Текст книги "Степной принц. Книга 2. Аксиома Шекспира"

Глава 10
Трусиха

Город бурлил. Его было не узнать. Куда только подевалось безлюдье полудрёмных извилистых закоулков в наивной паутине перекрестий, нежившихся в бархатном тепле осеннего солнца. Центральную улицу с шумными торговыми рядами Баюр благоразумно объехал стороной, но и здесь, на отшибе от базара, было полно народу, кашгарлыки деятельно сновали даже в самых глухих тупиках, разом изменив своим привычкам толкаться у прилавков либо сидеть дома. Многие были вооружены, что было совсем не характерно для безмятежных будней.

«Зря я сюда сунулся!» – в который раз сказал он сам себе, но продолжал ехать шагом, всё ещё на что-то надеясь.

После того как Садык обнаружил местонахождение Фатимы и Джулдуз, оставить их в Устун-Артыше и убраться восвояси волхв не мог. Уверенности в том, что воинственный султан будет столь же благодушен при повторном визите, он не испытывал. А посему решил, что надёжнее будет поселить мать с дочкой где-нибудь подальше, в тихом местечке. Ха! Тихом! А оно есть вообще в Алтышаре? Сегодня тихое, а завтра – эпицентр побоища. Направляясь к Зульфие, он не сомневался, что добрая женщина примет семью Алимбая, сомневался он в другом – то ли это место, где можно спокойно оставить Фатиму. Но других вариантов не было. Все окрестные города захвачены восставшими, и даже если сегодня там не гремят бои, завтра туда нагрянут китайские войска. Может быть, Зульфия хотя бы подскажет выход, куда отвезти Фатиму, уберечь её и ребёнка.

Вот и улица Устенбуи. Купцы во главе с Мусабаем снимали здесь квартиры, когда женились. Она попросторней, но и движение на ней оживлённее. Баюр ехал по-прежнему шагом, не торопясь объявляться у «родственников» и продолжая гадать, не совершает ли он очередную ошибку, к тому же не хотелось давить пеших людей, которые, словно не замечая всадника, сновали туда-сюда, на его взгляд, совершенно бестолково. Позади раздался цокот копыт – убитая выветренная дорога, не знающая дождей, гулко множила грохот – с полдюжины конных джигитов мчались по улице. Люди торопливо разбегались в стороны, Баюр тоже прижался к дувалу, провожая всадников глазами. Они пронеслись мимо – друг за другом, кучно не позволяла ширина, разделявшая постройки. Вдруг последний джигит резко натянул поводья, заставив коня, не ожидавшего от хозяина столь внезапной перемены планов, сначала встать на задние ноги, потом заплясать на месте. Всадник оглянулся и, не веря своим глазам, округлившимся до сходства с биноклем, ахнул:

– Корпеш?!

Баюр вздрогнул и пригляделся. Саттар – так называл его Чокан. Волхв несколько раз видел их вместе, а однажды в одной компании с ними объезжал окрестности Кашгара. Тогда-то поручик и представил его кашгарлыку как своего друга, которому можно доверять, как ему самому. Теперь-то Баюр знал, что разведчик оставил в Алтышаре своих агентов, и Саттар, наверняка, был одним из них. Вот кто ему поможет! Сам Аллах сжалился над загнанным в тупик недостойным самозванцем и посылает ему решение мучительной проблемы.

Джигит развернул коня и поехал к дувалу, к которому прирос Баюр, давая тому возможность перетряхнуть в голове скудные сведения, вскользь оброненные Чоканом и чудом застрявшие в памяти. Его доверенные люди, или агенты, должны собирать и копить информацию, обозначенную разведчиком, которую могут передать либо ему самому, дабы он появится, либо его человеку, которого узнают по условленному знаку. Без всякого сомнения, они обговорили пароль. Какой? Этого Баюр не знал. Да и не собирался Чокан никуда его посылать. А без пароля не станет Саттар ничего делать.

Всадник приближался.

