Текст книги "Разыскания к изначальной Руси. А почему не обязательно так"

Насколько облегчался прорыв одних к познанияю, других к «степени» показывают следующие прикидки: по данным этнографов, средний австралиец середины 18 века в канун массовой европейской миграции владел активным словесным запасом в 10 тысяч слов, что совпадает и с общим набором иероглифов китайской классической письменности; высоко образованный китаец оперирует с 4000 слов, средний с 2000, что соответствует активному словарному запасу образованного европейца в 2000 слов; активный словарный запас малообразованного европейца пребывает в границах 700—900 слов… Будем утешаться: активный словарный запас Александра Сергеевича Пушкина составлял 12000 слов.

И как легко, уволив Байронов с Пушкиными, построить «базовый словник» или «квази-словник»? … По сравнению с ОБЪЕКТИВНОЙ ДРЕВНОСТЬЮ НА ПОРЯДОК.

Ах, как же они ВСЕ жестоко ушиблись об эту обманчивую «методологическую упрощённость», от которой дальновидно уклонился Иллич – Свитыч…

1.Вся методика подобных изысков исходит из облегчающего от опасных подозрений постулата, что языки возникают на основе дивергенции «от общего к частному» из праязыка: праславянского, праиндоевропейского, «ностратического», «праностратического», …..,Языка Адама!

В сущности современное языкознание следует дословно методологии академика Н. Марра, выводившего все языки из «кавказоидного праязыка», возникшего вокруг 3—5 фонем, и г-да Старостины, возмущённо отвернув головы, прямо топают по его торной дорожке.

Верной дорогой идёте, товарищи!

Ах, как тут не умиляться искреннему удивлению Г. Старостина языковой ситуацией на Новой Гвинее, где чуть ли не каждые три селения – новая ЯЗЫКОВАЯ СЕМЬЯ – не ЯЗЫК! Право, всё становится на свои места, если исходить из иного предположения, вполне тривиального для историка, что налицо ЕСТЕСТВЕННАЯ КАРТИНА МНОГОЯЗЫЧИЯ ЭНДОГАМНЫХ ДИСЛОКАЛЬНЫХ СОЦИУМОВ, которые когда – то, как – то будут произрастать в нечто более общее, оформляя и некоторые элементы языковой связности, будет ли это язык племени-победителя, или конвергентность взаимодействующих местечковых языков. Впрочем, это уже недоступно наблюдению, только прогнозу: пиджин – инглиш, унаследованный суррогат английского с местными говорами сделал невозможным папуасский язык на востоке Новой Гвинеи, а яванский закрыл такую возможность на западе острова. Между прочим эта ситуация ВПОЛНЕ ОБЩАЯ ДЛЯ ЦЕЛОЙ ЭПОХИ В ИСТОРИИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА: ПЕРИОДА ЭНДОГАМИИ, когда расколотые на кровнородственные стаи – коллективы (не более 100 особей) люди варили и варились в собственной языковой похлёбке, и так вплоть до 60—50 тыс. д.н.э. когда «прогрессивные неандертальцы» пещер Схул в Палестине и Староселья в Крыму с резко выраженными чертами метисизации чуть ли не на межвидовом уровне продемонстрировали переход к ЭКЗОГАМИИ. Сравните порядок: 2 МИЛЛИОНА ЛЕТ ЭНДОГАМИИ—50 ТЫСЯЧ ЛЕТ ЭКЗОГАМИИ…

Как тут не привести пример из зоопсихологии (есть и такая):оказавшись во Франции и выпущенные на птичий двор русские Петухи и Куры неделями бродят неприкаянно-потерянными в состоянии стресса – их французские товарки обкладывают их «не по русски», в частности, вместо родного «ку-ка-ре-ку» производят какое-то «ку-дадль-ку-ду». Между прочим все антропологи, лингвисты, этнологи согласны, что первые элементы языка возникали вокруг биологизированных звуковых сигналов – предупреждений, т.е.как автономные уже в зародыше, и торжество ОДНОГО ПРАЯЗЫКА возможно было только как гибель носителей 10000 других.

