Текст книги "Леонардо. Жизнь и удивительные приключения великого флорентинца. Книга 1"

– Разлучил-таки вас чёрный ворон! – едва слышный шёпот, сорвавшиёся с губ тётушки Туцци, услышали они.

Её тоже сокрушали беззвучные рыдания. Чтобы не мешать влюблённым, она покинула комнату. Пьеро и Катарина в этот день не расставались до самого вечера, ни о чём друг друга не расспрашивая и ничего друг другу не рассказывая. Любовь, соединявшая их сердца, молчанием говорила то, что не в силах выразить никакие человеческие слова в мире – она, молча, плакала по двум влюблённым созданиям, капельками сверкая на их влюблённых глазах и рассказывая им лучиками искрящихся слёз, как безраздельно они любят друг друга…

***** ***** *****

А на следующий день из Флоренции вместе с кортежем Святых приставов Священной Канцелярии, сопровождавших в Винчи преступников, убивших викария Буффалло, приехал и сире Антонио. Он лично хотел посмотреть на казнь убийц священника. Казнь должна была состояться днём на площади перед церковью Санта-Кроче. Четыре помоста со столбами и хворостом для костров были установлены ещё с рассвета. Пьеро не желал видеться с отцом и, избегая с ним встречи, пораньше покинул дом и ушёл в «Боттильерию» опрокинуть стаканчик вина со своими знакомыми. Там же, заливая дешёвым вином страх перед предстоящей казнью бывших доганьеров и бывших своих друзей -собутыльников, пил и Аккаттабрига. Слушая разговор о предстоящей казни, он не желал идти и смотреть на неё, внутренне боясь, что вдруг невзначай и его могут сжечь вместе с ними. Ему хватало и того, что подвыпившие посетители «Боттильерии» укоряли его за дружбу с убийцами священника. Пьеро не обращал на него никакого внимания. Он старался вести разговоры со своими друзьями совсем на другие темы, не касающиеся ни его, ни Катарины, ни Аккаттабриги, ни предстоящей казни. Когда в полдень на кампанилле* Санта-Кроче зазвонил колокол, все поселяне Винчи потянулись к церковной площади. Народу собралось посмотреть казнь убийц викария из всех окрестных деревень и посёлков столько, что люди лезли на заборы и забирались на крыши ближних у церковной площади домов, несмотря на отчаянные угрозы и сопротивление их хозяев. Пьеро в толпе искал глазами Катарину и тётушку Туцци. Не увидев их, он стал смотреть на своего отца, живо распоряжающегося вместе со Святым отцом фра Бернардо Луччо приготовлениями к казни. Помогал им в этом бывший воспитанник Святого отца фра Марко Черризи, пятилетний Марио Сантано. Мальчик далеко не по-детски орудовал палкой, избивая толпившихся людей и крича на них, чтобы они отошли подальше от помостов будущих чистилищных костров. Глядя на своего отца в чёрной плащевой накидке, размахивающего руками и отдающего команды резким скрипящим голосом, Пьеро отметил про себя, что он похож на чёрную птицу… Он сразу вспомнил рассказ тётушки Туцци о том, как когда-то выглядел его отец на казни «Сожжения Соблазнов». Его вид так увлёк Пьеро, что он не сводил с него взгляда всё время, пока продолжалась казнь. Он видел, как у отца горели глаза при виде задыхающихся в дыму и корчащихся в огне преступников, с каким упоением он слушал их нечеловеческие крики; как плавно опускались его веки, когда он втягивал носом зловоние горевшей человеческой плоти.

Вечером Пьеро потребовал у отца его дневниковые записи. Спокойно выслушав его требование, сире Антонио отпер свой сундук, служивший ему хранилищем для архивных документов и, достав из него потёртую тетрадь в сером кожаном переплёте, подал её сыну. На лицевой стороне обложки сверху была сделана надпись: «Гвидо ди сире Микеле да Винчи. 1339 год». – И под ней слова по тексту, выдающие его девиз, ставший девизом рода: «Умеренность и холодный расчёт».

