Текст книги "Леонардо. Жизнь и удивительные приключения великого флорентинца. Книга 1"

Выслушав её, Марко Оспелле, зная о нынешнем положении Леонардо, уверовал в её рассказ и пообещал что-нибудь придумать. Затем Матурина отправилась к фондакам каноники Орсанмикеле, где находилась академия Калималы* благородного искусства. – * Калимала – ремесленный цех.

Под главным гербом Калималы, изображавшим золотого орла посреди алого поля маков, собирались художники, ваятели, чеканщики, ремесленники ткацкого производства и ковроделы. Это место во Флоренции было своего рода рынком услуг художественного мастерства. К мастерам благородного искусства приходили разные люди со всех уголков Тосканы делать заказы. Сюда и пришла Матурина в надежде получить заказ для Леонардо. Так поступила она потому, что он не мог сделать этого сам, ведь его, ославленного и осмеянного на всю Флоренцию, сторонились все и, разумеется, никто заказа бы ему не сделал. А так она надеялась путём обмана во имя спасения, не называя его имени, получить хоть что-нибудь, что хотя бы на время отвлекло его от опытов с ядами, которые, как абсолютно была в этом уверена Матурина, ничем хорошим для него не кончатся.

Чтобы завлечь заказчиков, она показывала им свои графические портреты, сделанные рукой Леонардо. Каждый день, ничего ему не говоря, Матурина покидала дом и приходила к фондакам каноники Орсанмикеле. Иногда ей делал заказы владелец Калималы мессере Чиприано Буанокорзи, большой ценитель искусства, коллекционер и хранитель картин живописи отвергнутых или непризнанных светским обществом и духовными служителями Церкви художников. Ему нравились утончённые неповторимой художественной возвышенностью работы Леонардо, и он с удовольствием покупал его картины после их завершения. Правда, иногда, случалось и так, что Леонардо сам приходил к мессере Чиприано, у которого он встречался с Сандро Ботичелли и которому, благодаря своему красивому телосложению, он за небольшую плату позировал для его картин. Таким образом, до наших дней дошли несколько его портретов, сделанные рукой великого Ботичелли, а также картины, в которых он изобразил Леонардо ангелом. Добрый Сандро, сочувствуя ему, даже посодействовал, чтобы его приняли в члены академии благородного искусства, но, к сожалению, это не помогло Леонардо. Заказчики обходили его стороной, и поэтому его заказами продолжала заниматься Матурина. А вскоре её усилия оправдались ещё одной удачей: ей удалось получить несколько заказов на иконы Святых. Это событие день в день совпало с приходом к Леонардо виконта Марко Оспелле. Для них его приход был настоящим праздником. Он заказал сделать ему несколько музыкальных инструментов: флейту, виолу и лютню. Стоя в дверях каморки Леонардо, Матурина улыбалась, слушая его разговор с виконтом.

– Как видишь, Леонардо, работа для тебя большая и не совсем обычная… – по окончании разговора Марко Оспелле украдкой подмигнул Матурине, прислонившейся к дверному косяку. – Работа дорогая и ответственная, поэтому со временем не тороплю… Задаток я плачу сейчас, а как сделаешь – получишь остальное!

Задаток оказался столь внушительным, что Леонардо сразу отказался от преподавания ставших ненавистными ему уроков фехтования. Опыты с ядами он тоже прекратил и полностью погрузился в новую работу. Сердце Матурины, разрывавшееся от боли за него, наконец-то успокоилось.

Создание музыкальных инструментов для Леонардо оказалось таким новшеством, что он поначалу растерялся. Он имел вполне приличный слух, был неплохим музыкантом, но ещё ни разу не делал ни одного музыкального инструмента; их создание он изучал лишь теоретически, на практике же воплотить свои знания в дело ему ещё не приходилось. Общепринятые инструменты, которыми пользовались все музыканты, ему не нравились. Леонардо находил в них много изъянов и несовершенство звука, поэтому он решил изобрести свои: неповторимого вида и звучания.

