Текст книги "Возвращение Ленина в Россию в 1917 году. Почти детективная история"

По большому счёту деидеологизированных, безыдейных информаций вообще нет. Даже в бессловесной картинке, а тем паче в потоках изящной и неизящной словесности всегда отыщется хоть одна идеологически мотивированная мысль. Можно лишь говорить о мыслях-идеях больших и малых, ничтожных и великих, обычных и неординарных, правильных и неправильных и так далее. Они могут выражаться даже в метеосводке. Одна из антисоветских московских радиостанций долгое время, сообщая о погоде, силе и направлении ветра, с удовольствием вставляла: «ветер слабый, но наш, западный».

В конце концов, как и в случае с ножом, всё зависит от того, в чьих руках это находится. В руках бандита нож инструмент грабежа, убийства. В руках хирурга – инструмент спасающий жизнь больного. Так и пропаганда, воспроизводящая либо мелодию одурачивания и дебилизации (песня о Ленине-шпионе), либо мелодию очищения и вдохновения (песня о Ленине – грозе шпионов).

Последнее не является данью красному словцу. Именно по инициативе Ленина в декабре 1917 года, всего через полтора месяца после прихода большевиков к власти, была создана Всероссийская чрезвычайная комиссия – карающее орудие диктатуры пролетариата, наводившее страх на разномастную отечественную и зарубежную контрреволюцию. Легендарная ВЧК обезглавила не одно шпионское гнездо. И когда я пишу эти строки, то, не скрываясь и не таясь за двуличными формулировками, не только информирую о времени появления чекистов, но открыто пропагандирую их работу.

Противник, оскорбляющий Ленина и его соратников, прячется, как и сто лет назад, за ширму «объективных» и «независимых» исторических исследований, хотя не столько делится новостями и открытиями, сколько пропагандистским замыслом. А именно: 1) революция – это зло, 2) революционность личности, коллектива, народа – это двойное зло, 3) объединение революционеров – это тройное зло. Замысел сохранился по сей день в первозданном виде.

При этом наш противник фактически запретил государственную идеологию, протащив в российскую конституцию параноидальную статью № 13. Формально признавая в ней идеологическое многообразие, он в реальности опирается на самую что ни на есть монопольную, вестернизированную идеологическую платформу. Она антикоммунистическая, антисоветская, антиленинская, анти… – подставьте сюда любое враждебное капитализму лицо или явление и продлевайте этот ряд до бесконечности.

Образцы честной информации и пропаганды всё же встречаются. Например, в виде резюме одного из вдумчивых авторов современности:

«Для обывательского сознания непостижимо, что, кроме денег, могло обеспечить победу радикальной левой партии. Но причина роста влияния большевиков лежит в другой плоскости. Экономический кризис, ухудшавший и без того тяжёлое положение трудящихся, продолжал углубляться, и Временное правительство ничего не могло с этим поделать. Это порождало массовое отчаяние, стремление вырваться из сложившегося положения одним скачком, нереальные ожидания и в итоге – стремление к быстрым и решительным мерам, качественно изменяющим общество. Большевики стали силой, которая взяла на себя консолидацию радикально настроенных солдатских и рабочих масс. Это, а не внешнее финансирование, обеспечивало их политические успехи. …По Брестскому миру большевики должны были выплатить контрибуцию. Но Ленин организовал дело так, что контрибуцию Советской России стала платить Германия».

Ниже мы расскажем об этом редчайшем историческом феномене, когда победитель платит отступное побеждённому.

…Ленин недолго пробыл на посту главы советского правительства, рано уйдя из жизни – в 54-летнем возрасте. Но вместе с соратниками успел осуществить поражающие грандиозностью планы: в 1903-м создал большевизм как течение политической мысли и как боеспособную партию пролетариата, в 1905-м обкатал её в условиях первой русской революции, в 1917-м совершил победную социалистическую революцию, в 1922-м образовал СССР, заложив идейно-организационные основы развития Красной державы.

Выдающийся русский учёный и путешественник XIX века Н. Н. Миклухо-Маклай считал, что «ценить людей надо по тем целям, которые они перед собой ставят». Ему же принадлежит мудрая фраза: «Кто твёрдо знает, что делать, тот приручает судьбу». Обе истины скреплены с образом Ленина, оцениваемого злопыхателями как «презренный шпион», а остальными – как гений, обуздавший дикую стихию капитала, определивший судьбу не миллионов даже, а миллиардов землян на века вперёд.