– Что это? – нетерпимо отстранил её рукой от себя Пьеро.

– Свод законов для нашего рода, составленный нашим предком Гвидо да Винчи! – холодным пронизывающим взглядом удостоил сына сире Антонио.

– Но я тебя просил дать мне твои дневниковые записи!

– Для них ещё время не пришло, чтобы ты начал их изучать, сын, – с коварной насмешкой ответил нотариус. – Изучи пока каноны нашего рода! А потом видно будет…

Пьеро отбросил в сторону тетрадь и, вложив в свой голос всю боль, скопившуюся в его сердце, выкрикнул в лицо отцу:

– Ворон!.. Ворон!.. Ворон!..

Сире Антонио, скривив в недоумении губы, пожал плечами и, развернувшись, –

*Кампанилла – колокольня.

покинул комнату, оставив в ней обезумевшего от горя сына, исступленно выкрикивавшего ему вслед:

– Ворон!.. Чёрный ворон!.. Падальщик!.. Ворон!..

**** **** ****

Апрель 1452 года выдался солнечным и поистине празднично весенним. Приближалась Пасха. Верующие смиренно держали пост и всячески угождали друг другу, стараясь обходиться без бранных слов и скандалов. Даже вечно пьяный Аккаттабрига на время поста бросил пить и во всём стал помогать Катарине, которая уже была на девятом месяце беременности, и ей с каждым днём всё труднее приходилось управляться по дому. Тётушка Туцци и Галеотто тоже помогали ей. Пьеро заходил изредка. Он постепенно оправился от удара и смирился с вынужденной необходимостью, заставлявшей его подчиниться обстоятельствам. К тому же сире Антонио, по обыкновению склонный к интригам и давлеть над всеми, привёз из Флоренции мадонну Альбьере. И обратился к Святому отцу фра Бернардо Луччо с просьбой повлиять на сына и пригрозить ему отлучением от церкви, если он не прекратит наведываться в чужой дом к чужой жене и не станет жить своей семьёй. Проповедь и угроза Святого отца не повлияли на Пьеро. С мадонной Альбьере он жил в одной комнате, но к ней не прикасался, а к Катарине он приходил, когда его никто не видел – ночью. Аккаттабрига, разумеется, противостоять ему не мог и в это время просто удалялся из дома. Тётушка Туцци и Галеотто, не покидавшие Катарину из-за её беременности, охраняли покой влюблённых внизу в гостиной.

В ночь с 14-го на 15-е апреля 1452 года началось то, чего так долго все ждали. У Катарины начались роды. Галеотто прибежал в дом да Винчи, и, когда к нему навстречу выбежал Пьеро, он только прокричал:

– Сире Пьеро, началось!.. – и, развернувшись, исчез так же быстро, как и появился.

Пьеро, накинув на себя кое-как верхнюю одежду, побежал за ним, пренебрежительно отмахнувшись от недовольных вздохов мадонны Альбьере и ворчливого запрета отца. Роды у Катарины проходили очень тяжёло. Повитухой тётушкой Туцци была приглашена из села Фольтуньяно цыганская знахарка по имени Пресцилла, о которой ходили слухи, что она такая же ведьма, как и тётушка Туцци. Аккаттабрига в эту ночь вообще куда-то исчез, предоставив Пьеро и Галеотто возможность переживать за Катарину, не раздражаясь его присутствием. К утру, когда солнце озарило ярким рассветом землю, из спаленки на втором этаже донёсся младенческий крик, известивший о том, что Создатель вдохнул жизнь ещё в одного человека. Крик был настолько сильным, что даже у сидевших в тревожном ожидании в гостиной Пьеро и Галеотто зазвенело в ушах.

– Леонардо!.. – затаив дыхание, пробормотал Пьеро и, прислушавшись к звонкому крику родившегося ребёнка, уверенно воскликнул: – Да!.. Леонардо!.. Так может кричать только мальчик!..

И в то же мгновение с верхнего, второго, этажа по лестнице спустилась тётушка Туцци и, глубоко вздохнув, коротко известила:

– Мальчик! – на её глазах серебрились капельки слёз.

