Текст книги "Леонардо. Жизнь и удивительные приключения великого флорентинца. Книга 1"

– Прости, Матурина! – он обнял её и прижался губами к её волосам.

– Леонардо, пожалей нас, – вновь обратился к нему корсиканец.

Леонардо вскинул брови, вопросительно уставившись на него.

– Мы не знаем теперь, как нам отчитываться перед диодарием Сахит-Баширом, – пояснил он. – У нас, кроме потерь, ничего нет… Нас оставят без жалования, а может быть, и того хуже: закуют в колодки и, чтобы возместить потери, продадут в рабство на барки османской флотилии, – он усмехнулся, видя, как Леонардо смотрит на него. – Вообще-то я прошу не за себя… Я наёмник, мне всё равно, сейчас выпрыгну за борт, и через неделю – я на Корсике! Но вот этих бродяг ждёт другая участь… Сжалься над ними!

– Что я должен сделать?

– Встретиться с диодарием, объяснить ему, что мы договорились… В общем, как-то надо оправдать наши потери, сказать ему, что он сам виноват в них, задумав такой план, а ты был не против добровольно увидеться с ним…

Леонардо задумался. Его глаза встретились с глазами Матурины: в них застыли переживание, боль и страх. Он обернулся и посмотрел на рыбака, всё ещё с изумлением пялившегося на него, затем перевёл взгляд на корсиканца.

– Хорошо, я сделаю так, как ты просишь, Шарль, – согласился он. – Вы передадите ему сами на словах, что я сожалею об ошибочности принятых им мер, но, понимая его, чем были продиктованы эти меры и каков размер его желания встретиться со мной, охотно принимаю его предложение о встрече… Только на этот раз без чертовщины! – повысил он голос, рапирой показав на окровавленную палубу, затем, снова обернувшись к рыбаку, подмигнул. – А то ему придётся столкнуться с целой армией таких, как я!..

Рыбак расплылся в счастливейшей улыбке.

– Нет-нет, что ты, Леонардо, такого недоразумения больше не повторится! – заверил его корсиканец. – Мы расскажем диодарию о твоём предупреждении!

– Ну, вот и хорошо!.. Судя по тому, как Сахит-Башир коварно обошёлся с султаном Каит-беем и пытался обойтись со мной, – он политик от головы до пят, и веры ему, безусловно, нет!.. – задумчиво развивал Леонардо свою мысль, вспоминая зелёные занавески в приёмной короля Лоренцо Медичи, подаренные ему египетским султаном; вот уж никогда он не подозревал, что наступит время, когда ему придётся стать причиной тайного раздора между сирийским диодарием и владычествующей персоной древнейшего египетского государства; и он не будет ведать об этом; Леонардо продолжил: – Поэтому, входя в его щепетильное положение дипломата, нарушившего этические нормы доверительности, что может привести к конфликту столь высокопоставленных вельмож, – а я никак не хочу быть причиной этого раздора, – понимаю, что наша с ним встреча должна состояться тайно…

– Разумеется!

– … И поэтому выбор места нашей встречи я оставляю за собой : так, я думаю, будет справедливо… Я буду ждать его в мастерской механика Зороастро да Перетолла. Она находится на набережной Арно, понте Веккьо, неподалёку от пристани…

– Я знаю, где находится кузница этого механика! – перебил его корсиканец.– Нам часто приходится обращаться к нему за помощью…

– Завтра в полночь я буду ждать диодария там!

– Спасибо, Леонардо! – корсиканец подал ему руку для рукопожатия.

Леонардо охотно её пожал. Он видел и чувствовал, что этот вскормленный морем гуляка-авантюрист, испытавший немало на своём веку, искренен с ним.

Обняв Матурину за талию, Леонардо снова взглянул в её глаза.

– Ну, а что ты мне скажешь, а? – его голос прозвучал так ласково, как, наверное, никогда.

Матурина пожала плечами.

– А ты согласна поехать со мной в другую, далёкую отсюда, чужую страну?

