Текст книги "Леонардо. Жизнь и удивительные приключения великого флорентинца. Книга 1"

Леонардо не шелохнулся. Он стоял, как гипсовое изваяние, и смотрел на двух самых близких и дорогих ему людей, в одно мгновение ставших для него чужими и далёкими. Ветер несколько раз поднимал вуаль с лица Франчески, и ему показалось, что она опечалена. Она не смотрела горделиво по сторонам, как его отец, а шла рядом с ним, низко опустив голову, как люди, чувствующие свою обречённость. Казалось, что Леонардо никого не видел, кроме неё, но когда его заметил отец и, радостно окликнув, помахал рукой, приглашая подойти, он сорвался с места и, словно обезумевший, побежал прочь, подальше от свадебной процессии…

**** **** ****

Тосканелли нашёл его у себя в мастерской. Леонардо сидел за леджо и, обняв голову руками, плакал над портретом Франчески; плакал горько и безудержно, как плачут над телом погибшего любимого человека. Его слёзы капали на портрет любимой, расплываясь крупными каплями на её глазах, щеках, локонах волос и на губах её едва уловимой улыбки, которая была ему так дорога. Не зная, как его утешить, Тосканелли подошёл к нему, склонился и, по-отечески обняв, стал гладить его по голове. Леонардо, уткнувшись ему в плечо, заплакал ещё сильнее. Так, обнявшись, они пробыли довольно долго, пока дверь в мастерской с шумом не распахнулась, и в неё не ввалился разгорячённый от счастья сире Пьеро.

– Я за тобой, сын! – радостно воскликнул он, но тут же осёкся, увидев, что Тосканелли сделал ему жест, чтобы он утихомирился.

Леонардо оторвался от плеча учителя, невидящим взором посмотрел на отца и, ничего не сказав, отвернулся. Снова обхватив голову руками, он склонился над портретом любимой и заплакал. Сире Пьеро, привыкнув к полумраку мастерской, подошёл к нему и, увидев на портрете в пятнах слёз лицо Франчески, беззвучно ахнул.

– А я-то думаю: что же он убежал?!.. – едва слышно произнесли его губы.

Ему стало не по себе. Делая Франческе предложение о замужестве через её отца, он не удосужился поинтересоваться её личной жизнью, так как это было не принято, и видел, что после согласия её родителя она помрачнела, стала неразговорчивой и грустной. Но он, понимая, что она, возможно, грустит об утраченном поклоннике, не придал этому значения, потому что все её бывшие воздыхатели были его конкурентами. Причём, конкурентами более весомыми, ибо, как не без основания считал сире Пьеро, их самым весомым аргументом против всех его достоинств была молодость, которой уже не было у него… Но он не предполагал, да и в мыслях допустить не мог, что любимым человеком Франчески был его сын. Осознавая своё, хоть и неумышленное, но всё же предательство перед Леонардо, он готов был умереть. Опустившись перед ним на колени, он обхватил ноги сына и запричитал:

– Я ничего не знал, Лео!.. – капельки слёз засеребрились на его ресницах. – Честное слово, я ничего не знал!.. Она ничего не рассказывала мне о тебе… Если б я только знал… Прости меня!..

Леонардо оторвал руки от лица и увидел заплывшие слезами глаза отца. Его сердце дрогнуло. Он, до безумия любивший его, всё понял и всё простил.

– Не надо, отец! – обнял он его голову. – Не надо!.. Я незаконнорожденный и не смог бы сделать её счастливой… Так, значит, тому и быть!.. Встань с колен…

– Прости, Лео! – навзрыд в отчаянии выкрикнул сире Пьеро.

– Я не держу на тебя зла…

– Боже, как он добр! – беззвучно молвили губы Тосканелли.

Сире Пьеро встал с колен, а Леонардо полез в карман камзола и достал из него хрустальный осколочек бокала с потемневшими на нём пятнами запёкшейся крови.

– Узнаёшь, отец? – дрожащим голосом спросил он.

– Узнаю… Что это на нём?.. Кровь?!