– Ну!.. Что я говорил?! – победоносно посмотрел Пьеро на Галеотто.

– А почему вы плачете, тётушка? – обратил Галеотто внимание на слёзы тётушки Туцци.

– Катарина!.. Она умирает…

Пьеро со всех ног бросился наверх. Катарина лежала в забытьи. Цыганка Пресцилла уже вымыла в корыте с тёплой водой малыша и, запеленав его, уложила в плетённую из виноградных лоз колыбельку. При появлении Пьеро она удалилась из комнаты. Пьеро припал к Катарине и долго целовал её, шепча ласковые слова, пока она не открыла глаз.

– Нас разлучила судьба, любимая! – пылко прошептал он ей, глядя в глаза. – Но я не хочу, чтобы ты умирала! Обещай мне, что будешь жить!.. Обещай ради нашего малыша!.. Обещай ради Леонардо!..

– Обещаю! – прижалась губами к его губам Катарина.

Когда Пьеро вышел из её спальни и спустился вниз в гостиную, то посреди гостиной он увидел цыганку Пресциллу, тётушку Туцци и Галеотто, крутившихся вокруг чёрной козы. Они пытались её успокоить и подоить. Пьеро сразу вспомнил знаменье, увиденное тётушкой Туцци, когда она гадала на него и Катарину… Он подошёл к ней и, указав на козу, тихо, почти таинственно прошептал:

– В вашем гаданье, помните, тётушка, из смолы и воска выявилось два символа: зверя и птицы?.. Уродливой чёрной козы и белого дрозда!.. Чёрную козу я вижу, а… где же белый дрозд?

– Белый дрозд, милый мой, только что родился на свет и лежит в люльке наверху, – с горестью ответила тётушка Туцци. – У Катарины, к сожалению, от тяжёлых родов пропало молоко, и вот цыганка Пресцилла предусмотрительно прихватила с собой козу…

– Но молоком чёрной козы вскармливают только детей Велиара, дьявола в человеческом обличии! – перехватило дыхание у Пьеро.

– Что ж, по-твоему, ребёнку умирать от голода что ли?! – резко оборвала его Пресцилла.

– Поживём, увидим… – отрешённо вздохнула тётушка Туцци.

Окутанный суеверным страхом, Пьеро не нашёл, что ей ответить. Никогда и ни за что он и предположить не мог в своей жизни, что над рождением его первенца нависнет такой чёрный рок, от которого он содрогнётся, и который будет сопровождать его первого сына всю жизнь и не раз повлияет на его судьбу… Даже запись о его рождении в нотариальной книге записей – катасто будет сделана спустя пять лет после его рождения, в 1457-м году, во время переписи населения Королевства Тосканы. И повлияла на это именно вскормившая его чёрная коза. Узнав о ней, сире Антонио воспротивился сразу сделать запись о рождении незаконнорожденного внука, и только после пяти лет настойчивых требований Пьеро он, наконец-то, поддастся на его уговоры и коротко, запишет своей рукой: «Леонардо, незаконнорожденный сын Пьеро да Винчи и Катарины да Аккаттабриги, пяти лет от роду, нарекомый дель Вакка да Винчи…» Эта запись отправится в государственный архив города Флоренции и останется там на все времена…

Ч А С Т Ь 2.

Воля Вселенной – Желание Человечества.

Г Л А В А 1.

С рождением Леонардо в жизни Пьеро начался новый этап его жизненного пути, пробудивший в нём радость бытия. Постепенно он успокоился и, обращаясь с мольбами к Богу, смирился с тем, что произошло с ним и Катариной. Об отце он старался не вспоминать. Получив от него разрешение выполнять его нотариальные поручения в Винчи, он остался в родовом поместье. Его жена, мадонна Альбьере, видя, как он к ней холоден, не проявляет интереса и уходит туда, где родился его сын, сочла, что терпеть такое для неё унижение более невозможно и далее оставаться в сельской глуши не имеет смысла, а поэтому, вслед за сире Антонио, уехала во Флоренцию. Катарина, радуясь, какой у неё родился крепенький малыш, а также благодаря тётушке Туцци, цыганке Пресцилле и вниманию Пьеро скоро сама выздоровела от тяжёлых родов и встала на ноги. Череда этих событий повлияла и на Аккаттабригу. Он почти не пил; много, как это делал всегда, работал по найму подёнщиком, купил волов и начал возделывать приобретённый участок земли в долине Ньеволе под новый виноградник. Время от времени он тоже делал приятное Катарине и её малышу: дарил подарки, которым никто не противился.