С флейтой он справился без труда, а вот на создание виолы и лютни у него

ушло много времени. Ему пришлось параллельно с составлением их чертежей исследовать сотни видов древесины; их особенности высыхания, пластичности после кипячения и скручивания, подверженности коррозии от температур, лакировки и звучания дек после сборки. Для Леонардо мало было, чтобы музыкальные инструменты, сделанные его руками, имели отличное звучание и выглядели, как обычные. Он считал, что любое изделие хорошего мастера должно иметь ремесленную марку, то есть вид, по которому бы оно отличалось от других и было сразу узнаваемым; чтобы, глянув на него, люди могли сказать: «…Да, этот музыкальный инструмент такого-то мастера, и его ни с каким другим не спутаешь!..» Придерживался Леонардо такого правила только потому, что он видел даже среди именитых зодчих, признанных Высшим Светом и королями, много подражателей, шарлатанов и самых обыкновенных плагиаторов. Необычность изделия гарантировала, что его не смогут повторить; необычность – это охранная грамота, имеющая притягательность для заказчиков, без которых Леонардо изнывал от чувства своей никчемности.

Виолу он сделал в форме изящной женской фигурки Венеры – позировала ему Матурина; лютню – в форме страшного рогатого дьявольского черепа. Для этого он использовал настоящий лошадиный череп. После расписывания инструментов и их лакировки они выглядели умопомрачительно: виолу хотелось обнять, как любимую девушку; лютня же, напротив, навевала ужас войны и адский огонь Преисподней; звучание инструментов было столь же великолепным, как и их внешний облик. Леонардо за всё время, пока работал над ними, никому их не показывал: ни виконту Оспелле, благородно не обижавшегося на него за это; ни отцу, приходившему и оставлявшему ему денег и некоторые заказы; ни другу Зороастро; ни Луке Пачолли; ни даже Матурине, позировавшей для виолы и не знавшей, зачем она позирует…

Незадолго до окончания им работы над музыкальными инструментами – случилось это ранней весной 1481 года – в каморку Леонардо она привела монахов из монастыря Сан-Донато-а– Скопето. Повстречала их Матурина у Калималы благородного искусства. Им требовался художник для выполнения запрестольной иконы «Поклонение Волхвов». Сама не зная почему, она искренне рассказала о Леонардо, оказалось, что они знали о его славе растленного негодяя, но не побоялись пойти за девушкой и прийти к нему.

Увидев монахов в дверях своей каморки, Леонардо сначала подумал, что вот оно, пришло время: за ним пришли Святые отцы-инквизиторы. Но когда он услышал от них о заказе, то, глядя на монахов, не поверил своим глазам: в этом городе на него давно показывали пальцем, смеялись и плевали вслед. Флоренция стала для него ненавистной. На протяжении многих лет он выходил гулять на улицу, как вор, по ночам. Лишь несколько раз, ввиду своей необычной натуры, он вынужденно осмелился выйти на прогулку днём, чтобы только зарисовать повешенных преступников, покушавшихся на жизнь короля Лоренцо Великолепного. Терпение по-прежнему оставалось его надёжным щитом от обид и оскорблений, но его всё больше охватывали мысли уныния о бездействии: «… Когда я закончу работу над музыкальными инструментами, – думал он, – после этого наступит пустота…» Как же он обрадовался, увидев перед собой монахов и услышав от них о заказе на запрестольную икону!

– Что это? Опять насмешка судьбы или её подарок?! – не веря в то, что ему говорят монахи, воскликнул он.

– Милосердие! – ответил ему пожилой фра Доминик Вариа, настоятель монастыря Сан-Донато-а-Скопето; его спокойный голос, пронизанный умиротворённостью, свидетельствовал, что говорит он искренне. – Милосердие, сын мой, и ничто иное!.. Мария Магдалина и Мария Египетская вели распутный образ жизни, но они покаялись, и Бог даровал им милосердие…

– Мария Магдалина и Мария Египетская чувствовали свою вину, поэтому каялись, я же невиновен, и мне не в чем каяться… Следовательно, милосердие Бога в данном случае – не для меня!

