Текст книги "Записки об Анне Ахматовой. Том 2. 1952-1962"

Вяч. Вс. Иванов с покаянием не выступил, и после сообщения Зелинского (сделанного вторично в Институте Мировой Литературы им. Горького при АН СССР [ИМЛИ]) «очистительная работа», к которой призывал Зелинский, была произведена: Иванов перестал быть заместителем редактора в журнале «Вопросы языкознания» и преподавателем Московского Университета.

…14 мая 1959 года состоялось торжественное открытие нового здания центрального Дома Литераторов. Зал был переполнен. Увидев проходившую между стульями Тамару Владимировну Иванову, Зелинский ей поклонился. Она не ответила. Он потребовал объяснений. Тамара Владимировна громко сказала:

– Вы негодяй и доносчик.

– Это неправда!

– Нет, это правда. Вы негодяй и доносчик, – громко, на весь зал, повторила Тамара Владимировна и прошла к своему месту.

О Вяч. Вс. Иванове см. ²¹³.

²⁰¹ См. «Письма к противнику». Письмо третье, – Герцен, т. 18, с. 295.

²⁰² О книге Л. Страховского см. ¹²¹; что же касается «Энциклопедии русской поэзии», вышедшей за рубежом, то установить, о чем именно идет речь, мне не удалось. Быть может, о статье в книге: W. Harkins. Dictionary of Russian Literature. New York, 1956.

²⁰³ Николай Авдиевич Оцуп (1894 – 1958) – поэт, эссеист, ученик и биограф Гумилева. Когда Гумилев был арестован, Оцуп ходил хлопотать о нем в ЧК.

В 1921 году в издательстве «Цех поэтов» вышла книжка стихов Н. Оцупа «Град», а впоследствии, уже в Париже, сборник стихотворений «В дыму» (1926) и поэма «Встреча» (1928). И к стихам Оцупа, и к нему самому в двадцатые годы в петроградских литературных кругах принято было, по преимуществу, относиться с добродушной насмешкой. Был он объектом множества эпиграмм, в частности, запечатленных в «Чукоккале». Высмеивалась его предприимчивость, его обыкновение уезжать временами из голодного Петрограда в провинцию и привозить оттуда всякую снедь. Его фамилию, шутя, Чуковский расшифровывал как аббревиатуру: Общество Целесообразного Употребления Пищи.

 
Так уж мной заведено:
То поэма, то пшено…
 

эти строки Георгия Иванова, относящиеся к Оцупу, занесены в «Чукоккалу». (О «Чукоккале» см. ²⁷¹.)

В 1922 году Н. Оцуп эмигрировал. Владислав Ходасевич привлек его к журналу «Беседа», выходившему в Берлине в 1923 – 1925 годах при участии М. Горького и Андрея Белого. Позднее, в 1930-м, Оцуп стал организатором и редактором журнала «Числа», где сотрудничали Г. Адамович, Марина Цветаева, Алексей Ремизов, Борис Зайцев и др.

Николай Оцуп оставался верен главной своей теме: исследованию жизни и творчества Гумилева. В 1922 г., в Берлине, в альманахе «Цех поэтов» вышла его статья «О Гумилеве и классической поэзии»; в 26-м в Париже – воспоминания «Н. С. Гумилев»; в 1951 г. Оцуп защитил диссертацию и получил степень доктора за работу о Гумилеве; в 1953 году в Нью-Йорке в № 1 журнала «Опыты» напечатан биографический очерк Оцупа «Николай Степанович Гумилев».

По-видимому, причисляя Оцупа к своим заграничным хулителям, А. А. имела в виду его рассуждения о том, как относился Гумилев к ее стихам и к ней самой. (См. упомянутый выше биографический очерк Оцупа, ныне опубликованный в кн.: Николай Гумилев в воспоминаниях современников. Париж; Нью-Йорк, 1989; М., 1990, с. 189 – 192.) В России, в последнее десятилетие, стихи Оцупа появлялись не раз в периодических изданиях – в журналах и газетах. В 1993 году на родине вышел в свет сборник его стихотворений, статей и воспоминаний под заглавием «Океан времени» (СПб.; Дюссельдорф).

