Текст книги "Мудрец"

Сингорот с ревом вытащил из земли клинок и пошел на Кьюлаэру, размахивая мечом вверх и вниз, вправо и влево. Кьюлаэра уворачивался снова и снова, ожидая, когда соперник раскроется, понимая, что надо позволить Сингороту ударить себя, чтобы тот не потерял достоинства, но понимая и то, что нельзя позволить, чтобы удар пришелся в уязвимое место. Наконец он решил, что должен доверять доспехам Аграпакса, поднял меч и замедлил отступление. Сингорот победоносно заорал и ударил. Меч врезался в нагрудник Кьюлаэры. Он зашатался так, словно его боднул бык. На какое-то мгновение все вокруг Кьюлаэры поплыло, и ему пришлось потрудиться, чтобы вздохнуть, но он успел вовремя прийти в себя и увидеть, что меч Сингорота вот-вот угодит ему по лодыжкам. Он подпрыгнул выше меча, еще не успев приземлиться, Кьюлаэра ударил по шлему Сингорота. В удар не было вложено слишком много силы, но ее было достаточно, чтобы оставить в металле вмятину и заставить Сингорота зашататься. Понимая, что все должно выглядеть по-настоящему, Кьюлаэра с осторожным видом подошел к нему, ожидая, когда соперник восстановит силы и сможет продолжить игру. К счастью, Сингорот не почувствовал подвоха, а Кьюлаэра понимал, что нельзя давать ему это почувствовать.

Сингорот кряхтя выпрямился и двинулся вперед, держа меч обеими руками прямо перед собой. Затем он начал размахивать им из стороны в сторону. Казалось, будто человек и меч превратились в змею, выбирающую лучшее место для укуса.

Кьюлаэра держал Коротровир на уровне груди, готовясь защищаться. Притворство начинало его утомлять, ему хотелось сразиться по-настоящему, но он хорошо понимал, что стоит ему это сделать, и ваньяры не станут ждать ни мгновения. Кьюлаэра думал, что без волшебных доспехов и заколдованного меча он, конечно, был бы примерно равен Сингороту по силе, а без уроков Миротворца он бы стал добычей для этого хищника.

Но на нем были и доспехи Аграпакса, а в руках меч Огерна, и, что еще более важно, он помнил уроки Миротворца. Он прыгнул к Сингороту, описал Коротровиром круг, вывернул меч ваньяра из его рук, но в последний момент отпрыгнул, и меч остался на месте. Высоченный ваньяр замер, посмотрел на соперника, и у Кьюлаэры замерло сердце, он понял: Сингорот догадался, что с ним играют. В его взгляде был страх. Он боялся опозориться перед своим войском.

«Ага!» – подумал Кьюлаэра, увидев выход, но что он мог поделать, не умея говорить по-ваньярски? Он отразил следующий выпад Сингорота, отступил, потом резко изменил направление движения и поднял Коротровиром меч ваньяра. На какое-то мгновение мечи замерли высоко в воздухе, Сингорот изумленно уставился на уступавшего ему ростом соперника.

Кьюлаэра подмигнул.

Сингорот несколько мгновений ошеломленно смотрел на него. Потом его лицо потемнело, он с ревом отпрыгнул и снова ринулся в бой.

* * *

Йокот пересек вересковую пустошь и подошел к огромному стволу, росшему посередине, эта пустошь была Серединой Мира. Он на мгновение остановился, посмотрел на возвышавшееся над ним и исчезающее в облаках, преграждающих солнечный свет, величественное дерево. Когда он был здесь в прошлый раз, сияло солнце и Древо исчезало в самой голубизне неба. Но сегодня небо было мрачным, оставалось только надеяться, что нынешний день не проклят.

Он поставил ногу на корни, поднял руки, чтобы зацепиться за грубую кору, и начал карабкаться по Мировому Древу в шаманскую страну.

Йокот уже один раз взбирался по Древу, и тогда он знал, что за его сном следит Миротворец и в случае малейших затруднений поспешит к нему на помощь, а теперь за ним следил Юзев, который знал о шаманском мире не больше Йокота.