– Да. Во время нашей последней встречи Франческа накололась на него… Это её кровь!

– Ворон! – хриплым рычанием вырвалось у Пьеро. – Ворон!..

– Кто ворон?! – не понял Тосканелли.

– Мой отец!.. Сире Антонио!.. – в глазах Пьеро смешались страдание, горечь и ужас. – Ворон!.. – и, сжав руками виски, словно его мучила головная боль, он выбежал вон из мастерской.

Тосканелли, так ничего и, не поняв, с недоумением посмотрел ему вслед. Леонардо, проводив взглядом отца, вновь обратил взор на осколочек хрусталя, пытаясь понять силу секрета примет и так ли уж повинен этот осколочек в разлуке с его любимой. Слова отца не выходили у него из головы. «Ворон!..» – звучало у него в ушах.

Но вряд ли сире Антонио в этот раз занимался интригой, замыслив подлость против него и отца, как когда-то сделал против его матери. Случилось то, что в людской среде называется обычным стечением обстоятельств или, проще говоря, роком её Величества – Судьбы – явлением непознанным, но существующим! И можно только удивляться, как, казалось бы, обычные вокруг людей вещи, не наделённые разумом и душой, живя с ними, обретают душу и подсказывают им те или иные события – неразрешимая и очень противоречивая загадка для человечества. И этой загадкой Леонардо станет ещё больше одержим, когда чуть позже узнает, что в этот день его отец, покинув боттегу Тосканелли, прибежал домой и, выхватив из старого камзола хранившиеся у него осколки от того же разбитого хрустального бокала, ставшего трагическим символом его разлуки с его бедной матерью Катариной с криком «Ворон!..», бросил их в лицо сире Антонио – в ту же ночь старый нотариус умер…

Однако же и на этом трагическое стечение роковых событий рода да Винчи не закончилось: мона Франческа да Ланфредини после замужества за сире Пьеро, как и мадонна Альбьере да Амадори, умерла через два года в своём ещё юношеском возрасте, несчастной, как и её предшественница. А Леонардо обнаружит в своём кармане тот же самый хрустальный осколочек, с которым он не расставался, и о который накололась Франческа, не почерневшим от налёта стряхнутой на него с крыльев ворона каминной копоти и не с бурыми пятнами запёкшейся на нем крови его любимой, а прозрачно-чистым, как капля утренней росы.

Разглядывая его и задумавшись над этим явлением, Леонардо увидит в осколке глаз. Сначала он суеверно ужаснётся, подумав, что на него из осколка смотрит глаз ворона, преследовавшего их род на протяжении последних лет, словно проклятие, но потом, к своему облегчению, он обнаружит, что в осколке он увидел отражение собственного глаза. И тогда, вспомнив слова Тосканелли, что голова является вместилищем души – к тому времени он уже достаточно изучит строение головного мозга человека, так и не разобравшись в его тайне, – он решит исследовать глаз – око души, в надежде раскрыть великую тайну разума и мысли, впервые отобразив его строение на своих рисунках. Осколочек же нечаянно выпадет из его рук и закатится в щель, исчезнув из его жизни навсегда, оставив о нём лишь горькое воспоминание и запись в дневнике: «… Подобно тому, как мёрзнущий человек утепляется в холод, кутаясь в тёплую одежду, так и я буду одевать свою душу в плащ Терпения. Умножив Терпение, я сохраню душу, и ни обида, ни оскорбления, ни горечь поражений никогда не смогут её коснуться!..»

Ч А С Т Ь 3.

Познание продолжается…

Г Л А В А 1.