– В божественном милосердии нуждаются все, сын мой!.. – возразил фра Доминик. – Если тебе претит его принять, потому что оно ущемляет твоё достоинство, то прими его тогда в знак твоей невинности… А тех, кто тебя оклеветал, – тем воздастся!.. Благословляй ненавидящего…

– Я принимаю ваши слова, Святой отец, и склоняю перед вами голову! – поклонился Леонардо и поцеловал его протянутую руку.

Матурина была необыкновенно счастлива. Отложив на время работу над музыкальными инструментами, Леонардо принялся за написание запрестольной иконы «Поклонение Волхвов». Вопреки обычной своей неторопливости, которая была родной сестрой его обстоятельности, он написал её, по меркам общепринятого мнения, за весьма короткий срок: к весне следующего 1482 года. Её замысел был столь же необыкновенным, как и всё, за что он брался. «На фоне разрушенного храма, от которого веяло усталой древностью, пришельцы-волхвы из далёких городов и селений идут поклониться Божьей Матери с младенцем Иисусом на руках, сидящей на поросшем мхом камне в тени оливковых деревьев. Ей приносят дорогие подарки: золото, мирру и ладан. Глядя на эти сокровища, Она робко улыбается, будто не верит, что рождённый ею младенец – Богочеловек! Да и как в такое поверить, ведь кругом кипит обычная жизнь – на развалинах разрушенного храма обнажённые юноши ведут спортивные состязания весёлых игр – и рождение необычного, всего в нескольких шагах от них, не воспринимается ими, словно такое Явление может произойти где-то далеко, но не рядом с ними…» Когда икона была готова, и Леонардо показал её монахам, то настоятель монастыря Сан-Донато-а-Скопето, Святой отец фра Доминик Вариа, схватившись руками за голову, исступленно воскликнул:

– Надо быть насквозь пропитанным Любовью, чтобы так писать!.. Теперь я понимаю, почему тебя ославили!.. Сын мой, ты представляешь собой сосуд без воды! Твоя вода – это Любовь! Ты был наполнен ею, но кто-то тебя опустошил, и теперь ты, жаждущий, живёшь в ожидании Её, словно она вот-вот прольётся на тебя, напитает твой организм, заполнит тебя до краёв… Но твоё воображение уже пропитано Любовью, и подтверждение тому – дело рук твоих! Прости зависть, осквернившую тебя…

Леонардо выбежал из каморки. Он не предполагал, что жизненный взгляд монаха окажется таким глубоким. Ему не хотелось, чтоб кто-нибудь видел его слёзы. Старая душевная рана, которая, казалось, уже зажила навсегда, вновь разорвалась.

С этой минуты он стал сторониться Матурины. Она прощала его, думая, что он боится быть похожим на отца. О нём Леонардо однажды рассказал ей, когда сире Пьеро пришёл в её дом с известием, что бабушка Лючия умерла и теперь его маме, бедной и безграмотной контадине Катарине, некому будет читать его письма. Леонардо был тогда очень опечален. Он доверял Матурине, как себе, и рассказал ей историю его отца и матери, а закончив рассказ, добавил, что не хочет сделать её беременной, чтобы не быть похожим на своего отца. Любящая его Матурина поняла гораздо больше, чем он ей рассказал. Она поняла, что он в том понимании, в каком существует Любовь, – к ней равнодушен. Но она не могла обижаться на него. Она любила его таким, каков он есть, и не боялась беременности: за семь лет их каждодневной близости не случилось даже намёка на неё… В чём была причина – они не знали. Пытливого и любознательного Леонардо этот вопрос мучил не меньше, чем Матурину. Он желал вернуться к изучению медицины и путём анатомического сечения узнать, как в организме женщины зарождается новая жизнь. Увы, король Лоренцо Медичи Великолепный, помня золотой динарий и зная о репутации Леонардо, не проявлял воспоминаний о лучшем ученике королевского учёного Паоло Тосканелли. Флоренция по-прежнему жила презрением к невинному, а он по-прежнему выходил гулять на её улицы только по ночам.