Критики или скорее критиканы ставят ему и всем коммунистам в вину разруху и голод, поразившие нас по итогам революции и гражданской войны, когда Россия по образному ленинскому сравнению напоминала человека избитого до полусмерти. Они не спешат винить в этом внутреннюю и внешнюю контрреволюцию, т. е. тех, кто избивал нас. Сегодня эти патентованные брехуны, войдя в антисоветский раж, взахлёб расписывают «довольство» и «сытость» «любящего» народа при «добром» монаршем режиме.

Господам капиталистам-монархистам не понравились кавычки? Уберу. Но напомню пару фактов из действительности ненавистного им ленинско-сталинского режима. В 1920-х гг. его расходы на образование превысили дореволюционный уровень, достигнутый при обожаемом царе, в три-пять раз, в 1930-х гг. – в 60–70 раз. В 1913 году на всю Россию с её чадолюбивым императором было 9 детских поликлиник. Через пару десятков лет у сапогатого и усатого ленинского выкормыша их было 9 000. Средняя продолжительность жизни сытого, довольного, обласканного самодержавием россиянина составляла 30 лет. А при тирании Сталина у голодающего, недовольного, замученного репрессиями народа она увеличилась более чем вдвое – до 67 лет, и продолжала расти.

Проиллюстрировать сказанное индустриальными и сельскохозяйственными показателями или, пожалуй, довольно? Может, тогда, кавычки всё-таки расставим?

В прошлом столетии много русских монархистов пребывало в растерянности. Большевики декларировали ликвидацию империй, а сами создали империю. Как это понимать?

Диалектический подход к существу проблем требует диалектического же осмысления терминов. Либеральные ничтожества, доминирующие в пропагандистском аппарате западников, превратили в ругательства выражения типа «имперское мышление», «имперские планы» и т. п., тогда как всё зависит от содержательной наполняемости этих выражений. Ничтожества хотели заставить нас стыдливо втягивать голову в плечи при этих словах, извиняться и отнекиваться, отрицать какую-либо свою связь с имперскими побуждениями, осуждая таковые огульно и безоглядно.

Однако сам Запад никогда не отказывался от этих побуждений, а языкоблудие об обратном не заслуживает даже презрительного внимания. Впрочем, иногда заслуживает. Это относится, например, к хвастливому признанию, появившемуся недавно в журнале «Нью-Йорк Таймс Мэгэзин»: «Какое ещё слово, кроме «империи» в состоянии описать то внушающее трепет чувство, в которое на наших глазах превращена Америка?». Не делайте большие глаза, господа либералы. А то мы подумаем, что вы вправду не знаете, что на радио и телевидении США такой оборот речи, как «американская империя», используется чаще, чем презервативы в лицензированных борделях Лас Вегаса.

Клеймя и позоря Советскую империю, либералы, как великий грех преподносят то, что она была-де наследницей империи царской. Так сказать, две византийские деспотии, две тюрьмы народов. Сравнение неграмотное и провокационное одновременно. Мы не отбрасываем его сходу, ибо оно таит в себе нечто весомое, первостепенное, тщательно скрываемое поварами западной пропагандистской кухни. Несъедобным сравнением они прикрывают собственную отраву. Действительно, царская империя носила ряд признаков тюрьмы народов. При существенном уточнении. Если придать ей ранг тюрьмы, то все остальные империи надо называть настоящими кладбищами народов.

Как выразился один несоветский, но объективный человек, русские приходили в чужие края врагами, зато вели себя, как друзья, англичане же приходили, представляясь друзьями, зато вели себя, как враги.

Русская, красная, советская, большевистская революция избавила царскую имперскость от универсальных и уродливых капиталистических наростов, развила её уникальные, непохожие ни на что в мире, положительные черты. Наша революция подхватила этническую, географическую, историческую эстафету российской империи. И при этом сумела преодолеть политико-экономическую и духовно-культурную ограниченность всех империй прошлого и настоящего.

В этом смысле Советский Союз был самой настоящей антиимперией, антиимпериалистическим государственным образованием. Или, если идти от наклеенного ярлыка в противоположную сторону, был империей Добра, в отличие от западных империй Зла.