Трагедия, разлучившая Леонардо с Франческой, отразила на нём свой отпечаток, печаль сделала его более взрослым: он стал замкнутым и грустным, сторонился любого общества, где были молодые девушки. Паоло Тосканелли понимал, что это происходит не только потому, что Леонардо сокровенно хранит в своём сердце, словно золотую сокровищницу, любовь к Франческе, но ещё и потому, что тяжёлое осознание своей незаконнорожденности заставляло его сторониться женского общества, ибо, будучи очень сердечным и добрым человеком, он боялся, что сделает кого-то из них несчастной. И на то были весьма серьёзные основания: он был воплощением мужской красоты, её эталоном – высок, строен, силён, отважен и храбр до безрассудства; мудр не по годам, щедр, обходителен и чрезвычайно обаятелен; девушки влюблялись только при одном взгляде на него… Но к этим достоинствам незаконнорожденного Леонардо примешивалась, помимо его недостатка незаконнорожденности, ещё одна веская причина, по которой он сторонился хорошеньких девушек – наследственность отца. Отцовские неудачи в отношении с теми, кого он любил, и с теми, кто волею Судьбы был вынужден выйти за него замуж: те, и другие от общения и знакомства с ним были несчастны. Мысль об этом не давала Леонардо покоя, и он, вспоминая осколочек, о который накололась Франческа, считал, что унаследовал все недостатки отца. Такое положение вещей, однако, положительно повлияло на его учёбу. Облачившись в плащ Терпения, отныне ставшее его религией, он погрузился в учёбу без остатка. В дом отца он перестал ходить по причине нежелания встречаться лицом к лицу с Франческой, дабы не бередить ни ей, ни себе страдающей души, но отношения с сире Пьеро от этого не стали хуже.

Отец и сын по-прежнему горячо любили друг друга. Пьеро сам наведывался в мастерскую Тосканелли, оставлял Леонардо деньги, несмотря на его отказы и разговоры о том, что он сам зарабатывает, и подыскивал ему выгодные заказы на выполнение картин. Каждый месяц Леонардо регулярно отправлял в поместье Винчи письма матери; отправлял их на имя бабушки Лючии, потому что мама так и не научилась читать, оставаясь бедной контадиной; к тому же все его послания надо было читать с помощью зеркала, что могла сделать только его бабушка. Она потом перечитывала их Катарине и писала ответ Леонардо от имени их обеих…

Паоло Тосканелли своё обещание учить его бесплатно, если он оправдает его надежды и доверие, выполнил. Да он и не мог поступить иначе, потому что относился к Леонардо как к своему ребёнку; любил его и до безумия был увлечён неповторимостью его гения. Разносторонность интересов молодого юноши и его безудержная любознательность в сочетании с упорством и непомерным трудолюбием поражали учёного. Ни один из взрослых учёных мужей не мог сравниться с его умственной и физической энергией. С восходом солнца он вставал и, наскоро позавтракав, садился за изучение технических наук: математики, геометрии, физики, химии, механики, гидравлики, аэродинамики и прочих дисциплин, включая инженерное дело по возведению фортификаций, строению дамб, плотин и оружейному конструированию, составленному самим Леонардо. Каждой дисциплине отводился один час, и их общее время длилось до обеда. После обеда он приступал к практике живописи, ваяния, ювелирного дела; изучению красок и их химического состава, техник рисования, лесировок*; составлению топографических карт местности, плавильному ремеслу, древоделу; изучению минералогии и геодезии, а также географии, истории, литературы разных эпох, музыке и конструированию различных музыкальных инструментов.

Распределялись эти дисциплины также в строгом соответствии с расписанием и длились до захода солнца. Потом наступала пора физических занятий, пожалуй, самых шумных и весёлых. В мастерскую Тосканелли приходил Зороастро да Перетолла, подмастерье кузнечного мастера Гвидо да Росильяни, с которым Леонардо и его учитель познакомились, возвращаясь из королевского дворца палаццо Медичи. Зороастро приводил с собой друзей, таких же, как и он, подмастерьев, и в саду замка Питти, в апельсиновой роще, начинались настоящие игрища – тренировки по фехтованию разными видами колющего и режущего оружия, кулачному и рукопашному бою, борьбе; приёмам обороны и тактике нападений. Их Леонардо конструировал с точным соответствием механики движений человека, выбирая самое оптимальное действие для эффективной обороны и нападения. Тосканелли проводил время с мальчишками, забавлялся с ними, словно сам был подростком. После этих занятий он и Леонардо брали тачку и под покровом ночи, когда город уже начинал засыпать, шли с ней в Священную Канцелярию. Там, получив от секретариата палачей труп казнённого преступника или замученного пытками еретика или еретички, клали его на свою повозку и возвращались в анатомическую студиоло мастерской Тосканелли. Леонардо приступал к анатомическому сечению и изучению внутреннего строения человека, подробно зарисовывая каждый орган. Эта работа заканчивалась им почти перед самым утром, на сон оставалась всего какая-то пара часов. И так повторялось каждый день без выходных и праздников. По выражению Паоло Тосканелли, он совершенно не знал усталости.