С первых месяцев маленький Леонардо удивил всех тем, что его трудно было носить на руках. Он цеплялся своими ручонками за всё, что его интересовало: за одежду, развешанную для сушки; за расписную посуду и чашки на полках кухни; за цветастые броши в волосах матери и тётушек; за обыкновенные крюки, вбитые в стены; и за многое другое… Заполучив в руки интересующий его предмет, он подолгу его рассматривал и потом заливисто смеялся, словно в руках у него была самая лучшая игрушка. «… Не было ни одного человека, кроме моего отца, кто бы, глянув на маленького Леонардо, не просиял бы глазами! – писал в своей дневниковой тетради Пьеро… – Самая печальная душа при одном взгляде на него возрождалась радостью!..» С первых дней своей жизни Леонардо проявлял интерес ко всему красивому. Через год, когда он стал делать свои первые самостоятельные шаги, ему в руки случайно попался угольный карандаш. Он вывозился в саже так, что его с трудом отмыли, а вот нарисованного на стене гостиной невиданного зверя отмыть так и не удалось… Разговоры среди селян о его пристрастии изображать животных, предметы и вообще всё, что занимало его детский пытливый взгляд, разнеслись по поместью и за его пределами. И, к сожалению, опять-таки по какому-то злому року для Пьеро и Катарины разговоры эти обернулись для них чрезвычайно неприятными последствиями. Поселяне знали, что Леонардо вскармливается молоком козы, которую привела к Катарине – у неё от тяжёлых родов пропало молоко – цыганка Пресцилла, и злые языки сразу раздули слух о том, что молоко козы было очаровано её ведьмиными чарами, и от того, едва научившийся ходить малыш имеет такие невообразимые способности. Те мамы и папы из местных жителей, у которых были дети, ровесники Леонардо, категорически запрещали им играть с ним, полагая, что незаконнорожденный мальчик – колдун. Из-за этого маленькому Леонардо частенько приходилось играть в одиночестве. Не чуждался его только Галеотто. Вместе они проводили много времени. И первые свои знания, как лепить из глины фигурки зверушек и людей, Леонардо получил именно от этого доброго мальчика, воспитанника тётушки Туцци. Лишившись младшего брата Луиджи, которого на воспитание взял арабский врач и путешественник Абдель Насыр Араби, Галеотто чувствовал острую необходимость в брате, и этим братом для него стал маленький Леонардо; и он всегда и всюду заступался за него, не давая его в обиду. Их дружбе вскоре стали завидовать все мальчишки и девчонки поместья Винчи. Создались даже группы детей, разделившихся на два враждующих лагеря: одни выступали за Галеотто и Леонардо – это были поистине детские созидатели, строившие вместе с ними новые голубятни и песчаные замки на берегу реки Арно, где они играли в рыцарей-тамплиеров, освобождавших гроб Господень; другие, под руководством Марио Сантано, бывшего воспитанника Святого отца фра Марко Черризи, получившего к тому времени от Священной Канцелярии чин «малого капитана» Священного воинства, разрушали всё, что строили Галеотто, Леонардо и их друзья. Дело иногда между ними доходило до потасовок и кровопролитных драк, в которых, к чести сказать, Леонардо никогда не отступал. Вообще он на редкость от рождения был крепким мальчуганом, унаследовавшим от матери её изящество и красоту, а от отца ловкость и силу.