– Позовёшь – и я за тобой хоть на Край Света! – прижалась она к нему. – Там мы будем вместе, и нам не придётся, как ворам, выходить на прогулки по ночам… И ты не будешь страшиться подписанного тобой под искупительной индульгенцией договора, запрещающего тебе под страхом смерти за содомию приближаться к женщинам, который Святые судьи вынудили тебя подписать при повторном посещении Священной Канцелярии 9-го июня 1476 года… – она грустно вздохнула. – К тому, что ты не хочешь походить на твоего отца, прибавился ещё и запрет этого тобой вторично подписанного договора! Бог, видимо, знает о твоих мыслях и поэтому решил таким образом облегчить тебе страдания тяготы к женщинам…

– Откуда ты знаешь о вторичном договоре за выданную мне искупительную индульгенцию?!

– Юродивый Маруффи приезжал из Феррары к тётке Пресциле за очередным пророчеством для Джироламо Савонаролы и, встретившись с монахами Священной Канцелярии, обо всём ей рассказал!

– И ты всё это время знала и молчала?! – Леонардо опять прижался к её волосам губами.

– Я не хотела делать тебе больно, любимый!

Леонардо на её слова только восхищенно покачал головой. Ему было стыдно. Он стоял и, молча, смотрел, как корсиканец, обрадованный его согласием встретиться с сирийским диодарием, что-то очень страстно говорил матросам галеры. Те его внимательно слушали, кивали головами и смотрели на него и Матурину без вражды и даже с некоторой благодарностью. После недолгого объяснения пара человек отделилась от общей толпы, слушавшей помощника капитана, и побежала на корму, где высились корабельные надстройки. Оттуда, спустя минуту, они вышли, ведя под уздцы пару великолепных высоких коней.

– Вот, Леонардо, подарок от нас для тебя и твоей возлюбленной! – сказал корсиканец, подойдя к ним. – Два арабских аргамака высшей гречневой масти с серебристым отливом – гордость нашего капитана, павшего от руки твоего товарища, – он с опаской покосился на рыбака, подошедшего к коням и с восхищением разглядывавшего их. – Капитан всегда возил их с собой… Сейчас его нет, и с согласия команды, – за то, что вы сохранили жизнь другим матросам и не оставляете их в беде, дав согласие на встречу с диодарием Сахит-Баширом, – они дарят их вам!

– Чудо-кони! – восхитился Леонардо, отлично разбиравшийся в их породах и зная в них толк. Он подошёл и стал их гладить.

Два поджарых скакуна на тонких высоких ногах стояли и спокойно грызли удила, кося налитыми кровью глазами на него и на собравшихся вокруг них людей. Корсиканец отдал распоряжение морякам грузить их на плоты, привязанные к корме. Провожали Леонардо, Матурину и рыбака все матросы, находившиеся на галере. Смерть соплеменников не стала для них препятствием дружескому прощанию. Вышли даже те, кто был ранен, но мог передвигаться. Они предлагали Леонардо остаться в их команде – с ним повторилось то, что когда-то с его отцом, сире Пьеро, когда он попал к пиратам. Леонардо, конечно же, унаследовал храбрость отца, но превзошёл его в силе и мастерстве. Сирийцы – это переводили ему рыбак и корсиканец – просили его не только остаться, но и занять место их капитана на галере. Леонардо вежливо отказался. Напоследок они подарили ему конские боевые сёдла с высокими луками работы индийских умельцев. Их красота поразила Леонардо. Расшитые золотыми и серебряными нитями узоры были украшены жемчужным бисером, а орнамент вокруг седла и подпруга выглядели серебряной цепочкой боевых слонов. Стоимость сёдел была под стать цене арабских аргамаков, но больше всего Леонардо оценил их художественное качество.

Попрощавшись в последний раз с сирийской командой, Леонардо, Матурина и рыбак сошли на плот, в который уже были спущены лошади. Рыбак привязал свою гондолу к его борту. Дюжина рабов с галеры, подгоняемых двумя сирийскими матросами, принялись активно грести вёслами, и через полчаса плот достиг городского берега. Леонардо, ступив на землю, – он всю дорогу следил за тем, как рыбак не сводил глаз с коней, – подвёл ему одного аргамака и дружески улыбнулся.

– Ты очень мне помог! Не знаю, как и чем тебя отблагодарить… Я говорил, что у меня нет денег рассчитаться с тобой… Возьми коня!