2.Но замалчивая первое, филологические адепты «глубоких реконструкций» и «глоттохронологии» вынуждены признать так как больно ушиблись уже в первом приближении о второе: в чисто техническом смысле вся методика «глоттохронологии по Сводешу» пронизана упованием-заклинанием, что развитие и модификация языков имеют линейный по времени характер, но даже на уровне теоретических курилок это более чем сомнительно, а в исторической реальности они имеют не линейный, и даже не «математически-функциональный» характер, а разновидность припадков ВАКХИЧЕСКОГО БЕЗУМИЯ, когда в течении жизни 2—3 поколений, а то и одного человека язык, например, верхов России почти полностью разошёлся с языком основной массы населения.

А какую массу недоумений вызывает такой короткий диалог, приводимый у В. Даля:

– Вы что кушаете?

– Мы не кушаем – мы жрём: кушают свиньи!

…кстати, и первая и вторая форма ВПОЛНЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ СЛАВЯНСКИЕ, есть письменно зафиксированные обороты и «вкушать явства» и «жрать богам», и что выбирать в «базовый словник» исследователю, если полевой собиратель принесёт разные формы и без каких-либо исторических свидетельств применения в письменных источниках. Маяться между «социально – локальным» и «вульгарно-областническим»? А тут ещё общеупотребительное «есть»: понимай как хочешь. Толи от «явство – ясти —есть „“; толи от « (есть1=быть=жить) – поддерживать жизнь – есть2» – от древнейшей служебной частицы в индоевропейских языках?

Вот спасибо, что в корейском языке осталась грамматика тунгусо – маньчжурских – куда бы его занесли, если налицо 100% китайский лексикон, да с такой полнотой, что величайший корейский национальный герой носит родовую китайскую фамилию Ли, а династия современных политических лидеров Ким? И как с глоттохронологией, если более чем убедительные исторические источники свидетельствуют: замена корейского лексикона китайским имела не постепенный, а взрывной характер, когда этно-культурные социумы вступили в политический контакт, и покорённая великолепием Танской императорской культуры корейская аристократия всецело склонилась перед ней, как то в более лёгких формах случилось и с Японией.

В обоих случаях выручает сохранившаяся грамматика – НО ОНА НЕ ВХОДИТ В ПРОЦЕДУРУ ГЛОТТОХРОНОЛОГИИ, она только качественно свидетельствует О НЕДОСТОВЕРНОСТИ КАРТИНЫ СЛОВА… Т.е. слова приходят и уходят с разной скоростью, из разных источников – Язык остаётся, пока сохранилась Грамматика? Это недебатируемый постулат классической филологии – но никак не связанный с глоттохронологией.

Но ещё более странно, что филологи в целом не имеют представления об ИСТОРИЧЕСКОМ ХАРАКТЕРЕ ГРАММАТИКИ И СИНТАКСИСА, предложения в австралийских языках, пребывающих в заторможенном дрейфе с 26 тыс. д.н.э. имеют вид набора слов почти без связок; их смысл извлекается тем же способом домысливания, как разгадывают шарады. Есть свидетельства, что группа числительных в языках Старого Света оформилась только в Мезолите…

– М-да…

Осуществление «сравнительно – исторического метода» в языкознании без знания исторического контекста низводит его на первобытный уровень «тыка», когда сначала делают, потом думают.

Сводеш заложил в свои таблицы естественную скорость изменения базового 100-словника в 14 слов в тысячелетие, но проверка на материале изменения старо-норвежского языка изолированной целое тысячелетие Исландии и открытой Норвегии дала убийственные результаты: 4 слова на 1000-летие для Исландии и 21 слово для Норвегии: спасая теорию и созданное на ней собственное научное реноме, С. Старостин пересчитал данные по Норвегии с учётом всех мыслимых внешних влияний и заимствований и «доказал» – не «установил» – , что и в Норвегии скорость изменения базового словника ~4 слова на тысячелетие…