Под «Советской империей» мы имеем в виду Советскую (Красную) Цивилизацию. От размаха её самоопределяющегося пространства и от излучаемой ею исторической величественности захватывает дух. Она была кладезем гениальных предначертаний В. И. Ленина, воплощённых под гениальным же водительством И. В. Сталина. Она была тождественна эмоционально воспринимаемым несгибаемой воле, уникальной этике, непреходящему добру и их мощного влияния на всё человечество. И это – имперская мощь. Имперская, а не империалистическая.

Словосочетание «Советская империя» есть лексическое проявление нашего восхищения и гордости, код народовластия, безопасности и охраны мира во всём мире, расширенный конспект державности, краткая запись формулы царственного достоинства. Царственного, а не царского.

Позитивно воспринимая и произнося заветное словосочетание, человек, даже ещё не осознав такого превращения, уже становится в строй рыцарей без страха и упрёка – рыцарей прекрасного образа диктатуры пролетариата, установленной на какие хотите капиталы, но против капитала, как такового. Брать деньги из разных источников, чтобы навсегда избавить страну, мир от рабской зависимости от них, одухотворить человека, вырвав его из плена животных страстей, среди коих стяжательство есть самая низменная, – это по-ленински, по-большевистски, ПО-НАШЕМУ.

Сейчас на постсоветском пространстве власть капитала приняла тотальный характер. В связи с чем вспоминается следующая сентенция: в одну реку нельзя войти дважды. К ней постоянно прибегают те, кто уверяет, заклинает, пугает невозможностью соединения постсоветских народов в единое государственное целое. «Ленин-шпион» – тактическая пропагандистская задачка этих господ. За ней и другими похожими уловками виднеется стратегическая сверхзадача: не допустить возрождения России и, особенно, образования на её основе того, что хотя бы в малейшей степени напоминало союз братских народов. Ведь не захочет нормальный человек идти по объединительным стопам, если по ним его однажды уже вели людишки, опозорившие себя платным шпионажем и пособничеством в пользу иностранного государства.

Однако политическая жизнь – это не гидрология. Тем более – не примитивная, однонаправленная, линейная хронология. В одну и ту же реку социального времени можно попадать сколько угодно раз. Ибо социальное время в отличие от астрономического обратимо. Оно может течь вперёд или вспять. Может стоять на месте. Может искусственно ускоряться или замедляться. Мы жили при капитализме сто лет назад, мы вернулись в него. Воистину всё течёт, да не всё меняется.

Результат плачевен. Вторая экономика мира стала не то 22-й, не то 32-й, не то… С карты исчезло порядка четырёхсот советских городов и десятки тысяч деревень. Прекратили существование свыше 100 тысяч крупных и средних промышленных предприятий. Продолжается падение жизненного уровня во всех бывших союзных республиках, многие из которых просто передрались между собой по территориальным, национальным, экономическим и политическим причинам, утеряли даже видимость суверенитета. Подобные регрессивные откаты не редкость в истории. Но и прогрессивные прорывы неминуемы.

В образе СССР мы обрели и потеряли не просто социогеографический уникум.

То было первое долгосрочное и успешное преодоление казавшихся вечными несправедливостей и несовершенств индивида и всего мира, рывок в развитии человечности. В целом – красивый и эффективный рывок, чьи недостатки только оттеняли его достоинства, его светоносное великолепие. Несколько десятков лет существования СССР значили для социальной эволюции «хомо сапиенса» больше, чем предыдущие несколько десятков тысяч лет! То была вершина державности в истории русского народа, вершина необычной и подлинной государственности в истории многих других народов, а для некоторых – её самый первый и блестящий опыт. То была планета на планете или, по меньшей мере, отдельный континент евразийского материкового массива, причём не только из-за своих размеров, природных и рукотворных богатств. То была уникальная историко-географическая, политико-экономическая, культурно-этническая, духовно-психологическая общность, имевшая незаменимое интегрирующее средство межнационального общения – русский язык. То было царство интеллекта и мастерства, шла ли речь о научных экспериментаторах либо о киноартистах, о хлеборобах либо о токарях… То был советский народ – не безликое и бесплодное космополитическое варево наподобие населения США, а сообщество защищённых и устремлённых наций, залог идеального решения дотоле казавшихся неразрешимыми проблем, коими являются расовые и национальные. То был мир новых людей, новых идей и новых отношений, радикально отличающийся от всего слышанного, виденного, описанного.

