Текст книги "Психическая саморегуляция функционального состояния человека (системно-деятельный подход)"

Однако в исследованиях адаптации человека к профессиональной деятельности в особых условиях (например, в условиях депривации сна разной длительности), роль тех или иных личностных особенностей (например, активности, мотивации, самооценки и др.) изучалась преимущественно в связи с регуляцией профессиональной деятельности и в значительно меньшей степени – в отношении к саморегуляции психического и функционального состояния человека, хотя ПСР ФС является, по нашему мнению, одной из ведущих детерминант адаптации.

При подходе к адаптации как целостной иерархической и динамичной системе не избежать ответа на вопрос, какую роль в ее динамике и направленности выполняют мотивационно-волевые процессы, так как в условиях адаптации именно они определяют, по данным, имеющимся в научной литературе, и нашим наблюдениям, эффективность деятельности субъекта и возможность реализации значимых для субъекта целей. Эти процессы обеспечивают координацию всех компонентов адаптации и тем самым придают устойчивость и непрерывность процессу адаптации в целом. Именно мотивационно-целевые детерминанты, по нашему мнению, определяют, какому виду деятельности (и на каком этапе адаптации) субъект отдает предпочтение – профессиональной деятельности или саморегуляции своего ФС.

В исследованиях профессиональной деятельности человека в особых условиях роль тех или иных особенностей (активности, мотивации, самооценки и др.) была установлена преимущественно в процессе регуляции деятельности и в меньшей степени – в саморегуляции ФС.

В ряде работ, изучавших деятельность человека в условиях, подобных нашим, а именно длительной депривации сна [109, 299, 358, 381] была выявлена связь между снижением мотивации к продолжению деятельности, сонливостью и резким ухудшением самочувствия, которая особенно усиливалась между 42-м и 56-м часами депривации сна. При одинаковом содержании деятельности различная инструкция испытуемому вызывала не только разную продуктивность, но и разнонаправленные изменения процессов активационного обеспечения деятельности. Например, инструкция «отработать 4 часа» вызывала изменение активации по тормозному типу (увеличение мощности дельта-ритма при одновременном уменьшении мощности бета-ритма ЭЭГ), в то время как инструкция «работать, пока хватит сил» приводила к изменениям состояния по стрессовому типу (депрессия альфа-ритма при увеличении мощности дельта– и бета-ритмов ЭЭГ), причем продуктивность деятельности в последней ситуации была ниже, чем в предыдущей [90, 307, 299, 282]. Этот эффект авторы объясняли различиями в стратегиях регуляции деятельности, в частности, отсутствием в последнем случае четко определенной цели адаптации, которая могла бы стать системообразующим фактором регуляции деятельности и способствовала бы более эффективному распределению психофизиологических ресурсов. Так, Г. М. Зараковский и В. И. Савченко выявили различия в динамике вегетативных показателей и продуктивности деятельности при формировании у испытуемых положительной (вознаграждение за хорошие показатели), либо отрицательной (избегание вызываемых у них болевых ощущений) мотивации. Эти различия проявлялись как в фоне, так и в усложненных условиях, вызывающих отрицательные ФС, например, утомление, гипоксию [109].

Эти данные еще раз подтверждают тот факт, что в регуляцию психофизиологических состояний активно включаются мотивационно-волевые процессы субъекта, опосредствующие влияние аффективных состояний на когнитивные структуры, которое может осуществляться разными способами в зависимости от стилей совладания (coping styles), или, пользуясь термином Ф. Е. Василюка, стилями переживания [51]. Так, например, в одном случае устойчивость деятельности обеспечивается тем, что объективно эмоциогенная ситуация воспринимается человеком как нейтральная (механизм вытеснения), в другом же случае – тем, что негативные переживания активно подавляются дополнительным усилием воли (механизм подавления). Представления о наличии метаэмоционального контроля открыли путь к целенаправленному формированию «хороших» состояний, в процессе которого, например, успешно применяется некоторые техники «неокогнитивной» психотерапии. Если субъект осознает, что негативные эмоции связаны с нежелательными мыслями, то, формируя и закрепляя положительные эмоциональные состояния, он получает возможность не только справляться с отрицательными эмоциями, но и с нежелательными мыслями. Если ему это не удается, то развиваются неустойчивые психические состояния, которые могут не только не способствовать адаптации, но и вызывать стрессовые состояния [228].