Он уже пришёл в себя после удивления, и «бинокль» успел потушить вспышку радости, продолжая держать на мушке и оценивать «друга, которому можно доверять, как…» – ну, конечно же – Алимбаю! И Баюр рискнул, как всегда в таких неопределённых случаях, уповая только на интуицию:

– Алимбай, – почти шёпотом выговорил он самое ёмкое, по его разумению, понятие, открывающее дверцу доверия.

И – о, чудо! – лицо Саттара просияло таким счастьем, что напряжение, сковавшее волхва, мигом схлынуло, оросив влажным бисером лоб.

Они поехали стремя в стремя, но не в ту сторону, куда ускакали всадники (городская милиция – объяснил Саттар – для наблюдения за порядком), а в противоположную. По дороге Баюр сбивчиво поведал свою надобность, о Садыке сказал только, что «некоторые личности», которым неизвестно, чего надо, узнали, где живет Фатима, и оставлять её там опасно. Саттар всё понял с полуслова (Чокан умел выбирать доверенных людей), задумался, но ненадолго:

– У меня в Ташмалыке мать живёт.

Сердце Баюра загорелось надеждой:

– Это где? – про причины, заставившие его «загоститься» в Алтышаре, волхв умолчал, и Саттар, судя по всему, понял, что Алимбай оставил Корпеша здесь опекать его семью, в чём разуверять его Баюр не собирался. Однако то, что он не местный, было и так понятно: пришёл из-за кордона вместе с караваном и успел разобраться в расположении крупных городов и рек, а его незнание сёл и отдалённых крепостей кашгарлык принял как само собой разумеющееся.

– У подножия гор. На запад от Кашгара. Далеко. Вёрст сто восемьдесят будет. Туда война не докатится. А если что – можно укрыться в горах.

Баюр помолчал, прокручивая в голове плюсы и минусы переселения, спросил:

– А ташмалыки разве не мусульмане? Газават не поддерживают?

– Там не воюют, а занимаются хозяйством. А те, кому невтерпёж кровь проливать, подались сюда, – посмотрел на озабоченное лицо уйсуня, улыбнулся: – Не переживай, всё будет хорошо. С матерью живёт сестра, у неё малые детишки. И соседи не удивятся: к ним тоже родственники, небось, съехались – те, что не воюют и за себя постоять не могут.

Баюр не удержался, вздохнул. Гора с плеч! Случись что – он бился бы за Фатиму и Джулдуз до последнего. Но в одиночку против всех – ненадёжное это дело. Конечно, лучше увезти их от греха подальше.

– А ты поедешь к Алимбаю?

– Угу. Давно пора.

– Один? – недоверчиво уточнил Саттар. – Одному в горах…

– Нет, – перебил его Баюр, догадавшись, что тот имеет в виду путь, которым ушёл караван. – Сначала к киргизам, а оттуда – в Семиречье, – никаких конкретных пунктов волхв не называл, отчасти потому, что сам не знал, где конкретно искать Чокана (никакого уговора не было), отчасти из чувства осторожности. Не потому, что он сомневался в своём добровольном помощнике (иначе не доверил бы ему Фатиму с ребёнком), просто выбор его направления зависел от вестей, которые встретятся по пути, а посему мог меняться.

– Но там самое пекло. Бои не прекращаются. Не лучше ли кружным путём? Дольше, но надёжней.

– В тех горах, которыми шёл караван, разбойничьих шаек тоже немало. Неизвестно, что лучше. А с этими киргизами я успел подружиться. Они, насколько мне известно, ездят в семиреченскую область и даже в Верный.

– Китайцы тоже ездят, но не в одиночку, а с вооружённой охраной. Через Джунгарские ворота.

– Можно и через Ворота. И кстати, одному легче пробраться, чем отряду.

Внезапная встреча с агентом Чокана, взбаламутившая мысли и одновременно выстроившая дальнейший план действий, несколько сбила Баюра с привычного ритма поведения, внимательно-настороженного, когда его внешне безразличный взгляд отслеживал не только направление пути и всё обозримое пространство вокруг, но и вычислял способы взаимодействия с ним, с этим обозримым окружением: от нейтрально-равнодушного до сражательного, а то и убегательного или прятательного. Теперь же, доверившись своему спутнику, он сосредоточился на судьбоносных планах, не заметив, как они выехали из паутины улочек и оказались на задворках. Волхв огляделся. Задворки, кстати, были очень знакомыми. Когда-то сюда их с поручиком вывела Фатима, провожая в Учбурханское ущелье, а потом он один не раз здесь пробирался, в том числе когда следил за туркменами, которые, не чуя его на хвосте, показали ему скрытый проход в стене.