У рыбака загорелись глаза. Он взял протянутую ему уздечку и радостно воскликнул:

– Я назову его Львом!.. Ты не возражаешь?

– Нет.

– Он мне будет напоминать о тебе, что я с самим Леонардо да Винчи… А ты в сражении полностью оправдываешь своё имя: Свирепый Лев!.. Пусть и конь носит твоё имя! Я теперь ни за что не расстанусь с ним!

– Да и ты не из сдобного теста сделан! – рассмеялся Леонардо. – Я обязательно расскажу Зороастро, как… Да, а как тебя зовут?.. Я ведь до сих пор не знаю твоего имени!

– Настаджо!..

– Настаджо?!

– Да!.. Настаджо Мальсиньяно!

– Называй коня, как хочешь, Настаджо, он – твой!.. А завтра приходи в боттегу к Зороастро, и мы вместе расскажем ему о том, как состоялось наше с тобой знакомство!

– Обязательно приду, Леонардо! – он легко запрыгнул в седло и пришпорил коня. – Прощайте!

– Прощай, Настаджо!

Леонардо и Матурина помахали ему вслед. Оставшись одни, они долго стояли обнявшись, их губы, не чувствуя усталости, наслаждались поцелуем. Потом, усадив Матурину на коня, Леонардо взял его под уздцы и повёл в поводу. Неспешно они возвращались домой. Приближался рассвет…

Г Л А В А 7.

Давно опустевшая конюшня наконец-таки обрела постояльца. Леонардо заботливо поставил жеребца в стойло, а Матурина принесла ему из дома небольшой мешок ячменя. Посмотреть коня пришла и тётка Пресцила.

– А ведь со дня смерти твоих родителей конюшня пустовала, а, Матурина? – зарделись у неё щёки пунцовыми пятнами от восхищения при виде красавца коня. – Неужто, Леонардо, твоя судьба договорилась с удачей, и она, коварная распутница, обратила на тебя внимание?.. Обретение в подарок коня – хороший знак!

Леонардо рассмеялся, по достоинству оценив высказывание Пресцилы.

– Удача-распутница! – повторил он. – Вот уж лучше не скажешь… И как ответить на вопрос: договорилась ли моя судьба с «распутницей», когда она в любую минуту вновь может изменить…

– К сожалению, – кивнула Пресцила.

– Да, вынужден согласиться: действительно, к сожалению!..

– На таких конях ездят только богатые вельможи и короли!.. Кто-то из аристократической знати вступил с тобой в переговоры, а, Леонардо?.. Седло и уздечка не европейской работы…

От этих слов Пресцилы у Леонардо ёкнуло сердце. Он хоть и доверял ей, но в последнее время визиты к ней из Феррары советника Савонаролы, юродивого Маруффи, зачастившиеся более, чем обычно, вызывали у него подозрения, что не за пророчествами приходит к ней юродивый, а уговаривает её, чтобы она следила за ним и за Матуриной. Леонардо был уверен, что после перенесённых пыток, когда перед ней встал вопрос: жить или умереть, она выбрала «жить», предварительно подписав, как и он, договор под «искупительной» индульгенцией, обязывающей её доносить на своих близких родственников и друзей в Священную Канцелярию. Леонардо боялся, что она испугается угроз и сломается, и тогда его жизнь и жизнь Матурины оборвётся неприятным для них концом на чистилищном костре: ведь они не были обручены, и, следовательно, по убеждению существующей морали их связь была преступна. К этому добавлялся подарок – конь, подаренный иноверцами, – это дополнительный повод для обвинения в сговоре с дьяволом.

До сих пор их не трогали только потому, что об их близких взаимоотношениях во Флоренции, кроме Пресцилы, никто не знал. Даже Зороастро да Перетолла, Лука Пачолли, виконт Марко Оспеле и отец Леонардо, сире Пьеро, полагали, что Матурина сдаёт ему комнату, только и всего…

Леонардо не отвечал. Пауза затягивалась. Ему не хотелось врать Пресциле, ибо он считал, что ложь – одно из гнуснейших оскорблений для тех людей, кого считаешь близкими, а что сказать ей, он не знал. Догадавшись о его смятении, Матурина ответила за него с лёгкостью, словно у неё это случилось невзначай:

– Знакомый Леонардо, богатый путешественник, попросил его поставить коня в нашу конюшню, тётушка… Кто ж сделает такой подарок Леонардо?.. О нём, наверное, уже все забыли!