Не забывал Леонардо и о своей крылатой мечте – создать крылья. Первый опыт неудачных попыток взлететь ему здорово помог в прогнозах будущего подхода к их новому конструированию. На этот раз, прежде чем приступить к первым наброскам их чертежей, Леонардо предпочёл изучить особенности крыльев летучих животных и насекомых. Для этого он каждую неделю, по воскресеньям, отправлялся на рынок, где покупал у птицеловов птиц различных пород; и на берег реки Арно, где в зарослях тростника ловил больших мух, стрекоз, жуков, бабочек и божьих коровок. Затем в мастерской Тосканелли он изучал строение крыла каждого вида насекомого и птицы в отдельности: его форму, геометрию, общую площадь крыльев по отношению к площади тела и его весу и, конечно же,

способы их полётов. Каждое такое изучение заканчивалось тем, что всех пойманных насекомых и купленных птиц он отпускал на волю. Наблюдение за ними стало для него новым этапом в изучении природных и механических

–

*Лесировка – растушёвывание краски на картине.

явлений, которыми он будет заниматься всю жизнь, написав о них более двухсот книг с приложенными к ним множеством тысяч рисунков; объединив их в одну великую книгу и дав ей название «Книга о Мире»… К сожалению, время не пощадит её и оставит потомкам лишь её жалкие остатки… Но и по этим остаткам – семь тысяч рисунков (не правда ли, впечатляет?) – можно составить представление о размерах затраченного на них гигантского труда.

Вторые крылья по конструкции мало чем отличались от первых, с которыми Леонардо бегал по поместью Винчи, приводя в бешенство собак и пугая местных жителей. Вообще, за свою жизнь он предпримет бесчисленное количество попыток создать их; сначала он считал эти попытки, но, в конце концов, бросил эту затею, как ненужную, потому что видел, что конца им не предвидится…

Вторые крылья так же, как и первые, были сделаны по подобию крыльев нетопыря и отличались от предыдущих лишь большими размерами и лёгкостью материала. Леонардо сделал их из высушенных стеблей тонкого бамбука, связав их между собой прочными вытяжками воловьих жил. Только рычаги остались по-прежнему из крепкого дуба. Первое их испытание он провёл на крыше мастерской Паоло Тосканелли ночью в ветреную погоду. Случилось это через четыре года после первых неудачных попыток в родовом поместье отца. Стоя на крыше боттеги лицом против ветра, Леонардо проверял их на прочность. Полёт же он собирался совершить с моста Рубаконте на реке Арно.

За его испытаниями наблюдали Тосканелли, кузнечный подмастерье Зороастро да Перетола и… из ближайших подворотен тайные кубикуларии Священного воинства, которые по приказу брата Марио Сантано, не забывающего и не прощающего никому обид, днём и ночью следили за мастерской учёного. Его покровитель Капитан Священного воинства Джироламо Савонарола, как и обещал, сдержал своё слово и разнёс слухи о дьявольском рождении Леонардо по всей Флоренции. Подкреплялись эти россказни ещё и тем, что ученик известного мастера Паоло Тосканелли изучает тела мёртвых людей, что сделало его в глазах местных жителей подлинным служителем Преисподней. Марио Сантано не скупился на ложь, и когда его соглядатаи донесли ему, что они видели ночью Леонардо на крыше мастерской учёного с крыльями гигантской летучей мыши за спиной, он немедленно распространил слух о том, что ученик Тосканелли по ночам превращается в дьявольского нетопыря и, оскверняя кладбища, похищает из могил тела недавно похороненных покойников. Дерзость по тем временам неслыханная, за которую с лёгкостью можно было попасть на инквизиторский костёр. Для этого достаточно было одного полоумного свидетеля, готового подтвердить, что он лично видел дьявольскую летучую мышь, похищающую из могил покойников и превращавшуюся в человека, похожего на Леонардо.