Закончив запрестольную икону «Поклонение Волхвов», Леонардо не торопился возвращаться к работе над музыкальными инструментами. Он не хотел с ними расставаться, осознавая, что, в конце концов, их придётся отдать виконту Оспелле, а ведь они были для него его детьми. Ещё страшнее ему было думать о том, что после их завершения у него больше не будет заказов. Его охватила смертельная тоска бездействия, и даже Матурине с трудом удавалось вытянуть его из каморки погулять по ночному городу. Не желая её обижать, Леонардо подчинялся ей, но с каждым разом всё больше ощущал, что он тяготится её обществом и его мучают угрызения совести. Вряд ли можно сказать, что Матурина этого не замечала. За долгие годы, проведённые вместе, она хорошо изучила Леонардо, но, по-видимому, она лучше него понимала, что, если она покинет его, – он пропадёт. Сам же Леонардо, похоже, не задумывался над этим или только делал вид, что ему всё безразлично в этом, ставшем ему ненавистным, городе.

Однажды, когда в очередной раз долгими уговорами Матурина вытащила его прогуляться тёплой июльской ночью, она повела его к академии благородного искусства, где даже ночью встречались мастера с приезжими в столицу Тосканы. Узнав, куда она его ведёт, он взбунтовался: у Калималы собирались ученики Андреа Вероккьо и часто бывал там Джакомо Сантерелли и предавший его учитель, а он на дух не хотел видеть никого из них. Матурина упрашивала его, но он, словно упрямый мул, стоял на своём и шагу не хотел ступить в сторону Калималы. В припадке ярости – в такие мгновения он был чрезвычайно страшен и опасен – он забыл о данном Матурине слове не задавать ей загадок и, чтобы она от него отстала, оскорбил её намёком на то, как ей удалось, якобы, завлечь к нему в каморку монахов Сан-Донато-а-Скопето.

– Если ты ответишь на мой вопрос, – хрипел он в припадке бешенства, – я пойду с тобой!.. Если нет, то мы вернёмся обратно! Ты согласна?!

Матурина, ещё ни разу не видевшая его таким, не на шутку перепугалась. Вместо ответа она только испуганно закивала головой.

– Скажи мне, назойливая дева, что означает: «… Согрешившие женщины с удовольствием станут признаваться в этом незнакомым мужчинам, открывая им свои тайные похотливые мысли, чтобы потом ещё и ещё согрешать, – и будут считать, что это лучший способ быть угодным Богу?..»

Матурина поняла, что в вопросе кроется скрытый подвох, но ответить на него не сумела.

– Ты задаёшь мне вопросы, заранее зная, что я не смогу на них ответить! Это подло! – обидевшись, выкрикнула она.

– Это исповедь, девочка! – осклабился Леонардо в злой усмешке. – Может быть, поэтому монахи Сан-Донато-а-Скопето толпой побежали за тобой, что ты им исповедовалась: в своей похоти ты ведь такая соблазнительная!

Нет, она не дала ему пощёчины. Закрыв лицо руками, Матурина бросилась от него прочь. Прилив ярости у Леонардо сошёл на нет, и он пожалел о том, что сотворил. Возвратиться без неё в её дом он не мог. Как он посмотрит тётке Пресциле в глаза? Она хоть и не вмешивалась в их дела и вела затворнический образ жизни, уединяясь в своей каморке, он всё равно не мог показаться ей без Матурины. Зачем он это сделал? Зачем обидел ни в чём неповинную любящую его девушку? «… Это подло!» – из глубины памяти донеслись её последние слова. И вдруг темноту жаркой июльской ночи прорезал тонкий пронзительный визг. Леонардо изнутри как будто ударили тяжеловесным железным тараном. «Леонар!» – донеслось из переулка, куда убежала Матурина, и Леонардо, не раздумывая, со всех ног бросился в его непроглядную темноту. Какими только последними словами он не обругал себя, пока бежал на крик девушки.