Он поднялся сквозь слои облаков и увидел вокруг себя туманную, волшебную страну шаманов. Он осторожно слез с Древа, нерешительно доверив вес своего тела облакам, но те удерживали его, как самая обычная почва, лишь слегка проминаясь под его весом. Гном вытянул руки, осмотрел себя и увидел, что его тело покрыто шерстью. Он поднял хвост, пошевелил им, посмотрел на свои коротенькие лапки и понял, что стал барсуком.

Затем листья Мирового Древа задрожали. Йокот-барсук отпрыгнул, испуганно посмотрел и увидел, в каком виде пришел сюда ваньярский шаман.

Из дупла вышло не животное – оттуда выпорхнула птица с широкими крыльями, злыми глазами и кривым клювом – ястреб. Йокот в изумлении смотрел на него, он никогда раньше не слышал о тотемных птицах. Теперь, конечно, он понял, что они должны существовать, – слишком много было племен и кланов людей, эльфов, гномов и двергов, чтобы на них могло хватить тотемных зверей.

Ястреб сел, сложил крылья и посмотрел на Йокота, которому пришлось сильно постараться, чтобы не сжаться от ужаса.

– Ну. Теперь мы с тобой сражаемся?

– Если есть необходимость, – ответил Йокот-барсук. – Но ты выглядишь как доброе существо, а мне бы хотелось воевать только с врагами.

– Мы с тобой должны быть врагами, – печально сказал ястреб, – потому что ваньяры должны завоевывать как можно больше земель.

– Зачем? – спросил Йокот, но ястреб уже взмыл в воздух, раскрыл крылья и крикнул:

– Защищайся!

Он кинулся на барсука, потянулся когтями к его горлу. Даже пребывая в барсучьем обличье, Йокот помнил уроки Миротворца. Он отступил, удерживая равновесие на коротких, кривых ножках, отбил лапой птичьи когти и куснул ястреба за ногу. Он не стал кусать сильно – все-таки ему не хотелось причинять боль доброму существу. В награду он получил удар крыльями; затем птица выдернула лапу из его пасти, оцарапав ее о зубы. Ястреб вскрикнул от боли, Йокот почувствовал во рту вкус крови. Ястреб взмыл высоко в воздухе и в полете крикнул:

– Боленкар, услышь своего поклонника! Приди на помощь, даруй мне победу!

И он запел песнь о крови, смерти и увечьях.

Вокруг ястреба вспыхнуло красное сияние. Он увеличился в размерах, его когти хищно блеснули.

Что еще оставалось Йокоту, как не воззвать к своему собственному защитнику?

– Ломаллин, если ты меня слышишь, одолжи свою силу мне в подмогу! Я сражаюсь в шаманском мире с тем, с кем мог бы подружиться, он же пользуется остатками силы Улагана, сохранившейся внутри души его незаконнорожденного сына Боленкара! Приди, умоляю! Дай мне силу своей доброй воли, чтобы противостоять злу твоего давнего врага!

Казалось, будто мир вокруг стал зеленым, и Йокот понял, что его барсучью фигурку окружила аура Ломаллина Ястреб взвизгнул от удивления и испуга, но багряное сияние вокруг него потемнело почти до черноты. Обезумевший от жажды крови, он сложил свои крылья и ударил Йокот не был так глуп, чтобы два раза подряд пользоваться одним и тем же приемом, – конечно, в последний миг ястреб резко повернул и ударил сбоку. Но Йокот уже падал в сторону, и когти только толкнули его, сделав его падение немного болезненнее. Он почувствовал, как теплая влага распространяется по его боку. Он понял, что когти разорвали его шкуру, и он пнул ястреба задними лапами. У него, в конце концов, тоже имелись когти.

Черные когти барсука встретились с желтыми когтями ястреба – и тогда вокруг них вспыхнул свет и раздался оглушительный грохот.