²⁰⁴ Елена Сергеевна Булгакова (1893 – 1970) – жена Михаила Булгакова. А. А. многие годы была дружна и с Михаилом Афанасьевичем, и с Еленой Сергеевной. Ему, после его смерти, она посвятила стихотворение «Вот это я тебе, взамен могильных роз» – ББП, с. 289; ей – стихи из цикла «Новоселье» (БВ, Седьмая книга). Во время войны Е. С. Булгакова, так же как и А. А., была эвакуирована в Ташкент, но жили они в разных общежитиях: А. А. на ул. Карла Маркса, 7, а Елена Сергеевна на ул. Жуковского, 54. Впоследствии, после отъезда Булгаковой из Ташкента (летом 1943 года), А. А. переселилась в ее бывшую комнату. «В этой горнице колдунья / До меня жила одна» – так пишет А. А. в цикле «Новоселье», в стихотворении «Хозяйка», посвященном Елене Сергеевне.

В «Листках из Дневника», рассказывая о ссылке Мандельштама, А. А. вспоминает: «Нина Ольшевская и я пошли собирать деньги на отъезд. Давали много. Елена Сергеевна Булгакова заплакала и сунула мне в руку все содержимое своей сумочки».

С Михаилом Афанасьевичем и Еленой Сергеевной Булгаковыми А. А. познакомилась летом 1933 года. О встречах с ними см., в частности, «Дневник Елены Булгаковой» (М., 1990).

1959

²⁰⁵ В № 4 журнала «Знамя» за 1954 год под общим заглавием «Стихи из романа в прозе “Доктор Живаго”» были напечатаны следующие стихотворения Бориса Пастернака: «Весенняя распутица», «Белая ночь», «Март», «Лето в городе», «Ветер», «Хмель», «Бабье лето», «Разлука», «Свидание», «Свадьба».

²⁰⁶ Статьи М. Цветаевой, о которых зашла у нас речь, – «Мать и музыка», «Мой Пушкин», «Пленный дух», «Герой труда» и «Живое о живом» (о Волошине) – опубликованы впервые за границей в тамошних журналах «Современные Записки», «Воля России» и в сборнике: Марина Цветаева. Проза. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1953. На родине же проза Цветаевой начала пробиваться в печать отрывочно в шестидесятые годы, а более полно гораздо позднее: в восьмидесятые. См., например, том второй «Сочинений в 2-х томах» (М., 1980), сборники: «Проза» (М., 1989) и «Поклонись Москве…» (М., 1989). «Сочинения в 2-х томах» и оба сборника составила А. Саакянц.

Одно из оснований, по которым А. А. не любила Волошина, – это отношения между Гумилевым, Волошиным и Черубиной де Габриак (Е. Васильевой). История эта подробно изложена в статье Владимира Глоцера «Елис. Васильева…» (см. НМ, 1988, № 12).

²⁰⁷ А. А. читала книгу: Ф. М. Достоевский. Письма в четырех томах, т. 4, М., 1959. Замечательным называет она письмо к жене от 8 июня 1880 г.

²⁰⁸ Для пояснения скандала, разразившегося вокруг шестьдесят пятого тома «Литературного наследства» («Новое о Маяковском»), привожу отрывки из апрельских и майских записей в дневнике К. Чуковского.

«27 апреля [1959]. Был у меня в лесу Федин. Зашел по пути. Говорит, что с “Литнаследством” (после напечатания книги “Новое о Маяковском”) дело обстоит очень плохо. Так как начальству нужна лакировка всего – в том числе и писательских биографий – оно с ненавистью встретило книгу, где даны интимные (правда, очень плохие) письма Маяковского к Лили Брик – и вообще Маяковский показан не на пьедестале. Поэтому вынесено постановление о вредности этой книги и занесен удар над Зильберштейном. Человек создал великолепную серию монументальных книг – образцовых книг по литературоведению, отдал этой работе 30 лет – и все это забыто, на все это наплевать, его оскорбляют, бьют, топчут за один ошибочный шаг.