Всё свободное от нотариальных дел время Пьеро посвящал своему обожаемому первенцу: учил его фехтованию, приёмам рукопашного боя, а также точным наукам, поэтому с ранних лет у Леонардо сформировался весьма волевой характер. Плакал он только в те мгновения, когда всё построенное им и Галеотто разрушалось; когда Священное воинство под предводительством Марио Сантано сжигали их ротеллы*, на которых они рисовали головы зверей как отличительные гербы каждого из мальчишек. Ротеллы они прибивали на ворота, а ночью Священное воинство их срывало и устраивало на площади перед церковной школой Св. Петрониллы показательное сожжение – дьявольского по их домыслам вертепа, созданного Галеотто и незаконнорожденным Леонардо, вскормленного околдованным молоком чёрной козы. Они с удовольствием сожгли бы и самого Леонардо, но по невероятному стечению обстоятельств, сделать им этого не представлялось возможным, хотя любого другого незаконнорожденного малыша на месте Леонардо эта участь могла бы постигнуть без особых затруднений. И всё дело в том, что, несмотря на усилившиеся слухи о приверженности Леонардо через околдованное молоко к дьявольским чарам, все блюстители Священной Канцелярии сходились в одном: предать костру не похожего ни на кого в своём развитии незаконнорождённого мальчика они не могли, потому что только благодаря его отцу, сире Пьеро, Святому судилищу Инквизиции были переданы четверо убийц викария. За что Священная Канцелярия сама выдала индульгенцию о неприкосновенности рода Винчи и всех их потомков… К тому же король Козимо Медичи, удостоил род Винчи той же чести!

–

*Ротелла – щит.

Среди Святых отцов-инквизиторов витало мнение, что в этом незаконнорожденном мальчике действуют два договорившихся между собой провидения: господнее и дьявольское – для каких-то высших целей! И казнить его – значило бы для них проклятие Господа и вечное преследование их властителем Преисподней, дьяволом Велиаром, чем они и оправдывали своё бессилие перед сложившимися обстоятельствами.

А между тем с каждым годом всё яснее становилось, что Леонардо – это действительно явление необычное… Быть левшой – уже означало в то время приверженность сатанизму, и уже заодно это могли сжечь. Леонардо же был не просто левшой, он владел обеими руками в совершенстве: выполнял все функции и левой, и правой рукой с одинаковым мастерством. Правда, каждой руке он со временем поручил выполнять свою особую роль. Так, например, ложку он держал в левой руке, а вилку в правой; хлеб резал правой рукой, а когда затачивал карандаши, то нож держал в левой руке; также левой рукой он рисовал, а правой рукой разводил краски; левой рукой он писал, причём, строчки вёл, справа налево, и его текст можно было прочитать только с помощью зеркала; а вот математические расчёты он выполнял правой рукой, так что иногда в его руках оказывалось по карандашу, и он одновременно ими исполнял независимые друг от друга действия – таковы были его возможности, таков был его ум! Неудивительно, что, будучи ещё совсем маленьким, он, благодаря своим способностям, наводил ужас на окружающих, за исключением, разумеется, тех, кто его любил. И неудивительно, что «малый капитан» Священного воинства Марио Сантано, который был всего-то на шесть лет старше Леонардо, но не имевший таких способностей, кричал ему вслед, что придёт, то время, когда он обязательно добьётся того, чтобы Леонардо возвели на чистилищный костёр. На тот момент его истерическим выпадам, как это часто бывает, никто не придавал ни малейшего значения…

******* ****** ******

Время неумолимо двигалось вперёд. Леонардо и Галеотто проводили долгие часы в боттеге* покойного мужа тётушки Туцци, изучая его мастерство инженерной механики и прикладных наук. Пьеро охотно им помогал. Галеотто, помня своё обещание разгадать загадку философского камня и сделать из ртути золото, увлёкся химией; Леонардо же занялся механикой, скульптурой и живописью, а также изучением гончарного, ткацкого и кузнечного ремёсел. К пяти годам он уже хорошо разбирался во многих прикладных науках, ремёслах и искусстве и поражал всех своей изобретательностью. Так он из совы на воротах тётушки Туцци, которая встречала постучавших в калитку визитёров раскатистым уханьем, сделал огнедышащего нетопыря. Голову совы он переделал с таким мастерством, что никто из видевших её не сомневался в том, что перед ними живая гигантская летучая мышь. Леонардо переделал сове и крылья, а поистрепавшиеся от времени на её теле перья поменял на выкрашенную в чёрный цвет замшу; кузнечный мех внутри бывшей совы он разделил на две части и оснастил дополнительной трубкой-соплом с такими

–

*Боттега – мастерская.

