Текст книги "Возвращение"

– А не боишься, что дальше будет еще хуже? – возразил я. – Сначала на улице камеры поставят, а потом и в твоей комнате. Будешь жить в безопасности, но так, как тебе скажут. А иначе попросят сдать комнату и переселят тебя в еще более безопасное место, из которого уже никогда не выйдешь.

– Все может быть, но пока становится только лучше. Новая власть даже ослабила репрессивный механизм, все до сих пор под жестким контролем, но зато теперь стало спокойнее. Появилась работа, все парни из пансионата сейчас при деле. А до этого у многих были лишь мысли собрать банду и податься в пустыню. Потому что только так можно было выжить, а у них еще сохранились навыки с армейских времен.

– Ну конечно, они при деле, должен ведь кто-то работать, а то людей почти не осталось. Сначала сами всех споили, а теперь опомнились, когда шахтеры и машинисты стали заканчиваться. Но со временем восстановят заводы по производству роботов, и все эти люди снова окажутся ненужными. Зачем им повторять прошлые ошибки, связанные с перенаселением, приведшие к войне? Вот тогда им и пригодится вся та информация, которую они сейчас собирают по крупицам. А потом припомнят, с кем ты встречался, о чем говорил, такое уже не один раз повторялось в нашей истории, – сказал я со свойственной мне подозрительностью.

– Ты всегда ищешь подвох во всем? Знаешь, может быть то, что я сейчас скажу, покажется тебе грубым и бесчеловечным, но из всех моих знакомых за последние два года арестовывали только алкоголиков, наркоманов и, скажем так, антисоциальных личностей. А если говорить простым языком – бандитов. Надеюсь, мы их больше никогда не увидим, потому что в результате этих действий горожане вздохнули с облегчением. Жестокое время требует жестких решений. Были и недовольные властью, безвинно осужденные прошлым инквизитором. Но сейчас все наоборот, критика даже приветствуется, если она обоснована. Только теперь немного другой механизм работы с несогласными: если ты что-то критикуешь, то предлагай решение этой проблемы, а иначе молчи и привыкай к суровой действительности. Инициатива перестала быть наказуемой, если она разумна.

– Ты мне такие вещи говоришь, что мне кажется, будто бы я спал два года и неожиданно проснулся. Наша полиция до сих пор только тем и занимается, что обычных людей арестовывает. Некоторые из них потом вообще пропадают. А вот бандиты периодически совершают набеги на поселения, подобные тому, где я живу. И не всегда я в состоянии им противодействовать.

– Полиция официально подчиняется муниципалитетам, а у властей с Инквизицией отношения последнее время натянутые. Я, конечно, не знаю наверняка, но ходят слухи, что над нами сейчас эксперимент проводят, пытаются внедрить некий симбиоз диктатуры и демократии. И если все сработает, а насколько я вижу, оно работает, то потом начнут везде этот метод внедрять. Мы же не знаем, какие у них наверху планы на наш континент. Тем более, не все зависит от Инквизиции, у муниципалитета тоже есть доля власти, и очень не маленькая.

– Это как? – не понимая ситуации, спросил я. – Такие вещи вместе работать не могут. Диктатура подавляет в человеке инициативу, а демократия, наоборот, всячески ее поощряет. И я сейчас не говорю, что из этого плохо, а что хорошо, просто констатирую факт. В каждом строе есть свои плюсы, но и минусов не меньше. Идеального общества еще никто не придумал, но то, что творится сейчас – это уверенный прыжок в каменный век. Вас так пропаганда обрабатывает в столице? Наверное, все как и раньше: посмотришь телевидение – и складывается впечатление, что в раю живешь. Только вот при выходе на улицу никак не можешь эти две картинки в голове сопоставить. Хорошо, что у меня дома с электричеством проблемы и мы далеки от подобного промывания мозгов.

Тут неожиданно вмешался мой невидимый друг.

– Такими темпами ты станешь далек не только от интриг, но и от жизни в целом. Мы в Сиднее еще и получаса не провели, а я уже понимаю, насколько тут все изменилось. Всегда тебе говорил, что если не держать руку на пульсе событий и просто плыть по течению, то в один момент осознаешь, что течение принесло тебя к водопаду, а выгрести к берегу уже не успеешь.

Я, конечно же, не стал ему ничего отвечать, но в голове в очередной раз пронеслась мысль, что он, как всегда, прав. И что если я так и буду дальше оставаться идеалистом, то никому это пользу не принесет. Нужно брать инициативу в свои руки, если кто-то свыше наделил тебя какими-то талантами.