– Создана в Ак[адемии] Н[аук] комиссия, – сказал Федин. – Я председатель.

– Вот и хорошо. Вы выступите на защиту Зильберштейна.

– Какой вы чудак! Ведь мне придется подписать уже готовое решение.

– Неужели вы подпишете?

– А что же остается мне делать?!

И тут же Ф[един] стал подтверждать мои слова, что З[ильберштей]н чудесный работник, отличный исследователь, безупречно честный, великий организатор и т. д.

– А его книга о Бестужевых! – говорит он. – А герценовский том и т. д. И знаете, что отвратительно: в комиссию не введены ни Зильбершт., ни Макашин, но зато дополнительно введен… Храпченко. Какая мерзость!

– И все же вы подпишете?

– А что же мне остается делать?!

Бедный Федин. Вчера ему покрасили забор зеленой краской – неужели ради этого забора, ради звания академика, ради официозных постов, к-рые ему не нужны, он вынужден продавать свою совесть, подписывать бумаги…

5/V. Дважды был у Федина по делу Литнаследства. Хлопотал, чтобы он, председательствуя в Комиссии, созданной Академией Наук специально для рассмотрения вопроса о Лит. Наследстве (“Новое о Маяковском”), сказал бы похвальное слово о Зильберштейне и Макашине. Второй визит нанес ему вместе с Макашиным… Хуже всего то, что Зильберштейн поссорился с Храпченко, а Храпченко (как теперь оказалось) уже член-корреспондент – подумать только! – тусклый чинуша, заместитель Виноградова!.. [т. е. заместитель директора Института русского языка АН СССР. – Л. Ч.]

6 мая. Вчера видел в городе Федина. Он подошел к моей машине и сказал: Зильберштейна хоть и со скрипом удалось оставить. Бой длился три часа. Коллегию “Литнаследства” раздули до 9 человек. Большую помощь Илье оказал Виноградов, который вел себя отлично». («Дневник», с. 284 – 286.)

²⁰⁹ …этот излюбленный мною жанр. – Фрида Абрамовна Вигдорова (о ней см. ³⁰⁹) по поручению редакции «Комсомольской правды» съездила в село Ивановку, Тамбовской области, к старикам колхозникам Марфе Андреевне и Александру Васильевичу Голышкиным. Сын их, моряк Петр Голышкин, обратился в газету с жалобой на некоего Утешева, председателя колхоза, который отказывал больным старикам в соломе для починки крыши. «Настанет весна, оттепель, снег будет таять, – объяснял в своем письме Петр Голышкин, – и в избе вода. А как это для больного человека? Да и для здорового нехорошо».

Фрида Абрамовна поехала в село Ивановку, чтобы добиться для стариков соломы. В избе «пол земляной, дыра в крыше заткнута тряпьем…» Председатель колхоза Утешев встретил ее просьбу с презрительным недоумением: «И вы из-за этого сюда приехали? Я думал, вы из-за чего… А вы из-за соломы… Эх, товарищ, товарищ!»

Первый секретарь райкома комсомола тоже удивился: «Нам о поголовье скота думать, а вы о дырявой крыше беспокоитесь».

Соломы для Голышкиных Фрида Абрамовна все же добилась и, кроме того, записала со свойственным ей мастерством монолог, которым приветствовал ее выпивший на радостях Александр Васильевич:

« – Я советский человек, и ты меня не прижимай. Я так Утешеву и сказал! А он живет за счет народного достояния. Его поведения несознательная, не советская!