отверстиями по её бокам, что, когда посетитель стучал подковой в дверь калитки, рычаг от неё заставлял меха двигаться в разных направлениях – это создавало такой эффект внутри летучей мыши, что в трубку-сопло затягивался лампадный огонёк, зажигавшийся от кремниевого запальника внутри неё и через открывавшуюся пасть нетопыря пламя выдувалось на посетителя, наводя на него ужас. Сделал Леонардо это для того, чтобы отомстить Марио Сантано за постоянные оклики, что придёт время, и он его казнит за его необычные способности. Детвора, симпатизировавшая Леонардо и Галеотто, подговорила «малого капитана» Священного воинства дёрнуть за подкову на калитке ворот тётушки Туцци, и когда он это сделал, то волосы, брови и ресницы на его лице частично выгорели, а от него самого несколько дней пахло палёным. Местные мальчишки и девчонки, враждовавшие с Сантано и его Священным воинством, окрестили «малого капитана» жареным инквизитором, от чего его бешенство в отношении Леонардо только усилилось. Нетопыря с калитки тётушки Туцци пришлось снять – ребятня так увлеклась изобретением Леонардо, что, постоянно дёргая за подкову, чуть не сожгла ворота. Однако маленького изобретателя это нисколько не огорчило. Он занялся другими изобретениями. А вскоре произошло событие, послужившее тому, что не только его враги, что даже и его близкие люди подняли маленького Леонардо на смех. Он стал рассказывать о сне, видевшимся ему каждую ночь: «… Судьба моя, как видится мне ныне, – писал Леонардо в дневниковой тетради спустя сорок лет после этих событий, – состояла не только в околдованном молоке чародейкой Пресциллой, но и в Коршуне, прилетавшем во сне каждую ночь и проводившем мне по устам перьями крыльев, говоря, что волей Вселенной для меня обозначится желание создать крылья и уверовать в них всему человечеству… «Человек, подобно Икару, сына Дедала, может летать! – говорил мне коршун во сне. – Сначала Вселенная создаёт миф, потом Предтечу, а потом миф и Предтечу она реализует в человеческую жизнь точно так же, как Иоанна Крестителя и миссию Иисуса Христа!.. Время мифа прошло… Ты – есть Предтеча! – указал коршун на меня. – Пройдёт время, ты создашь первые крылья, а вслед за тобой человечество поднимется в небо и полетит!..» Разумеется, пятилетнему Леонардо на его рассказ о сне друзья и взрослые отвечали смехом. Многие даже сочли его сумасшедшим, что, в общем-то, даже послужило некоторым переменам в лучшую для него сторону: Священное воинство и его «малый капитан» Марио Сантано ослабили к нему своё внимание, а потом и вовсе перестали преследовать.

И только бабушка Лючия, жена сире Антонио, до безумия любившая златокудрого и голубоглазого мечтательного внука, не находила в его снах ничего смешного, приводя всем в пример библейского героя Иосифа, предсказавшего, как известно, благодаря своим снам, не только свою судьбу, но и судьбу своих братьев, а также судьбу огромного государства Египет, в котором он стал наместником фараона… Как бы там ни было, но и бабушку Лючию, несмотря на её убедительные доводы, тоже подняли на смех, а сире Антонио вообще запретил ей заступаться за обезумевшего внука. Однако его запрет не послужил для неё указующим перстом, и, если она перед мужем не вступалась за своих сыновей, то за незаконнорожденного внука, сожалея о совершённых ей когда-то ошибках, готова была отдать жизнь и в заступничестве за него ни в чём не уступала сире Антонио. Пьеро во всём поддерживал мать. Катарина, видя, с какой заботой мона Лючия и Пьеро относятся к Леонардо и поддерживают его, не противилась тому, что её сын иногда оставался ночевать в доме отца. Она отлично понимала своё бедственное положение и, конечно же, надеялась на то, что они дадут Леонардо приличное образование. Но, увы, её единственному сыну не суждено было поступить ни в один университет, ибо он родился на свет незаконнорождённым…