Наслушавшись бредовых сплетен, некоторые из местных жителей повадились ходить на городские кладбища, чтобы поймать с поличным служителя Преисподней, ученика Тосканелли, но, к своему разочарованию, сами становились добычей кубикулариев Священного воинства. И нередко – как это ни звучит парадоксально – после пристрастных допросов палачей, что они делали на кладбищах, не вынося мучительных пыток, они оговаривали себя. Их казнили, а их тела потом становились опытными образцами того, за кем они охотились. Вот таким совершенно нелепым судьбоносным витком заканчивалась жизнь для тех, кто был излишне суеверен и слушал нелепые бредни Марио Сантано, проповеди Капитана Священного воинства, а также ставшего его правой рукой послушника монастыря Сан-Марко, брата фра Сильвестро Маруффи, который после перенесённой тяжёлой простудной болезни стал полоумным юродивым. Болезнь, перенесённая монастырским братом, считалась божественным испытанием, а слова юродивого, как это ни странно, почитались за слова пророчеств…

Леонардо знал обо всём этом, но на него, ни распространяемые сплетни, ни отношения граждан не возымели никакого действия. Облачившись в плащ Терпения, он, невзирая ни на какие жизненные перипетии, шёл путём познания!

Испытав при сильном ветре прочность крыльев на крыше боттеги, Леонардо с твёрдой уверенностью решил осуществить полёт с речного моста. Механизм движения крыльев работал превосходно, сами крылья были десятикратно легче первых, а семнадцатилетний Леонардо, благодаря каждодневным физическим занятиям в саду палаццо Питти сделался за четыре прошедших года ещё сильнее. Находясь на крыше мастерской Тосканелли, он так нажимал на рычаги, что при сильных порывах ветра действительно отрывался от крыши и на пару локтей поднимался в воздух, приводя в восторг учителя и Зороастро, и ликуя сам.

Полёт решено было провести днём, чтобы тайные кубикуларии Священной Канцелярии и суеверные жители города, кому не терпелось лично поймать «дьявольского пасынка, умеющего превращаться в нетопыря», не смогли осложнить и без того непростую для них ситуацию своими неистовыми происками наказать «нечистую силу». Прежде чем отправиться на мост Рубаконте, Леонардо, Тосканелли и Зороастро зашли в Священную Канцелярию и официально уведомили её блюстителей о готовящемся ими испытании крыльев, пригласив Святых приставов в качестве свидетелей запечатлеть это необычное для Флоренции событие, чем, собственно говоря, в пух и прах развеяли миф о своём пристрастии дьявольского служения Преисподней и его повелителю Велиару.

– Какое служение Сатане?!.. О чём вы говорите?!.. – рассмеялся в лицо священных блюстителей Канцелярии Паоло Тосканелли, взявший на себя роль дипломата в переговорах с ними. – На моего ученика просто повлияла античная история о сыне Дедала, Икаре, совершившего полёт на восковых крыльях!.. Находясь под впечатлением этой легенды, он и решил попробовать повторить его подвиг!.. Только и всего!

Кислые физиономии блюстителей и приставов, включая и Марио Сантано, присутствовавшего при этом разговоре, яснее всяких объяснений дали понять испытателям, какое разочарование постигло их желчные умы и души. Священный Капитан от бессилия даже заскрипел зубами. Получив от них одобрение и пару приставов для свидетельства испытания, Леонардо, Тосканелли и Зороастро, прихватив из мастерской крылья, отправились на мост Рубаконте.