Саттар, выехавший вперёд по узкой тропке, направлялся прямиком к невидимому отсюда пролому. Видать, тоже знал все ходы и выходы.

– Возможно, скоро и Кашгар будут осаждать, – вполголоса просвещал он Корпеша.

– Китайские войска? – на всякий случай уточнил Баюр. Валихана-тюрю убили, но их, этих ходжей, претендующих на наследный кашгарский трон, рассеяно по ханствам немеряно. Неужели рискнёт какой-нибудь полоумный соваться в эту мясорубку? А может, наоборот, под шумок, в полной неразберихе решит погреть руки? На что они надеются эти авантюристы? Ну, побудет с месяцок-другой правителем, а потом? Всё равно сметут, только прольются реки невинной крови. Которую они ни в грош не ставят.

– И китайцы… – Саттар остановился под купами деревьев, огляделся: – Может, в последний раз через этот лаз уходим. Как долбанут из пушек – одни развалины от стены останутся.

Однако Баюр, заинтригованный недосказанностью кашгарлыка, вернул его к прежней теме:

– А кроме китайцев?

Тот внимательно посмотрел на него, прежде чем ответить. И волхв понял: если бы он не направлялся к Алимбаю с донесением, открывать ему секреты агент и не подумал бы. А в нынешней ситуации – был обязан.

– О том, что здесь творится, ты знаешь…

Корпеш кивнул, но свой жест подкрепил требованием, подстёгивающим откровение:

– Лишних сведений не бывает. А их недостаток помешает Алимбаю принять правильное решение.

Кони, уставшие стоять на одном месте, нетерпеливо перебирали копытами, лезли мордами друг к другу, пытаясь кусаться. Саттар тронул поводья, направляя своего скакуна в проём, и только с другой стороны стены продолжил разговор:

– Китайский корпус «зелёного знамени», сформированный в основном из дунганей, взбунтовался и захватил Урумчи, сделав город центром восставших…

– Да, – подтвердил Баюр. Зачем он рассказывает ему то, что знают все, и что никакого секрета не составляет? Вряд ли хочет запутать. Скорее, хочет выстроить события таким образом, чтоб не потерялось ни одного звена цепочки. А вот сам волхв вполне мог какое-то звено упустить.

– Урумчи, конечно, разгромили и разграбили. Но главное в другом. К бунтовщикам валом повалили правоверные добровольцы, их армия быстро выросла. И они загорелись захватом всего Шестиградья…

Деревья, теснящиеся у городской стены, поредели, открывая знакомую равнину, разрезанную Кызылом, посверкивающим под солнцем стальным блеском, и расшитую лентами дорог, от которых тянулись в разные стороны бесчисленные нити тропинок, словно растерзанный и распавшийся клубок, размётанный ветром. Отведя крайние ветви, мужчины обозрели свой предстоящий путь. Мягко говоря, оживлением дороги похвастать не могли. Погонщик скота гнал в город дюжину овец, в обратном направлении в разные стороны двигались одинокие путники, не более десятка, двое при ослах с жидкой поклажей. Торговый город словно замер в оцепенении, свернув свою основную деятельность и утратив привлекательность купли-продажи в своих недрах.

Всадники выехали из высоких кустарников, не заметив препятствий к продолжению пути, и направили коней к Устун-Артышу.

– А потом пошли на Кашгар? – подтолкнул мысль своего спутника Баюр, которого тяготила дозировано отмеряемая информация.

– Дунгане решили разделиться. Одна часть пошла завоёвывать Кульджу, другая – перевалив Тянь-Шань, двинулась на Кашгар и Яркенд.

– Да, знаю. Кульджа до сих пор в осаде, а Кашгар и Яркенд взяты. Всё?

– Нет, не всё. Среди дунган нашёлся ходжа, который и возглавил поход. А взяв город, объявил себя ханом.