Когда ему исполнилось семь лет, его с трудом удалось устроить в школу Св. Петрониллы в Винчи, где, к большому неудовольствию Леонардо, учился его злейший враг – Марио Сантано. Между ними часто вспыхивали драки. Будучи на шесть лет моложе него, Леонардо дрался с Марио, ни в чём, не уступая старшему сопернику, и, благодаря своей стойкости, воле, упорству, ловкости, силе и мастерству, которому его обучил отец, нередко выходил победителем. А однажды он даже был наказан сире Антонио за то, что в драке победил Марио Сантано и его друга Россо Кастаньяно из-за горного сурка, которого те приговорили «судом Священного воинства» к сожжению на костре. Маленький шустрый зверёк повадился по ночам приходить в сад семейства Кастаньяно воровать в нём овощи. Отец семейства его поймал и отдал сыну, а тот принёс сурка в школу и показал его «малому капитану» Священного Воинства. Марио Сантано приказал пытать животное, а потом сжечь на чистилищном костре за его провинности. Леонардо не мог смотреть на издевательства над зверьком и попытался объяснить им, что он ни в чём не виноват, что он просто хотел есть и что сурку никто не разъяснил, что лазить в сады к людям нельзя. Все его просьбы и увещевания жестокими детьми остались без внимания. И тогда, чтобы спасти жизнь сурка, впав в страшную ярость, Леонардо налетел на подростков. Свирепость его гнева была столь сильна, что даже никто из друзей Марио Сантано и Россо Кастаньяно не решился за них заступиться, страшась, что сами будут побиты этим не по годам рослым и сильным мальчиком. Эта драка для начинающих инквизиторов могла бы окончиться печально, если бы в это время не подоспел Святой отец фра Бернардо, оттащивший от них Леонардо. Для Леонардо же цель была достигнута – он не только спас от гибели невинного зверька, но и оправдал в своём имени, данном ему отцом и матерью, царя зверей – свирепого льва. Отныне его больше никто не задирал и насмешки над ним закончились. У Марио Сантано и Россо Кастаньяно лица были разбиты в кровь. За это сире Антонио приговорил Леонардо к трёхдневному заточению в чулане, и, так как в это время бабушка Лючия и его отец были в отъезде по делам во Флоренции, и за него некому было заступиться, ему пришлось принять это наказание и все трое суток просидеть в тёмном помещении. «…Как, оказывается, за проявленную справедливость наказывают несправедливо! – писал Леонардо одну из первых своих дневниковых записей. – Если же в детстве тебя сажают в тюрьму за то, что ты поступаешь как надо, – то, что же сделают с тобой за то же самое, когда ты станешь взрослым?..»

На третьи сутки, не желая терпеть несправедливого наказания, он покинул чулан, проявив свою невообразимую изобретательность. Вытащив из чулок чёрную нить, он приклеил один её конец разжёванным хлебом к внутренней стороне двери чулана, а на другом сделал петлю, и когда сире Антонио в очередной раз принёс ему поесть, то он незаметно для него накинул петлю на наружный крюк, запиравший чуланную дверь. Подслеповатый жестокосердный дед не заметил ни нити, ни выходки его изобретательного внука. Леонардо после его ухода потянул нить вверх и вытащил крюк из железной петли – дверь открылась, и путь из чулана па волю был свободен.

Покидал Леонардо свои темницу тоже непросто так: он перед этим с помощью крахмального клейстера, хранившегося в чулане, наклеил на подошвы своих деревянных башмачков-цоколей клочки пушистых лисьих шкурок, валявшихся здесь же, в чулане, на полках; цоколи перестали стучать о пол, и когда Леонардо вышел из дома во двор, то сире Антонио, увидев его из окна своей комнаты, удивился не только тому, что он выбрался из чулана, но и тому, что мальчик шёл по деревянному настилу во дворе совершенно бесшумно. Вместе с ним наблюдали за Леонардо и вернувшиеся к этому времени из Флоренции его отец Пьеро и мона Лючия.