Проводник поезда, хорошенько подумав, заговорил:

– К сожалению, я не вдавался глубоко в те процессы, которые сейчас происходят на нашем континенте, да и в мире в целом, но с уверенностью могу сказать лишь одно: после той войны, произошедшей с человечеством, ни одна из старых систем власти уже работать не будет. Ты ведь и без меня знаешь, насколько тяжелым было это потрясение. Оно затронуло абсолютно всех на планете, не прошло мимо ни одного аспекта нашей жизни. И нужно придумать что-то новое, чтобы такого больше не повторилось. Слишком много свободы и инициативы ослепили людей в одной части света, а слишком много подавления человеческой природы надломили населявших другую его половину. Вот и возник конфликт на ровном месте. А все потому, что не было взаимопонимания, никто не хотел уступать и искать компромисс. Я не силен в политике, а уж тем более в социальных системах, поэтому не готов спорить с таким умным человеком, как ты. Мы в разных весовых категориях. Я из числа тех, кого называют «диванными философами». Такие, как мы, знают о проблемах лишь что-то поверхностное, не пытаясь углубляться в её суть, поэтому нельзя нам давать право вмешиваться в то, в чем мы не разбираемся. Но сейчас я это осознаю и, следовательно, понимаю, что с таким уровнем знания столь сложных процессов мне нельзя доверять управление ни в каком виде. Даже в плане выбора новой власти. Я должен лишь ощущать справедливость по отношению ко всем, тогда я буду готов на многое. А какими способами её достичь? Для меня это слишком сложный вопрос. Главное условие – одинаковое отношение абсолютно ко всем. При равных стартовых позициях каждый сам выберет скорость и направление к намеченной цели.

Я не стал продолжать с ним спорить. Ведь с одной стороны он был прав: мы и вправду находились в разных категориях, хотя и в его словах тоже был немалый смысл. Тем более, полемика неоднократно приводила меня к ссорам с людьми, а сегодня я хотел этого меньше всего. Да и мой невидимый друг мне явно сделал предупреждающий жест в этом отношении, приложив к своим губам указательный палец.

– Кстати, мы уже почти пришли, – прервав неловкое молчание, сказал проводник поезда. – Вот и твой дом на сегодня.

Перед нами стояло не самое новое, но и не ветхое здание, в окнах которого горел свет. За то время, пока мы шли, меня не покидала мысль о том, насколько незаметно людей заманили в клетку, захлопнули за ними дверь, а они этого не осознают и лишь наслаждаются своими оковами. И всем в ней хорошо, недовольных почти не осталось, а ежели найдется какой-нибудь вольнодумец, то его тут же сдадут куда следует и еще будут считать, что сделали доброе дело, очистив общество от деструктивного элемента. Если я все правильно понял, то столь сложную политику претворяет в жизнь тот самый новый инквизитор. Получается, он очень умен и хитер, и значит, завтра мне предстоит не обычный разговор, а скорее партия в шахматы. Но с другой стороны, может, это и правда единственный выход из моей ситуации? Я понимал лишь одно – в столице кипели политические страсти, а я в своей деревне отстал от всего этого.

Мы зашли в здание, обстановка в котором напоминала казарму. Сразу было видно, что женщин тут нет. При идеальной чистоте и порядке во всем, начиная от расстановки мебели и заканчивая внешним видом жильцов, тут не хватало домашнего тепла и уюта. Мне сразу вспомнились устав, дисциплина и круговая порука. Я угадал, что люди, обитающие тут, в большинстве своем не умеют ничего, кроме как жить по уставу и выполнять приказы. Идеальные работники! Теперь мне стало понятно, почему все они «при деле» и почему проводник поезда представил новые порядки как земной рай. Служба в армии – это вечное узаконенное рабство, по крайней мере, во время войны. Вернувшись домой и увидев изменившийся мир, большинство ветеранов решили бороться с нахлынувшей тоской проверенным веками методом – пить. Я даже не знаю, что именно унесло больше жизней моих друзей: война или алкоголь, зачастую совмещаемый с синтетическими наркотиками. Каждый раз, жадно присасываясь к бутылке, они желали этим решить свои проблемы, но на самом деле не они из нее пили, а она высасывала их досуха. Но те, которые не поддались этой слабости, либо уходили в банды, либо нуждались в мудром командовании и в мирное время. Но они оказались никому не нужны. Людям в принципе свойственны поиски стабильности, пусть и не самой роскошной. А когда из всех твоих навыков самым востребованным является грубая сила, то иногда стабильность может заключаться в полном забвении моральных принципов и возвращению к инстинктам первобытных предков. Новый инквизитор знал психологию этих ребят насквозь, и провел с ними серьезную работу. Передо мной предстали не суровые убийцы, а кроткие и воспитанные граждане, судя по всему, преданные ему и строящемуся порядку. Поразительные изменения в их образе мышления.