– Опять? Разве у них тоже есть ходжи?

– Может, и есть, только не законные наследники Кашгара. Правда, особенно кровопролитных боёв не было. Китайцы уступали восставшим в числе и в сопротивлении не усердствовали, заперлись в цитаделях. Теперь ждут, когда богдыхан пришлёт войско.

– А этот ходжа, как его там? Он на что надеется?

– Рашэтддин-ходжа из города Куча, – Саттар скривился, выговаривая имя, видимо, считал его самозванцем. Интересно, как бы он повёл себя, приди к власти законный кашгарский наследник? Стал бы поддерживать ходжу? А если бы тот ничем не отличался от Валихана? – Если дунгане закрепятся в крае как хозяева, он останется ханом. А значит, не в его интересах сдавать город. Вот он и укрепляет оборону, копит силы, вооружает людей.

– А вдруг придёт настоящий ходжа?

Саттара тоже сверлил этот вопрос, и он с готовностью объявил главную новость, оглушив ею собеседника, как приговором, не подлежащим отмене или пересмотру:

– Бузрукхан, сын Джангира, идёт на Кашгар.

– Один? – насколько помнил Баюр, Валихан, чуть не голышом удравший из-под стражи, отправился покорять Кашгар с пустыми руками, но по пути собрал из киргиз немалое войско. К нему с радостью присоединялись правоверные на всём его пути. А уж Джангир – самый любимый в народе ходжа, павший от рук китайских палачей, почитался святым. Его сыну только стоит кинуть клич…

– Нет. С ним идёт Якуб-бек с войском.

Баюр присвистнул. Да уж, Фатиме, действительно, не место в этом городе, вечном яблоке раздора. Однако как вовремя встретился ему Саттар!

– Это проверенные сведения?

Кашгарлык только вздохнул.

– Конечно, всё может измениться. Даже Бузрукхан может передумать и вернуться. Но только не Якуб-бек! Очень похоже, что именно он и подбил ходжу в поход.

– Ты его знаешь?

– Встречаться Аллах не сподобил. Но кое-что слышал о нём. Алимбаю должно быть известно больше. Он был комендантом Ак-Мечети и прославился набегами на местные племена, – впечатлительные брови Баюра долезли до чалмы и упёрлись в её крышу. Удивился он не сути информации, а осведомлённости Саттара в географии Сырдарьинской области, а может, и не только её. Знания здешних жителей о сопредельных территориях не простирались дальше Тянь-Шаньского хребта, даже россказни о Кокандском ханстве часто носили легендарный характер. О тех, кто живёт дальше гор, слухи были вообще сказочными. Да, агент из него получился бесценный: широкий кругозор, неоспоримые способности к анализу политической ситуации и образование, видимо, какое-то имелось, а не занудное чтение и переписывание сур из Корана. – Поговаривают, что он снюхался с англичанами, с их помощью и Ак-Мечеть укреплял.

– Но русские взяли Ак-Мечеть!

– Вот! Это значит, что русские сильнее англичан. Но Худояр-хан тогда это не понял и обвинил в поражении Якуб-бека, сдавшего крепость, хотя силы его превосходили (я слышал, что полководец он всё же неплохой). Прогнал его. Но хитрый лис сумел подольститься к хану, привезя в подарок тысячу червонцев.

– Ну, что он России враг и так понятно. А теперь, думаешь, идёт сюда по приказу хана?

– Не думаю. Он властолюбив и коварен. А вооружённые беспорядки хочет обратить себе на пользу. Завоюет обескровленные земли и создаст своё ханство. Ну… это я строю предположения.

Шелестящий пышными кронами оазис, раскинувшийся вдоль реки, отвлёк спутников от разговора, заставив пристально вглядываться в мазанки и немногочисленных людей, проявляющихся в просветах. Ничего тревожного они не заметили и прибавили ходу.

Фатима, выскочившая встречать Баюра, растерялась, увидев незнакомого человека, но волхв, спрыгнув на землю, увёл её в дом собирать вещи, а занимать гостя беседой предоставил Самади. Саттар быстро нашёл с ним общий язык, интересуясь обстановкой, а дед проявил недюжинную осведомлённость, рассказывая, сколько односельчан подались поддерживать газават.