– Как есть пасынок дьявола! – не преминул воспользоваться случаем сире Антонио, чтобы уколоть этим и свою жену, и сына, не чаявших души в Леонардо. – Тебе бы, Пьеро, вновь надо бы жениться, чтобы обзавестись детьми… Не думаешь ли ты, что этому твоему незаконнорождённому дьявольскому сорванцу ты передашь в наследство часть моего состояния, что я завещаю тебе?.. С него достаточно и того, что мы дали ему фамилию нашего рода да Винчи!

Пьеро отмахнулся от него как от назойливо жужжащей осы. Он уже пятый год после смерти мадонны Альбьере оставался вдовцом. Вместе с братом Франческо они замещали состарившегося отца в его нотариальной конторе во Флоренции и со всей добросовестной смиренностью выполняли все его поручения, руководствуясь свято-христианской заповедью «Почитай отца и мать». Однако на этот раз слова отца всё-таки вывели Пьеро из себя, и он, не совладав с собой, схватил сире Антонио за отвороты камзола и яростно прокричал ему в лицо:

– Ты многим жизнь отравил, отец!.. И моей матери, и мне, и моему брату, и Катарине, и мадонне Альбьере и… даже самому себе!.. Я знаю, что, руководствуясь канонами нашего предка Гвидо да Винчи, ты хочешь для нашего рода законных наследников, но моему, пусть даже незаконнорождённому сыну, которого ты считаешь пасынком дьявола, ты ничего не сделаешь!.. И если я сочту нужным – он, и никто другой, унаследует ту часть состояния, которая по праву принадлежит мне! – он вытащил из кармана своего сюртука несколько почерневших осколков разбитого хрустального бокала, на которые когда-то сел вылетевший из камина ворон, и показал их отцу. – Я тебе никогда не объяснял, что это такое, но я всегда ношу их с собой, и если ты вздумаешь причинить моему сыну хоть каплю горя, то именно этими осколками, ворон, я выпущу из тебя всю твою мерзкую чёрную кровь!.. Ты понял меня?!

Видя, как взбешён сын, сире Антонио впервые в жизни испугался его гнева.

– Я ведь только хотел как лучше… – промямлил он трясущимися губами.

– Ты всем желаешь только лучшего, да только никому ничего хорошего от твоих пожеланий ещё не стало, – недовольно заметила его жена, мона Лючия. – Чем тебе Леонардо плох?.. Достаточно взглянуть в его глаза, и сразу видишь, какое чистое сердце у этого мальчика!

Дряхлеющий сварливый старик отступил под напором жены и сына и вновь устремил свой взгляд в окно. Леонардо, свернув со двора в виноградник, решил сократить путь. Он прошёл под навесом виноградных лоз, перелез через забор и оказался перед домом матери. Поднявшись в её комнатку, он бросился в её объятия. Леонардо любил мать преданной детской любовью, на какую, – как он сам потом говорил о себе, – ни один взрослый человек уже неспособен. Эту любовь он пронесёт через всю жизнь, и в каждой повстречавшейся ему девушке и женщине он будет искать её милую, слегка уловимую, нежную и вместе с тем немного лукавую с ускользающей печалью улыбку. Последние два года Леонардо жил в доме отца и забегал к матери редко, в основном, когда ему было очень печально. Он забирался к ней под одеяло, она покрывала его лицо поцелуями, и он, успокоившись, засыпал в её объятиях. В детстве это были самые счастливые мгновения его жизни.

Леонардо поднял глаза, и Катарина увидела в них наплыв слёз. Она прижалась губами к ним и тихо прошептала:

– Опять сире Антонио?..

Мальчик молчаливо кивнул.

– Старый ворон! – в сердцах вырвалось у Катарины.

– Почему он меня так ненавидит, мама?