Текст книги "Леонардо. Жизнь и удивительные приключения великого флорентинца. Книга 1"

– Видит Бог, сире Антонио, мадонна Альбьере достойна вашего сына! У него точно такой же жгучий характер!

– Вижу, что он вам понравился, – усмехнулся нотариус.

– Весьма…

– Я могу его видеть?

– Разумеется!

– Тогда будьте любезны, ваша светлость, прежде чем я нанесу визит моему сыну, распорядитесь призвать сюда священника. Я хочу, чтобы он обвенчал Пьеро с мадонной Альбьере.

У графа от неожиданности и удивления вытянулось лицо и, забыв про аристократический этикет, он выпалил:

– Старый прохвост!.. Ты всё-таки вынуждаешь, чтобы я был шафером на свадьбе твоего сына!

– Вы, как всегда, правы, ваша Светлость…

– …в особенности таланта старого прохвоста! – едва уловимой усмешкой добавила мадонна Альбьере.

Искоса глянув на неё, граф Арвицца – он услышал её реплику – от души рассмеялся. Что же касается Антонио да Винчи, то в этот момент он был глух и остался сидеть с неподвижной физиономией. После обильного угощения гостеприимный хозяин замка любезно предложил гостям до прибытия священника отдохнуть. Мадонна Альбьере и сире Антонио охотно приняли его предложение. Вечером, когда прибыл священник, граф Арвицца и его гости покинули замок и под надёжной охраной оруженосцев графа отправились к реке Рено. Там их ждал небольшой рыбацкий парусный шлюп контрабандистов. Погрузившись в него, они отплыли вниз по течению реки к Адриатическому побережью.

– Ваш сын, сире Антонио, содержится в моей морской флотилии близ села Гайятто, – объяснял герцог Арвицца причину такого путешествия. – Капитан флотилии сире Ромео да Брато очень восхищён им и очень сожалеет, что сире Пьеро да Винчи не в его команде… Может быть, вы позволите ему вкусить свободного корсарского бриза и оставите на некоторое время среди берегового братства? Это с лихвой окупит его многомесячное заточение и ваши расходы!

От такого предложения сире Антонио вздрогнул.

– Благодарю, граф, с него достаточно и того, что он уже вкусил, – холодно ответил он. – В отличие от корсарского бриза – от нотариального дела не веет дымом инквизиторского костра!

– Ну что ж, как знаете…

Плыть пришлось довольно-таки долго. Путь занял почти неделю. Достигнув устья реки Рено, шлюп вышел в Адриатическое море и повернул на север. Пройдя несколько миль, он вошёл в небольшую бухту, вход в которую защищали массивные парусные плоты с подводными таранами – остро заточенными брёвнами с бронзовыми на них наконечниками; по берегам бухты стояли деревянные дозорные вышки, а причал деревушки Гайятто защищали каменные стены крепости с пушками в бойницах. Вся бухта была заполнена рыбацкими лодками, торговыми шхунами, военными барками и захваченными у турков парусно-вёсельными галерами. Кое-где, на реях некоторых из них, на ветру раскачивались повешенные трупы моряков османской флотилии. Мадонна Альбьере смотрела на этот кишащий, как улей, пиратский притон с трепетом ужаса. Приблизившись к причалу, капитан шлюпа распорядился сделать пушечный залп. Со стен крепости и дозорных вышек на приветствие вошедшего в бухту шлюпа тоже ответили залпом орудий. Пронзительные крики недовольных чаек заглушили звуки залпов. На берегу графа и его свиту встречал капитан его флотилии сире Ромео да Брато. По внешнему виду он совершенно не был похож на морского разбойника, а скорее всего он походил на трактирного завсегдатая с вечно слезящимися от похмелья осоловелыми красными глазами. Позади него толпились молодчики точно с такими же выражениями лиц, словно все они были цыплячьим выводком одной пьяной курицы-несушки. Радостно поприветствовав эту одноликую братию, граф Арвицца сразу поинтересовался у них состоянием пленника Пьеро да Винчи.

– А что ему будет? – равнодушно дёрнул плечами капитан Ромео да Брато. – Пока его папаша раскачается, он может почить…

– Кстати, вот его папаша! – небрежным жестом через плечо указал граф на сире Антонио.