Этот ответ, похоже, удовлетворил любопытство Пресцилы, но по выражению её глаз нетрудно было догадаться, что она находится в сомнении от слов племянницы. Однако больше задавать вопросов она не стала. Покрутившись ещё немного вокруг коня и полюбовавшись его красотой, она ушла. Вслед за ней покинули конюшню и Леонардо с Матуриной. Уже лёжа в постели, она, положив голову ему на плечо и засыпая, спросила:

– А ты, правда, примешь предложение диодария уехать в Сирию, сменить веру и стать его придворным учёным?

– Да!.. Приму все предложения, кроме обрезания! – со свойственным ему юмором ответил Леонардо.

Матурина рассмеялась.

– Не шути, я тебя серьёзно спрашиваю.

– Да, Матурина, я приму предложение, но не от сирийского диодария…

– А от кого?!

– От египетского султана Каит-бея!.. Сирийский диодарий Сахит-Башир коварен, и ему нет веры… Кто так поступает, как он, – похищает человека – тот готовит ему не участь учёного при его Дворе, а, скорее всего, участь придворного раба!

– Ты знаешь жизнь лучше меня, тебе видней…

– Та женщина, которая так тонко умеет оценить достоинство любимого, – не менее умна и знает жизнь, может быть, даже чуточку лучше, чем тот, которого она любит! – крепче обнял её Леонардо.

Матурина чувствовала себя в его объятиях защищённой, а потому и безмятежно спокойной.

– Станешь придворным учёным у султана, – вкрадчиво зазвучал её голос, – обзаведёшься гаремом красавиц…

– Среди них ты будешь самой красивой!

– Но я хочу быть единственной!

– А ты будешь главной! – чувствуя её вкрадчивую разведку его мыслей, отшутился Леонардо.

Матурина хотела возмутиться, но, вопреки желанию, её лицо вдруг опечалилось.

– Вообще-то, мы столько лет живём вместе, а детей у нас почему-то нет… Наверное, я не могу. В детстве я чуть не умерла: меня отцовский мерин в живот лягнул – может быть, поэтому… Как думаешь, Леонар?

– Может быть, – согласился Леонардо. – У меня было слишком мало времени для анатомического сечения, и я не успел, как следует, изучить строение женских внутренних органов…

– А, пусть! – махнула рукой Матурина. – Я так тебя люблю, что готова быть главной!.. Должен же кто-то родить тебе детей, чтобы ты передал им свои знания!

– Я говорил и не ошибся в том, что ты гораздо умней, чем выглядишь на первый взгляд, – страстно поцеловал её в губы Леонардо. – Умница! Такая, как ты, – мечта для любого мужчины!.. Бог всё-таки не во всём ко мне безжалостен, раз подарил мне тебя!

И, крепко прижавшись, друг к другу, они уснули…

**** **** ****

Леонардо проснулся, когда уже день катился к закату. Матурины рядом не было. Её голос доносился из гостиной. По обрывкам реплик он догадался, что она разговаривает с Пресцилой. Они обсуждали, что подавать на ужин. Поднявшись и умывшись, Леонардо принялся одеваться. За этим занятием его застал виконт Марко Оспелле. В очередной раз под предлогом узнать об окончании музыкальных инструментов он пришёл проведать Леонардо и расспросить, как у него обстоят дела.

– Вижу, что сегодня ты выглядишь значительно лучше, чем все предыдущие годы! – заметил Оспелле живость и задор весёлых глаз Леонардо. – Что произошло?.. Влюбился, что ли?.. Или получил выгодный заказ?

– Ни то, ни другое, сеньор Оспелле… Я рад, что вы пришли, рад видеть вас! – затянув ремень на поясе, Леонардо дружески пожал ему руку. – Живу, как и предрекал мне Паоло Тосканелли: затворником. Гостей у меня не бывает… Единственная отрада – видеть отца, механика Зороастро и вас!

Виконт ответил ему скромной приветливой улыбкой.