А вот тут интересно: с некоторым огрублением, всё же Исландия не была наглухо изолированной: изредка приплывали-уплывали корабли с датскими чиновниками и священниками, кто-то выбирался в Копенгаген, иные возвращались – но она была столь же ЭНДОГАМНОЙ В ЦЕЛОМ, как и древнейшие доклассовые общества, но только по своим размерам это была эндогамия не родовая близких кровных родственников, а племенная/ / фратриальная потомков нескольких семей – родов, т. е. МОДЕЛЬ ТОЙ ЭНДОГАМНО – ФРАТРИАЛЬНОЙ ОБЩНОСТИ, в которых человечество пребывало с 50 тыс. д.н.э. до сложения надплеменных общностей-протогосударств (5 тыс. д.н.э. для долины Нила и Месопотамии, 9в. для Русской Равнины).

Т.О.историю первобытного доклассового общества следует делить ЭНДОГАМНО – РОДОВОЙ ДО 50 ТЫС. Д. Н. Э. И ЭНДОГАМНО – ПЛЕМЕННОЙ/ФРАТРИАЛЬНЫЙ С 50 ТЫС. Д. Н. Э. ДО КАНУНА ОБРАЗОВАНИЯ КЛАССОВЫХ ГОСУДАРСТВ ПЕРИОДЫ. Эндогамии, разрушаемой мощными подвижками Ойкумены в 50 тыс. д.н.э.,ознаменовавшейся крушением узко-родовой эндогамии; 30—25 тыс. д.н.э., имевшей очень сложное переплетение перенесение и консервации состояний социумов, когда они одновременно и осваивали новые миры, и расходились по миру, утрачивая общие связи; мощных деформирующих местечковую изолированность миграций 15—10 тыс. д.н.э., охвативших весь мир, задающий клин которой вошёл в Циркум – Уральский Центр Евразии, а расходящиеся боковые волны покатились на Европу и Сибирь – Америку.

При этом если кровно – родственная эндогамия была вполне реальной и жёсткой, то племенная долгое время была – условно зыбкой, до тех пор, пока не оформилось само «племя», а это было определённо не социально – экономическое, а социально – политическое образование, возникавшее вокруг оси защита – захват: древнейшие же миграции имели характер вхождения социально-экономических коллективов на СВОБОДНЫЕ ЗЕМЛИ, а в плане социально-хозяйственного освоения и пользования ИМИ ведущим субъектом являлся род; племя, как таковое, было ненужно и даже бессмысленно, пока обретение полей не означало открытия военных кампаний.

Но именно в этом пункте История, реализующаяся в сравнительно-историческом методе, начинает входить в компаративистику. То, чего участники т.н. «Московской школы компаративистики» боятся как чёрт ладана: развитие языков на основе конвергенции из множества, а не дивергенцией от общего предка (и с чем никогда не согласится историк) становится из опровержения обоснованием компаративистики. С того момента, когда К. Бергсланд и г. Фогт в далёком, очень далёком 1962 году опубликовали свои данные по скорости изменений языковых полей Исландии и Норвегии, вполне согласующиеся с историческим представлением об эндогамных этно-исторических социумах компаративистика становится по крайней мере отчасти обоснованной достоверным результатом.

Сам процесс становления языков, семей, макросемей не только не выходит из «чёрного ящика» стохастических, неразличимых в отдельности процессов, но по крайней мере приобретает достоверность итогов разнонаправленного хаоса частностей, который, сминая крайности, неумолимо – последовательно вершит свой результат; процесс, в котором дивергенция и конвергенция равно участвующие стороны одного целого… Переход от классической компаративистики к глоттохронологии внешне представлялся уходом от удручающего знания и вкусовщины филологических интуиций в область, чего греха таить: громкой славы от лёгких побед – но он только переместил интуиции и труд из языкознания в историографию. Как оказалось, ТОЛЬКО ПОЛИСИНТЕТИЧЕСКИЕ ЗНАНИЯ И ИНТУИЦИИ ИСТОРИКА обращают Компаративистику из Игрального автомата филологов в Науку и Научную дисциплину – в том числе и для филолога, но едва ли ещё не большие для историка, который теперь может заглянуть и в подкорку извлекаемых им из раскопа черепов.