На ходу он выдернул из ножен рапиру и кинжал, без которых никогда не выходил на прогулку по ночному городу. Предполагая, что разбойники, напавшие на Матурину, могли на него броситься из-за углов, тесно прижатых в переулке друг к другу домов, он, пригнувшись к земле, переворотом через плечо, влетел в его узкий проход и, вскочив на ноги, приготовился отразить нападение – никто на него не напал; переулок был пуст. И снова до его слуха донеслось: «Леонар!..» На этот раз крик о помощи доносился издалека. Напавшие на девушку разбойники уносили её прочь. Средневековый город тихим безмолвием, равнодушно взирал на происходящее и не желал раскрывать тайны, по каким улицам бежали разбойники.

Издав крик отчаяния, Леонардо бросился туда, куда, как подсказала первая пришедшая ему в голову мысль, могли бежать похитители Матурины, – к речной пристани. Там останавливались небольшие судёнышки марокканских мавров, египетских мусульман, алжирцев, сирийцев и корсиканцев, которые часто занимались похищениями девушек. «Только бы успеть! – твердил он себе. – Только бы успеть!..» В ушах пульсирующими ударами сердца отзывался крик: «Леонар!.. Леонар!.. Леонар!..» И он успел.

Выбежав к пристани, Леонардо увидел в свете яркой луны и масляных корабельных светильников лодку, отчаливающую от берега. В ней сидело около полудюжины человек, одетых в одежду сирийцев. Среди них он увидел Матурину. Она уже не вырывалась и не кричала: к её горлу был приставлен кривой сирийский меч; но её взгляд был устремлён на него. Леонардо бросился к стоявшим у причала рыбацким гондолам и, запрыгнув в первую из них, попавшуюся ему на пути, растолкал там спящего рыбака-охранника. Приставив к его шее кинжал, он больше с мольбой, чем с угрозой, прохрипел:

–У меня сейчас нет с собой денег, чтобы расплатиться с тобой! Но если ты откажешься выполнить мою просьбу, то за свой отказ ты расплатишься со мной твоей жизнью!

– Девушку похитили? – без обиняков спросил заспанный рыбак, видимо, уже привыкший к таким явлениям.

– Да!

– Ну а зачем же так пугать?.. Где?.. Куда они поплыли?

– Вон! – рапирой указал Леонардо на удаляющуюся лодку, быстро скользящую по сверкающей лунными бликами поверхности реки к сирийской галере, стоявшей на якоре в заводи противоположного берега.

– Вижу, – рыбак скинул удерживающую петлю с носа гондолы, оттолкнулся веслом от причала и принялся грести.

Леонардо стал ему помогать. Через минуту они поняли, что удаляющуюся лодку им не догнать. Рыбак с сомнением покачал головой.

– Если они успеют добраться до галеры раньше, чем мы их успеем догнать, то пропала девушка – ничем не сможем ей помочь… Наиздеваются и выкинут за борт, и никакая Джустиция не докажет, что это они глумились над несчастной… Таких случаев здесь уже столько было, что их и не сосчитать!..

Леонардо молчал. Он проклинал себя за необдуманный поступок, обернувшийся бедой для Матурины.

– Что будешь делать, если они успеют добраться до галеры? – снова обратился к нему рыбак. – Там ведь их много, один не справишься, покалечат они тебя!.. И девушку не спасёшь, и сам пропадёшь!

– Если не смогу её спасти и меня убьют – значит, так мне и надо! – огрызнулся Леонардо.

Рыбак восхищённо покачал головой. Расстояние между ними и лодкой сирийцев продолжало увеличиваться. Вскоре они увидели, что похитители пристали к галере и по верёвочным лестницам стали подниматься на её борт.

– Не успели! – затаив дыхание, тихо произнёс рыбак.