– А-а, наконец-то!..

– Почему почить?! – растерялся от неожиданности нотариус.

– Потому что разочаровался, ожидая вас… Два дня назад он отказался от пищи и воды, так что вы вовремя… Как вас?..

– Сире Антонио да Винчи! – представил его граф. – Нотариус Коммуны флорентийской аристократической Синьории…

– Прошу вас поторопиться, сире Антонио, к нему на барк, – указал капитан на стоявший на мели неподалёку от причала полуразбитый корабль. – Думаю: вам ещё удастся привести его в чувство и вернуть к жизни… Хотя, я вижу, что вы уже и священника с собой прихватили!.. Неужто отпевать?

– Тпфю!.. Чтоб у тебя язык опух! – сплюнул ему под ноги сире Антонио и немедленно отправился на барк в сопровождении двух стражей, сказав мадонне Альбьере, чтобы она ожидала его возвращения в компании графа.

Спустившись в трюм корабля, он увидел Пьеро, лежащим на соломе, прикованного цепями к шпангоуту и укрытого шерстяным арабским пледом. Он был настолько в плачевном состоянии, что при появлении отца попробовал подняться, но его левая рука, на которую он опёрся, подогнулась от слабости, и он вновь упал на солому. Уголки его губ дёрнулись в едва заметной горькой усмешке.

– Ослаб, – с затаённой тоской в голосе, почти беззвучно прошептал он; в его взгляде блеснула надежда, сменившаяся огоньком вины. – Я не выполнил твоего поручения, отец… Ты пришёл меня забрать или…

– Всё зависит от тебя, сын, – опустился перед ним на колени сире Антонио. – Мне дали возможность увидеться с тобой, и всё зависит только от твоего решения…

– Как Катарина?!

Сире Антонио поник, изобразил на лице сердечную горечь и дрожащим, словно рыдающим, голосом просипел:

– Её больше… не существует для тебя, сынок!

По телу Пьеро прошлась судорога, его взгляд как будто ожил, и он тревожно посмотрел на отца.

– Как не существует?.. Почему?

– Потому что мы все думали, что ты погиб! Эти морские висельники совсем недавно, уже после её замужества, известили нас, что ты жив…

– Замужества?! – пропал голос у Пьеро; в его глазах сверкнуло недоверие.

– А как ты думал?.. В её положении ей нельзя было поступить иначе… Она беременна, думает, что тебя нет в живых… Что ей оставалось делать?

Из горла Пьеро вырвался хриплый стон. Он зарылся с головой в солому и замер. От голода и слабости у него даже не было сил для рыдания; он просто протяжно, заунывно выл. Страж, охранявший Пьеро, нагнулся к уху сире Антонио и с тихой грустью прошептал:

– Последнее время он только ей и бредил…

На каменном лице старого нотариуса не отразилось никаких чувств по поводу сказанного, и, выждав, когда его сын немножко успокоится, он вновь возобновил прерванный с ним разговор.

– Пьеро, сынок, я очень прошу внять моим словам… У меня очень мало времени… Ты слышишь меня?!

– Да, отец, слышу!.. – не поворачивая лица к отцу, вырванной из воя фразой ответил Пьеро.

– Тогда слушай меня внимательно!.. Я повторяю: сейчас всё зависит только от тебя, отправишься ли ты со мной или… У меня язык не поворачивается сказать о возможных трагических последствиях, которые не умещаются в моём сознании… В общем, я прошу тебя жить!.. Пьеро!.. Сынок…

Пьеро вытащил из соломы голову и, повернувшись к отцу, безжизненным взглядом уставился на него.

– У меня нет желания жить, отец, – так же безжизненно произнёс он.

– Раз так случилось, – задрожал голос сире Антонио, – я взываю к твоему христианскому благоразумию: любые дела под небесами, как ты знаешь, сынок, делаются по воле Господа, и Он посылает всем нам испытания! Ты волен обвинять Катарину… Но… Она, бедняга, пролившая по тебе столько слёз, обязана думать о своём благополучии!.. Я же сейчас прошу тебя подумать о твоём…

– В чём оно заключается?