Фатима открыла сундук и запихивала его содержимое, приминая, в сумку. Она не спрашивала, зачем ей с дочкой надо уезжать – Корпеш заранее растолковал, да и сундук уложен был накануне и только ждал отмашки, чтоб открыть свои закрома, приготовленные к походу. Уезжать не хотелось, но раз Корпеш сказал… Он лучше знает. Она проглотила колючий ком, застрявший в горле, и оглянулась. Джулдуз уже оседлала колени своего любимого няня и теребила его за что ни попадя, а он ловил её ручонки, не позволяя стянуть чалму.

– Тёплые вещи не забыла? – Корпеш привстал, заглянул в мешок. – Прибавь ещё. Бери все. Жить будете в предгорьях, неизвестно, какая придёт зима.

– Зима? – она-то думала: отъезд ненадолго.

– Когда можно будет вернуться – неизвестно, так что лучше запастись основательно. Сверни ещё вон то одеяло, не помешает.

– А ты? – руки послушно увязывали дополнительные вещи, в которые тыкал пальцем её друг, а на глаза наворачивались слёзы. – Ты с нами не останешься?

– Ну что ты как маленькая? Я должен уехать.

– Насовсем? – она так привыкла жить за его широкой спиной, надёжной, несокрушимой, слушаться его непререкаемо, как никогда не слушалась деда, и верить каждому его слову, что казалось, совсем без него пропадёт, – слезинка всё-таки скатилась прямо в сумку, как она ни старалась её удержать.

– Я поеду к Алимбаю, – сердце Фатимы ёкнуло и остановилось. – А как сложится дальше – не знаю, врать не буду.

Взяв девочку на руки и закинув мешок с вещами на плечо, Корпеш решительно шагнул за порог, Фатиме ничего не оставалось, как последовать за ним.

Что ж, Корпеш не покривил душой. Кто знает, захочет ли Алим вернуться? Джулдуз уже четыре года, а от него никаких вестей. Приезд его брата не в счёт, слепой случай. Он, как потом растолковал ей друг, с Алимом не в ладу. И теперь ей приходится прятаться главным образом из-за него, чтоб не сумел вновь разыскать. А Алим? Он учёный, занятой человек. Может быть, давно забыл её… женился… В носу немилосердно защипало, она споткнулась, чуть не влетев лбом в спину Корпешу. И тут же одёрнула себя: она знала, на что шла, выходя замуж за иноземного купца, его винить не в чем! Вот только сердце не хочет знать никаких разумных доводов, и как ни уговаривай его – всё ждёт чего-то несбыточного, тянется к прошедшему, невозвратимому счастью.

Братья Фатимы, все трое, выстроились во дворе, младший привёл осёдланную лошадь для сестры, несколько дней назад купленную Корпешем. Стояли молча, угрюмо. Они повзрослели, возмужали. Старший уже подумывал обзаводиться семьёй, остальные всё ещё льнули к деду.

Баюр зашёл в дом за своими вещами и сумкой с едой и, вскидывая ружьё на плечо, поймал себя на мысли, что ему тоже жаль расставаться с этими людьми, ставшими почти родными, что душа ещё долго будет об них болеть и тосковать. Упрямо тряхнул головой, не хватает только разнюниться, вон, даже девчонка держит себя в руках, виду не подаёт, как ей тяжело. А ведь тяжело. И неспокойно. Уезжает вникуда, поверив ему на слово.

Прощание оптимистичным не получилось. Фатима расцеловала братьев (те опустили головы, насупились), деда (старик пустил слезу) и лихо вскочила в седло. Скакать на лошади она умела здорово, волхв успел проверить, устроив на днях гонку с препятствиями. Да вобщем-то, кашгарлыки не сильно отличались от степных народов, сызмальства воспитанных для верховой езды. Саттар стоял в сторонке, не вмешиваясь в трогательную семейную сцену, но ничего не упустил из внимания. Надёжный человек. В случае чего сам разрулит ситуацию, а уляжется заваруха – привезёт обратно домой.