Леонардо по-прежнему молчал, устремив взгляд на галеру и не сводя с неё глаз. В свете корабельных фонарей и зажжённых сирийскими моряками факелов он увидел, как, тыкая в тело Матурины кинжалами и кривыми мечами, похитители заставляли её карабкаться вверх по верёвочной лестнице. Она обернулась, оглядываясь на оставшийся позади берег, и до него опять донеслось отчаянное и слёзное: «Леонар!..» Леонардо немедленно, что было силы, пронзительно и протяжно свистнул в ответ. Резкий звук свиста разнёсся над гладью реки, подняв из прибрежных камышей и тростника птиц. Матурина и её похитители на мгновение замерли, потом с удвоенной торопливостью стали подгонять её подниматься на борт галеры. «Леонар!..» – ещё сильнее крикнула Матурина, и её крик растворился в пронзительно-резких криках чаек, поднявшихся из речных зарослей в воздух. Она исчезла за бортом галеры – на палубе видно было столпотворение вокруг неё мужчин, – а навстречу преследователям выступила та же лодка с теми же разбойниками, которые, по-видимому, вознамерились им воспрепятствовать. Рыбак, бросив весло и, нырнув под скамью в середине гондолы, извлёк из-под неё кистень с увесистыми на нём шипованными шарами, сцепленными толстыми цепями с древком. Леонардо удивился: как это он не воспользовался им раньше, когда он напал на него с угрозами; и в душе поблагодарил рыбака за терпимость и благородство. Из-под другой скамьи хозяин гондолы достал деревянный щит и железный шлем.

– А вот теперь повоюем, – просто вздохнул он, натягивая шлем на голову; затем он снова взялся за весло.

Лодки стремительно сближались. Рыбак проворно маневрировал гондолой, и, когда до лодки сирийцев осталось не больше пятидесяти локтей, он резко развернул её против течения, и она остановилась. Разбойничья же лодка продолжала двигаться по инерции, и сирийцы в темноте не сразу заметили манёвр гондолы. Увидели они её слишком поздно: она стремительно неслась им наперерез. Благодаря своей высокой носовой части, гондола буквально заскочила сверху на лодку сирийцев и вдавила её в воду вместе со всеми, кто в ней был. Раздался треск, крики, ругань, всплеск перевёрнутой лодки и испуганные вопли тонущих, уносившихся течением реки. Биться ни с кем не пришлось. На крики соплеменников отозвалась команда галеры. Они выстроились у её борта и стали всматриваться в ночную мглу, откуда доносился шум. Леонардо видел, что о Матурине на время забыли. Рыбак что было силы, что-то закричал им по-сирийски.

– Я им кричу команду охраны береговой джустиции: «Внимание и Повиновение именем короля!» – сразу объяснил он Леонардо, не дожидаясь от него закономерного вопроса по этому поводу.

На галере услышали его команду, переполошились, и несколько человек бросились к Матурине. Она, по-видимому, была привязана к мачте.

– На нижнюю палубу к гребцам сейчас уволокут, – вглядываясь в переполох на палубе галеры, высказал свою догадку рыбак. – Там есть, где её спрятать… Ну и пусть! Лишь бы не тронули… Мы её отыщем! Я знаю – где…

Леонардо посмотрел на него с благодарностью. Гондола тем временем уже вошла в речную заводь и быстро приближалась к галере. Её уже увидели с борта сирийские матросы и поднятые на палубу верёвочные лестницы вновь спустили.

– А нас действительно приняли за блюстителей береговой Джустиции! – удивлённо дёрнул головой Леонардо.

– Ночь… Ни черта не видно!.. Видно, поэтому… – отозвался рыбак. – Но радоваться рано…

И он оказался прав. В тусклом свете корабельных светильников и факелов сирийцы не сразу поняли, кто подплыл к ним на гондоле, но когда Леонардо и рыбак поднялись по верёвочной лестнице на палубу галеры, то многочисленные удивлённые возгласы вокруг них ясно дали понять, как они разочарованы собственным поведением, поддавшись команде «Внимание и Повиновение!» Стоявшая в неподвижности команда пришла в движение. Обнажив кривые мечи, они окружили непрошеных гостей. Рыбак что-то сказал им по-сирийски и тут же перевёл свою реплику Леонардо:

– Я говорю им, что ты – Капитан береговой Джустиции, и требую от них выдачи, якобы, твоей сестры, которую они нечаянно с кем-то спутали и привезли к себе на корабль…

Пока он говорил, один из сирийцев, выделявшийся среди других своим представительным видом, уже дал ответ на брошенную им реплику.