Глава 27

Йокот не терял сознания, хотя он замер оттого, что потоки силы метались по нему и сквозь него. Свет над ним будто бы потемнел, день стал неясным и пасмурным. И вдруг снова вспыхнул свет, изумрудный, темно-зеленый, цвет древесной листвы. Он увидел, что ястреб безжизненно лежит на спине, задрав кверху лапы.

К Йокоту вернулись силы, он испуганно вскочил на ноги. Конечно, ему не хотелось, чтобы ваньярский шаман погиб! А зеленый свет собрался вокруг него, полетел прочь, исчез в теле ястреба, а потом начал выходить из него, образуя вокруг сияние. Через мгновение свет исчез, просочившись сквозь перья ястреба, оставив лишь ровный, жемчужный свет шаманского мира.

Йокот замер, понимая, что дальнейшая помощь от него не требуется.

Ястреб скрючился и перевернулся на бок. Затем он медленно расправил крылья, встал на лапы, потряс головой. Его взгляд остановился на Йокоте, он посмотрел на него, потряс крыльями и сложил их, но как только крылья были сложены, ястреб начал изменяться, его формы растекались и росли, и скоро он стал молодой, миловидной женщиной в ваньярских штанах под коричневым платьем, вышитым нехитрым узором, в котором Йокот узнал магические символы. Ни один из них, впрочем, не был ему известен.

Йокот все понял. Он снова встал на задние лапы и вернулся в свое подлинное обличье. На несколько минут мир вокруг померк, затем проявился. Йокот посмотрел на себя, увидел снова свои собственные руки, кисти, ноги, тело и ступни. Потом он посмотрел на молодую женщину и коротко кивнул:

– Приветствую тебя.

– А я тебя. – Ваньярская шаманша ответила поклоном, затем указала на себя. – Вот такой я была, когда была молодой и какой я теперь вижу себя изнутри.

– Мы все-таки должны драться?

– Нет, – ответила ваньярская шаманша. – Я сама поняла, кто сильнее – Боленкар или Ломаллин. Твой бог – проводник жизненной силы от ее Источника к нам, и эта жизненная сила победила силу смерти Боленкара.

– Скорее Улагана, – сказал Йокот, – а он мертв.

Масана внимательно посмотрела на него:

– Разве боги умирают?

– Он не был настоящим богом, он был улином – существом из древней расы, – сказал Йокот. – Он ненавидел все молодые расы и хотел всех нас уничтожить. Разве Боленкар вам о нем не рассказывал?

– Мы никогда не видели Боленкара, – сказала Масана. – Часто ли люди видят бога? Нет, мы видели лишь того, кто передавал нам его слова – но никто из них ничего не говорил ни об Улагане, ни о ком-либо еще из улинов.

– Улаган изнасиловал человеческую женщину, – сказал ей Йокот. – Боленкар – незаконнорожденный сын от этого преступления. Его отец создал себе подобным образом множество рабов, их называют ульгарлами. Нет, Боленкар не сказал бы вам, что Улаган – его отец, потому что он хочет стать еще более великим. Но это ему не дано, и поэтому он обречен на вечную злобу.

– Кто может убить бога?

– Другой улин, – сказал Йокот. – Улаган убил Ломаллина, а затем дух Ломаллина убил дух Улагана. Их духи взлетели к небесам и бились, пользуясь звездами как оружием, и дух Ломаллина убил дух Улагана. И от души Улагана осталось в наследство лишь то, что теперь живет в ульгарлах, их ненависть, похоть, алчность, которые они вселяют в человечество и все прочие молодые расы.

– Значит, Зеленый бог жив, а Багряный мертв? – спросила Масана.

– Именно так Йокот вздохнул и перестал пытаться убедить ее в том, что улины не боги.

– Значит, мы явно поклоняемся не тому богу! Я сделаю все, что в моих силах, чтобы склонить свое племя к тому, чтобы они поклонялись вашему Ломаллину! Что он требует от нас в жертву?