Радовалась отъезду только Джулдуз, бегала с визгом вокруг коней, дёргала за хвосты и стремена. Живые четвероногие «игрушки» хоть и не были в восторге от столь ощутимого проявления её «заботы» и восторга, но мужественно терпели, только фыркали и прядали ушами, переминаясь копытами. Баюр поймал девочку и взобрался в седло. Против его общества она никогда не возражала, поёрзала немного, поудобнее устраиваясь, и вцепилась обеими руками в переднюю луку. Если бы не её жизнерадостный щебет и смех, проводы были бы куда тягостнее. И хотя все понимали, что отъезда требует необходимость, ради их же собственного блага, расставались будто навек.

– Поехали! – громко скомандовала Джулдуз, разогнав витающий в воздухе похоронный дух и заставив унылых взрослых улыбнуться.

С дороги решили пока не сворачивать. Кривохожими путями, сторонящимися случайных встречных, вышло бы дольше и неудобней, лошади посбивали бы копыта, если б ноги не поломали, – потеряли бы больше, чем выгадали. Да и не было толп народа на сотню вёрст вокруг. Редкий селянин на осле, флегматично перебирающем короткими ножками, везущий вязанку сухой травы, пристального внимания к путникам не проявлял, только вежливо раскланивался. Вокруг было так тихо и умиротворённо, что с трудом верилось: где-то идут ожесточённые бои, люди убивают друг друга, горят дома, содрогаются от приступа крепостные стены цитаделей. Впрочем, обольщаться обманчивой безопасностью путешественники не собирались и бдительно посматривали вокруг.

Фатима, застрявшая дома надолго в силу обстоятельств и давно не выбиравшаяся в дальние походы, скоро пришла в себя, позабыв тягостные раздумья, и наслаждалась самим процессом странствия, к тому же не пешего, а в седле. Щёки её раскраснелись, глаза сверкали изумрудами. Джулдуз, наоборот, исчерпав запас бодрости и восторгов, сонно клонилась головкой на грудь волхва. Баюр обвернул её полами своего халата, покрепче подвязал к себе, и она сладко засопела, как в покачивающейся люльке.

Из-за ребёнка мчаться галопом, как хотелось бы, они не могли, приходилось сдерживать свои порывы и ехать рысцой. О Самади Баюр не волновался: денег он ему оставил, хозяйство налажено, умели же они обходиться и до него, деревенская жизнь для них не новинка. К тому же парни совсем взрослые, позаботятся о старике. Мысли сосредоточились исключительно на транспортировке ценного груза. Вот удостоверится, что все пристроены в безопасности, тогда можно и выбираться отсюда. Когда есть цель, а беречь надо только свою шкуру, дело спорится в десять раз быстрее и сноровистее.

– Смотри, – Саттар кивнул на небольшой отряд вдалеке.

Баюр и сам его заметил. Две дюжины вооружённых халатников направлялись в сторону гор, однако ехали по дальней от них дороге и к трём плетущимся всадникам интереса не проявляли. Троица тем более не жаждала встречи и тесного знакомства, во избежание чего внимательно проводила их глазами и продолжила свой путь. Фатима вжала голову в плечи и стиснула уздечку так, словно она могла защитить её от нападения. Кто это был – новоявленные добровольцы, отправляющиеся в Кульджу, посланники Рашэддина, сборщики податей или фуража – осталось неизвестным, однако слегка насторожило путников. Со следующим отрядом они могут столкнуться нос к носу, и что из этого выйдет – одному Аллаху ведомо. А ближе к городу такая вероятность имела больше шансов на осуществление. Мужчины переглянулись, без слов поняв друг друга, и решили не рисковать, на ближайшей развилке свернули. Собственно, они и собирались так поступить, и увиденный ими отряд стал всего лишь сигналом к выполнению задуманного.