– Что он говорит? – спросил Леонардо.

– Говорит, чтобы я не врал, Капитана береговой Джустиции он знает в лицо… Началось! – ироничной безысходностью добавил он и с молниеносностью кошки подскочил к представительному сирийцу и со всей силы ударил его кистенём по голове – он рухнул на палубу с рассечённой головой. В след за ним рыбак опустил свой кистень на головы ещё двух сирийских матросов, которые так же распластались на палубе, заливая её кровью.

Его решительность обескуражила не только команду галеры – они на мгновение оторопели, – но и Леонардо; только когда третий с рассечённой головой упал на палубу, он ринулся в атаку на сирийских матросов. Первые секунды его натиска показали всю мощь его силы, и что сирийцам придётся чрезвычайно поусердствовать, чтобы победить этого исполина. Пользуясь рапирой и кинжалом, как скальпелем, Леонардо делал только лёгкие надрезы на руках и ногах матросов сирийской команды, выводя их из боя, но не убивая. Каждого, не способного к сопротивлению, он подхватывал одной рукой за кожаный пояс и с лёгкостью выбрасывал за борт. Понадобилась всего минута, чтобы команда галеры проредилась наполовину. Кто барахтался в воде за бортом, а кто корчился в судорогах на палубе. Рыбак мастерски владел кистенём – на его счету уже было шесть человек. Не желая дальнейшего кровопролития, один из сирийцев – Леонардо, сбив его с ног ударом эфеса рапиры, наступил ему на грудь и приставил остриё рапиры к его горлу – крикнул команде, чтобы она остановила наступление на гостей, и заговорил с Леонардо на чистом итальянском.

– Я корсиканец, а не сириец… Не убивай меня! Меня зовут Шарль! Я помощник капитана этой галеры… Подожди, я сейчас прикажу привести сюда твою девушку! – и он немедленно отдал распоряжение, и его бросились исполнять сразу несколько сирийцев.

– Хм… Нам даже искать её не пришлось! – скривился в усмешке рыбак.

Леонардо с улыбкой покосился на него.

– Где ты так мастерски научился владеть кистенём? – не стал он скрывать своего восхищения.

– У моего знакомого, кузнеца-механика Зороастро да Перетолла, – просто ответил рыбак. – Здесь неподалёку от речной пристани стоит его боттега – там он обучает этому важному делу всех рыбаков, кто приходит к нему. Нам ведь без этого нельзя… Когда спускаемся вниз по реке Арно и выходим в море, на нас часто нападают корсиканские пираты-корсары и отбирают весь улов… Если не умеешь защищаться, то не только улов потеряешь, но и свою жизнь. А Зороастро знаток рукопашного боя – у самого Леонардо да Винчи, его близкого друга, обучался… А ты тоже молодец! – покачал он головой. – Здорово дерёшься! Если хочешь, я познакомлю тебя с моим другом Зороастро да Перетолла! Он поможет тебе улучшить твоё умение в рукопашном бою и фехтовании!

Леонардо, молча, улыбнулся в ответ.

– А что тебе ещё известно о Леонардо да Винчи? – стало вдруг ему интересно узнать о самом себе.

– Зороастро сказал, что его доконала травля монахов Священной Канцелярии, распускавших о нём слухи, что он повинен в Содомском грехе, и много лет назад он покинул Флоренцию… – рыбак не договорил: на палубу привели Матурину.

Леонардо убрал ногу с груди лежащего на палубе помощника капитана и рапиру от его горла и направился навстречу девушке. Она бросилась ему на шею. Все, замерев, смотрели на встречу двух влюблённых. Помощник капитана поднялся на ноги и приказал команде убрать с палубы тела убитых и раненых матросов, а также убитого капитана галеры, которому рыбак первым же ударом кистеня размозжил голову.

– Мы знаем, кто ты! – бросил он в спину Леонардо, не обращавшего внимания на сутолоку, воцарившуюся на палубе; он стоял и шептал Матурине ласковые слова, стараясь её успокоить.