Однако конкретные исследования, в той или иной степени затрагивающие эту тему, немногочисленны. Видимо, это объясняется, во-первых, нетрадиционной постановкой проблемы – «мотивация и адаптация», «мотивация и состояние» вместо привычного (особенно после книги X. Хекхаузена) – «мотивация и деятельность», во-вторых, разнообразием теорий и парадигм, апробированных преимущественно в лабораторных экспериментах [301].

Согласно анализу содержащихся в научной литературе данных, проведенному С. А. Шапкиным и представленному в его диссертации [315], существующие теории мотивации концентрируются преимущественно на содержательных либо процессуальных аспектах мотивационного процесса. Содержательные теории мотивации направлены на выявление структуры мотивов субъекта, уточнение взаимосвязи между отдельными мотивами, выражающими потребности разных уровней. Этот подход используется преимущественно в практической деятельности, выборе места работы, вида деятельности и т. д.

Главными недостатками этих работ, по мнению автора, являются неопределенность и ограниченность существующих классификаций мотивов, отсутствие отчетливых критериев их разделения на ведущие и вспомогательные. Большую методическую проблему представляет надежность опросных методов, сильно подверженных влиянию социальной желательности. Кроме того, проявление тех или иных мотивов зависит от более широкого социального контекста (например, стиль взаимодействия в конкретной группе, нормы, ценности и др.), который, как правило, не учитывается авторами данных методик. Следовательно, анализ структуры мотивации должен учитывать влияние ситуационных детерминант. Так, например, мотив достижения наиболее полно реализуется в ситуации, релевантной данному мотиву (индивидуальное выполнение деятельности, неопределенность исхода и др.).

Процессуальные теории мотивации пытаются объяснить причины и цели поведения, а также определить, какие личностные ситуационные переменные включаются в этот процесс и как они взаимодействуют. Процессуальный подход к мотивации наиболее последовательно реализован в теории мотивации достижения [301, 359, 351, 352]. В других исследованиях пытаются установить взаимосвязи между мотивацией и другими показателями: поведенческими, физиологическими, личностными, биохимическими, социально-психологическими и др. Такого рода комплексное исследование с использованием большого числа показателей было предпринято Ф. Б. Березиным [26], что представляет для нас особый интерес. Автором показано, что у лиц с преобладанием мотива избегания неудачи устойчивая адаптация наблюдается только при значительных вегетативных и гуморальных сдвигах, характерных для состояний эмоциональной напряженности. Это говорит о более высокой психофизиологической цене адаптации у субъектов, мотивированных на избегание неудачи.

Эти данные поднимают важный вопрос о мотивационно-активационных соотношениях, которые феноменально проявляются как степень адекватности ресурсного обеспечения адаптации (объема ресурсов, их распределения и др.) мотивационной стратегии, которая вырабатывается субъектом. Справедливо, на наш взгляд, указывается, что даже благоприятная для адаптации стратегия, основой которой является повышенный мотив стремления к успеху, при недостаточной готовности (ригидности, ущербности и проч.) физиологических и гуморальных систем может привести к быстрому истощению ресурсов и в конечном итоге – к срыву адаптации. Наряду с мотивацией достижения, автор рассматривает также другие психологические механизмы адаптации, регулирующие соотношение между психологическим физиологическим и гуморальным уровнем регуляции [26]. Даже утонченные техники неэффективны, если внешние условия или внутренние состояния находятся в серьезном противоречии с условиями мотивационного контекста.