…Но и Норвежское—21 вполне исторично и реально, как выражение резко возрастающей скорости языковой деформации взаимодействующих «экзогамных» социумов, если понимать под экзогамией именно это широкое взаимодействие; сложившееся с последствиями мутаций – коллапсов, порождённых НЕПРЕДСКАЗУЕМО – ИСТОРИЧЕСКИМ, зачастую мгновенным с точки зрения преобразования лингвистического материала, будь то извержение вулкана Тоба, вызвавшее массовое вымирание Ойкумены, Римская гегемония 2 в. д.н.э. —2 в.,Тюркское господство в Великой Степи 4—7 веков, или культурные пристрастия японской аристократии эпохи Хайан. И если первую сторону языковой открытости ещё можно оценить в рамках «филологической равномерности», то вторая всегда неформализуемо конкретна, как проявление ходов исторического, и может быть препарирована только историком. Языковая практика показывает, что за 1000 лет открытости язык не просто меняется – перерождается, и Великоросс и Галичанин, заговорившие друг с другом на своих языках, не поймут друг друга, хотя их предки говорили но одном языке в 1200 году; современный англичанин не понимает текстов Шекспира, напечатанных в 1600 году, нужен перевод на ново – английский… И обратный пример: ирландцы, в 19 веке полностью англизировавшиеся, в 20-м опять заговорили на языке гойделов 11 века – по глоттохронологии тут пахнет отрицательным временем и потусторонним миром!

…С чисто филологической точки это был ОБЩИЙ ПРОВАЛ ВСЕЙ ТЕОРИИ, и в настоящее время только НОСТРАТИЧЕСКАЯ ОБЩНОСТЬ ЯЗЫКОВ, обоснованная В.М.Иллич – Свитычем методами «отсталой младограмматики» признаётся мировым филологическим сообществом в целом; иные надстройки и выходящие за её пределы датировки встречают в лучшем случае равнодушно-скептическое отношение, в худшем полное неприятие. Ах, каких чувств исполнились его товарищи – современники, столь снисходительно – доброжелательные к «заблудшему консерватору» в1960-х годах, и вдруг оказавшиеся перед разбитым корытом в 2010-м…

Но здесь следует решительно повернуться к тому, что единственно значимо – обнаружившемуся присутствию большой рыбы в мутной воде, и осмотреть в целом всё здание, пусть его наворотили делец А. Добровольский, вся программа которого вертелась вокруг пункта, как бы мне на филологии профессорм сесть и психопатом с Наполеоновским комплексом В. Шеворошкиным, по итогам своей научной деятельности доживающим беззубой крысой в Мичиганском университете, столь же одиозной за подтасовку научных материалов в американском научном сообществе как и в советском.

Следует вполне согласиться, что критика натяжек, вкусовщины, умозаключений над предположениями со стороны дисциплинированных исследователей вполне убийственна, а прогибания г-д Старостиных под получаемые оплеухи порождают подозрение об отсутствии уверенности в основательности теории в головах их авторов – бог с ними, я обращаюсь к их построениям по единственной причине мелькнувшего соответствия давнего исторического материала с наблюдениями, не теоретизированием, К. Бергсланда и Г. Фогта.

Итак, по самой представительной в настоящее время теории т.н. « макрокомпаративистики», которая силится по установлению родства основных языковых семей Старого Света в рамках «ностратической общности языков», понимаемых как макросемья, из остатков отсутствующих в её составе сино – тибетской, австразийской, австралийских (сколько их там неведомо – гадаем), папуасских (тут немеряно), африканских (уловили 4 и 1 неуловимую койсанскую), басков, этруссков и проч., а также из изымаемых из ностратических картвельских и семито-хамитских наделать много – много других, чтобы на их основе приступить к формированию стандартной процедурой улавливания по Сводешу – Гринбергу – С. Старостину в Гиперсемью, называемую «Борейской», исходный ареал которой задаётся очень призрачно «севернее Африки» но с намёком, что не очень далеко от Палестины (т.е. от «прогрессивных неандертальцев» 50—40 тыс. д.н.э.), как бы с некоторым притязанием. Возникали любопытные конструкты, как например проведения эламского языка на уровень следа какой-то сверх-ностратической общности, или действительно интресные заходы на оформление сино – кавказо —енисйской – на-дене языковой макросемьи (от Кубани до Канады), но вызвавшие скандал при попытке включить туда басков и этрусков…