Буржуа и обыватели высокомерны и пренебрежительны:

Что значит «новые люди»? Кто такие, откуда им взяться? Человеческая натура издревле неизменна…

Я бы ответил им словами свидетеля революционных и военных событий начала XX века чешского писателя Карела Чапека: «Новые люди – это те, что способны справиться с новыми задачами». После революции таких задач и таких людей у нас было больше, чем во всём остальном мире. В достатке было верной пропаганды с контрпропагандой. А уж какая имелась идеологическая закалка – и не сравнить. Поэтому советский народ решил сверхзадачу, неподъёмную ни для кого другого: одолел мировой фашизм. Думается, здесь допустимо применить не иронию даже, а стёб: вот так революция, сварганенная на германские деньги, дважды за короткий срок расхреначила саму Германию – сначала кайзеровскую, затем нацистскую.

А слизняки не замечают этого. Всё не унимаются. Всё чудятся им доллары, фунты, йены, рубли (ныне уже и евро) в чужом кармане, который они хронически путают со своим. Они, ползавшие у подножия монумента под названием «Советский Союз», видели неровности и вмятины, сколки и царапины, мутные лужицы и капли брызг, но были не в состоянии окинуть взглядом и познать всю его сверхисторическую сущность, равно как сокровенный смысл породившей его революции. Монумент, хотя и являлся плодом коллективного труда, не был отштампован или отлит по некоей стандартной форме-заготовке. Он был откован в кузнице марксизма молотом сталинизма на наковальне ленинизма при творческом участии миллионов. Он выполнял одновременно миссию древа жизни и древа познания, возложенную на коллективную гениальность и ведомую гениальностью индивидуальной.

Слизняки твердят: во время войны России с немцами Ленин брал деньги у немцев. Умалчивают или скороговоркой касаются того, что во время войны царь брал деньги у англичан, французов, американцев. Почему мы ставим знак равенства между двумя группировками? Потому что кредиторы обеих были, как говаривали на Руси, одного сукна епанча или одного дуба жёлуди. Словом, одним миром мазаны – завистью, алчностью, окаянством. И самыми опасными из них были те, что прикидывались партнёрами, союзниками, друзьями. Банальная истина: скрытый враг страшнее открытого. Неужели, глядя как в прошлое, так и в сегодняшнее, находятся граждане России, которые ещё не поняли этого? Мне их искренне жаль.

Мы, однако, опять отклонились от повествования о том, что вот ехал-ехал и приехал в Россию Ленин, засланный сюда, как цедит сквозь зубы учёная, полуучёная и вовсе неучёная либеральная тусовка, германским генштабом. Чтобы поставить точку в истории с «германским следом», тянувшимся за главным коммунистическим «шпиёном», ещё раз осмыслим жёсткую канву событий столетней давности.

Так обнаружились ли на дензнаках в большевистском кошельке предполагаемые отпечатки немецких пальцев?

Конечно, трудно представить, что царское правительство было коллективным шпионом Германии, невзирая на то, что при Николае II был достоверно вскрыт шпионаж отдельных членов его кабинета. Но ещё фантастичнее представить германским шпионом Ленина и ЦК ленинской партии. Оспаривая это, авторы зарубежной и отечественной антиленинианы любят цитировать германского военачальника Эриха фон Людендорфа. Тот в своих мемуарах писал: «Помогая Ленину проехать в Россию, наше правительство принимало на себя особую ответственность. С военной точки зрения его проезд через Германию имел оправдание. Россия должна была рухнуть в пропасть».

Он даже употребил такое хамское выражение, как «Россию нужно валить». Откуда мог понимать бравый солдафон, что «повалить» Россию – у генералов и партий всей Европы, вместе взятых, кишка тонка. «Валить» правителей России, этих непридуманных предателей своего народа – вот, что было необходимо. Для этого требовались не людендорфы, а сочетание целого ряда идейно-организационных, социальных, политических, экономических, военных и других факторов. Указанные судьбоносные факторы исторически вызрели. Даже несколько перезрели. Они-то и явили свету Октябрь, ставший триумфом для сил прогресса и катастрофой для сил консерватизма. Что касается предшествовавшего Октябрю события, на котором замкнуло лениноедов, то ещё раз скажу:

На фоне громадных по своей значимости факторов проезд революционеров через германскую территорию выглядит мельче любого бытового эпизода в жизни любого человека; посещение туалета – и то более весомо.