Имеются попытки рассмотрения названных механизмов в социально-психологическом и профессионально-деятельностном контекстах. Игнорирование деятельности как предмета экспериментального анализа закономерно влечет рассмотрение мотивации как фактора, рядоположенного с другими психическими образованиями. Такой подход к мотивации занижает ее роль в регуляции взаимодействия разных видов активности, не позволяет раскрыть механизмы выработки субъектом стратегий адаптации, выделить ее системообразующую функцию как совокупность ее личностных и ситуационных детерминант.

После настоящего бума исследований мотивации достижения в 60 – 70-х годах в западной психологии под влиянием ряда экспериментальных данных, прямо не совпадающих с классической теорией, начинает формироваться критическое осмысление конструкта «мотив достижения». Это выразилось в том, что исследователи пытались уточнить теорию мотивации достижения, вводя новые переменные, опосредующие связь мотива и эффективности деятельности. Сюда же относятся подходы, предлагающие рассматривать в системе мотивации не только мотив достижения, но констелляцию мотивов, выдвигаемых в качестве базовых (аффилиация, власть, помощь, агрессия), а также попытки анализа мотивации как процесса («динамическая» модель мотивации Аткинсона и Берча, модель временной перспективы Райнора) [328]. В этих работах показано, что мотив достижения может реализовываться адаптивным и неадаптивным способами и по-разному проявляться в различных обстоятельствах. Так, улиц с высоким мотивом достижения выделяются, в частности, агрессивный и гипермотивированный типы поведения. Результаты показывают, что адаптивность реакций этих лиц (эффективная деятельность при сохранении стабильного психофизиологического состояния) опосредуется выраженностью таких факторов личности типа «А», как «нетерпение – раздражительность», «честолюбие» и др. Кроме того, лица с сильно выраженным мотивом избегания неудачи были более продуктивны, чем лица со средней выраженностью этого мотива [34].

В середине 80-х годов в школе X. Хекхаузена было выдвинуто общетеоретическое положение, объясняющее неоднозначность взаимосвязи мотивации и эффективности деятельности. По мнению некоторых представителей его школы, эта неоднозначность обусловлена тем, что субъект далеко не всегда выполняет доминирующие намерения, обладающие для него побудительной ценностью, так как на пути осуществления этого намерения могут возникать разного рода препятствия.

В особых условиях поддержание устойчивости мотивационного для достижения поставленной субъектом цели осуществляется за счет усилий и средств саморегуляции, которые по своей природе и функциям являются волевыми процессами контроля за реализацией доминирующей мотивационной тенденции. Поэтому анализ соотношения мотивационных и волевых процессов представлял для нас особенный интерес.

Разделение мотивации и воли, наиболее последовательно представленное на современном этапе исследований в работах Ю. Куля, долгое время работавшего под руководством X. Хекхаузена [301, 217, 359], дает возможность отчасти преодолеть теоретические и методические трудности, связанные с поиском путей интеграции содержательного и динамического аспектов адаптации. Проблему психологии воли Ю. Куль характеризует как проблему контроля за действием (контроля за реализацией действия). Такое смещение акцентов нашло отражение в отказе от понятия «воля» (Wille) в традиционном смысле (Ach, 1910) и замену его понятием «Volition», которое является более широким и описывает не только волевую регуляцию по типу повторяющихся усилий, но и всю совокупность процессов, опосредующих реализацию намерения. Проблематика этого направления охватывает феномены инициирования действия, его устойчивости, а также преодоления внутренних препятствий этому действию. Проблема инициирования действия состоит в том, какие именно намерения реализуются в действиях и как они конкурируют с другими намерениями. Проблема реализации действия касается преодоления многочисленных трудностей, которые обусловлены ситуацией и самим субъектом действия.

Сформированная мотивационная тенденция приобретает характер намерения (интенции), если она связана с целью, к которой стремится субъект [359]. Автор выделяет два вида индивидуальных стратегий контроля: ориентация на действие (ОД) либо ориентация на состояние (ОС). (В переводе С. А. Шапкина [317]). Модус ОС можно различать по тому, какой из элементов нарушен. Так, например, если цель деятельности, которую нужно выполнять, долго не может быть определена, то можно говорить о нарушении системы инициирования действия. Если после неудачи продуктивность деятельности резко падает, можно говорить о дефиците в функции, отвечающей за устойчивость деятельности по отношению к конкурирующим намерениям, снова и снова возвращающих субъекта к анализу неудачи.