– А я, Леонар, пришёл взглянуть на музыкальные инструменты, – глубоко вздохнул он. – Всё никак не дождусь, когда они будут закончены и ты, наконец, мне их покажешь!

Вопреки ожиданию виконта вновь получить от Леонардо отказ, он получил от него оба инструмента: и виолу, и лютню. Леонардо достал их из настенного шкапа и положил на стол перед виконтом.

– Как видите, сеньор Оспелле, они ещё не готовы, – показал он на их незавершённую лаковую отделку.

Виконт, увидев их, затрясся от волнения. На его набелённом лице сквозь толстый слой мела проступили капельки пота. Вытащив из-под манжета камзола платок, он вытер пот с лица, оставив на нём чистые от меловой пудры борозды, и затем взял со стола виолу. Её корпус, имеющий вид нежной и изящной девичьей фигуры богини Венеры был сделан из белоснежных, ослепительно отполированных, тончайших пластин рыбьего зуба*, намертво склеенных между

собой клеем из растительной смолы ливанского кедра, специально изобретённого Леонардо для создания музыкальных инструментов. Места швов не было видно, они проходили по складкам девичьей фигуры, и она выглядела как живая.

– Что ж в ней недоделано?! – удивился виконт, с такой бережностью держа её в руках, что на время перестал дышать. – На ней не играть, её охота нежить лаской, обнимать…

Он взял смычок и повёл по струнам – глубокий, томный, словно сладкое девичье дыхание о любви, звук вырвался из тела виолы. Губы у виконта задрожали.

– Леонардо, она божественна! – затаив дыхание, выпалил он. –*Рыбий зуб – бивень моржа.

– Но она не готова…

– Неужели она не готова?!.. Нет, я её забираю такой, какая она есть!.. Я боюсь, что ты никогда её не закончишь, и я больше её никогда не увижу! – откровенно, без стеснения, воскликнул Оспелле. – И лютню забираю, немедленно… Боже!.. Какая чудовищная дивность! – присел он на корточки, заглядывая в чёрную, ощеренную дьявольскую пасть, которая представляла собой деку лютни; из неё во все стороны расходились змеиные языки, искусно нарисованные рукой Леонардо.

Он сделал гриф из чёрного дерева, служивший виоле – чудовищу единственным рогом. Оспелле застыл на полусогнутых ногах, загипнотизированный загадкой ужаса, делавшего его прекрасным только в искусстве и который может заставить зрителя часами любоваться им, не сходя с места.

В чёрных глазницах страшного черепа, глубоко провалившиеся глаза, сделанные из рубина и жёлтого сапфира, излучали холодный, пронизывающий смертью взгляд. В глубине пасти – деке лютни – нарисованный человек, охваченный змеями, с искажённым от ужаса лицом, тянется руками к свету, тогда как половина его тела уже поглощена Преисподней. Виконт дрожащей рукой провёл по струнам лютни – она отозвалась высоким резким звуком, похожим на крик падающего в чёрную пропасть Ада человека.

– Какое страшное чудо ты сотворил, Леонардо! – заворожено пробормотал он. – Изобразить ужас в музыкальном инструменте, имеющем живой голос

страха – это невообразимо!.. Неужели такое возможно? – он глянул на Леонардо

так, словно впервые его увидел. – Как тебе пришло в голову, что музыкальные инструменты могут быть воплощением того, что ощущает в них человек, но не может выразить словами?

Леонардо задумчиво улыбнулся.

– Всё дело в том, что все окружающие нас предметы, в том числе и невидимые: воздух, ненависть, любовь и прочее – имеют свой организм: тело, душу, сердце и разум, – с дружеской простотой ответил он. – Каждое слово и мысль тоже имеют своё неповторимое тело, душу и разум. И если ты научишься видеть их и разговаривать с ними – они научат тебя многому. А если ты научишься ещё и любить их и не использовать их в форме оскорбительных словесных плевков, как это, не задумываясь, делают лицемеры и люди низкие в помыслах – они откроют тебе самые сокровенные свои тайны, сделав тебя по-настоящему мудрым!