– Вашу спесь, жестокость, алчность и ненависть, – объяснил Йокот, – все страсти, которые заставляют вас воевать с другими народами. Ломаллин хочет, чтобы вы избавились от всего этого, чтобы вы уничтожили это в себе так, как уничтожают жертвы на алтаре. Он хочет, чтобы вы жили, а не умирали, он хочет счастья и радости, а не боли и страданий.

Глаза Масаны округлились от удивления.

– Он хочет, чтобы мы прекратили завоевания?

– Это стало бы настоящей жертвой, – ответил Йокот не моргнув глазом. – А почему ваньяры так любят завоевания?

– Это не просто любовь, это необходимость. Мы никогда не видели земель, откуда мы сами родом; мы скачем и сражаемся вот уже три поколения. Наши деды начали завоевания после того, как бежали от кентавров, которые пришли с севера и захватили нашу древнюю страну.

– Ваньяров изгнали с их собственных земель? – удивленно спросил Йокот. – Что же за существа изгнали их?

– Полулюди-полулошади, у них тела лошадей, а головы и туловища людей, – сказала Масана. – У них длинные усы и коротко остриженные черные волосы. Они стреляют из коротких луков, сделанных из рогов и дерева, и их так же много, как травы в лугах.

Что ж, точно так думали западные народы о ваньярах. Неужели существовал такой народ, который даже ваньярам казался многочисленным? Йокот вздрогнул от этой мысли.

– Они сильны, эти кентавры?

– Очень сильны, они безразличны к боли и наслаждаются убийством и насилием – по крайней мере так рассказывали нам наши бабушки, сами мы никогда их не видели. – Масана передернулась. – Они молятся богам, которым мы никогда не будем молиться.

– Значит, вашим дедам пришлось завоевать новые земли, чтобы им было где жить, – нахмурился Йокот. – Но почему вы не остановились на этом?

– Потому что кентавры могут прийти снова, – сказала Масана, – потому что к тому времени, как родились наши матери, нам, ваньярам, уже было тесно на землях, завоеванных нашими дедами. Чтобы жить, нам необходимо было продолжать завоевания.

– Вы должны рожать много детей. Ваши женщины рожают по трое и четверо?

– Плодятся, как псы, ты хочешь сказать. – Масана усмехнулась, но в глазах ее сверкнула злоба. – Нет. Просто мы знаем, что женщины обязаны родить как можно больше детей.

Йокот был потрясен.

– Что это за святотатство? Женщины умирают, если рожают слишком много, – их тела изнашиваются!

Масана пожала плечами:

– Их места всегда могут занять другие женщины – по крайней мере, так говорят жрецы Боленкара. Они говорят, что женщина всегда должна быть согласна родить – не важно, хочет она этого или нет. – В ее голосе появилась обида. – Если она этого не хочет, ей же хуже! Интересно, что сказали бы эти жрецы, если бы их самих изнасиловали – но так надо, говорят они; Боленкару приятнее изнасиловать женщину, чем дать ей получить удовольствие. Поэтому жрец рассказал нам и еще кое-что, из-за чего мы должны продолжать завоевания: надо захватывать женщин и заставлять их производить детей, против воли. Если человеку нужны рабы, так говорит Боленкар, он создаст их себе сам: он силой возьмет будущую мать и получит рабов через нее!

– Так ваши мужчины создали себе множество рабов, – вздрогнул Йокот. – Этих детей растят как рабов или как свободных ваньяров?

– Мальчики – ваньяры. Женщины – рабыни. – Это было сказано так горько, что Йокот понял: даже настоящие ваньярские женщины являются рабынями, но он не рискнул сказать об этом вслух.

– Но детям требуется пища, одежда, тепло и кров, – ответил Йокот. – Как ваньярские воины получают это?

– В поединках, – ответила Масана.

– А проигравший?

– Умирает.

Йокот вздрогнул.