Разработанный Ю. Кулем опросник создал предпосылки для экспериментальной проверки теоретических положений в различных задачах и областях психологии. Опросник контроля за действием подвергался модификации в соответствии с новыми эмпирическими феноменами. В наших экспериментах использовались модификация опросника, разработанная С. А. Шапкиным [317], и перевод опросника, сделанный А. М. Боковиковым [224].

Остановимся на анализе некоторых экспериментальных исследований, проведенных в русле концепции Ю. Куля, которая получила широкую известность среди современных психологов, занимающихся проблемами воли и мотивации. Как показали исследования, ОД-испытуемые успешнее справляются с задачами в стрессогенных условиях (индуцирование неуспеха), чем ОС-испытуемые. Это нашло отражение также в динамике электрофизиологических и биохимических показателей. В экспериментальных работах последних лет получены результаты, на основе которых делается предположение о наличии нейрофизиологических детерминант ОС– либо ОД-модусов контроля. Согласно представлениям Куля, феномен более высокой работоспособности АО-лиц в ситуациях, вызывающих эмоциональное напряжение, объясняется тем, что переживание неконтролируемости событий, то есть невозможности влиять на них, как, например, при постоянном неуспехе, приводит, независимо от мотивационной диспозиции, к возникновению так называемой функциональной ситуационной ориентации индивида. Фиксация на неудаче, если попытки достигнуть необходимую цель остаются безрезультатными, приводит к функциональному нарушению контроля за действием, основанному на перегрузке информационно-перерабатывающей системы мыслями, непроизвольно возникающими, ориентированными на ситуацию, иррелевантными деятельности. При этом акциональная ориентация, как мотивационная диспозиция личности, уменьшает влияние мыслей и чувств, мешающих реализации намерения. Она служит барьером для появления эмоциональных состояний, дезорганизующих деятельность, таких, как неуверенность или подавленность при неуспехе, а также катализатором для возникновения чувств, способствующих ее осуществлению и побуждающих к новой попытке, например, азарта и «спортивной» злости в отношении неудачи. И, наоборот, при CO-модусе контроля функциональное нарушение контроля за деятельностью в стрессогенной ситуации становится еще более выраженным и приводит к возникновению состояния беспомощности, выражающегося в дезорганизации деятельности. Таким образом, с позиции метакогнитивной теории контроля за действием Ю. Куля, актуальное состояние человека при неуспехе детерминируется, с одной стороны, функциональной ситуационной направленностью, возникающей в качестве реакции на саму неудачу, с другой стороны – мотивационной направленностью человека (ориентацией на деятельность или на ситуацию), представляющей собой устойчивую диспозицию личности.

С точки зрения взаимосвязи мотивационных и эмоциональных изменений Cofer, Appley [317, 337], в рамках разработанной ими так называемой пороговой модели стресса выделили четыре стадии:

1. Порог побуждения (instigation threshold). Неожиданно возникающая проблемная ситуация, к которой человек не подготовлен, поначалу не вызывает состояния стресса. Для преодоления ситуации используются привычные способы действия или поведения. Если же они оказываются безуспешными, это ведет к росту внутренней напряженности (серии 1–2). и необходимости перехода от привычных способов совладания к новым.

2. Второй порог (так называемый порог фрустрации) человек достигает при нарушении или антиципации нарушения целенаправленного поведения. В этот момент он осознает, что требования ситуации, вероятнее всего, превосходят возможности тех способов совладания, которые можно задействовать непосредственно. Появление состояния фрустрации связано с восприятием угрозы и возникновением тревоги. Вследствие повышения мотивации это приводит к интенсификации процессов преодоления. Поведение теперь уже не является, как прежде, ориентированным исключительно на задачу. Возникают также субъектно-ориентированные реакции (серии 3–4).

