошедшей в комнату Пресцилы, и холодно заметил: – Моё окружение вы должны воспринимать так же, как и меня, иначе, несмотря на моё желание, многое от вас узнать, я предпочту их общество, нежели ваше… – он чуть нагнулся к Меруле и тихо, без спеси, добавил: – Вы ни разу не слышали о том, как я однажды отказался от королевской милости?..

– Да-а!.. – тут же покачал головой виконт Оспелле, вспомнив брошенный королём золотой арабский динарий на мосту Рубаконте. – Незабываемое зрелище!..

– … А вашу милость, сире Джорджо, я уже получил, – разжал Леонардо ладонь, в которой был зажат хрустальный осколочек. – Не смотрите так на этих женщин: вы меня оскорбляете!..

Миланский летописец вздрогнул от свирепого звона, прозвучавшего в голосе Леонардо. Этот исполин, укутанный как младенец в шерстяной плед, пронизывал его насквозь холодным взглядом голубых глаз и внушал ему первобытный ужас. У Мерулы на лбу выступил пот от резкого испуга, а глаза заискивающе забегали.

– Что вы, мессере Леонардо, я и не думал оскорблять вас! – задрожали у него губы. – Признаюсь: я не ожидал увидеть в вашем окружении… Но если вам показалось, что в моём взгляде было что-то оскорбительное для ваших женщин и вас, то прошу: не сердитесь на меня и примите мои искренние извинения!

Взгляд Леонардо смягчился. Он посмотрел на Пресцилу и Матурину – они улыбались, удовлетворённые его победой над заносчивым приезжим миланцем.

– Итак… Простите меня, сеньор Оспелле, за вынужденное замечание вашему другу, – поклонился Леонардо виконту. – На чём мы с вами остановились, сире Джорджо? – вернулся он к прерванной теме.

– На том, что мессере Галеотто Сакробоско остался с племянницей, малышкой Кассандрой, после смерти брата и его жены.

– А сам Галеотто женат?

– В том-то и дело, что нет!

Леонардо с досадой дёрнул головой.

– Как же он один с ребёнком?.. Трудно, наверное…

– Он нянек нанимал, а сам работал!.. – с поспешной услужливостью успокоил его Мерула. – А когда он вернулся из Крита в Италию…

– В Италию?! – взлетели брови Леонардо вверх. – Он здесь?!..

– Да, семь лет тому назад он вернулся в Италию и поступил в Болонский университет на медицинский факультет… Окончив его, он устроился на службу к графу Бернардо Тревизано, учёному адепту тайных знаний, личным лекарем и фамулусом его алхимической студиоло. Племяннице Кассандре он нанял хорошую сиделку, тётку Сидону, а сам помогает графу в опытах по алхимии, как из олова сделать золото и из рыбьего пузыря создать философский камень…

– Почему не из зонтиков медуз?!.. Они куда привлекательней!.. – в сердцах воскликнул Леонардо. – Вместо того, чтобы заниматься наукой, он уткнулся в нелепую разгадку тайны лошадиного хвоста…

– Почему лошадиного хвоста?! – озадачились Оспелле и Мерула.

– Я, кажется, сказал о рыбьем пузыре и… философском камне, – уточнил миланский летописец.

Леонардо лениво усмехнулся.

– Да всё так… О лошадином хвосте я вспомнил к слову… Был у моего отца, сире Пьеро, кучер по имени Романо Каппоро… Так вот он в моменты своего свободного досуга, когда мой отец отлучался по делам, всё время занимался философскими размышлениями о собственной жизни и собственной значимости в ней, глядя перед собой на конский хвост, и пришёл-таки, в конце концов, к выводу, что жизнь – это лицемерно прикрытая задница! Бедняга так и умер на дрогах, уткнувшись носом в конский хвост, потрясённый разгадкой этой философской тайны… Царство ему небесное!