Пусть лучше авторы, пристроившиеся к сытному жанру антиленинианы, ответят: с какого бодуна они усмотрели в двух вырванных из контекста генеральских фразах внушительный аргумент, подтверждающий вербовку Ленина в качестве агента? Здесь даже намёка нет на сотрудничество с германской военно-политической верхушкой, хотя, как я говорил в предыдущих главах, контакты большевиков с ней в той ситуации были неизбежны и естественны.

Вот уж кто не любил всё коммунистическое и особенно славянское, так это Людендорф. Ведь он позднее даже с нацистами якшался, близко сойдясь с самим фюрером. Однако и он высказывал мысли, которых не хотят замечать авторы вышеупомянутого жанра.

Послушаем: «Я не сомневался в том, что разложение русской армии и русского народа очень опасно для Германии и Австро-Венгрии».

Снова послушаем: «…Нужно было следить за тем, чтобы мы не погибли вместе с ней. События в России производили на меня двойственное впечатление. В военном отношении они нам давали решительное облегчение, но, с другой стороны, таили в себе для нас много опасного».

Пренеприятнейшей пилюлей для антибольшевиков явилось признание Людендорфа: «Теперь, задним числом, я могу утверждать, что наше поражение явно началось с русской революции… Мысль о революции, распространяемая неприятельской пропагандой, и большевизм нашли в Германии подготовленное состояние умов и… завоевали себе почву в армии и флоте».

Германия, как и Россия, нуждалась в сепаратном мире. Однако немцы по мере своих возможностей стремились не допустить социалистического переворота в Петрограде. В этом они смыкались со своим врагом – Антантой. И это тоже говорит в пользу нашей уверенности в лживости версии «Ленина-шпиона». Когда в стане большевиков проявились колебания по вопросу вооружённого октябрьского выступления, Ленин обратился к петроградской конференции большевиков с письмом, в котором бросил на чашу весов за восстание неопровержимый аргумент – общее намерение империалистов покончить с бунтующей Россией:

«Не доказывает ли полное бездействие английского флота… при взятии Эзеля немцами, в связи с планами правительства переселиться из Питера в Москву, что между русскими и английскими империалистами, между Керенским и англо-французскими капиталистами заключён заговор об отдаче Питера немцам и об удушении русской революции таким путём? Я думаю, что доказывает».

В самом деле. Перед этим германские войска взяли Ригу. Захват острова Эзель (Сааремаа) и всего Моонзундского архипелага открывал им путь к Ревелю (Таллинну), а оттуда было рукой подать до Петрограда.

М. В. Родзянко откровенничал: «После сдачи Риги там водворился такой порядок, какого никогда не видали. Расстреляли десять человек главарей, вернули городовых, город в полной безопасности…».

Вдумаемся: председатель российского парламента радовался захвату города немцами, радовался, что оккупанты усмирили сопротивлявшуюся частичку его родины. Чем не шпион? Он точно так же рассуждал о столице страны, когда осенью 1917-го обрисовалась возможность, что немцы возьмут и её: «Петроград находится в опасности… Я думаю, бог с ним, с Петроградом…». Отмечая, чем это чревато, он был не только не равнодушен, но преисполнен удовлетворения, и когда коснулся участи флота, то радовался, что «со взятием Петрограда флот погибнет». Он не жалел об этом, ибо «там есть суда совершенно развращённые (большевизированные. – Л.Г.)».

Беззастенчивые цитаты взяты из газеты «Утро России», одно название которой выглядело просто издевательским. Думский глава озвучивал в ней свои преступные думы спокойно, размеренно, словно завтракал с кем-либо из министров.

Такой завтрак в ту пору был описан московским градоначальником А. Н. Вознесенским – гостем министра внутренних дел. Роскошные палаты, камердинеры в ливреях, лакеи в белых перчатках, вино в хрустальных графинах. Чиновники министерства «перебрасывались весёлыми, шуточными замечаниями о текущем моменте. Когда же мы задали самому министру вопрос о положении дел, он сходил в кабинет и вернулся, держа в руке пачку телеграмм… От них веяло ужасом. Отовсюду сообщалось о восстаниях, погромах, пожарах… – Что же вы намерены делать – спросил я… – Ничего..! – услышал я спокойный ответ».