Леонардо обернулся и в упор посмотрел на абсолютно подавленного поражением корсиканца.

– Капитан убит твоим товарищем, – обречённо продолжал он, – поэтому я не вижу смысла продолжать эту нелепую затею… Если бы они знали, что ты к тому же ещё и доблестный воин, то они предпочли бы тебе сделать официальное дипломатическое приглашение, а не бездарно жертвовать жизнями стольких людей ради прихоти…

– Кто они? – перебил его Леонардо. – И что значит это твоё: «Мы знаем, кто ты!»?

– Нам поручено было выкрасть тебя, – устало ответил помощник капитана.

– Кем?

– Диодарием сирийского посольства, прибывшим с делегацией египетского султана Каит-бея к вашему королю, Лоренцо Медичи!.. Султан узнал, что ты после того, как покинул учителя Паоло дель Поццо Тосканелли, уже много лет отлучён от королевского Двора и последние семь лет преследуешься Священной Канцелярией за грехопадение… То, в чём тебя обвиняют здесь, не считается чем-то греховным в странах, где проповедуется Ислам. Там бедные люди не в состоянии платить большого калыма за невесту, поэтому такой способ удовлетворения природной потребности у них является обычным делом среди мужчин. Каит-бей прибыл сюда не только по своим государственным делам, но и хотел тайно встретиться с тобой и предложить тебе отказаться от христианства; стать правоверным почитателем пророка Магомеда и принять его милость – назначение при Египетском Султанате придворным учёным, визирем-советником по космографии, архитектуре и строительству каналов… Этой идеей он поделился с сирийским диодарием Сахит-Баширом, и когда диодарий узнал о том, что ты, возможно, захочешь принять предложение египетского султана, то он приказал нам выкрасть тебя и тайно переправить в Сирию, где он думал предложить тебе должность его личного строителя и учёного… Мы долго следили за тобой, изучали твои ночные прогулки, и вот наконец-то удача!.. – он огляделся и, посмотрев на окровавленную палубу и раненых, которых поднимали из воды на борт галеры, измученно усмехнулся. – Нет, скорее всего, всё-таки неудача улыбнулась нам: и мы повстречались с тобой, Леонардо да Винчи!

– Леонардо да Винчи?! – от изумления открылся рот у рыбака.

Его возглас остался без внимания. Леонардо был так потрясён услышанным, что долго не мог прийти в себя. Он стоял и молчаливо переводил взгляд с Матурины на корсиканца и обратно, не веря в услышанное. Ведь он считал, что находится в забвении, и никому до него нет дела, а, оказывается, за его спиной жизнь бурлит страстями о его судьбе, решая её и не спрашивая у него мнения, желает ли он того, что собираются с ним сделать?

– Значит, Матурина была для вас просто приманкой?.. – он отстранился от неё и посмотрел ей в глаза. – И ты дала им на это согласие?

– Она ничего не знала о твоём похищении, – опередил корсиканец ответ Матурины, в глазах которой застыл страх от обвинительного намёка Леонардо на то, что она была в сговоре с сирийцами. – Мы должны были напасть на вас обоих у ворот сада палаццо Спини, где никогда не светят масляные фонари и где всегда темно и куда вы, как правило, идёте в обход площади Синьории во время ночных прогулок… Кто ж знал, что вмешаются непредвиденные обстоятельства и, что она сбежит от вас?!.. Мы решили воспользоваться представившимся нам благоприятным случаем, чтобы ты добровольно прибыл на нашу галеру… – он в очередной раз окинул палубу и столпившихся возле него сирийцев взглядом и уныло подвёл итог: – Когда в план вмешиваются непредвиденные обстоятельства – замысел обречён на провал!..

– Милый Леонардо! – опять прильнула к нему Матурина. – Если бы мне представился случай вступить с ними в сговор, знай: я бы так и поступила, ведь ты очень страдаешь от того, что тебя презирают из-за клеветы, – это отталкивает от тебя заказчиков. Ты мучаешься ничегонеделаньем, и это для тебя ещё более губительно, чем гнусная клевета…