– У меня нет достаточно денег, чтобы выкупить тебя у пиратов!.. К сожалению, в твоё отсутствие, помимо замужества Катарины, произошёл ещё ряд трагических событий, повлиявших на наше материальное положение. И я вынужден сказать, что мы сейчас находимся на грани банкротства, – сире Антонио достал из кармана камзола письмо, полученное от нового блюстителя Священной Канцелярии, Святого отца фра Бернардо Луччо, и подал его Пьеро. – Сначала прочти вот это, а потом я объясню, что всё это значит и что от тебя требуется…

Пьеро взял дрожащей рукой письмо и, поднеся его к лучу света, струившегося из прорехи разбитого борта судна, стал, молча читать. Сире Антонио терпеливо ожидал, переминаясь с ноги на ногу. Прочитав письмо, Пьеро рассмеялся и вернул его отцу.

– Я давно, как только увидел фра Марко Черризи, почувствовал, что под его благолепным образом он скрывает в себе самого обыкновенного, сидящего в нём мерзавца!

– Я очень сожалею, что о своём чувстве ты мне не рассказал раньше, – с глубокой интонацией сожаления выдохнул сире Антонио. – Я не был бы так неразумен в знакомстве с ним и был бы более осмотрителен… Как ты помнишь, я при тебе пожертвовал Священной Канцелярии те деньги, которые она должна была выдать для оплаты услуг по возвращению ей убийц викария Буффало…

– Да.

– И, как ты уже, наверное, догадался, этот святоша-лицемер не только присвоил себе пожертвованные мной Священной Канцелярии деньги, но и присвоил те, что были оставлены до этого в залог вашего освобождения из тюремного подвала… Но и это ещё полбеды! – голос сире Антонио похолодел, став холоднее и мрачнее морозного январского воздуха в трюме барка. – Это письмо доставил мне личный курьер Святого отца фра Бернардо Луччо, и на словах он сказал мне то, о чём новый блюститель Священной Канцелярии в письме предпочёл умолчать: меня подозревают в сговоре с фра Марко Черризи…

– В каком ещё сговоре?! – поднялся на локти Пьеро.

– Кому-то из Священных прелатов Святой Инквизиции вдруг пришло в голову, что я и Черризи таким мошенническим образом обокрали казну Священной Канцелярии, – развёл руками сире Антонио. – Впервые, за всё время существования рода да Винчи, мы находимся в таком трагическом положении!.. И сейчас спасти нас от неминуемой гибели, как это не покажется для тебя странным, можешь только ты, сынок!..

– Я?!.. – обескуражено замер Пьеро.

– Да!.. Именно ты!.. Повторяю: как это не покажется странным…

– Но что я могу сделать, если я, прикованный к шпангоуту судна, лежу беспомощно здесь, а ты даже со своими связями не можешь вызволить меня из пиратского плена…

– Мои связи работают безупречно! – поспешил сире Антонио прервать сына. – Но жирный восклицательный знак в них должен поставить ты, чтобы не только помочь самому себе в освобождении из пиратской неволи, но и спасти род да Винчи!.. Наш с тобою древний род!.. Поэтому я очень прошу тебя жить, иначе ты своим отчаянием из-за любимой девушки ввергнешь в геенну огненную не только себя, но и честный род да Винчи, ведь подозрение Святых отцов-инквизиторов не будет снято с честного имени твоего отца, и если ты откажешь мне в моей просьбе, то и я покончу с собой!.. Покончу прямо на твоих глазах!

– Не надо этого делать, отец!.. Я прошу тебя! – испуганно заморгал Пьеро. – Что я должен сделать?

Видя, что его убедительное лицедейство заставило покориться сына, сире Антонио перевёл дух.

– Всего-то пустяк, – небрежно дёрнул он плечами. – Одна, весьма представительная и хорошо обеспеченная особа, состоящая на службе Коммуны флорентийской аристократической Синьории, готова выкупить тебя из пиратской неволи. Вернуть Священной Канцелярии преступников, убивших викария Буффалло и снять подозрения с нашей фамилии… в обмен, разумеется, за выполнение нами одного небольшого условия… – уже в который раз запнулся сире Антонио, изображая на лице душевные муки.

– Какого условия?