– С возвращением в казарму, – съязвил мой невидимый остальным товарищ, словно прочитав мои мысли. – Надеюсь, маршировать не заставят. Постарайся побыстрее поговорить со всеми желающими, нам сегодня еще желательно выспаться. Завтра будет тяжелый день.

При входе я заметил, как за стойкой вахтера по старому плоскому телевизору шла программа о нелегкой судьбе бывших военных, в которой знакомый нам проводник поезда давал интервью журналисту государственного телеканала. На первом этаже располагался клуб ветеранов. Это было место, где собирались все, кто имел хоть какое-то отношение к Большой Войне. И хотя она закончилась относительно недавно, этот клуб не мог похвастаться большим числом участников. Да и вообще население планеты сильно поредело за прошедшее время, и, как ни странно, большинство умерло уже после войны. Города на всех материках лежали в руинах, инфраструктура практически отсутствовала, антисанитария вызвала массу эпидемий на всех континентах. Бывшие солдаты уходили в банды, а бороться с ними было очень сложно, так как уровень их подготовки был чрезвычайно высок. Некоторые создавали целые государства, фундаментом которых являлось обычное рабовладение. Ярким примером была так называемая Свободная Республика, в которую входили северные земли Австралии и множество островов Океании и Индонезии. Правда, свобода там присутствовала лишь в названии. Можешь творить, что хочешь, но если это не понравится кому-либо, кто сильнее тебя, то анархия закончится крайне быстро. Или же, если ты решишь попробовать установить свои порядки, с которыми не согласятся те, кто обладает большей властью, то тебе моментально организуют импровизированный суд, и после окончания короткого заседания дадут возможность спокойно уйти из жизни. Обычно для этого вкалывают огромную дозу наркотика, и человек просто засыпает навсегда. Очень гуманное обращение с оппозицией, учитывая всю жестокость нашей эпохи. Но в некоторых, особо показательных ситуациях, могут прилюдно пытать несколько суток. Даже переливание крови сделают, чтобы раньше времени не умер. Тоже действенный способ держать в страхе население, но не самый эффективный. Рано или поздно найдется тот, кто мощнее, поэтому у нас элита действовала гораздо грамотнее, давая людям хоть что-то, лишь бы не возникало массовых волнений. А единичные очаги сопротивления можно было подавлять, не привлекая излишнего внимания.

Наше общество уверенно катилось к своему закату. Это можно сравнить лишь с темными веками, накрывшими Европу после падения Рима. Высокотехнологичное, по тем временам, общество после смены двух поколений было отброшено на два тысячелетия назад. Но человечество как вид всегда поражало меня своей живучестью: когда, казалось бы, все закончено и нас должна постичь участь древних рептилий, что-то мобилизуется внутри нашего генетического кода, и мы, подобно Фениксу, восстаем из пепла.

Где-то в глубине я верил, что это не конец. Что ночь темнее всего как раз перед рассветом, и стоит потерпеть еще чуть-чуть, и первые лучи Солнца дадут нам надежду на спасение. Но как бы грустно мне ни было, я уверен, что моему поколению не суждено наблюдать этот восход цивилизации. Слишком многое нужно еще сделать людям в едином порыве, но пока все думают лишь о себе… И я никого не осуждаю за это. Они повинуются тому инстинкту, который в них закладывала природа на протяжении миллионов лет. А о высоких идеях большинство из них может думать лишь при сытом желудке, теплом крове над головой, а главное – находясь в полной безопасности. При таких условиях нас, еще недавно слезших с деревьев приматов, можно сплотить и повести в светлое будущее. Но для начала нужно попытаться эти условия создать. И если верить проводнику поезда, на котором мы сюда приехали, то именно этим сейчас и пытается заниматься новый Инквизитор.