– У западных народов все совсем по-другому, даже у нас, гномов! У людей мужчина не женится, пока не построит себе дом, не приготовит поле для посева и не докажет свою способность обеспечивать семью, год или два выращивая урожай и принося домой мясо, и, конечно, должен доказать еще, что способен убить медведя, если тот будет угрожать, и даже разбойника.

– А сколько детей он производит до того, как женится?

– Некоторые и так поступают, – признал Йокот, – но они все равно должны приносить домой пищу для своих детей, даже если женятся на другой, и на них еще долго смотрят с презрением.

Масана медленно кивнула:

– Так лучше для женщин, да – но сколько детей они рожают, выйдя замуж?

– Столько, сколько даст Творец, – ответил Йокот. – Некоторые совсем не рожают, некоторые родят и пятнадцать, но большинство – только четыре или пять.

– Четыре или пять за всю жизнь? – Масана не могла поверить. – Как так может быть?

– Я до сих пор холостяк, – застенчиво сказал Йокот, – поэтому я про это ничего не знаю, но наши шаманы говорят, что человек не должен возлежать с женщиной, даже с собственной женой, если она этого не хочет. – Он не смог сдержать робкой улыбки. – Конечно, мне рассказывали, что многие мужчины весьма ловко умеют заставлять своих жен захотеть этого.

– Удивительные законы! – вскричала Масана. – Этому Ломаллин учит свой народ?

– Дух Ломаллина и единственная живая улинка – Рахани, – ответил ей Йокот.

– Но если то, что ты говоришь, правда, то человек, у которого четыре-пять жен, станет отцом всего лишь двадцати – двадцати пяти детей!

– Двадцати пяти? – уставился на нее Йокот. – Где найти пищу для такой оравы? Нет, у большинства мужчин нашего народа только одна жена. Бывает, правда, пары разводятся и находят новых спутников жизни.

– Только одна жена? – удивленно переспросила Масана. – Как мужчина может быть доволен этим?

– Ах, – улыбнулся Йокот. – В этом отношении наши женщины искусны. Точно так же можно спросить, как может женщина быть довольна одним мужчиной за всю жизнь, и, надо признаться, довольны не все, равно как и не все мужчины, но большинство наших мужчин делают так, что их жены остаются довольны и своей участью, и своими мужьями.

– Рахани, наверное, учит и тех и других удивительным вещам, – пробормотала Масана.

– Нас научили, что так лучше для наших детей, – добавил Йокот. – Они чувствуют себя в безопасности благодаря родительской любви, чувствуя любовь одного мужчины и одной женщины, про которых знают, что они – их мать и отец.

– Верно, очень верно! Для ребенка бороться за внимание отца – это столь же жестоко, сколь и для матери бороться за крохи внимания от мужа! На самом деле многие получают не больше внимания, чем его скот, и меньше, чем его лошадь!

– Именно так, – согласился Йокот. – А мы ограничиваем число браков, наши люди женятся и выходят замуж позже, и меньше рождается детей. Само по себе это, может быть, и печально, но хорошо то, что так больше уверенности, что никто из детей не умрет с голоду. Однако мы горды тем, что многие наши женщины счастливее женщин из южных городов, и мужчины тоже.

– Пожалуй, мне по душе то, как ты понимаешь счастье, – сказала Масана. – Но что происходит, если отец погибает на войне?

– Тогда все племя заботится о том, чтобы его жена и дети не голодали и ни в чем не нуждались, – объяснил ей Йокот. – Все-таки у нас редко случаются войны, и обычно не больше ста человек участвует в бою. – Он помрачнел. – По крайней мере так было до тех пор, пока посланники Боленкара не поселились среди нас.

– Я не буду больше его посланницей, – сказала Масана неожиданно с полной убежденностью. – Я употреблю свою магию против магии его жрецов, и если погибну, значит, так суждено, но если я останусь в живых, я освобожу ваньяров от его произвола!

Йокот посмотрел на нее, удивленный тем, какое действие возымела их беседа.