– Такое, наверное, под силу только тебе, Леонардо! – покачал головой Оспелле. – Я простой королевский служащий, у которого голова кругом идёт от придворных интриг! Мне некогда задумываться об окружающих нас будничных вещах, к которым мы все привыкли, таких на первый взгляд простых и одновременно сложных и огромных по масштабу, невероятно непостижимых… Нет, Леонардо! Я не способен быть таким глубоко проницательным, как ты – видеть невидимое, знать и видеть тело и душу Любви, быть её колыбелью; и в то же самое время, чтобы не быть затянутым в Преисподнюю, – взгляд Оспелле упал на зияющую пасть лютни-дьявола, – сохранять любезные отношения с вездесущим духом дьявола!.. В сделанных тобою таких разных инструментах отображена вся твоя внутренняя суть: в тебе мирно уживаются и Бог, и Сатана – это редкое явление; оно делает тебя проницательным! В общечеловеческом понятии оно носит название – Гений!.. Нет-нет, не возражай, – увидел он порыв Леонардо, – это не высокопарные слова; к тому же я знаю, как ты относишься к подобного рода высказываниям в свой адрес, – они для тебя всё равно являются пустым звуком… Так вот, это не высокопарные слова, Леонардо, а совершенно нормальное определение тебя как человека!.. Да-да, именно как человека! Поэтому у тебя много завистников, желающих твоей гибели, а между тем, тебе надо работать, чтобы твой гений не погиб…

– Так вот и оставьте мне инструменты, сеньор Оспелле! Я доделаю их!

– Инструменты я тебе не оставлю, – упрямо заявил виконт, положив на стол кошель с деньгами. – Вот твой гонорар за выполненную работу, в нём в два раза больше того, на что мы договаривались…

– Благодарю вас, виконт…

– И сиди дома и никуда не ходи… Я скоро вернусь! – и с этими словами Марко Оспелле быстро подхватил со стола виолу и лютню и стремительно покинул каморку.

Леонардо даже не успел спросить его, для чего и зачем он вернётся и как долго его ждать. Он с сожалением отметил про себя, что ему пришлось расстаться с музыкальными инструментами, отделка которых, хоть и незначительно, но всё-таки не была завершена должным образом. Приятным для него было воспоминание, как виконт Оспелле, увидев их, вёл себя: его оценки, высказывания и замечания. Размышляя об этом, Леонардо сделал вывод, что виконт пожаловал к нему как нельзя кстати: теперь, получив наконец-то от него долгожданные музыкальные инструменты, он поможет ему встретиться с султаном Каит-беем после того, как Леонардо сделает вежливый отказ сирийскому диодарию Сахит-Баширу. Эта мысль вывела его из состояния унылой грусти, появившейся у него в душе от расставания с виолой и лютней. Он пошёл в гостиную, где стол уже был накрыт к ужину. У стола крутилась Матурина. Пресцила была где-то на кухне. Увидев Леонардо со спокойной улыбкой на губах, она дёрнула головой в сторону двери из гостиной на улицу и испуганно спросила:

– Что ты сделал виконту, что он вылетел отсюда, будто за ним гналась стая орущих бешеных кошек?

– Я сказал ему, что заберу у него музыкальные инструменты обратно, чтобы их доделать!

– А-а!.. – повеселела Матурина; Леонардо на днях открыл ей тайну об инструментах и показал ей виолу, для которой она позировала. – А я-то думала… – она махнула рукой. – Ничего хорошего я не подумала… Ты когда пойдёшь в боттегу к Зороастро?

Леонардо пожал плечами.

– Виконт попросил меня никуда не выходить из дома, он обещал вернуться…

– Зачем?

– Кто ж его знает?!.. Ты же видела, как он отсюда вылетел!.. Я не успел спросить… – он обнял Матурину за плечи и, склонившись к её уху, шёпотом спросил, боясь, что его услышит Пресцила: – Может быть, мне не ходить к Зороастро, а?.. Всё равно я собираюсь отказать диодарию!.. А чтобы сдержать обещанное слово: оградить от его гнева команду сирийской галеры – для этого будет достаточно послать ему письмо! Честно говоря, мне не хочется с ним встречаться, да ещё в боттеге Зороастро… Не подумал я сначала, когда назначал там встречу, а ведь я могу его подвести – не дай Бог за диодарием следят тайные кубикуларии королевского Военного Совета! Он всё-таки дипломат… С меня и Зороастро за встречу с ним с живых кожу сдерут! Как думаешь?