3. Когда ни объектно-ориентированное, ни субъектно-ориентированное поведение не приводит к кардинальному изменению ситуации, индивид достигает третьего порога – порога стресса. Он характеризуется дальнейшей интенсификацией субъектно-ориентированных защитных тенденций (серии 4–5).

4. Тщетность (или предполагаемая тщетность) защитных мер приводит, наконец, к так называемому порогу истощения. В сфере переживаний он характеризуется беспомощностью и безнадежностью. Кумуляция утомления, вызванного чрезмерно активной деятельностью на предыдущей фазе, вызывает теперь общее снижение активности (серии 6–7).

Согласно данным Klinger [358], на длительную фрустрацию организм реагирует мотивационными и эмоциональными изменениями, которые можно разделить на пять фаз: интенсификацию поведения (более частые, более быстрые или более сильные реакции), агрессию, впадение в депрессию, саму депрессию и восстановление. Ситуация постоянного неуспеха, провоцировавшая развитие реакции стресса, достигалась за счет негативной обратной связи о результатах деятельности. Рассматривая обратную связь как звено в механизме саморегуляции и самоконтроля [29], различия в продуктивности деятельности ОД– и ОС-испытуемых можно интерпретировать также с точки зрения эффективности системы саморегуляции. Снижение показателей продуктивности у ОС-испытуемых, обусловленное чрезмерно высоким уровнем эмоционального напряжения, вызванного постоянной негативной информацией о результатах выполнения задания, свидетельствует не только об их неумении мобилизоваться и приложить сверхусилия для достижения цели, но и об их неспособности контролировать свои действия и осуществлять деятельность хотя бы на прежнем уровне. И, наоборот, постоянная информация о неудачах заставила ОД-испытуемых усилить контроль за своей деятельностью, а возникающее при этом оптимальное состояние психического напряжения способствовало повышению эффективности их деятельности.

Разумеется, выявленные особенности поведения ОД– и ОС-испытуемых не являются релевантными исключительно экспериментальной ситуации – вне всякого сомнения, они представляют собой частное выражение некоторых общих устойчивых свойств и диспозиционных переменных мотивационно-личностной сферы. Поэтому неудивительно, что эти же свойства испытуемых были выявлены и при тестировании личностных особенностей.

Как показал анализ результатов экспериментальных работ, проведенных А. М. Боковиковым [38] в рамках исследования внутренней мотивации, в частности, была показана взаимосвязь между психической напряженностью, продуктивностью деятельности и уровнем мотивации достижения. В большинстве из них в целом выявлена положительная корреляция между мотивацией достижения и реальными достижениями человека в деятельности. Вместе с тем установлено, что наряду с ситуационно-обусловленным уровнем эмоциональной напряженности [144, 200], частотой успехов и неуспехов [71,271] продуктивность деятельности зависит от соотношения в мотивационной структуре осознаваемых и неосознаваемых мотивов достижения [73, 301, 309, 351, 352, 381].

Современные психологи, занимающиеся мотивацией достижения, также различают две мотивационные диспозиции: ориентацию на достижение успеха и ориентацию на избегание неудачи. Именно разное соотношение в структуре мотивации достижения мотивов достижения успеха и избегания неудачи и обусловливает, на наш взгляд, различную продуктивность деятельности АО– и СО-испытуемых. В свою очередь соотношение этих двух мотивов определяется разной чувствительностью испытуемых к успеху и неудачам.

Согласно когнитивной теории стресса Лазаруса [149, 361, 362], необходимой предпосылкой оценки угрозы и, соответственно, реакции стресса является ожидаемое или фактическое воспрепятствование в реализации основного мотива. Поэтому оценка ситуации как стрессогенной является результатом ее анализа с точки зрения специфической для человека системы мотивов. Мы считаем неслучайным тот факт, что все большее число исследований в области адаптации обращается к мотивационно-волевым характеристикам личности для объяснения феноменов, связанных с динамикой уровня активации, когнитивными процессами и характером саморегуляции психических состояний. Особенно отчетливо эта тенденция проявляется в длительных экспериментах, где успешное выполнение деятельности невозможно без выработки субъектом определенной стратегии адаптации.