– Она желает… породниться с нами!

– То есть?.. Она хочет, чтобы я на ней женился?

Сире Антонио молча, кивнул. У Пьеро в глазах промелькнул ужас, сменившийся подозрительностью, заметив который, сире Антонио поспешил оговориться.

– Я подумал, что раз Катарина, твоя девушка, вышла замуж, и у тебя больше нет перед ней обязательств; то по праву отца, чтобы спасти твою жизнь, Пьеро,– жизнь моего сына!.. Я вправе идти на любые ухищрения в надежде, что впоследствии ты поймёшь меня! – выпалил он скороговоркой. – Я просто уверен в том, что, будь ты на моём месте, то для спасения своего сына ты поступил бы точно так же…

Из груди Пьеро вырвался опять тяжёлый стон, и он кивнул.

– Наверное, ты прав, отец…

– Пьеро, если я сейчас покину трюм этого барка, являющегося для тебя тюрьмой, не получив от тебя согласия на брак с этой особой, то, увы, мы больше никогда с тобой не увидимся! – продолжал нажимать на него сире Антонио. – Тебя убьют, а я… Я уже говорил, что я сделаю с собой, чтобы избежать позора для себя и всего нашего рода!..

– Как зовут эту особу? – почти беззвучно спросил его Пьеро.

– Мадонна Альбьере да сире Джованни Амадори!

– Я что-то не припомню такой в Коммуне флорентийской Синьории… Я ранее встречался с ней?

– Думаю: да!.. А то, что ты не припомнишь её, сынок, то в этом нет ничего удивительного: она невзрачна, а твой взор всегда был обращён на красивых женщин!

Пьеро опять вздохнул и замолчал. Всё его существо выражало такую обречённость, что даже его страж проникся к нему состраданием и отвернулся, чтобы на него не смотреть.

– Ну, так что мне передать мадонне Альбьере, сынок? – нетерпеливо и вместе с тем нерешительно спросил сире Антонио.

– Я согласен, – с тяжёлым вздохом ответил Пьеро.

У старого нотариуса от облегчения сразу оживилось лицо, и он тут же бросился вон из трюма на верхнюю палубу, где остались двое сопровождавших его стражей, распорядиться, чтобы они доложили графу Арвицца его просьбу прислать в трюм кузнеца.

– И заодно передайте мадонне Альбьере, что всё в порядке!.. – напоследок он бросил убегающим стражам. – Да!.. И пусть готовится священник!..

Он вернулся в трюм, а через несколько минут туда пришёл кузнец и расковал тяжёлые оковы на руках и ногах Пьеро. Страж помог сире Антонио поднять его на ноги и вывести на улицу. Там их встретили мадонна Альбьере, священник и граф Арвицца со всей его пиратской братией. Пираты ликовали так, будто на свободу выпустили их собрата.

– Сире Пьеро! – натужно надрывался капитан морской разбойничьей флотилии Ромео да Брато. – На чёрта вам сдалась размеренная жизнь смиренного поселянина? С вашей крепкой рукой вы должны быть среди нас! Мы умеем ценить крепость духа, храбрость и тех, кто смог постоять за себя, несмотря на превосходящую силу противника! Ступайте к нам! Мы забудем, что вы лишили жизни нескольких наших корсаров, и воздадим вам должное уважение!.. – поднёс он ему в знак почтения кубок ароматного романского вина и торжественно добавил. – Вы замените нам наших друзей, которых отправил в лучший мир клинок вашей рапиры!

Пьеро взял из его рук кубок и жадно выпил его до дна. Это подвигло пиратскую братию на очередной взрыв ликования.

– Спасибо за умение ценить мужество и за ваше предложение, господа корсары! – слабо и измученно улыбнулся им Пьеро. – Я прощаю вам, что вы держали меня в этом трюме, как скота…– небрежным жестом указал он на стоявшую, на мели барку. – Сегодня день моей свадьбы!.. И я приглашаю всех вас отпраздновать его со мной! – последние слова он говорил под сопровождение брызнувших из его глаз слёз, на которые никто, кроме мадонны Альбьере, не обратил внимания.

Пираты бурно зашумели.