Конкурирующие на общем поле пост-ностратиков Добровольский и Шеварошкин пытались построить увенчивающую (а в том числе и их) современное здание языкознания сверх-модель раздуванием ностратической макросемьи заталкиванием в неё:

У Доборовольского семито – хамитских и африканских языковых семей (обратил внимание, что все они в Африке вторичны, кроме койсан), что подбросило её на уровень классовых протогосударств эпохи Библейских Судей, что смутило Кембриджский университет настолько, что в предвидение скандала там так и не решились опубликовать его «Этимологический словарь ностратического языка», как вызвавший общее неприятие филологов и заглянувших в него историков – есть электронная версия в Интернете.

Попытки Шеворошкина записать скопом в «ностратиков» америндские (при полной очевидности их различий), австронезийские (о статусе которых идут споры), папуасские (известно только что их 700—1200 штук, гадайте сами) языковые «семьи» была встречена гробовым молчанием мирового научного сообщества и яростной отповедью крупнейшего специалиста по австралийским языкам Р. Диксона, который не умозрительно, а наяву видел картину пира кланово-родового разноязычия, образование на основе которого какой-либо языковой общности было возможно только конвергенцией – в реальности через массовый переход к английскому.

Здесь следует остановиться ещё на одной стороне т.н. «ступенчатых построений» макрокомпаративистики: они приципиально не могут указать с какого времени образовался и существовал материнский праязык – только время выхода из него дочерних языков. Т.е. если установлено, что праславянский язык вышел из праиндоевропейского во 2 тыс. д.н.э., то это ничего не говорит о дате сложения и времени существования праиндоевропейского. Для этого надо построить макросемью-сестру, и только тогда, по совершении мучительной процедуры, по образованной из них материнской «гипер-семье» можно узнать время выхода из неё интересующей «макросемьи», т.е. её начало….Поэтому г-да Добровольский и Шеварошкин предпочли уйти в тень «ностратизма», чтобы не сталкиваться с этой комиссией, а г-дам Старостиным так необходимо обилие макросемей, чтобы уловить в нём вторую «сестру» и выйти на гипотетических «борейцев».

Но именно эта «ступенчатая спотыкливость» и в наибольшей степени соответствует той реальной картине длительной эндогамии бытийствующих исторических социумов и взрывной вспышке экзогамии, как одного из эффектов их преобразования – коллапса по внешним или внутренним причинам: природные катаклизмы, миграции, деление разросшихся сверх меры общностей, военный погром и т.п., по минованию которых возрождается эндогамия, но в новых границах: племени, союза племён, полиса, государства, культурно-социальной общности…

Таким образом, схема исторического оформления СЛАВИСТИКИ из языкового древа по «борейской теории» приобретает следующий вид:

50—20 тыс. д.н.э. (?,ПРАМИРОВОЙ ЯЗЫК)

20—12 тыс. д.н.э. – Борейская гиперязыковая общность (Праязык)

12—8 тыс, д.н.э. — Ностратическая макросемья (Общность, Праязык)

………………………………………………….

8—6 тыс. д.н.э. – Урало-алтайская языковая семья (Праязык)

………………………………….

– Индоевропейская языковая семья (Праязык)

2—1 тыс. д.н.э. – Праславянский язык…

Небесполезным, и как представляется, не столь «предположительно-фантастичной» является т.н. «бореальная теория» замечательного лингвиста – полиглота Н. Андреева; приземлённый к реалиям Северной Евразии вариант макрокомпаративистики:

– 40 – 13 тыс. лет до н. э. (???) Носителями (???) праязыка были кроманьонцы.