Но до сегодняшнего дня я видел перед собой лишь несчастных людей с покалеченными душами, которые пережили множество лишений в войне, в которой не было победителей, а вернувшись домой, увидели, что эта война и вовсе не прекращалась. Она лишь перешла в другую фазу, менее открытую, но более циничную, а местами даже более бесчеловечную… Поэтому я не готов судить их за то, что теперь они поддерживают новую власть. Если один человек отбирает у других все, что у них было, а потом приходит другой, который возвращает половину отобранного, то его все назовут спасителем. И мало кому придет в голову мысль, что это может быть хорошо разыгранным спектаклем, а эти двое на самом деле могут оказаться профессиональными мошенниками, искусно играющими на чувствах других. Хотя я уже ни в чем не был уверен, потому что в столице все очень сильно изменилось, а в какую сторону – это мне еще предстояло выяснить.

С первого взгляда постояльцы пансионата для ветеранов казались счастливыми, словно кто-то вернул им надежду после стольких лет отчаяния: они имели крышу над головой, работу, позволяющую им чувствовать свою необходимость для остальных. Некоторых даже приглашали на выступления в различных программах, рассказывающих, как все было плохо и как теперь стало хорошо. Именно такой «звездой» экрана и был тот человек, который любезно пригласил меня разделить с ним вечернюю трапезу, а также ночлег.

– Давайте поужинаем, господин полковник, я угощаю, – намеренно громко произнес он, присаживаясь за столик. – Меню у нас небогатое, но с голоду точно не помрем.

Все обернулись. Видимо, офицеров в моем звании тут было немного, именно поэтому мой новый знакомый так нарочито громко сказал эту фразу. Я сел за стол, но вместо меню стал всматриваться в лица людей, которые сверлили меня взглядами. Судя по всему, меня узнали практически все. Я тоже узнал многих. Имен я не помнил, а некоторых и вовсе никогда не знал. Все сидели в военной форме, кто-то – с наградами. Помимо пехоты, тут были и летчики, и артиллерия, и танкисты. Судьбу каждого из них можно воплотить в кино, которое будет как минимум интересным, а иногда даже покажется фантастическим. Одни улыбались, а другие еле сдерживали слезы. Наверное, я был для них своеобразным символом, вызывающим в памяти определенные ассоциации. Человек, приведший меня сюда, решил немного разрядить обстановку, встав и произнеся несколько слов.

– Я думаю, все вы узнали нашего сегодняшнего гостя. И, наверное, многие из вас хотели бы с ним поговорить или хотя бы пожать руку, но я прошу вас воздержаться от этого, господин полковник очень устал. Просто давайте вспомним те времена, когда он делил с нами все тяготы войны, когда первым шел в атаку и последним выходил из окружения. Многие присутствующие обязаны ему жизнью. Поблагодарим его за это.

При этих словах ветераны встали со своих мест и по стойке «смирно» все как один синхронно отдали честь. И я не выдержал. Такого у меня не было очень давно, годы войны пролетели в голове за секунду. Все лица моих погибших товарищей разом всплыли в моей памяти. Я встал и, приложив правую ладонь ко лбу, скомандовал «вольно». Слезы текли из моих глаз потоком. Единственное, что меня извиняло, это то, что теперь плакали все. Полсотни здоровых мужиков ревели в едином порыве. И слова тут были не нужны, всем и так все было понятно.

Я развернулся и решил выйти в туалет, нужно было привести себя в порядок и успокоиться. Не положено старшему офицеру так выглядеть при своих подчиненных, пусть даже и бывших. Умывшись, я поднял лицо и в отражении зеркала увидел своего невидимого спутника.

– Я понимаю, что как всегда не вовремя, – начал он, – но тебе не кажется все это странным?

– Что именно? – недоумевая, спросил я.

– Вся эта история. Я, конечно, верю в совпадения, но их слишком много для одного вечера. Проводник в поезде служил у тебя в полку, живет он в доме для ветеранов, все они именно в этот вечер собрались в ресторане в столь поздний час в парадных формах. А в довесок ко всему – речь, которая полностью обнажила твою душу перед ним. И при всем этом, для проводника поезда он достаточно хорошо осведомлен о политическом курсе новой власти. Учитывая, куда нам завтра предстоит идти, я не удивлюсь, что тут все не так просто.

– Хочешь сказать, что меня уже ждут? – задумавшись, спросил я. – Но ведь я и вправду многих из них видел на фронте, это не подставные лица. И многим из них я помогал. Конечно, люди меня предавали, но чтобы все они разом были участниками какого-то заговора? Если все так, то проще сразу застрелиться. Я не хочу жить в таком мире, где даже понятие воинского братства уже ничего не стоит.