Весть об их удивительном мероприятии вмиг облетела Флоренцию, и, когда они пришли к мосту, там уже толпилось много народа. Увидев такое скопление любопытных зевак, не только Леонардо, но и Тосканелли растерялся. Пребывал в восторге от предвкушения предстоящего события только Зороастро, которому доставляло огромное удовольствие покрасоваться на виду знаменитого учёного и его ученика. Задрав нос, он горделиво вышагивал под белоснежными трапециями раскинутых крыльев, помогая им нести их диковинное изобретение. С таким же заносчивым видом он отгонял от крыльев любопытных горожан, желающих к ним прикоснуться, пощупать и подёргать за перевязи и рычаги.

На мосту у скульптуры мадонне Пресвятой Аннунциате, склонившейся в скорбной позе над рекой, Леонардо снял с себя верхнюю одежду и, оставшись в панталонах, стал пристёгивать себя ремнями к крыльям. Людская толпа в этот момент немного притихла, и пересуды о сумасбродстве изобретателя чуть поубавились. Тосканелли и Зороастро помогали Леонардо, и, когда он задвигал рычагами и белоснежные крылья плавно стали подниматься и опускаться, толпа и вовсе стихла и замерла. Леонардо встал на край моста, и наступила такая тишина, словно это была для всех торжественная поминальная минута. Через мгновение её торжественность превратилась в траурное оцепенение: вместо ожидаемого взлёта вверх, Леонардо, с несвойственной ему дикой матерной руганью, шлёпнулся о поверхность реки с такой силой, что, казалось, даже каменная скульптура мадонны Аннунциаты на мосту и та прослезилась горючими слезами: так высоко поднялись брызги от упавшего в воду нерадивого «Икара», забрызгав ей лицо. Толпа буквально взорвалась рёвом смеха. Тосканелли и Зороастро чувствовали себя ниже той воды, куда упал Леонардо. Покрасневшие до цвета печёной креветки, они боялись поднять глаза, ставшие от стыда по бульдожьи обвислыми.

– Слабительное какое-то, а не зрелище… – бормотал под нос Зороастро, которого ещё минуту назад распирало от гордости и высокомерия. – Просто диву даёшься, как от него живот прохватило!.. Я, мессере Паоло, наверное, побегу, пока панталоны не обвисли!..

И это ощущение у них усилилось, когда из воды на берег в лохмотьях тряпок и водорослей, словно двигающаяся куча мусора, выполз Леонардо. В отличие от них, он не страдал от стыда и во весь голос хохотал вместе со всей зевающей смехом публикой. Не выдержав всего этого шутовского зрелища, и Тосканелли с Зороастро разразились безудержным смехом. В это время, как по роковому стечению обстоятельств, по мосту Рубаконте проезжал королевский кортеж. Карета короля на мосту остановилась, и из неё в раскрытое оконце выглянул король Лоренцо Медичи. Он смеялся. Смеялась и вся его свита. Понятно было, что издали им тоже посчастливилось увидеть скоротечный полёт белокрылого нетопыря. Не прерывая смеха, Леонардо поднялся с четверенек на ноги и вместе с Тосканелли и Зороастро поклонился королю. Тот, в свою очередь, бросил ему арабский золотой динарий. Толпа взревела от удостоенной чести и щедрого подарка короля, но уже в следующее мгновение замерла в мёртвом молчании: Лернардо прошёл мимо брошенной золотой монеты, не поведя ни одним мускулом, словно не увидел оброненного королём подарка – этот его жест, впоследствии, дорого ему обойдётся. Улыбка исчезла с лица короля, он спрятался за завесами кареты, и королевский кортеж с грохотом умчался с моста, как будто его и не было. Людская толпа, глядя ему вслед, продолжала безмолвствовать. Тосканелли тоже был подавлен, Зороастро заикался и дрожал от страха. Спокойным и невозмутимым оставался лишь Леонардо.

Сбросив с себя отрепья крыльев и налипшие водоросли, он пригладил на голове растрепавшиеся волосы и с иронией усмехнулся.

– Ну что поникли?!.. Испытание состоялось!.. Пусть неудачное, но состоялось! И в этом есть свой положительный плюс! – он жестом указал на безмолвствующую толпу. – Видите, как они разочарованы и напуганы? Теперь эти зеваки оставят нас в покое и перестанут преследовать!.. Что может быть лучше для наших опытов и исследований?!