Большевик, перебежавший к меньшевикам, от них к эсерам, служивший комиссаром Временного правительства, В. С. Войтинский эмигрировал после Октябрьской революции на Запад. Незадолго до смерти в 1960 г. написал и издал в США мемуары, где делился своими ощущениями того периода: «Я выехал… на фронт, унося с собою из Петрограда гнетущее, тяжёлое чувство бессилия и безнадёжности. Начиналась агония Февральской революции».

Над Россией опускалась ночь, искусственная, оккупационная…

Поэтому родзянки были хуже шпионов. Они воплощали то, что спустя двадцать лет назовут пятой колонной. Правда, случится это на другой гражданской войне – испанской. Но смысл их существования был и остался неизменным во всех странах и войнах: игнорировать то, что полезно для родины, если это не полезно им, вредить родине во всём, что не устраивает их лично, отдать родину кому угодно, коль скоро это выгодно и отвечает их шкурным интересам.

В глазах либерально-демократического охвостья России, «высококультурные» оккупанты были предпочтительнее отечественных «варваров» – трудящихся масс. Нелюбимые тевтоны на своих штыках несли капитализм, ещё более нелюбимый русский народ на своих штыках нёс социализм. Ясен перец, за кого горой будут стоять правители-капиталисты. История показывает, что они грызутся между собой и даже убивают друг друга. Но капиталовладельцы любого государства смирятся, с каким угодно захватчиком, откажутся от прежних национальных, освободительных, религиозных и прочих идей, если тот обеспечит несменяемость капиталистических порядков.[20]20
  Под капиталом подразумеваются не только деньги, валюта, но целый комплекс материальных и умственных богатств с определёнными политэкономическими характеристиками. Основное отличие капиталовладельца  – это его частная собственность на средства производства, сопровождающаяся эксплуатацией наёмного труда. Человек, обладающий даже очень крупной личной собственностью, не подпадает под признак владельца капитала.


[Закрыть]

П. Н. Милюков после Октября пошёл ещё дальше в своём предательстве, о котором лениноеды избегают вспоминать. В начале 1918 года этот «пламенный патриот» (так его однажды назвали в одном ельциноидном издании) вступил в непосредственный контакт с германским командованием, упрашивая его занять Москву и Петроград.

Русский писатель-классик Иван Бунин, безусловный противник коммунистов и очевидец тех событий, подчёркивал, что вся благородная, интеллигентная публика (у меня уже рука устала закавычивать) разделяла подобные устремления. Читаем у него: «В газетах – о начавшемся наступлении немцев. Все говорят: ах, если бы… Вчера были у Б. Собралось порядочно народу – и все в один голос: немцы, слава богу, продвигаются, взяли Смоленск и Бологое…». Писатель прикинул, что таких были сотни тысяч, которые «возложили все свои упования на спасение… именно через немцев. Вся Москва бредила их приходом».

Естественно, то была буржуйская Москва. Её антигерманизм, патриотизм испарились мгновенно, стоило ей лишиться прошлых, незаслуженных социальных привилегий, потерять возможность вкусно есть и сладко пить, по-другому благоденствовать за счёт обворованного народа.

В преувеличении писателя обвинить нельзя. Историкам известно донесение главы английской дипмиссии в Москве Р. Локкарта. Он информировал Форин-офис – внешнеполитическое ведомство Великобритании: «Прихода немецких частей больше всего ждут в России оппозиционные по отношению к большевикам силы».

Революция, совершённая по заветам шпиона из мифологии политических сказочников, сорвала планы германских экспансионистов, мечты российских гедонистов, происки англо-французских империалистов. Она стала взаправдашным УТРОМ нашей родины. А то, что заря нового дня окрасилась в кровавые оттенки гражданской войны – «заслуга» многоликого капитализма.

В советское время даже в школьных учебниках истории описывались разногласия среди большевиков по вопросу взятия власти в октябре. Сегодня укорять Ленина за то, что тот слишком спешил, требуя выступить именно 25 октября и ни днём позже, просто смешно. Его точка зрения одержала верх не потому, что выступление было авантюрным, преждевременным, неподготовленным, как любят голосить правые и левые недоброжелатели, а потому, что была доказана государственная измена – готовившаяся сдача Петрограда немцам. Большинство членов партии поддерживало вождя. А большинство народа поддерживало партию. В её руководстве в итоге возобладала ленинская линия. Если и предположить, что с технической точки зрения выступление было неподготовленным (на самом деле, всё обстояло наоборот), то гнать в шею Временное правительство всё равно необходимо было немедленно.