Масана увидела это и улыбнулась:

– Не удивляйся, маленький шаман, ты рассказал мне о вещах, о которых я никогда не знала, дал мне знания, которые Боленкар и его жрецы утаили от нас! Конечно, я приму учение, которое может осчастливить меня и моих людей! Идем, вернемся в мир мужчин и женщин, и я спою ваньярам эту песнь свободы! Вперед!

При этих словах ее фигура начала таять, задрожала и снова приняла очертания ястреба. Взмахнув крыльями, птица взмыла в воздух и устремилась к Мировому Древу, потом плавно закружилась в воздухе вокруг него, снижаясь.

Йокот поспешил за ястребом, на ходу превращаясь в барсука.

* * *

Сингорот стоял, тяжело дыша. Кьюлаэра видел, что он пытается собрать остатки сил. Судорожным, нелегким движением ваньяр занес свои огромной меч, но Кьюлаэра легко увернулся. Ваньяр попытался в последнее мгновение изменить направление удара, а Кьюлазра почувствовал неожиданное вдохновение, немного приподнял Коротровир, чтобы получить не слишком тяжелый удар. Он мог бы поклясться, что меч выругался на него за это. Он упал на бок, вскочил на ноги, потряс головой, будто бы пытаясь прийти в себя, и услышал довольный ропот ваньяров и недовольный – своих бойцов. На самом же деле по сравнению с первым ударом Сингорота этот был очень слабым. Соперник очень устал. Кьюлаэра, конечно, тоже, но его меч и доспехи были легче.

Больше всего его измучила необходимость играть и притворяться. Ему до смерти хотелось, чтобы Йокот проснулся и все закончилось.

Но вот Кьюлаэра услышал какие-то возбужденные восклицания со стороны ваньяров. Он быстро оглянулся и увидел, что возвращается ваньярская шаманша, поддерживаемая своими воинами. Она осталась жива! Он испугался за Йокота, собрался повернуться и посмотреть на маленького шамана, но вовремя увидел, что Сингорот вновь принялся размахивать мечом. Кьюлаэре безумно хотелось ударить соперника в живот и покончить с поединком, но он понимал, что надо сохранить достоинство Сингорота перед лицом его людей, иначе на него обрушится кровавая, исполненная ненависти жажда мести. Кьюлаэре снова пришла в голову счастливая мысль, он поднял плечо, опустил голову и бросился на ваньяра, причем так, как будто бы они сражались без мечей.

Сингорот, конечно, заметил его движение, но он не успел вовремя закрыться мечом и остановить Кьюлаэру. Они столкнулись, и ваньяр рухнул на землю. Кьюлаэра тоже упал, но со стороны ваньярского войска раздались злобные крики.

Кьюлаэра вскочил на ноги первым. Сингорот долго барахтался, пока ему не удалось встать на четвереньки, и начал глазами искать свой меч. Каждый мог бы увидеть, что у Кьюлаэры более чем достаточно времени, чтобы отрубить ему голову...

Но в этот миг никто не смотрел на них, потому что ваньярская шаманша начала что-то кричать и все обернулись к ней. Кьюлаэра бросил осторожный взгляд на Йокота, увидел, что маленький человечек распрямляется, встает, ошеломленно моргает. Кьюлаэра повернулся к Сингороту; громила уже поднялся на ноги, поднял меч, часто оглядываясь на свою шаманшу. Через мгновение он больше смотрел на шаманшу, а на Кьюлаэру только оглядывался. Кьюлаэра с огромным облегчением воткнул Коротровир в землю перед собой и сложил руки. Сингорот посмотрел на него сначала с изумлением, а потом явно что-то быстро прикинул в уме. Намерения Кьюлаэры были ясны: он мог в любое мгновение поднять меч, но сейчас им не размахивал. Что бы это могло значить, если не перемирие? Рослый ваньяр медленно опустил свой меч, воткнул его в землю перед собой и отпустил. Он словно был доволен.

Кьюлаэра слегка поклонился, Сингорот ответил тем же. Затем Кьюлаэра осторожно повернулся в сторону ваньярской шаманши, словно понимал, о чем та говорит. Сингорот удивленно понаблюдал за ним, после чего и сам очень охотно повернулся к шаманше.