Мерула, Оспеле и Пресцила с Матуриной разразились дружным смехом. Погода за столом начала налаживаться. Белое «тосканское» и красное «Верначчио» существенно подогрели всех изнутри. И последние грани между «простыми» и «избранными» исчезли без остатка. Конечно же, примером для Мерулы, как справляться с аристократической спесью, был виконт Оспелле, который, несмотря на свой крикливо-расфуфыренный вид, вопреки его положению, обязывающему не отступать от принятых королевских норм поведения, вёл себя предельно просто и учтиво.

Пресцила и Матурина уже не чувствовали прежнюю неловкость, какая зародилась у них вначале, при встрече знатных гостей, но они никак не могли справиться с удивлением, и им не верилось в то, что к их постояльцу в убогую каморку пожаловали такие высокопоставленные вельможные особы. Что же касается самого Леонардо, то он шутил и смеялся, словно тяжёлая простуда его совсем не мучила. В застольной беседе он узнал от Джорджо Мерулы, что Галеотто Сакробоско собирается перебраться из Болоньи в Милан, что летописец миланского Двора для него пытается выбить у герцога Ломбардии должность придворного алхимика, и что сам Мерула прибыл с дипломатами во Флоренцию по поводу договора о совместном противостоянии флорентийских и ломбардийских войск против французских, стоявших у границ Пьемонта и Ломбардии; и многое другое…

**** **** ****

Леонардо, благодаря усилиям Матурины и тётки Пресцилы, быстро шёл на поправку. На десятый день болезни, ещё не оправившись от приступов жара, он пробовал свои силы на тренажёрах, боясь, что болезнь отнимет у него физические силы. Никакие упрёки женщин, чтобы он поберёг себя, никакого положительного действия на него не возымели. По его просьбе Зороастро да Перетолла выплавил несколько железных болванок разного веса, и он навешивал их на жернова, чтобы постепенно увеличивать на себя нагрузки. Отказавшись от лекарств, отваров и целебных настоек, Леонардо каждый день тренировался до тех пор, пока одежда на нём не промокала насквозь, и, выздоровев на пятнадцатый день, он пришёл во дворец палаццо Спини, где флорентийскими сеньорами была открыта школа благородного искусства фехтования и рукопашного боя.

Когда-то Леонардо начинал самообучение этого вида военного искусства с безобидных деревенских схваток в родовом поместье Винчи – тогда по его инициативе организовывались оргии исторических битв, в которых с удовольствием принимали участие сельские жители; их продолжение он учинил в саду замка сеньора Питти. Теперь – его умение отлично владеть любым оружием уже ни для кого во Флоренции не было секретом – его пригласили в школу, образованную аристократической Сеньорией обучать этому благородному искусству представителей Высшего Света: он удостоился чести, которой удостаиваются не многие даже знатного происхождения. Ему назначили небольшое жалование, и Леонардо полагал, что со временем это позволит ему вновь обрести благосклонность короля Лоренцо Медичи – за него замолвят слово обучающиеся у него сеньоры, как когда-то семья Веспуччи ( будущего знаменитого путешественника Америго Веспуччи) и банкир Джованни Лами замолвили слово за Сандро Ботичелли перед кузеном короля, Лоренцо Пьерфранческо Медичи, что позволило ему стать королевским художником – и тогда король вернёт отобранную у него разрешительную грамоту на исследования анатомического сечения, а также разрешит ему для этого открыть собственную медицинскую лабораторию.

Мечтам Леонардо, однако, не суждено было сбыться. Проходили дни, недели и месяцы, но всё оставалось неизменным: им никто не интересовался, а в аудиенциях королю ему отказывали. Не мог помочь даже виконт Марко Оспелле. После того как он 9-го июня 1476-го года повторно явился в Священную Канцелярию, подписав там выданную ему очередную «искупительную» индульгенцию, слух о его порочности в содомии разнёсся по Флоренции с невероятной силой. Леонардо понял, что сделано это стараниями брата Марио Сантано, Джакомо Сантерелли и Священным воинством. Для него опять наступили чёрные дни. Заказ, принесённый отцом на изготовление чертежей строительных подъёмных механизмов, он давно уже выполнил. Больше работы не было.