Соломы, если хочешь знать, у нас уйма… Рожь уродилась хорошая, и соломы много. Он, если хочешь знать, соломы пожег на пятьдесят крыш – из одной самодури пожег – вот он какой! Сын пишет – сходи, папа, к Соколинскому, а зачем я пойду, когда у них с Утешевым одна согласия. Утешев – он коварный. Он коварничает. Как тебя зовут? Запомню! Ничего не трудно! Запомню! Фрид Абрамовна! Милок! Дочка моя ненаглядная! Думаешь, солома мне нужна? Абрамовна, вот те крест, плевал я на солому, пускай Утешев ею подавится! Пускай опутает ею жану свою! А мне важна любовь! Милок мой, гостья дорогая! Мне человек важен! Что ты приехала, это я век не забуду, и плевал я на солому! Эй, Марфа, старуха, куда стакан, ы убираешь? Я еще пить хочу.

Абрамовна! Милок! Я в Германии был! Я в Венгрии был! Во всех странах был! И мне все люди равны! Всех люблю! А ты, Абрамовна, кто? Правильно! Есть плохие, а есть хорошие, вот и вся деления! И другой разделении не признаю!

Марфа, дура, зачем водку убрала! Я еще пить буду! Абрамовна! Дочка моя золотая! Милок! Я в Германии был, в Будапеште был, в семи странах побывал! А Петя – мой сын – воспитанный, ну невозможно, ну сильно воспитанный, ну, нет сил, какой воспитанный! Эй, старуха, куда водку уносишь? Кто в доме голова – я или ты? Как ты смеешь меня обманывать и водку тайно уносить?

Абрамовна, милок мой, а на войне я – веришь ли – никого не убил! Вот крест! Никого не убил!

Дочка моя золотая, что я тебе скажу! Дети мои заняли все центральные города – дочь в Москве, сын в Казани, другая дочь в Липецке, другой сын в Ухте, ну а Петя, сын – моряк! Собой видный – моряк! Ну, такое дите – таких нету больше! Говорит – отслужу, жанюсь. А на ком ему жаниться? Если ему в пару себе, такую же невозможно-хорошую, то им только и останется не по земле ходить, а на аэроплане летать.

Милок, дочка золотая, я воевал, в семи странах был, но убивать – никого не убивал. Зачем мне людей убивать? Было дело, мне в Германии один сказал: смотри, домишко какой аккуратный, а живет в нем один дед. Давай этого деда убьем и домишко очистим. Я ему: разве так ученые люди поступают? Как так – взять, да убить? Нет, я не убивал! В Германии был – не убивал! В Будапеште был – не убивал! В семи странах был – не убил!»

²¹⁰ …но ведь и Венеру Милосскую мы знаем без рук. – Эти слова в своем роде ответ А. С. Эфрон на ту надпись, которую А. А. сделала ей на книге. Надпись такая: «Ариадне Сергеевне Эфрон не без смущения эти обломки. Ахматова, 4 янв. 1959. Ленинград». Вот почему в письме А. Эфрон речь идет об «обломках». (Надпись Ахматовой см. в однотомнике: Ариадна Эфрон. О Марине Цветаевой. Воспоминания дочери. М.: Сов. писатель, 1989, с. 161.)

Ариадна (Аля) Эфрон (1912 – 1975) – дочь М. Цветаевой и С. Эфрона. Детство ее прошло в России; отрочество и юность за границей; вернулась она в Россию в 1937 году. В 1939-м ее арестовали и отправили в лагерь, а из лагеря в ссылку. Освобожденная в 1948 году, Ариадна Сергеевна в 1949-м, в момент «повторничества», была арестована снова и сослана. Вернулась из ссылки в 1955-м. Ею опубликованы в журналах многие произведения Марины Цветаевой, ею же (совместно с А. Саакянц) подготовлен к печати цветаевский том Большой серии Библиотеки поэта (1965). Ариадна Эфрон – переводчица, мемуаристка, художница; она переводила Бодлера, Теофиля Готье, Верлена, Лопе де Вега, Тирсо де Молина, Мольера, Скаррона и др.

Познакомились А. А. и Ариадна Сергеевна на даче у Пастернака 1 января 57 года.