– Война сама по себе – бедствие, – рассуждал вслух Саттар, – но жителям приходится бояться не только враждующих сторон, – он ехал впереди, Баюр – следом за Фатимой. Дорога была не то чтобы узкой, а просто неодинаковой, то шире – позволяя троим всадникам выстраиваться в шеренгу, то скукоживалась так, что становилась тесновата и для двоих. Кашгарлык говорил громко, чтобы быть услышанным, но на безлюдной тропе можно было даже орать во всю глотку, не опасаясь чужих ушей. Кусты и те, редкими ёжиками разбросанные по равнине, жались в основном к реке, от которой путники держались в стороне, а одинокие деревца были столь неказистыми, что спрятаться за ними отважился бы только полоумный. – Когда приходит очередной ходжа, больше всего радуются те, кому нужен повод для безнаказанных грабежей, для разбоя.

– Ты кого имеешь в виду? – откликнулся замыкающий.

– Ну, кого же ещё! Тех, кто пользуется моментом…

– Так это закон войны! Во все времена и у всех народов! Пока одни геройствуют, сражаются за идею (плоха она или хороша – это отдельный вопрос), другие под шумок выгребают чужие закрома. Те, кто жизни не щадил, получают славу, а кто за их спинами прятался – богатство.

– И не только их!

– А кого ещё?

– Голытьбу, мелкую шпану… Да тех же дервишей, которым надоело побираться по базарам, отрабатывать подачки предсказаниями или знахарством. Зачем? В мирное время с рук не сойдёт, а когда такая грандиозная свалка – можно хапать, не боясь. Даже пролитой крови. Всё спишется.

– Так ведь дервиши – люди святые. Неужели…

– Ха! Их святость держится на умении напустить на себя особого рода дурман, который, как они считают, воссоединяет их с божественным духом и позволяет им проникнуть в выси, недосягаемые для непосвящённых.

– А ты в это не веришь? – не удержался от сарказма волхв.

– Ну почему? – нехотя сознался Саттар, – есть и такие, что действительно способны дожать себя до полного отречения от всего земного, даже от самого себя, то есть до состояния халь, и воспарить душой. Их специально этому обучают ишаны-суфии. Но далеко не все способны постичь глубину идеи. Поэтому среди их братии так много курильщиков опиума – не в силах достичь духовного отречении от разума, прибегают к курению дурмана, чтоб помутить рассудок.

– И вводят в заблуждение не столько себя, сколько легковерных?

– Вот именно.

– Я всегда боялась их, – пискнула Фатима, – этих сумасшедших.

– Надеюсь, в Ташмалык они не потащатся? – спросил Баюр. Не ожидая заверений Саттара, что полоумным туда вход воспрещён (не может же он знать, какая блоха укусит этих дервишей и куда понесёт их нелёгкая), просто для того, чтоб успокоить подругу. Эта трусиха, кстати, в ответственные моменты жизни проявляла чудеса отваги, чему он сам был свидетель. Достаточно вспомнить, как их «расстреливали» сипаи.

– А чего им туда тащиться? – усмехнулся их предводитель. – В такую-то даль? Богатством там не разживёшься. У них сейчас здесь самая горячая пора, только успевай чужое добро выгребать. Смерти они не боятся, уверены, что на небесах их ждут с распростёртыми объятиями, а здесь при случае и сами могут убить, рука не дрогнет.

– Даже убить?! – волхв-то думал, что они всего лишь не брезгают трупы обирать, мог допустить, что снимают с них и дорогие одежды, залитые кровью, без смущения и покаянных молитв.

– Да ты что, Корпеш! – наивность уйсуня показалась Саттару забавной, и он в очередной раз просветил его: – Тот, чья душа способна сливаться с Богом, смотрит на земную грязь с презрением. Здесь нет ничего вечного, достойного преклонения, или хотя бы уважения. Их убеждения выражаются коротко: «Нет истины – всё дозволено». И греха тоже нет. Ты только подумай: ВСЁ ДОЗВОЛЕНО!

– А я никак понять не мог, почему они такие грязные? Водобоязнью страдают? Или страшный обет дали: не мыться до скончания веков? Оказывается, всё проще простого: им плевать на то, что происходит здесь, в том числе на своё бренное тело. На душе пятен нет – раз греха нет. Она чиста и свободна, и воспарить ей ничто не мешает. Так?

– Ну, примерно. Тем не менее, грабить им это не мешает.

Впереди показалась небольшая рощица. Наверняка, рядом если не речушка, то хотя бы ручей. В безводных местах домов не ставят. А вон и они, домики, выглядывают из зелени. Маловато что-то, на деревню не тянут.