– 13 – 9 тыс. лет до н. э. – бореальный язык в Прикарпатье

– 9 тыс. лет до н. э. – выделение индоевропейского языка из бореального языка.. Обособление праиндоевропейской ветви авторы связывают с миграцией от Прикарпатья в Анатолию в 10 9-м тысячелетиях до н. э.

– 9 тыс. лет до н. э. выделение урало-алтайского языка из бореального языка. —

– 8 тыс. до н. э. урало – алтайский язык разделился на урало – юкагирский и алтайский праязыки.

Носители урало-юкагирского начали движение к Уралу (распад их языка на Южном Урале датируется 5 500±500 лет назад), а предки алтайцев мигрировали на Алтай, где их праязык 10 500±1.500 лет назад дал начало многочисленным языкам алтайской семьи…

Это вычищенный вариант того комплексного блюда, который в настоящее время представляют в качестве «теории Н.Д.Андреева» его соавторы-продолжатели, причёсывающие его ершистое произведение «под всех» – к счастью, не сумев выкорчевать его зерна, которое относится именно к столь важному в истории Евразии мезолиту, и которое вынужден был гласно признать в интервью 2003 года (как водится, без ссылок на автора) и С.А.Старостин «Структура ностратической семьи сейчас видна довольно ясно. Это прежде всего ядро, в которое входят уральские, алтайские и индоевропейские языки, индоевропейские ЧУТЬ подальше от уральских и алтайских».

Прочие же суждения о «родинах» и «прародинах», как и привязки к археологическим культурам и миграционным ходам отнесём к малому историческому знанию авторов (это отнюдь не механическая начитанность), и общестадному стремлению прогнуться под все «авторитеты», «интеллигентно» никого не обидеть… Общая же близорукость авторов Двуголовой Столицы к тому, что восточнее их, сделала невозможным рассмотреть: извлечённые ими из реликтов праиндоевропейского, праалтайского, прауральского языков ландшафтно – климатические подробности их общей СУРОВОЙ, НО НЕ ПРИЛЕДНИКОВОЙ прародины куда как лучше подходят к Уралу, В ЦЕЛОМ НЕ ЗАХВАЧЕННОМУ ЛЕДНИКОМ, чем к Карпатам, В КОТОРЫЕ ОН УПЁРСЯ; кроме того, что с Урала куда как лучше разойдись на все четыре стороны света или остаться на месте алтайцами, уральцами, праиндоевропейцами, коли искать место заварившего их котла. Во всех прочих пропадает эта Старостинская ЧУТЬ.

Выходя из непосредственного разбора филологических бруталий, обратимся к их материалам с их же методикой, но откорректированной знанием исторического, уже выводящего в некоторых случаях их из области гадательного.

Пересчитаем под умозрения Эндогамно – Экзогамных реалий, т.е.под «Исландские Входные» даты выхода Индоевропейских языков из Ностратической общности (т.е. с показателем с=0.04):

Т=-1/0.04 * (-о.6932) =17.33 тыс. лет=17330 лет назад=15330 г. д.н.э.

Т.е. современное состояние языкознания не даёт нам возможности заглянуть глубже 16 тыс. д.н.э.

Попытка пересчитать время расхождения русского языка и хинди преждевременна, т.к становление хинди-санскрита началось с огромной деформирующей миграции 15—12 в. д.н.э., т.е. не может быть сопоставима с эндогамным дрейфом в культурно-исторической нише. Разница в 700 лет между этим историческим событием и теоретическим моментом расхождения 500 г. д.н.э. по т.н. «шкале Яхонтова» вполне допустима.

А вот и камушки в «Исторический Зоосад» (Спасибо Русистам – Славистам с Европейским Лицом).

Данные глоттохронологии свидетельствуют, что РУССКИЙ ЯЗЫК ОТДЕЛИЛСЯ ОТ ПОЛЬСКОГО И УКРАИНСКОГО в 6 в., что соответствует данным и шкалы С. Яхонтова (1500—1000 лет назад; столь широкие рамки объясняются тем, что показателем схождения – расхождения является специфическое и трудно моделируемое свойство «понимаемость»).