– А у вашего сына благородное сердце! – панибратски похлопал граф Арвицца по плечу сире Антонио. – И я, будь у меня такой сын, непременно бы гордился им!.. Не всякий аристократ способен на такое великодушие, и я очень сожалею, что не могу воздать ему должной чести, как титулованной особе, равной себе…

– Так в чём же дело?! – сразу уцепился за его высказывание старый нотариус. – Воздать должной чести вы не можете, но вы можете помочь ему возвысится в чести до уровня вашей!.. Напишите письмо флорентийскому королевскому Двору на имя его Величества короля Козимо Медичи и в Коммуну флорентийской аристократической Синьории о подвигах моего сына, защищавшего их честь и честь нашей Святой матери Церкви в землях других провинций и тем самым окажете ему ту услугу, которая сможет сделать вас равными… Вы личность, известная не только в Болонье, но и во всей Романье и во Флоренции! Флорентийские синьоры, получив от вас рекомендации… А для них нет ничего более действенного, чем рекомендация такого знаменитого великосветского вельможи, как вы, ведь о подвигах моего сына речь в них поведёт не кто-нибудь, а именно вы, капитан Коммуны болонской аристократической Синьории… Они сразу же поставят вопрос о присвоении моему сыну аристократического титула! И я думаю, что впоследствии вы ещё не раз встретитесь с ним на равных…

– Старый прохвост!.. – сверкнул на него взглядом граф, но тут же, смягчившись, рассмеялся. – Ладно, только из уважения к нашей давней дружбе я выполню вашу просьбу, сире Антонио!..

Мадонну Альбьере уже представили сире Пьеро, и, обменявшись любезностями, они ожидали дальнейших распоряжений от сире Антонио и графа Арвицца, стараясь не смотреть друг на друга. Посредственная красота женщины и её возраст не могли произвести приятного впечатления на молодого человека, а отталкивающая внешность Пьеро, после многомесячного пребывания в неволе, наводила на мадонну Альбьере уныние. Однако под брачный венец Пьеро встал вымытым, выбритым и опрятно одетым. Граф Арвицца – он и Пьеро были одного роста – выделил ему из своего гардероба весьма приличную одежду, и к алтарю он подошёл с мадонной Альбьере как щеголеватый франт. Венчание проходило в маленькой церквушке посёлка Гайятто, и венчал их местный настоятель, так что священник, которого брали с собой для этой цели сире Антонио и граф Арвицца, им не понадобился. Свадьбу праздновали на флагманском корабле пиратской флотилии «Цезарь». Сразу после венчания Пьеро напился до бесчувствия, и его пришлось отнести в капитанскую каюту, любезно предоставленную брачующимся капитаном Ромео да Брато. Мадонна Альбьере тоже прервала неприятное для неё застолье, не желая оставаться одной в компании разнузданных пьяных корсаров, и удалилась вместе с мужем.

Поздно ночью пиратский флагманский галеон снялся с якоря и вышел в открытое море. Утром, достигнув реки Рено, он остановился в её устье. Пересев с него на лёгкие рыбацкие гондолы, граф Арвицца с оруженосцами, сире Антонио, священник, Пьеро и мадонна Альбьере отправились в обратный путь. Пьеро, будучи слабым от истощения, всё ещё был пьян. Сире Антонио решил, что ему будет лучше для восстановления здоровья побыть в родовом поместье, поэтому, достигнув Болоньи, он сразу отправил его в Винчи, а сам с мадонной Альбьере поспешил во Флоренцию, предварительно получив от графа Арвицца рекомендательные письма, о которых он просил…

Г Л А В А 8.

Возвращение мадонны Альбьере после полугодового отсутствия в Коммуну флорентийской аристократической Синьории вызвало о ней такой бурный всплеск светских пересудов, какого не наблюдалось со времени возведения на королевский престол короля Козимо Медичи. О том, что ей в одиночку, благодаря своим феноменальным способностям обаяния и дипломатии, удалось вернуть Священной Канцелярии четверых преступников, ранее состоявших на королевской пограничной службе и предавших короля, бежав к османам, ходили самые невероятные легенды. Её приглашали на все светские рауты и расспрашивали о том, правда ли, что она тайно обвенчана и что, выполняя тайное распоряжение Священной Канцелярии и его Величества, ей пришлось вступить в единоборство с разбойниками-пиратами, которые подвергли опасности жизнь её возлюбленного?.. Как его имя?.. Кто он по происхождению?.. И почему мадонна Альбьере так долго скрывала тот факт, что она замужем? На все вопросы она, как и рекомендовал ей сире Антонио, отвечала уклончиво, порождая своим поведением ещё более невероятные слухи о ней и её тайном супруге.