Каждодневные уроки фехтования в палаццо Спини для господ, в глазах которых он читал унизительное для себя их покровительственное снисхождение, его тяготило и становилось ему невыносимым. Каждый день Леонардо отмечал, что его мысли питаются ядом лицемерия окружающих его людей. Исключением, пожалуй, были только Зороастро, Лука Пачолли, виконт Оспелле, Пресцила и любившая его до беспамятства Матурина. Он стал меньше выходить на улицу и, чтобы не сойти с ума от безделья, действительно начал заниматься изучением ядов. Из библиотеки Никколо Никколи, в которой Паоло Тосканелли был хранителем, ему досталось много книг на эту тематику, и он с головой ушёл в их изучение и стал изобретать новые яды.

Гулять он выходил только по ночам в обществе Матурины. Её лёгкий нрав был по душе Леонардо. Красивая, стройная и непритязательная, она так любила его, что ничего не требовала взамен. Наблюдательный Леонардо, разумеется, видел её отношение к нему и знал о её чувствах. Иногда его терзали угрызения совести, потому что, оглядываясь на своего отца, волею судьбы, а не по злому умыслу, испортившего жизнь его матери, он дал слово не прикасаться к женщинам и не сдержал его. Матурина всегда выглядела такой соблазнительно очаровательной, что однажды его силы бороться с природой, заложившей в него мужские инстинкты, иссякли. В постели она была так гипнотически чувственна и привлекательна, что Леонардо сходил от неё с ума. Он забывал обо всём, часами не покидая её и любовного ложа. Из него как будто вырвался неукротимый, ненасытный зверь, жаждущий за многие долгие годы голодания насытиться впрок…

И прелестная Матурина только подпитывала это желание! Красивый, высокий, могучий, как титан, мудрый и бесконечно добрый – мечта всех женщин! – она обожала его. Ей нравилось в нём всё: голос, движения, манера держать себя, немногословные, но очень точные определения сути происходящих вещей, мечты – они стали её мечтами; лучезарные голубые глаза, губы и жаркие поцелуи в его крепких объятиях.

Леонардо был превосходным рассказчиком, сочинял смешные рассказы, загадки, невероятные головоломки, ответы на которые были такими же невероятно простыми, как их кажущаяся на первый взгляд сложность; и Матурина в свободное время от его объятий с удовольствием их слушала.

Гуляя по ночной Флоренции в ночь после повторного им посещения Священной Канцелярии, когда он в очередной раз подписал выданную ему «искупительную» индульгенцию на отпущение содомского греха, Леонардо задал Матурине загадку, потрясшую её своим глубоким содержанием и противоречивым смыслом.

– Скажи, Матурина, – склонившись к ней, вкрадчиво шепнул он; сам в это время он глядел на купола монастыря Сан-Марко, – что значит: «Приобрести роскошь дворцов ценою невидимых сокровищ, презирая при этом работу и бедность, выдавая на это уверительную грамоту, – и считать это богоугодным делом?»

– Не знаю, – пожала плечами девушка.

Леонардо усмехнулся и пояснил:

– Это индульгенции.

У Матурины всё похолодело внутри, а он заглянул ей в глаза и снова спросил:

– А что значит: «Умершие тысячи лет назад, став мертвецами, будут кормить живых, покровительствовать им, создавать для них дворцы и роскошь до тех пор, пока просуществует человечество?..»

– Не знаю, Леонар, – затаив дыхание, испуганно покачала головой девушка.

– Святые!

Матурина чуть не расплакалась. Высказанная Леонардо метафора показалась ей чудовищно святотатской и поэтому настолько страшной, что её охватила ледяная дрожь.

– Не говори больше так… – едва слышно пролепетали её губы. – Ты представляешь, что будет с тобой, если твои высказывания услышат отцы-инквизиторы?.. Ты же святотатствуешь!..