И он оказался прав. Никто и никогда больше не преследовал их, чем бы они ни занимались. Напротив, завидев Леонардо, многие люди даже уходили прочь с его пути, потому что его авторитет исследователя человеческих трупов и неподатливость королю сохранили за ним шлейф слухов, что он дьявольский пасынок…

Г Л А В А 2.

Осенью 1469-го года для Леонардо произошло знаменательное событие: в боттегу Тосканелли пришёл его отец и привёл с собой мастера Андреа Вероккьо. Сире Пьеро показал известному флорентийскому художнику несколько рисунков сына, и тот, хоть и был уже знаком с Леонардо и знал о его сверхъестественных способностях, не удержался от восхищения, потому что его глазам предстала работа, на которой до мельчайших подробностей и с удивительной изящностью изображалась анатомическая точность фигуры человека. Разумеется, такое явление не было удивительным для тех, кто близко знал Леонардо, ведь он изучал анатомию не поверхностно, а изнутри, и на тот момент секретов строения человеческого тела для него уже не существовало. Однако Вероккьо, встречавшийся с Леонардо четыре года назад, когда он и Тосканелли, возвращаясь из королевского дворца домой, заходили к нему в мастерскую, ничего об этом не знал. Как домашний затворник, он никуда не выходил из боттеги и поглощённый своей работой, принимал рассказы подмастерьев о дьявольском пасынке, каждую ночь копавшемся в трупах, за рассказы о ком-то другом, полагая, что у Тосканелли, помимо Леонардо, имеются и другие ученики, среди которых есть носители этого имени. Да он и не относился серьёзно к россказням своих подмастерьев, считая их выдумками городских любителей посплетничать.

Увидев рисунки Леонардо, Андреа Вероккьо вспомнил этого удивительно интересного юношу, с которым встречался четыре года назад, их увлекательный разговор о живописи и пожелание Тосканелли ещё раз увидеться; и вознамерился, воспользовавшись, случаем, во что бы то ни стало взять его в ученики.

Для Леонардо визит известного флорентийского мастера в мастерскую Тосканелли был подарком судьбы. После случая с золотым динарием на мосту Рубаконте король отозвал у него грамоту, разрешающую заниматься анатомическим сечением и перестал выдавать ему из королевской казны жалование на медицинские исследования. Паоло Тосканелли тоже не мог прокормить его, потому что был преклонного возраста и не получал тех денег, которые раньше король выплачивал ему как придворному учёному. Сире Пьеро помогал им, но и он в последнее время всё реже мог это делать, потому что на следующий год после смерти доброй и нежной Франчески да Ланфредини он женился на молодой особе весьма сварливого и расчётливого, как юридический талмуд нотариальных статей, характера. Звали её Маргарита ди Гульельмо. Она была дочерью почтового бухгалтера и, как потом не раз говаривал сире Пьеро, с опозданием познавший её внутреннюю духовную сущность: она, признаваясь ему в её безмерной любви, в это время подсчитывала её безмерность на бухгалтерских счетах. Каждый взгляд, вздох и поцелуй, не говоря уже о большем, для неё имел свою расценку, и сире Пьеро не был уверен в том, что она не носила бумаженцию с прейскурантом цен на любовь между пышных грудей, куда он, по его признанию, попадал лишь « во имя Купидона» по большим праздникам. Она неизлечимой проказой пожирала его, когда узнавала, что он даёт деньги своему незаконнорожденному сыну. И так как лекарства от такой, ставшей ему близкой, «болезни» не существовало, то сире Пьеро приходилось изворачиваться, чтобы помогать любимому Леонардо.

Однажды он увидел его рисунки, на которых был запечатлён бог Аполлон, срисованный со статуэтки, подаренной ему королевским архитектором античных раскопок, виконтом Марко Оспелле, и, недолго думая, отнёс их Андреа Вероккьо. Увидев их, известный флорентийский мастер изъявил желание немедленно встретиться с Леонардо и пригласить его к себе в мастерскую учеником.