Спустя неделю после возвращения мадонны Альбьере во Флоренцию она была удостоена аудиенции короля. Всё шло так, как и предсказывал сире Антонио. Он заблаговременно разослал письма графа Арвицца о подвигах своего сына, – в которых графом уделялось его супруге, мадонне Альбьере немало симпатий, – по всем нужным инстанциям, и они нашли своих читателей накануне королевского приёма. Их содержание вызвало настоящий ажиотаж у светской аристократии, и вскоре на аудиенцию его королевского Величества были приглашены Пьеро да Винчи и его супруга мадонна Альбьере. Ввиду того, что Пьеро, будучи нездоровым, находился в это время в родовом поместье, за него на приём к королю пришёл его отец сире Антонио да Винчи.

В огромном тронном зале палаццо Медичи, окружённый светскими дамами, на королевском троне в вальяжно-раскованной позе восседал немолодой уже король Козимо Медичи. Золочёная парча, расшитая узорами и кружевами, придавала его обвислому в щеках набеленному старческому лицу вид обновлённой из жалости деревянной рассохшейся трещинами куклы. В руках он держал письмо графа Арвицца с немного брезгливым видом. В его глазах царило беспокойство и недоумение.

– Сире Антонио, а где ваш сын, сире Пьеро да Винчи? – задал он первый вопрос нотариусу сразу после его церемониальных поклонов.

– Он плохо себя чувствует после известных вам, ваше Величество, событий и, к сожалению, не в состоянии даже двигаться: так его изувечили разбойники, к которым он попал по року случая, – кланяясь перед королём, благоговейно пропел сире Антонио. – Я приношу за него самые искренние извинения за то, что он не смог своим присутствием почтить чести вашего Величества. Он находится на лечении в нашем родовом поместье… Но, если вы желаете, я немедленно за ним пошлю…

– Не надо, – небрежно отмахнулся король, его взгляд скользнул по лицу мадонны Альбьере, и гримаса на его лице стала ещё более брезгливой. – Мне отрадно осознавать, что ваш, сире Антонио, сын и мадонна Альбьере, добровольно взяв на себя роль тайных кубикулариев королевского Двора и Священной Канцелярии, прекрасно справились с задачей, которая, к их чести надо сказать, возвысила их достоинство в глазах флорентийской аристократической знати, а также и в моих глазах… Почтенные секретари Коммуны флорентийской Синьории обратились ко мне с ходатайством о награждении вашего сына за его высокие заслуги перед Королевством титулом виконта! Но прежде чем назначить день торжества награждения, я хотел бы задать вам и мадонне Альбьере несколько вопросов…

– К вашим услугам, ваше Величество! – склонили головы нотариус и мадонна.

– Что значит письмо этого болонского антихриста графа Арвицца?

Вопрос был выражен в столь презрительной интонации, что сире Антонио и мадонна Альбьере на мгновенье лишились дара речи. Обескураженные и изумлённые, обмениваясь взглядами, они не знали, что ответить.

– Ваше Величество, судя по вашему вопросу, вам этот человек неприятен, – с трудом справляясь с волнением, выдавил из себя старый нотариус.

– Не просто неприятен, – резко отрезал король. – Мы несколько раз ставили вопрос перед герцогом Романьи о его аресте и суде над ним за его разбойничьи выходки: удержание им наших дипломатов с целью выкупа!.. И если бы не те четверо преступников, которых ваш сын и мадонна Альбьере вернули Священной Канцелярии, то я счёл бы, что это ходатайственное письмо графа Арвицца вами просто у него куплено!

Сире Антонио и мадонна Альбьере побледнели.