К счастью, большевики во главе с Лениным блестяще воспользовались слабостью и просчётами разношёрстных противников. Октябрьское восстание прошло, как по нотам, благодаря всестороннему учёту революционерами различных аспектов борьбы за власть и массовой поддержке трудового народа – равно, как организованной, так и стихийной.

Когда правительство национальной измены во главе с Керенским было сметено и царская армия окончательно перестала существовать, когда продолжилось наступление немецких дивизий вглубь России, ленинское руководство ещё раз показало себя непримиримым противником кайзера. Через Петроградское телеграфное агентство оно распространило воззвание к немецким солдатам, в котором призывало их «не подчиняться приказам и сложить оружие». Германия расценила это как грубое и нетерпимое вмешательство в свои внутренние дела и выступила с угрозами в адрес большевиков. Согласитесь, это нелепо выглядит, если большевики были их агентами.

О вынужденности Брестского договора говорено-переговорено. Поэтому ограничимся тем, как разъяснял свою позицию Ленин на заседании ЦК партии 24 января 1918 г. Это – аргументация не «шпиона», но государственного деятеля, продумавшего и взвесившего каждый свой шаг: «Продолжая в таких условиях войну, мы необыкновенно усилим германский империализм, мир придётся всё равно заключать, но тогда мир будет худший, так как его будем заключать не мы. Несомненно, мир, который мы вынуждены заключать сейчас, – мир похабный, но если начнётся война, то наше правительство будет сметено и мир будет заключён другим правительством».

Чем ещё занимались немцы, уже успевшие отхватить жирные куски бесхозного, как они думали, российского имперского наследия?

Скрепя сердце смирившись с состоявшейся наперекор немецкому желанию социалистической революцией, Берлин засуетился и стал обсуждать возможность передачи Ленину 15 миллионов марок для стабилизации положения его правительства, твёрдо намеренного покончить с войной. Германия была кровно заинтересована в этом. Надеялась перебросить высвобожденные войска на западный фронт. Авторы, которые хотят доказать, что революция вершилась на немецкие деньги, непременно ссылаются на переписку по данному вопросу между германскими чиновниками. Она подлинна и задокументирована. Однако критиканы тщательно обходят стороной то, что вопрос о 15 миллионах марок обсуждался не ДО, а ПОСЛЕ штурма Зимнего дворца. К тому же нет никаких сведений о том, была ли эта сумма оперативно переправлена в Петроград, или всё дело свелось лишь к её обсуждению?

Как установил историк А. В. Шубин, «опубликованные документы заставляют усомниться, что 15 миллионов пришли в Петроград. Реальные суммы, о получении которых сообщается в тех же документах – 20 000 марок».

Правда, тут подоспело вмешательство германского посла в Москве Вильгельма фон Мирбаха, который запросил намного большую финансовую поддержку. В июне 1918 года он с тревогой извещал Берлин, что ленинский Совнарком вот-вот перейдёт на сторону Антанты, которая предлагает материальные блага в обмен на конфронтацию с Германией. Чтобы парировать соперничество Антанты, по мнению посла, требовалась срочная разовая германская помощь в размере 40 миллионов марок и трёх миллионов марок ежемесячно. Часть запрошенных средств немцы успели передать большевикам.

Все эти суммы были получены ПРАВИТЕЛЬСТВОМ Советской России, а не частной шпионской лавочкой в лице мелкобуржуазных организаций, крупных властных и околовластных персон дооктябрьского периода. Благотворительным трансфертом они не были. Ну а то, что большевикам не пришлось возвращать германские кредиты, связано исключительно с обрушением завязнувшей во внутренних конфликтах и непомерных расходах империи. «Мир» с большевиками вышел ей боком. Сарказм ситуации заключается также в том, что награбившие богатства на оккупированных русских территориях немцы всем ходом истории были принуждены оплатить изрядную часть награбленного.

По большому счёту все деньги, выплаченные немцами большевистскому режиму, обернулись для Германии несчастьями.