²¹¹ Я прочла вслух пародию З. Паперного «Старик и Морев» – пародию на безграмотный и холуйский роман Ф. Панферова «Волга-матушка река». В сокращенном (и смягченном) виде пародия была опубликована 13 февраля 1960 года в «Литературной газете», я же располагала полным текстом, который ходил по рукам. Паперный, в частности, обыгрывает заглавие хемингуэевской повести «Старик и море» и фамилию главного панферовского героя, секретаря обкома – Морева. (В 1991 году пародия эта опубликована в сб.: З. Паперный. Музыка играет так весело… М.: Сов. писатель, с. 96.)

²¹² Семен Израилевич Липкин (1911 – 2003) – поэт, переводчик, прозаик, мемуарист. Сборники его стихотворений начали выходить уже после кончины Ахматовой («Очевидец», 1967 и 1974; «Вечный день», 1975; «Тетрадь Бытия», 1977), но Анне Андреевне хорошо известны были его стихи еще до их напечатания. Примечательна надпись, сделанная Ахматовой на одной из ее книг: «С. Липкину, чьи стихи я всегда слышу, а один раз плакала. Ахматова. 6 июля 1961. Ордынка».

Плакала А. А., слушая поэму Липкина «Техник-интендант», написанную в 1960 г. и напечатанную у нас спустя тридцать лет.

А. А. называла имя Липкина среди наиболее самобытных наших поэтов и искуснейших переводчиков каждый раз, когда речь заходила о советской русской поэзии: например, в разговоре со мной 28 сентября 1962 года и, за год до своей смерти, в 1965 году – в интервью о поэзии, данном ею сотруднику «Вопросов литературы». (См. ³¹².)

С. И. Липкин десятилетиями занимался переложением эпоса: переложил индусский эпос – «Махабхарата», калмыцкий – «Джангар», киргизский – «Манас»; переводил Фирдоуси, Джами, Навои.

С предисловием С. Липкина «Восточные строки Анны Ахматовой» вышла в 1969 г. книга ахматовских переводов «Классическая поэзия Востока». Воспоминания же Липкина – «Беседы с Ахматовой» – см. в сборнике «Взгляд». Вып. 3 (М., 1991).

Знакомились Семен Израилевич и А. А. дважды: впервые, в 1943 г., в Ташкенте, куда Липкин приехал после Сталинградской победы для свидания с родными, и вторично в Москве, в 1949 году, в доме у М. С. Петровых.

Грубая статья, о которой зашла речь за чайным столом у Ардовых, – это анонимный фельетон, появившийся 3 июня 59 г. в газете «Известия» под презрительным заглавием «Альбомные стихи». Выдержан он был в похабно-издевательском тоне.

К нашему времени многочисленные стихи, поэмы и прозаические произведения С. Липкина появились сначала на Западе, а потом и у нас. («Воля», Ann Arbor, 1981; «Декада», New York, 1983; «Кочевой огонь» – Ann Arbor, 1985; «Сталинград Василия Гроссмана» – там же, 1986.) Почему сначала только на Западе? По цензурным причинам, но главным образом потому, что Липкин (и жена его, поэтесса Инна Лиснянская) были участниками выпущенного В. Аксеновым альманаха «Метрополь» – не диссидентского, но и не представленного заблаговременно в цензуру. 20 января 1979 альманах подвергся разгрому на расширенном заседании парткома Союза Писателей, а затем и в печати. Двое молодых участников альманаха – Е. Попов и В. Ерофеев – исключены. В знак протеста против исключения товарищей по альманаху Липкин и Лиснянская вышли из Союза Писателей и, разумеется, понесли наказание: работы их, оригинальные и переводные, перестали публиковаться; восточные эпические поэмы, переведенные С. Липкиным, издательства заказывали другим переводчикам и т. д.

В 1986 году С. Липкин, а через два года И. Лиснянская были в Союзе восстановлены. С тех пор у нас в стране опубликованы такие книги Семена Липкина: «Лира» (М., 1990); «Декада» (М., 1990); «Угль, пылающий огнем» (М., 1991); «Лунный свет» (М., 1991); «Письмена» (М., 1991) .