– Хутор, – объявил Саттар. – Это хорошо. Здесь и заночуем. Всё спокойней, чем под открытым небом.

Спорить никто не стал. Целый день тряски в седле бодрости не прибавил. Фатима сникла. То ли от усталости, то ли от «оптимистичных» разговоров. Джулдуз давно проснулась, но живости и резвости не проявляла, жалась щекой к груди Баюра и цеплялась за ружейный ремень ручонками. Хорошо, хоть не капризничала, не плакала.

По мере приближения показалось тянущееся вдоль реки просяное поле, наполовину сжатое. По нему волнами перекатывалось вечернее зарево, словно намазывая лепёшку мёдом пополам с малиновым вареньем. Ближе к жилью жались огороды. Мазанки были огорожены глиняным дувалом, людей нигде не видно. Путники подъехали к ближайшей постройке, застучали, вызывая хозяев. За стеной забрехала собака, послышался шум, что-то упало, дверь приоткрылась. На незнакомых всадников, над плечами которых торчали ружейные дула, хмуро глядел молодой мужчина, прикидывая, не захлопнуть ли дверь обратно, да ещё покрепче подпереть её и готовиться к обороне. Но тут увидел женщину и ребёнка, лицо мгновенно просветлело, а вход распахнулся на всю ширину. Похоже, это был не сам хозяин, а его сын.

Из дома выбежала женщина с причитаниями, из чего гости заключили, что здесь случилась какая-то неприятность. Саттар взял на себя переговоры с хозяевами, пока Баюр передавал Джулдуз Фатиме, рассёдлывал лошадей и уводил их в глубину двора, где три мерина-трудяги, с неодобрением глянув на прибывшее пополнение, снова уткнулись храпами в наваленную для них грудами траву. Скакуны-путешественники, не смущаясь холодным приёмом, с энтузиазмом подключились к трапезе.

Когда гостей пригласили в дом, сумерки сгустились настолько, что позволяли лишь различать силуэты, чтобы не натыкаться друг на друга, разглядеть лица не стоило и пытаться.

Внутри мазанки стало ещё темнее, за исключением одной комнаты, где горел очаг. Дом был устроен так же, как и у всех кашгарлыков: несколько комнат (здесь – три), в плоской крыше центральной комнаты вырублено окно для вентиляции. От очага доносились звуки каких-то движений, невнятных бормотаний, стонов, но туда их не повели.

Хозяйка принесла масляный светильничек, что-то спросила у Саттара, тот ей тихо ответил, махнул рукой, и она ушла.

При пляшущем лепестке пламени Баюр огляделся. Комнатка была почти квадратной, с глинобитными стенами, без всяких ковриков, украшений, равно как и без признаков мебели. Зато по периметру настелены кошмы, а на них свёрнутые валиками одеяла.

– Что ты ей сказал? – спросил Баюр, сваливая сумки на пол и снимая с плеча ружьё.

Фатима опустила дочку на кошму и принялась деловито раскатывать одеяла, готовя постели. Девочка против своего обыкновения не вскочила на ноги, не принялась на четвереньках ползать по настеленному, а устало вытянулась и присмирела, готовая опять уснуть.

– Она спросила, будем ли мы ужинать, я отказался, – и на вопросительный взгляд приятеля поспешил добавить: – Ей сейчас не до нас.

– А что случилось-то?

– Её муж вернулся, весь израненный. В какой-то стычке побывал, еле ноги унёс.

Баюр прислушался к стонам из соседней комнаты, теперь стало понятно, чьи они.

– Припасы у нас есть, сами поедим, – продолжал Саттар, усаживаясь на крайнюю кошму.

Фатима уже потрошила сумки, раскладывала на тряпице лепёшки, овощи, подкопченное мясо, сыр. Подняла Джулдуз и, усадив её к себе на колени, запихивала в сонный рот кусочки еды, которые та вяло жевала.

Двери в соседнюю комнату не было, только низкий проём, но он находился сбоку, и что там происходит за стеной, видно не было, оставалось только догадываться по звукам. Подглядывать за хозяевами – тем более неучтиво.