Ах, как это бьёт по Мазону и Зимину, алкавших на «Слово о полку Игореве» за «недопустимые в 12 в.» украинизмы – да были, были уже и русский и уползающий украинский, как и проживающий в их среде РУССКИЙ АВТОР «СЛОВА»…Как налицо и десятилетия замалчивания этого ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО ФАКТА историками.

…И как же это льёт на мельницу моего «Манифеста к новому взгляду на русско – славянский этногенез»!

Сводя данные от «антропологов» и «филологов», дополняемые и корректируемые развиваемыми в последние десятилетия средствами естественно-научной экспертизы, особенно ДНК – идентификацией и ДНК – хронологией, и уточнёнными методами датировок на физических принципах можно утверждать, что заселение современным человеком (Одно-разумным ХОМО) Русской равнины Северной Евразии происходило более ускоренными темпами, нежели всего субконтинента, и совершилось уже к 40 тыс. д.н.э., т.е. почти смыкается с появлением «прогрессивных неандертальцев» в Палестине. При этом если Схульские насельники имели выраженные черты дисгармонизма, свидетельствующие о мощной перестройке антропологического типа, то насельники Костёнок являют отчасти расово разделённый вид, но с выразительной особенностью динамического состояния этого процесса: вполне обозначился негроид, но «Илья Муромец» из Сунгири 30 тыс. д.н.э. имеет сложно-мозаичное сочетание признаков европеоидности, монголоидности; и даже негроидности, ещё более ярко выраженные в современных ему останках детей из могилы «принца и принцессы» того же памятника…

Нельзя не обратить внимания на то обстоятельство, что именно на Русской равнине сложный многорасовый или проторасовый субстрат, называемый «кроманьонским человеком», наиболее глубоко вошёл в Северную Евразию, поднявшись до 60 градуса северной широты, в то время, как в Западной Европе насельники – монголоиды Шенселяде, европеоиды Кро-Маньон, и негроиды Гримальди не поднялись выше 45 градуса северной широты, при этом в значительно более выраженном расовом различии и с элементами расового соперничества. В Центральной Европе кроманьонский человек остановился на линии южных склонов Карпат. Было бы не естественно уклониться от предположения, что именно в районах наиболее глубокого вхождения вглубь Евразии, т. е. Русской равнины, многорасовая предрасположенность верхнепалеолитического человека начала переходить в развёрнутый расогенез по крайней мере двух больших рас, европеоидной и монголоидной, в допустимом предположении, что негроидно-австралоидная раса в основных чертах уже оформилась много южнее.

Новое наступление ледника, начавшееся в 25 тыс. д.н.э. и достигшее максимума в 20—18 тыс. д.н.э. вызвало встречную подвижку населения на Юг и особенно на Юго-Восток, задаваемую фронтом Скандинавского ледника, надвигавшегося с Северо-Запада по Русской равнине; и на Юго – Запад перед фронтом Таймырского ледника двигавшегося по Западно-Сибиркой равнине с Северо-Востока, в целом останавливашегося и концентрировавшегося у склонов Урала. Эти миграции на относительно небольшие расстояния населением, хорошо приспособленным к обитанию в холодном климате в антропологическом и культурно-хозяйственном плане, с выработанными навыками быта и выживания у опасной, но изобильной добычей кромки льда, не были ни катастрофическими, ни неожиданными. Можно предполагать, что только для негроидов этот период стал непроходимым «бутылочным горлышком».

Представляется, что именно в этом ареале сплотившегося пост – кроманьонского населения Русской равнины начинают продуцироваться самые совершенные виды присваивающего хозяйства, вплоть до опережающего изобретения лодок и сетей, развившихся от примитивных корытообразных форм до совершенно оригинальных, нигде более не воспроизводимых конструкций «раздвигаемого дерева».