– Не торопись с выводами. Ты же не знаешь, что им сказали. Может, он это представил так, что вы с ним поддерживаете связь и ты, собравшись в столицу, попросился переночевать у него. А он ведь у них местный мозгоправ, вот и представил это необычным сеансом терапии. Якобы ты об этом не догадываешься, поэтому и разговаривать с тобой не стоит. Да и главная странность в том, что он слишком популярен для обычного проводника. Ты же сам по телевизору видел, как он что-то говорил о том, как все стало хорошо и как новая власть о них заботится. Так что я ему не доверяю. Хотя, может, это и правда лишь совпадение, которых в нашей жизни бывает гораздо больше, чем мы иногда замечаем. Или же он искренне верит в то, что пытается сделать мир лучше. Просто закрой свою душу и включи разум.

Я решил прислушаться к совету, но при этом не показывать вида, что подозреваю неладное. И если бы не мой мудрый друг, то существовал риск наговорить много лишнего… Но я был предупрежден. Мой рассудок заглушил все сердечные переживания, и я, бесчувственный как робот, сел за стол. Все увидели мое возвращение, но никто не сказал ни слова.

– Столько лет прошло, – начал разговор теперь уже подозрительный знакомый, – а у меня тоже не получается все это без слез вспоминать. Ты уж извини, наверное, я зря обозначил остальным, с кем пришел. Хотя они очень рады видеть своего лидера опять рядом с собой. Думаю, это морально всех нас поддержит.

– Не мне быть их лидером в данное время, – задумчиво отвечал я. – Теперь они слепо следуют за новым командованием. И, видимо, их, прекрасно знакомых с воинским уставом, все это устраивает. Им отдают приказ, а они его исправно выполняют, перекладывая ответственность на старшего по званию. Удобно так жить. Но не мне вас судить, у каждого своя правда. Она была даже у тех, против кого мы воевали, и многие из них отдали за свою правду жизнь.

– После возвращения эти парни были словно потеряны. Ты же помнишь, какой бардак тут творился. Мы выиграли, а казалось, что все празднуют Пиррову победу. Даже не хочу вспоминать то ощущение ненужности, которым была пропитана моя жизнь.

– Мы хотя бы остались живы, в отличие от проигравших. Я, конечно, вижу, что есть некие сдвиги в лучшую сторону, но сколько еще проблем предстоит решить! И никто не торопится этим заниматься. Несмотря на то, что жизнь низов в столице улучшается, но, как я понимаю, никто не собирается отменять сегрегацию. Сможете ли вы попасть в некоторые районы города, как раньше? И не только города. Можете ли вы поехать, к примеру, на Большую Землю? Или вам туда вход закрыт, потому что вы не прошли по каким-то неизвестным параметрам?

– Нет, в некоторые места я попасть не могу. Но я на это смотрю иначе: а зачем мне туда вообще ходить? Пусть там живут самые умные и влиятельные люди нашего мира, мне и в своем мире хорошо. И мне не нужно знать, что не так со мной и почему центр Нового Города закрыт для меня и моих друзей. Тем более мы видим, что шанс попасть туда теперь есть у всех детей, хоть их сейчас в принципе не так много. И мы понимаем, что на них возлагают большие надежды. Они рассуждают на новом, непонятном нам уровне. За ними будущее. А такие, как мы, свой век и так отживём. Наше поколение натворило много бед, мы просто расплачиваемся за все человечество. Нам пора потихоньку уходить на задворки истории и не мешать молодым, а максимально искупить перед ними все свои грехи.

– У меня нет желания туда торопиться, – улыбаясь, сказал я. – Надеюсь, что еще смогу оказать хорошую услугу будущему поколению, хотя бы своим опытом. А вообще я не слышал об этом. Насколько мне кажется – привилегиями наделялись только представители элиты Конгломерата; разве теперь кому-то другому тоже можно войти в данный клуб «избранных»?

– В том-то и дело, что это одно из революционных решений нового Инквизитора. Элита, конечно же, сохранила за собой все свои льготы, но теперь и у других появилась возможность пробиться наверх. Все зависит лишь от желания человека и его способностей. Я везде вижу положительную динамику со времени его прихода.