– Я не в силах что-либо ответить за графа Арвицца, – холодно ответил старый нотариус, оправляясь от волнения. – Скажу только, что это письмо – знак доброй воли самого графа, и никто ни у кого ничего не покупал, ваше Величество… Арвицца сам попал в западню разбойников и был вызволен из их неволи самопожертвованием моего сына, добровольно заменившего его собой в пиратском плену… Да что я рассказываю?.. Там всё написано! – кивнул сире Антонио на письмо в руках короля.

Этот его жест любящему раболепное поклонение старому королю не понравился. Он бросил письмо на пол и сухо процедил сквозь зубы:

– К сожалению, за знакомство с графом Арвицца я не могу удостоить вашего сына титула… С него и мадонны Альбьере будет достаточно того, что за проявленные заслуги перед Королевством и Священной Канцелярией я награждаю их десятью тысячами флоринами и пожизненно освобождаю от налогов в королевскую казну!..

Впервые в жизни принцип умеренности и холодного расчёта сире Антонио не оправдал себя. Он стоял ни живой, ни мёртвый. Покидая, будучи словно в тумане, тронный зал, он и мадонна Альбьере услышали за своими спинами насмешливый голос Козимо Медичи:

– Я не могу позволить, чтобы среди светских дам, которым по этикету положено посещать королевские балы, были такие безликие, как мадонна Альбьере!.. Их и так предостаточно в нашем Королевстве, и я не вижу оснований преумножать их количество… Ни о каком титуле этой семейной чете, конечно же, не может быть и речи!

Эта фраза, обращённая к дамам, окружавшим короля, вызвала у них смех.

Сире Антонио и мадонна Альбьере были не просто уничтожены – они были раздавлены. Интрига старого нотариуса никому не принесла не только счастья, но и даже маленькой радости: ни бедной поселянке, контадине из Анкиано, Катарине; ни его сыну Пьеро, любившему эту милую девушку; ни ему самому; ни мадонне Альбьере да сире Джованни Амадори, которая через два года после этих событий, осенью 1454-го года, умрёт брошенная и всеми забытая, в полном одиночестве…

**** **** ****

Пьеро по приезде из Болоньи в родовое поместье Винчи целую неделю не выходил из дома отца. Возле него хлопотала его мама, мона Лючия. Она всячески обхаживала его, чтобы он побыстрее оправился от истощения. Свежие фруктовые соки и полноценная пища быстро поставили его на ноги, и, когда, испробовав чашу вина, он почувствовал, что может стоять твёрдо, покинул дом и отправился в «Боттильерию» сире Труффо Бельконе в надежде увидеться там с Катариной. Все его вопросы, обращённые к матери, что она знает о ней, натыкались на её молчание. Она упрямо не хотела ничего говорить сыну, ссылаясь на то, что он сам всё узнает о ней, как только поправится и сможет выходить из дому. Об отце она не оговаривалась, поняв, что в своё время Пьеро, видимо, от горя забыл его подробно расспросить о том, что случилось с Катариной, за кого она вышла замуж и где проживает…

Первым, кого увидел на улице Пьеро, был пьяный Аккаттабрига, узнавший его издали и свернувший в переулок, не желая сталкиваться с ним лицом к лицу. Вторым оказался фермер Джорджо Миалани, чинивший ворота своего дома и раскрывший ему свои объятия, как только при приближении к нему молодого человека он узнал в нём Пьеро да Винчи.

– Пьеро! – разинул он рот от удивления. – Не верю своим глазам!.. Ты ли это?..

– Я!.. Конечно, я!

– Живёхонький!..

– Как видишь…

– А мы уже думали, что тебя больше никогда не увидим!.. Вот так встреча!.. Подожди, я сейчас занесу в дом инструменты, и мы с тобой сходим в «Боттильерию» сире Труффо и выпьем за нашу встречу…

– Я туда как раз и иду! – улыбнулся Пьеро.

Джорджо Миалани отнёс в дом столярные инструменты и, вернувшись, похлопал Пьеро по плечу.

– С утра что-то у меня было такое мрачное настроение, а вот как увидел тебя – сразу как будто оно преобразилось!.. Пойдём!.. Сегодня, на радостях, что ты вернулся из разбойничьей неволи, жив и здоров, я плачу!.. – его улыбка резко сменилась на горькую кривую усмешку, и он покачал головой. – И надо же такому случиться!.. Немного не дождалась… Отчаялась…

– Ты про Катарину?