В исследованиях профессиональной адаптации имеются интересные описания разных стилей выполнения деятельности, которые связаны с перестройками в мотивационной сфере. Так, на материале задач слежения с обратной связью выделено 9 различных стратегий выполнения деятельности. Авторы отмечают, что в условиях 80-часового РИД интер– и интраиндивидуальная вариабельность использования стратегий увеличивается, что, вероятно, связано с перестройками мотивационной сферы операторов [246]. В процессе подготовки летчиков и космонавтов, включавшей моделирование разнообразных экстремальных условий, было выделено четыре основных типа адаптации: волевая (направленность на преодоление препятствий путем дополнительной мобилизации усилий); рефлексивная (направленность на гармонизацию мотивационной сферы, например, изменение отношения к внешней ситуации, примирение конкурирующих мотивов и пр.); конструктивная (гибкость реагирования, широкое использование социальной поддержки) и капитулятивная (уход от деятельности с целью экономии ресурсов, использование стратегии «выученной беспомощности»). К сожалению, авторы не сообщают, результаты каких методик легли в основу этой классификации, что позволяет рассматривать ее лишь как феноменологическое описание, не предлагающее конкретного механизма, который детерминирует стратегии адаптации.

Изучение этого механизма, на наш взгляд, должно начинаться с определения основного противоречия, конфликта, который инициирует адаптационный процесс. Центральным противоречием в деятельности субъекта в особых условиях является интрапсихический конфликт между необходимостью достижения определенных целей (например, выполнения деятельности на определенном уровне продуктивности) и экономией психологических и психофизиологических ресурсов. На поведенческом уровне эта экономия проявляется в виде дополнительных усилий, направленных на компенсацию ресурсного дефицита, либо, наоборот, в уходе от деятельности. На наш взгляд, этот конфликт можно охарактеризовать как конфликт намерений в реализации активности по регуляции деятельности или по саморегуляции ФС и использовать для объяснения различных механизмов разрешения этого конфликта, лежащих в основе индивидуальных стратегий адаптации теоретические представления Ю. Куля. Феномен различия способов контроля за действием, который наиболее отчетливо проявляется в эмоционально напряженных условиях, является весомым аргументом в пользу использования модели Ю. Куля при анализе механизмов адаптации к деятельности в особых условиях. Мы считаем, что это было бы полезным как для нашей проблематики, так и для дальнейшего развития теории Ю. Куля, которая располагает лишь результатами непродолжительных лабораторных экспериментов, в которой процесс адаптации как таковой практически не изучался.

Проведенный выше анализ позволил нам (совместно с С. А. Шапкиным и А. М. Боковиковым) при рассмотрении процесса адаптации к профессиональной деятельности в экстремальных условиях выделить следующие регуляционные системы (или процессы), без которых невозможна эффективная адаптация.

• Психологическая регуляция профессиональной деятельности как основная целевая функция адаптации, в которой субъект фиксирует наличие перестроек когнитивных систем деятельности, целевых программ, мотивации и др.

• Регуляция и саморегуляция ФС, которые включают саморегуляцию эмоциональных и психофизиологических состояний и относятся к активационно-энергетическому компоненту адаптации, обеспечивая процессы расходования, восстановления и оперативного перераспределения ресурсов в соответствии с принятой стратегией адаптации и значимыми для субъекта целями, с одной стороны, и компенсацию факторов, препятствующих достижению этих целей – с другой. На этом уровне эффективность саморегуляции ФС зависит от индивидуально-генетических свойств нервных процессов как основы, «материального субстрата» любой поведенческой активности.

• Мотивационные процессы, обеспечивающие выбор из различных альтернатив наиболее приемлемой стратегии адаптации, а также процессы контроля и коррекции этой стратегии в ходе ее реализации.