– Надеюсь, вы помните нашу встречу четыре года назад, сире Леонардо, когда вы заходили ко мне в мастерскую вместе с мессере Паоло Тосканелли? – мягко напомнил ему Вероккьо об их давнем знакомстве.

Оторвавшись от геометрических расчётов новых крыльев, Леонардо радостно кивнул:

– Конечно, мессере!.. Мы тогда говорили с вами о законе удаления горизонтов… то есть о Перспективе, – поправился он. – О воздухе!..

– Вы помните наш разговор – это примечательно!

– Я всегда его вспоминаю, когда хочу изобразить на рисунке удалённые от глаз предметы.

– А вы догадываетесь, зачем ваш отец пригласил меня сюда?

– Нет.

Андреа Вероккьо обернулся и бросил на сире Пьеро вопросительный взгляд.

– Мессере Вероккьо, сынок, хочет предложить тебе стать его учеником, – торопливо пояснил отец.

Леонардо замер. Его глаза расширились, и он, ещё не веря в услышанное, посмотрел на учителя. У Паоло Тосканелли сквозь густую бороду просматривалась одобрительная улыбка, а его глаза выражали радость за любимого ученика.

– Ты согласен пойти учиться к нему, сынок? – ненастойчиво спросил отец.

У Леонардо задрожали губы.

– Я с горечью должен сообщить, отец, что мне нечем платить мессере Вероккьо за моё обучение, – с надрывом в голосе ответил он. – Если б у меня была работа, то я с удовольствием…

– Тебе, Леонардо, не надо будет платить мне за своё обучение, – располагая к себе мягкой интонацией, улыбнулся ему Вероккьо. – Это я тебе буду платить за то, чтобы ты учился у меня.

Леонардо с недоверием посмотрел на него.

– От чего такая благосклонность ко мне, мессере Вероккьо?.. Я ведь никто!

– От того, что ты кроток, трудолюбив и упорен! – бесстрастно ответил художник. – Мне известно, что Мессере Паоло Тосканелли не брал с тебя денег за твоё обучение… Я продолжу начатое им дело!.. В моей боттеге обучается дюжина бездарных болванов, за которых платят их богатые родители. И все они хотят видеть в своих чадах хорошо образованных мастеров… Они обвиняют меня в том, что я их плохо обучаю! Но как объяснить им, что нельзя научить вола плясать тарантеллу!

– И причём тут я?! – ощутил Леонардо вдруг возникшее у себя в душе отталкивающее чувство к мастеру.

– Может быть, глядя на тебя, им станет стыдно! – усмехнулся Вероккьо.

– Вы полагаете, что, глядя на меня, у волов сразу появятся на это основания?! – подняв брови, такой же усмешкой ответил ему Леонардо. – Мне представляется сомнительным, чтобы в душе каждого рогатого создания имелась струна, задев о которую, можно было бы вызвать у них такое душевное состояние!.. Вы делаете мне странное предложение, мессере Вероккьо, стать пастухом в вашей боттеге!

– Ты меня не так понял, Леонардо! – покраснел Вероккьо. – Говоря о том, чтобы повлиять на моих учеников, я имел в виду совсем другое…

– Что же?..

– Я наслышан о том, что тебе уже приходилось выполнять заказы знатных вельмож, и один из них даже был от португальского королевского Двора…

– Это правда!

– … и я намерен брать заказы от богатых людей, в том числе и от нашего короля, чтобы их выполнением занимался только Сандро Ботичелли и ты! – не замечая реплик Леонардо, разрывающих его фразы, с воодушевлением говорил Вероккьо. – Я хочу, чтобы то жалование, которое ты будешь получать за выполненную работу, пробудило интерес у остальных учеников к получению таких же заказов, а также их добросовестному отношению к ним… Вот что я имел в виду, говоря о твоём влиянии на моих подмастерьев, – он перевёл дыхание. – А то они лентяйничают, но каждый из них мечтает о карьере королевского художника!..