Теперь мне все стало понятно, слишком открыто он пел гимн новой власти. С другой стороны, в его словах была большая доля истины. И это не укладывалось в моей голове – я не понимал: что с ними произошло? Ведь эта власть была не чем иным, как филиалом Конгломерата самых мощных корпораций, которые, как ни странно, были единственными выгодополучателями от Большой Войны. Они подмяли под себя власть сначала на Большой Земле, а потом, словно гигантский спрут, пустили свои щупальца во все концы лежащего в руинах земного шара. И вроде как с юридической стороны к ним нет претензий, ведь формально все страны независимы, власть в них принадлежит муниципалитетам, а так называемая Инквизиция – это лишь новый международный институт общественной власти, призванный следить за порядком в мире, дабы избежать новой войны. Но на деле это являлось лишь прикрытием. В действительности муниципалитеты оказались очень ограничены в своих действиях, а Инквизиция занималась тем же, чем и в средние века – искореняла инакомыслие всеми доступными средствами. Полиция, полностью подчиненная ей, занималась охраной шахт и рудников, а иногда проводила карательные операции в тех местах, где люди восставали против несправедливого положения вещей. В общем, все работали на благо очень узкого круга элиты и на содержание армии, эту элиту охранявшей.

Именно поэтому я уехал так далеко. До нашей провинции у них все равно руки не доходили, ведь немногочисленные заводы работали исправно. Я не захотел сотрудничать с ними. Даже более того, сначала я хотел собрать под своим командованием армию, но оказалось, что всего через полтора года после конца войны собирать было некого. Да и устали все драться, это их надломило, и они решили просто плыть по течению, заливая горе спиртом, так любезно в неограниченном количестве раздававшемся бесплатно этим самым Конгломератом сначала для ветеранов, а потом и для всех желающих. А тем временем частные армии, которые, конечно же, подчинялись новой власти и занимались только провокациями на всех континентах во время многочисленных попыток заключить перемирие, почувствовали свою силу. И они взяли всю планету голыми руками, переиграв всех. Пока могучие Империи истребляли друг друга, подрывая свой потенциал и уменьшая человеческую популяцию, Конгломерат наживался на происходящем. Это выглядело так же, как если бы к концу пятнадцатого раунда, когда два великих тяжеловеса уже не имели сил даже на то, чтобы поднять руки, на ринг выскочил бы «свеженький» хулиган с палкой и за несколько ударов свалил бы каждого из них, забрав все чемпионские пояса себе. Я понимал, что этот дьявольский план был разработан какими-то злыми гениями, но сделать ничего не мог. Единственное, что мне оставалось, так это смотреть на закат человеческого рода. Или же я просто пытался таким образом оправдать свою недальновидность…

Но сейчас мой разум находился в растерянности. Либо это какой-то очень хорошо поставленный спектакль, либо маховик остановили и сейчас пытаются раскрутить его в обратную сторону. И поскольку я совсем не владел ни информацией, ни этой ситуацией вообще, я решил закончить ужин и, сославшись на усталость, попросил загадочного проводника гиперпоезда отвести меня на место ночлега.

Комната оказалась вполне достойной, в ней было все необходимое для жизни. Кондиционер, конечно, отсутствовал, но вентиляторы на потолке исправно закрутили свои лопасти, и легкий ветерок сверху подарил надежду на спокойный сон, которому не помешает жаркая удушливая ночь. Я подумал, что в принципе понимаю, почему он так расхваливает моего завтрашнего собеседника. Раньше такими условиями могли похвастаться лишь профессиональные инженеры, работавшие на производстве, а большинство ветеранов спали в картонных коробках. Но ясности в голове от этого не прибавилось. Я пожелал доброй ночи хозяину этой комнаты и еще раз сказал ему «спасибо» за гостеприимство. Своего невидимого спутника я мысленно поблагодарил за то, что он вовремя открыл мне глаза на все эти «совпадения». Ведь кто знает, что могло бы случиться, если бы я все-таки высказал все свои реальные мысли и по поводу новой власти, и по поводу этого загадочного Инквизитора, встречи с которым мы оба теперь ждали с большим нетерпением.

Я лег, и как только закрыл глаза – тут же провалился в сон. На него этой ночью мне было отведено целых семь часов. Как ни странно, я не видел во сне ничего. Если прошлые полтора часа в царстве Морфея длились, по ощущениям, неделю, то эти четыреста двадцать минут пролетели будто одно мгновение. Я открыл глаза, как только будильник издал свой отвратительный звук. Сегодняшний день обещал быть очень насыщенным. Я встал, умылся, быстро собрался и, сказав теплые слова проводнику гиперпоезда за достойный прием, пообещал вернуться вечером. Мне показалось наивным говорить ему о пункте моего назначения, ведь я был уверен, что он и так это знал. Поэтому в случае печального исхода событий он не будет меня ждать. Я вышел на улицу; день обещал быть таким же знойным, как и вчерашний.