У Матурины побледнело лицо, из рук чуть не вывалилась чаша с сырной приправой. Поставив чашу на стол, она взволнованно стала поправлять раскинувшиеся по плечам волосы, украдкой бросив взгляд на Леонардо.

– Как хорошо, что ты заговорил со мной об этом, я сама бы не осмелилась, – в ответ зашептала она, косясь на дверь кухни. – Тётка Пресцила о чём-то таком догадывается, а может быть, и знает, что случилось с нами этой ночью, только умело скрывает… Говорит, что монахи Священной Канцелярии после приезда к ней из Феррары юродивого Маруффи уже извёли её, а чем – не говорит… Я поняла это как намёк!

– Вот как?!

– Да!.. Только я думаю, что с диодарием тебе необходимо встретиться! Ты столько лет живёшь в забвении, всеми покинутый и забытый, а тут такой случай… – опять украдкой бросила она взгляд на кухню, где возилась Пресцила. – Я думала о том, что ты говорил об уготованном тебе рабстве… Действительно, когда человек всеми забыт, проще всего – не делать ему официальных предложений, а получить его бесплатно и навсегда… Но рискнуть встретиться с Сахит-Баширом тебе всё-таки надо, Леонардо! И на переговорах с ним, ни на какие его предложения не делать ему отказа!

– Почему?

– Лучше тянуть время!.. Ответь ему, что ты согласен подумать над его предложением, что оно для тебя очень интересно и так далее… Он ведь дипломат, поэтому разговаривай с ним на его дипломатическом языке, употребляя пространные и витиеватые обороты речи, которые являются для них обычным делом… У него и тени сомнения не возникнет, что ты хочешь ему отказать!..

– Я никак не могу взять в толк: зачем?

– Кто может поручиться за то, что ты договоришься с Каит-беем?

Леонардо тряхнул головой.

– Никто!

– Вот именно: никто! – пылко продолжила Матурина.– А начнёшь тянуть время с диодарием – глядишь, он и переменит к тебе своё отношение и перестанет с тобой разговаривать, как вор!.. А что касается слежки за ним тайных кабикулариев королевского Военного Совета, то я после ужина отправлюсь на пристань, разыщу там рыбака Настаджо Мальсиньяни и попрошу его, чтобы он отправился к сирийскому посольству и проследил, не будет ли за Сахит-Баширом кто-либо следить… Если да! – то он предупредит об этом тебя и Зороастро!

– Ты и впрямь для меня божественный подарок, Матурина! – нежно обнял её Леонардо и поцеловал.

В гостиную вошла Пресцила, неся в руках две чаши с любимыми сырными салатами Леонардо. Он почти не ел мяса, предпочитая ему растительную и молочную пищу; иногда употреблял рыбу. Увидев целующихся Леонардо и Матурину, она, нисколько не стесняясь, остановилась и с умилением уставилась на них. Её безобразное лицо озарилось светлой улыбкой.

– Дай Бог счастья вам, мои милые! – едва прошептали её рваные губы. – Уйду я скоро от вас, а то быть новой беде… Не хочу быть проклятием вашей любви! – у неё из глаз брызнули слёзы, она поставила на стол салат и вновь удалилась на кухню.

После ужина Матурина отправилась на пристань. Леонардо, чтобы скоротать время до её возвращения и очередного обещанного визита к нему виконта Марко Оспелле, принялся за составление чертежей фрагелик*, способных взрываться не только на суше, но и в воде. Чтобы провести их испытания и проследить за их действием под водой, ему внезапно пришла в голову идея создать оборудование для подводного плавания. И он немедленно принялся за подробные расчёты материалов, из которых можно было бы сконструировать такой аппарат. Он взялся за книги Аристотеля, первым создавшим подводное оборудование, и углубился в их чтение. За этим занятием его и застала вернувшаяся Матурина. На улице лил дождь, она вымокла до нитки, но была счастлива.

– Дождь-то как льёт! – весело воскликнула она, встав перед Леонардо и с задором глядя, как с её платья стекают на пол десятки тоненьких ручейков.