– Ну а то… Про кого же ещё?!

Пьеро, потупив взгляд, тяжело вздохнул. Его сердце сжалось от боли, словно по нему полоснули ножом.

– Аккаттабригу сейчас видел пьяного… – стараясь вернуть себе прежний весёлый вид, усмехнулся он. – Не захотел встречаться со мной, в переулок свернул… Когда его выпустили и почему, не знаешь?

У Джорджо Миалани от удивления вытянулось лицо, и он остановился. Смотрел он на Пьеро как на человека, тронувшегося рассудком.

– Ты что смотришь на меня, как на сумасшедшего? – в свою очередь удивился Пьеро.

– А как на тебя ещё смотреть? – скривив губы, дёрнул плечами Миалани. – Тебе что, отец ничего не рассказал, что ли?..

– А что он должен был мне рассказать?

Джорджо Миалани невольно присвистнул.

– Вот так да!.. Видать, он пожалел тебя… Ну, так это и понятно!..

– Ты о чём?

Фермер потёр лоб, собираясь с мыслями, и неохотно ответил:

– Я не знаю, как могло такое случиться… В общем, Аккаттабригу от костра спас твой отец, Пьеро!.. Как-то в таверне он сам пьяный проболтался, что смог убедить твоего отца в своей невиновности… Да-да, не удивляйся, всё именно так! – подчёркнуто горько усмехнулся он, видя, какими широкими стали глаза у Пьеро от удивления. – А вот как Аккаттабриге удалось убедить твоего отца выдать за него замуж Катарину и купить им дом – это у меня вообще в голове не укладывается!

На Пьеро без сострадания нельзя было смотреть. Он побледнел, качнулся и, сжимая виски руками, исказился гримасой такой мученической боли, что даже у Миалани вырвался возглас иступлённого сочувствия. Он подхватил Пьеро под руку, видя, что он зашатался и может сейчас упасть.

– Твой отец, сире Антонио, обвенчал их ночью, тайно, – решил он довести дело до конца. – А дом купил им у фермера Биаджо Рутто, что у вашего виноградника… Катарина сейчас там…

Пьеро вырвался из его рук и, что было силы, побежал по улице. Глядя ему вслед, Миалани тяжело вздохнул.

– Не было у меня с утра настроения, а теперь и вовсе испортилось… Видать, и день с ним закончится! – и, грустный, он поплёлся домой.

Пьеро бежал, что было силы, к дому бывшего фермера Биаджо Рутто, находившегося по соседству с домом его отца. Не помня себя, он ворвался во двор, чуть не сорвав с петель калитку и, распугав гусей и кур, влетел на первый этаж дома в гостиную, где столкнулся с пьяным Аккаттабригой.

Увидев перед собой Пьеро с искажённым лицом, бывший подёнщик сире Антонио так испугался, что перестал дышать в ожидании, что сейчас его покалечат.

– Где Катарина?! – прохрипел ему в лицо Пьеро, схватив его за отвороты куртки.

Вместо ответа переставший дышать Аккаттабрига указательным пальцем указал ему на второй этаж. Пьеро отшвырнул его от себя и бросился наверх.

Катарина сидела в просторной спаленке за дубовым столом и вязала шерстяные топики для малыша, держа руки на выпирающем животе. Рядом с ней крутилась тётушка Туцци, раскладывая на полу для сушки резаную айву. Пьеро вошёл в комнату и остановился. Его глаза и глаза Катарины встретились, и они замерли. Тётушка Туцци оторвалась от своего занятия, обернулась, у неё перехватило дыхание, и она бессильно опустилась на стул, ладонью прикрыв раскрывшийся от удивления рот. Воцарилась тишина. Влюблённые смотрели друг на друга и их глаза говорили больше всяких слов… Пьеро подошёл к Катарине, опустился перед ней на колени и, осторожно положив ей голову на живот, нежно её обнял. Катарина, отложив вязальные спицы, нагнулась, поцеловала волосы Пьеро и обвила его голову руками. Из их глаз по щекам молчаливо потекли слёзы.