Что бы она ни говорила, это вызвало бурю недовольства. Сингорот схватил свой меч, сунул его в ножны и побежал к толпе стоящих вокруг шаманши людей. Они яростно спорили, махали руками, голоса некоторых звучали злобно, но некоторых – радостно.

Кьюлаэра схватил Коротровир, сунул его в ножны и подошел к Йокоту:

– Добро пожаловать обратно, маленький шаман. Ты не представляешь, как я рад видеть тебя живым.

– Догадываюсь, – мрачно ответил Йокот. – Готовься защищать Масану, воин. Очень скоро защита ей может понадобиться больше, чем любому из нас.

– Масану? Ваньярскую шаманшу?

– Именно так.

– Вы не теряли время в ваших краях, верно?

– Мы выяснили, что Ломаллин сильнее Боленкара. Я рассказал ей о том, как у нас строится семейная жизнь. Кажется, наши устои ей понравились больше, чем ваньярские.

– Неудивительно, – поежившись, сказала Луа. Кьюлаэра мрачно посмотрел на нее:

– Что тебе известно о ваньярской жизни?

– Я разговаривала с Вирой и ее женщинами. Те, что увели их в плен, то и дело пугали их тем, как они будут их насиловать раз за разом, чтобы они рожали им детей. И как только родятся девочки, они будут насиловать и их, чтобы те приносили им новых и новых детей. – Луа передернулась. – Не удивляюсь, что женщина-шаман предпочла такую жизнь, какой учат Ломаллин и Рахани.

– Я тоже не удивлена, – кивнула Китишейн.

– Значит, она проповедует своим людям учение Ломаллина?

– Она говорит им, что по крайней мере надо перестать слушать Боленкара, а его жрецы так запросто на это не пойдут. – Йокот напрягся. – Вон они идут!

Их было трое, облаченных в штаны и рубахи, на их плечах колыхались черные накидки, на головах красовались черные шапки, в руках были зажаты кривые палки, напоминавшие змей. Самый важный из троих, седобородый, что-то крикнул Масане. Она выпрямилась и холодно посмотрела на него – так холодно, что Йокот воочию увидел ее страх, – и ответила коротко, но ясно.

Старейший жрец пришел в неистовство. Он заорал на Масану, завизжал, потряс у нее перед лицом змеиной головой посоха. Она отпрянула на дюйм, посмотрела ему прямо в глаза и что-то сурово ответила. Жрец побледнел, развернулся, поднял руки, стал размахивать в воздухе посохом и что-то кричать своим людям. Народ зароптал, злость смешалась с любопытством, но всего сильнее было удивление. Кто-то из воинов задал вопрос. Другой поддержал его криком и задал еще один вопрос.

Старейший жрец побагровел и обрушил на них свою ярость. Те, кто стоял ближе к нему, сжались, но смотрели с вызовом; те, что стояли дальше, принялись сыпать вопросами, затем стали что-то кричать. Жрец побледнел и заревел, глядя на Кьюлаэру и Йокота. Луа перевела.

– Он говорит, что мы – святотатцы, если утверждаем, что Боленкар может быть не прав. Он говорит, что за этот грех мы должны умереть.

Сказав это, жрец швырнул на землю свой посох. Два молодых жреца бросили свои посохи рядом. Казалось, будто деревяшки извиваются; их изгибы пришли в движение. Палки ожили, и гадюками поползли в сторону Кьюлаэры и его друзей, широко раскрыв пасти с ядовитыми клыками, на кончиках которых блестели капельки яда. Высокий жрец закричал, а Луа сказала:

– Он говорит, что их укус – мгновенная смерть.

Йокот немного отошел в сторону, встал на цыпочки и крикнул что-то жрецам на шаманском языке. Они лишь злорадно улыбнулись и молча продолжили смотреть. Тогда Юзев что-то крикнул им, но в ответ услышал лишь гогот.