Леонардо оторвался от чтения и тоже ответил ей весёлой улыбкой.

– У тебя такой счастливый вид, будто ты не с пристани вернулась, попав по дороге под дождь, а только что приняла в Иордане крещение от Святого Иоанна Крестителя!.. Ты чего такая?!

Матурина заперла за собой дверь каморки на засов, не стесняясь, скинула с себя мокрую одежду и, оставшись голой, стала развешивать её на верёвке у

стены, где проходила кирпичная кладка каминной трубы. Воспользовавшись представившимся удобным случаем, Леонардо сразу отложил книгу Аристотеля, взялся за серебряный карандаш и чистый пергамент, лежавшие перед ним на столе, и принялся рисовать её чудесную стройную фигуру.

– Всё хорошо, Леонардо! – занимаясь развешиванием одежды и не глядя на него, ответила она на его вопрос. – Настаджо на пристани не оказалось, я зашла в боттегу Зороастро, а он там от дождя скрывается и рассказывает Зоро, как ты и он этой ночью меня спасали на сирийской галере.

– Значит, Зороастро уже всё знает о нашем ночном приключении?

– Да!.. Они меня так здорово встретили, как будто я их лучший друг! А ведь они меня совсем не знают…

– Когда они тебя узнают, то они сойдут с ума от любви к тебе! – искренне –

* Фрагелика – пороховая бомба.

подметил Леонардо.

– А почему ты не сходишь, Леонар? – глянула она на него лучистыми карими глазами.

Леонардо замер, отложил карандаш и бумагу, встал из-за стола, подошёл к Матурине, обнял, а затем поднял её на руки. Она обвила его шею руками. Он поцеловал её в губы.

– Схожу, Матурина!.. Давно схожу с ума от тебя!.. Ты ведь знаешь, почему я временами был к тебе холоден и часто сторонился тебя…

– Знаю!

– Уедем из Флоренции, и ты у меня будешь главной и единственной!

Матурина пальчиком прикоснулась к его губам, чтобы он дальше не продолжал. Слово «единственная» было сладким нектаром для её слуха, и она с удовольствием мысленно его повторяла, наслаждаясь его глубоким звучанием.

– Тебе надо идти, Леонар, – тихо сказала она, словно боялась нарушить приятную мелодию их единения. – Настаджо обещал всё выполнить, так что ни тебе, ни Зороастро бояться нечего…

– Спасибо, любимая!

Он положил её на кровать и укрыл тёплым одеялом, чтобы она согрелась.

Потом, взяв висевший на спинке стула пояс с рапирой и кинжалом и накинув на плечи плащ, Леонардо покинул каморку. Виконт Марко Оспелле в этот вечер больше не приходил…

Г Л А В А 8.

Ночь быстро сгущалась. По узким городским улочкам, накрывшись кожаными накидками, быстро бегали фонарщики, зажигая уличные масляные фонари, подвешенные на столбах с названиями улиц. Ярость ливня постепенно угасала. Накинув плащ на голову и запахнув полы, Леонардо посмотрел по сторонам переулка Валетто, вгляделся в фонарщиков, уже успевших зажечь фонари и убегавших из переулка, и торопливо пошёл к набережной, в боттегу Зороастро. В голове он ещё и ещё раз прокручивал возможные варианты разговора с сирийским диодарием. У фондаков каноники Орсанмикеле, неподалеку от Калималы, ему показалось, что за ним кто-то следит! Обнажив рапиру, Леонардо резко повернулся и пошёл в обратном направлении навстречу преследователям – те, увидев его резкий поворот и оружие в руках, мгновенно ретировались, скрывшись в ближнем переулке. Были ли они кубикулариями или обычными ночными грабителями – неизвестно. Леонардо продолжил свой путь дальше, чувствуя, как в его душе постепенно нарастает волнение. Он не хотел быть причиной бед для тех, кто был ему дорог. Святые отцы-инквизиторы при желании могли их обвинить в чём угодно только за дружескую связь с ним, не говоря уже об их содействии ему. Несколько раз за время пути в боттегу к Зороастро он думал вернуться в дом к Матурине в свою каморку и не подвергать друга рискованной опасности, но ноги сами несли его, и он не в силах был им противиться.