– Разве правда может быть святотатством? – спокойно возразил Леонардо. – Её таковой считают только те, кто, – по выражению китайского философа Конфуция, чья мудрость признана теми же отцами-инквизиторами, желающими таковым признанием приобщить другие народы к христианству, – сам является лжецом… А для слуха лжеца и лицемера всякая правда – противна!

– Дурачок, ты же правду укладываешь в такую форму, что она выглядит отталкивающей! – с мольбой в голосе всхлипнула Матурина. – А между тем ты утверждаешь, что всякое слово, с которого в этом мире начинается всё, в том числе и искусство, не должно быть отталкивающим, а, напротив, – его обязанность быть притягательным! Как ты не понимаешь, дурачок, что тебя сожгут?!

– А может быть, я этого хочу?! – улыбкой мёртвого равнодушия отозвался Леонардо. – И тогда я перестану быть объектом насмешливых и невыносимо грязных сплетен…

– Но это не даст тебе возможности избежать дурной памяти о тебе, которая останется после твоей смерти! – не дала ему договорить Матурина.

Она бросилась ему на шею и, покрывая лицо поцелуями, омыла его своими слезами. В душе Леонардо было гадостно, как в выгребной яме. Он дал ей слово больше никогда не придумывать таких страшных загадок, от которых ему самому становилось не по себе, словно в нём, помимо изобретательного созидателя, жил ещё один человек; и человек этот и в самом деле был с душой и сердцем дьявольского пасынка, каким его считали многие из тех, кто его знал. Высказывание Матурины о возможности избежать дурной славы станет для него толчком к новой борьбе, дополнительным щитом к его «плащу Терпения», и он запомнит его на всю жизнь…

Г Л А В А 6.

Пролетали день за днём и неделя за неделей, но ничего не менялось. Леонардо продолжал заниматься ядами: нашатырь, мышьяк, пчелиный и змеиные яды, сера, селитра, белена, ядовитые грибы, фруктовые косточки самых разных плодов, в которых он выявил содержание ядовитых веществ и прочей дурно пахнущей и дурно действующей мешанины, – в его каморке было не счесть. Некоторые из них он испытывал на насекомых и грызунах – их ему приносила местная детвора за небольшую плату – для других, чтобы узнать их действие, в качестве подопытного объекта он использовал самого себя. Делал он это потому, что, наблюдая за горными козами, с удовольствием поедавшими ядовитые растения и грибы и не боявшимися укусов змей, скорпионов и тарантулов, Леонардо сделал вывод: в процессе долгого и тесного природного существования этих животных с ядовитыми гадами, избежать укусов которых им просто-таки не представлялось возможным, в организме коз выработалась защитная реакция на яды, позволяющая им избежать отравления.

Его догадка оказалась верной. Употребляя яды в малых дозах, он убедился в том, что его организм успешно стал справляться и с большим количеством яда, доза которого для обычного человека была бы смертельной. Нельзя сказать, что он легко переносил все эти испытания. Многие из них он – да и не только он – считал в своей жизни последними. Глядя на то, как он травит себя этой нечистью и затем, корчась и потея, лежит в кровати с помертвевшими синими губами, Матурина не находила себе места. Она думала, что Леонардо всё-таки хочет таким образом расстаться с жизнью, чтобы избежать позора, которым его ославили на всю Флоренцию. Её не могла успокоить даже тётка Пресцила. Но проходил день-другой, и Леонардо, немного бледный, вновь, как ни в чём не бывало, расхаживал по дому, шутил, смеялся и вёл себя так, словно бы ничего и не произошло… Через пару дней всё повторялось снова – эта пытка для Матурины стала невыносимой. Отца Леонардо в это время во Флоренции не было, и она сама пошла к виконту Оспелле просить его, чтобы он своим влиянием остановил его от чудовищных, как она считала, попыток свести счёты с жизнью.