• Волевые процессы, отраженные в индивидуальных различиях контроля за действием, которые могут быть эксплицированы как ориентация на действие – либо ориентация на состояние. Последний тип контроля является наиболее эффективным в саморегуляции ФС, так как одним из механизмов, лежащих в основе стратегий контроля за действием и определяющих успешность адаптации, является контроль за переживаниями, связанными с деформацией функционального состояния субъекта в ходе непрерывной работы и депривации сна.

Все эти уровни, но в разной степени, определяют значимость саморегуляции ПС, ПФС и ФС, отличающиеся предметом, способами, механизмами регуляции и степенью осознанности и произвольности своей активности. Переживание этих состояний, являющихся субъективным индикатором эффективности процесса адаптации, в экстремальных ситуациях способны приобретать доминирующее значение.

Системный анализ предполагает рассмотрение влияния мотивационных процессов во взаимосвязи с ситуативными, когнитивными и личностными характеристиками не только в отдельности для каждой деятельности, но и в целом, для адаптации, когда они вступают в различные формы взаимосвязи, образуя определенные системы. Как показал анализ данных, имеющихся в научной литературе, а также результатов наших исследований, оценка успешности саморегуляции ФС в процессе адаптации по отдельным показателям или наборам показателей психических или физиологических функций, жестко связанных между собой, оказывается мало прогностичной, так как в процессе адаптации взаимодействия между этими функциями непрерывно меняются. Такой «линейный детерминизм», по определению Б. Ф. Ломова [34], широко распространенный в физиологических, нейрофизиологических и психофизических исследованиях, может быть эффективным только в лабораторных исследованиях, в которых возможен контроль средовых факторов, воздействующих на поведение человека, причем только для некоторых характеристик изучаемых психологией явлений.

Некоторые авторы полагают, что более перспективным является подход к индивидуальной саморегуляции, как многодетерминированному вероятностному процессу, в котором, как в любом психическом явлении, участвуют и взаимодействуют между собой множество факторов. По их мнению, когнитивные, эмоциональные, физические и социальные факторы среды находятся в процессе постоянного взаимодействия и проявляются вероятностным, часто нелинейным образом. Однако и такой подход также не всегда позволяет выявить ведущие тенденции в развитии того или иного процесса и детерминанты, субъективные и объективные факторы, значимые и незначимые для конкретного человека. При таком подходе они рассматриваются как рядоположенные, в то время как для конкретного индивидуума в каждой конкретной ситуации эти взаимодействующие факторы объединяются в определенную систему, в которой одни факторы оказывают большее, а другие меньшее влияние на процесс.

Б. Ф. Ломов, отмечая достижения в реализации принципа вероятностного детерминизма в получении новых результатов, подчеркивал основной недостаток подобных исследований: они не раскрывают содержательный характер детерминации [170]. Ведь в огромном пространстве факторов, воздействующих на психику человека в разных условиях его жизнедеятельности, соотношение между ними в каждый конкретный момент складываются диалектично. В связи с этим встает вопрос о мере в соотношении различных причин, факторов и условий, влияющих на эффективность межсистемного взаимодействия, а также выявлении стабилизирующей детерминации, то есть такой комбинации внутренних и внешних детерминант, которая обеспечивает целостность, устойчивость этого взаимодействия и, как следствие, успешную адаптацию к экстремальным условиям.

Еще более усложняет, но и организует задачу выбора и анализа детерминант взаимодействия психологических систем разных видов деятельности принцип, который авторами предлагается применять при анализе сложных многомерных и многокачественных психических явлений полисистемности [100, 171]. При следовании этим принципам соотносятся системообразующие детерминанты, включая физические, биологические и социальные свойства человека, относящиеся к разным системам и уровням, и доминирующие в каждый конкретный момент взаимодействия. В процессе дальнейшего развития этих принципов Ю. Я. Голиковым и А. Н. Костиным [69, 70] были выявлены и описаны формы и содержание межсистемного взаимодействия: от интеграции до дезорганизации и полного нивелирования влияния той или иной детерминанты на деятельность.