Можно гипотезировать, что в свободном от ледникового покрова регионе Волго – Обского Приуралья на широте приблизительно 50 градуса в 20—10 тыс. д.н.э. оформляется и расцветает та культурно-историческая общность, которая на основе одинаковых занятий, ареального единства территории, начинает приобретать характер более широкого социального образования – взаимодействия как в процессе общего противостояния природному катаклизму, так и начавшегося продвижения на новые территории и их обживания по его отступлению; как следствие, обретая её вершину – общий праязык, при всём разнообразии контактирующих исходных родовых языков – изолянтов вполне возможный и осуществляемый, т.к. в целом, без синтаксиса, грамматики и с ограниченным числом фонем он вырастает из простейшего установления парных связей между словами языков А и Б типа однозначных а=б, где каждый язык состоял из не более чем 10000 слов-понятий, перекрывающих весь спектр интересов обитателей региона (см. австралийские прецеденты). Не с этим ли связана традиция многодневных «поэтических соревнований» северных народов, как память о временах «людей-словарей», «переводчиков», состязавшихся в знании наибольшего числа языков?

По утверждению практики один член пары закреплялся, другой утрачивался, или принимал значение синонимии…

Но сверх того субстратные языки понятий были идеальны для фиксирования в графемах-иероглифах, превосходных для передачи – понимания смысла сообщения даже без знания языка, на чём держится привлекательность культуры Китая для окружающих его стран. Не присутствовала ли эта ситуация изначально: знаки-смыслы одни – языки разные; и опять аналогия с Китаем: Китайцы с Янцзы никогда не понимали языка Китайцев с Хуанхэ… Занятно, что появилось раньше, приложенный к губам палец – или общеупотребительное слово «молчать»?

Этот итоговый продукт я уподобляю «Ностратически – Бореальному языку», оформившемуся к 16 тыс. д.н.э. и сохранившийся в своих субстратах до 9—8 тыс. д.н.э.

Представляется, что этому противоречит вычисленная на основе исторического «исландского коэффициента» дата выхода индоевропейского языка из «ностратической общности» – но она была вычислена из предположения об единой Эндогамности, между тем последняя выразительно деформировалась начавшимися подвижками населения с 16 тыс. д.н.э. связанными с отступлением ледников и вхождением новых групп населения с юга, т.е. между 16 и 9 тыс. д.н.э. возникает полоса турбулентности; какие-либо выводы о состоянии языковых процессов в ней делать пока невозможно – более представителен, в том числе косвенным образом и о них, археолого – антропологический материал.

С 16 тыс. д.н.э. началось необратимое отступление льда, именно это население вступило первым на освобождавшиеся равнины, не выходя в авангарде следования из своей традиционной ниши жизни и быта, и оставляя за собой тех, кого вовлекли новые перспективы и занятия.

По факту более раннего освобождения континента от льда в северо-восточном и восточном направлении именно туда, в Сибирь, устремляются первые потоки миграции, достигшие к 13 тыс. д.н. э. Берингова пролива, и в 12 тыс. д.н.э., т. е. В ПИК МИРОВОЙ ТРАНСГРЕССИИ МОРЕЙ И ОКЕАНОВ, начавшее заселять Аляску; т.е. в наличии средств преодоления водных преград вне всяких ледовых Мостов-Берингий. Представляется, что в процессе этой миграции произошло окончательное оформление на основе мозаично – многорасового человека Сунгирского типа большой монголоидной расы в двух вариантах: «длинноносых америндов» и «коротконосых монголо-эскимосо-азиндов»; и особой европеоидной подрасы, следы которой обнаруживают у юкагиров – впрочем, это мог быть и сохранившийся субстрат исходного мозаичного типа.

Некоторым основанием к этому предположению является обнаруженные в последние десятилетия следы ностратической общности в чукотском и камчадальском языках и языковой группе на-дене североамериканских длинноносых индейцев-атапасков. Вопрос о том, длинноносые или коротконосые монголоиды, или совместно стали первопоселенцами континента, остаётся открытым: большая и наиболее архаическая часть коренных обитателей Америки принадлежит к «азиндскому типу», иногда с признаками негроидности.