– В ответ на такое оскорбление они не стали бы смеяться, но они не поняли его. Эти жрецы не знают шаманского языка.

– Это не шаманы, это обманщики, – сказал Йокот, – гонцы Боленкара с посланием ненависти и войны. Идем, Юзев, убьем по змее!

– Нет! – Луа вышла вперед, глаза ее горели. – Это моя работа. Оставьте их мне.

– Нет, сестричка! – крикнула Китишейн.

– Пусть она сделает это, – сказал Йокот. – Она владеет магией гномов, а гадюки – земные твари. Она убьет их быстрее и вернее, чем мы.

Он не сводил взгляда с Луа. Каждый его мускул был напряжен, зубы сжаты, на лбу выступил пот.

Китишейн неохотно осталась на месте, но она держала наготове лук со стрелой.

Луа принялась танцевать и петь что-то тихое, похожее на колыбельную песню. Змеи поползли медленнее, подняли головы. Они начали покачиваться из стороны в сторону, следуя движениям Луа.

Высокий жрец крикнул своему питомцу что-то ободряющее. Змея, казалось, не услышала его и медленно, очень медленно начала закрывать пасть и прятать клыки. То же самое сделали и ее подруги.

Танец Луа все усложнялся, голос становился более страстным. Йокот начал тихо двигаться с нею в лад, по его лицу скатывались капли пота, в глазах был голод и желание. Змеи заинтересовались, две из них посмотрели на третью.

Китишейн неожиданно поняла, что происходит. Две змеи были самцами, а третья – самкой! Голос Луа становился томным от желания. Китишейн моргнула, она подумала, что скорее всего ошиблась. Наверняка ей показалось, что фигурка маленькой женщины окутана зеленоватой дымкой!

Змеи как будто забыли о ней и начали интересоваться друг другом. Самцы скользнули к самке.

Высокий жрец крикнул, почти завизжал.

И тут вдруг самцы увидели друг друга. Их пасти раскрылись, раздалось протяжное шипение. Они замерли перед броском...

Луа запела громче, сияние вокруг нее начало уплотняться, голубеть.

Змеиные глаза блестели, клыки спрятались, пасти снова закрылись. Они как будто забыли друг о друге и обратились к самке.

Самка начала извиваться в лад с пением Луа. Она извивалась все сильней, самцы подползли к ней, каждый со своей стороны, повторяя ее движения.

Жрец неистово вопил, помощники вторили ему. Они подбежали к былым жезлам, подняли руки и начали читать заклинания. Друзья понимали лишь непрестанно повторявшееся слово «Боленкар!».

Вокруг змей появилась красное сияние. Они притихли и уставились на Луа ледяными глазами.

Йокот выхватил кинжал и собрался с силами. Китишейн подняла лук.

Пение Луа стало еще более настойчивым, все услышали, как она произнесла имя Рахани. Кроме этого слова, все остальное вообще не было похоже на речь, но она снова произвела: «Рахани!»

От нее начало распространяться голубое свечение и окутывать змей. Когда оно коснулась красного сияния, появились искры, затем свечения слились, стали одним – темно-малиновым, постепенно светлеющим, становящимся сиреневым.

Змеи начали сплетаться.

Высокий жрец завопил, выхватил длинный кривой нож и нанес его...

Китишейн вскрикнула.

Жрецы подняли глаза и увидели, что в их предводителя нацелена стрела. Возле лучницы стоял тяжело дыша, Кьюлаэра, он поднял свой меч – меч, которым вынудил Сингорота та перемирие.

Кривой нож замер.

Голос Луа становился все более страстным. Змеи сплелись гак тесно, что превратились в единую извивающуюся массу.

Высокий жрец потемнел от злобы и начал читать заклинание. Помощники присоединились к нему.

Три змеи превратились в деревяшки.

Луа перестала танцевать и осуждающе посмотрела на жрецов. Они зарычали в ответ и прыгнули на нее, размахивая кривыми ножами.