Поэма «Техник-интендант» в России вошла в сборник «Декада»; воспоминания об Осипе Мандельштаме – в сборник «Угль, пылающий огнем»; мемуарный очерк об одном дне, проведенном вместе с Мариной Ивановной – в сборник «Воспоминания о Марине Цветаевой» (М., 1992).

В 60 – 70-е годы С. Липкин участвовал в спасении рукописи Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» – об этом см. ²⁷⁵.

²¹³ «Кома» – Вячеслав Всеволодович Иванов (р. 1929) – многосторонний ученый, работающий в разных областях знания: языковед, лингвист, киновед, литературовед, переводчик и мемуарист. Основные научные труды В. В. Иванова посвящены сравнительно-исторической грамматике индоевропейских языков; клинописи хеттского языка; африканским языкам; енисейским языкам; теории письменности; а также славянской мифологии, общей семиотике, математической поэтике и математической лингвистике.

С Анной Андреевной Вячеслав Всеволодович познакомился еще мальчиком, в Ташкенте, в 1942 году; взрослым же бывать у нее стал начиная с 1955 года. – Написано в 1979 г.

За последние десятилетия В. В. Иванов прошел длинный и сложный путь на общественном и научном поприще. Одно время он был депутатом Верховного Совета СССР. Он – директор Российской Библиотеки иностранной литературы имени Рудомино; член-корреспондент Российской Академии Наук; заведующий Сектором структурной типологии славянских языков в Институте славяноведения и балканистики; член-корреспондент Королевского общества Великобритании, Академии наук США и многих научных учреждений мира. Он ведет преподавательскую работу в Университете Лос-Анджелеса и в Стенфордском.

Одна за другой появляются работы В. В. Иванова по индоевропейскому языкознанию, мифологии, славянскому и балканскому фольклору. Назову некоторые из них: «Славянский, балтийский и раннебалтийский глагол. Индоевропейские истоки» (М., 1981); «Индоевропейские языки и индоевропейцы». Книга написана совместно с Т. Гамкрелидзе и вышла в Тбилиси в 1984 году с предисловием Романа Якобсона.

Из мемуарных и исследовательских работ В. В. Иванова отмечу те, которые посвящены Ахматовой: «Встречи с Ахматовой» («Знамя», 1989, № 6; «Воспоминания»); «“Поэма без героя”, поэтика поздней Ахматовой и фантастический реализм» («Ахматовский сборник», 1, Париж, 1989); «К истолкованию стихотворения Ахматовой “Всем обещаньям вопреки…”» (там же); «Ахматова и Пастернак» («Известия АН СССР». Т. 48. 1989, № 5). – Продолжено в 1991 г.

²¹⁴ Я была на тридцатилетии Комы Иванова. – Этот вечер примечателен, в частности, тем, что там, по утверждению Вяч. Вс. Иванова, Ахматова и Пастернак встретились – и очень неудачно – в последний раз:

«…встреча у меня на рождении 21 августа 1959 года, – вспоминает В. В. Иванов, – оказалась “невстречей” из-за нескольких полуслучайностей. За Анной Андреевной должен был заехать шофер моих родителей и завезти ее сперва на дачу к Пастернакам, а потом уже на нашу, соседнюю. Видимо, он не понял или спутал, машина приехала к нам, и Анна Андреевна, тяжело ступая, взошла к нам на крыльцо. Переезды ей уже нелегко давались. Решили, что я схожу и предупрежу Пастернака, что она уже у нас. Очевидно, Бориса Леонидовича задела эта перемена планов. Они пришли с Зинаидой Николаевной вместе довольно поздно, когда уже садились за стол. Его начали усаживать с Анной Андреевной, но он очень решительно отказался и просил, чтобы его место за столом было рядом с Зинаидой Николаевной. Ахматова была, в свою очередь, удивлена и обижена этим недоразумением. Они оказались за столом друг против друга. Анну Андреевну просили почитать стихи. Она прочла “Подумаешь, тоже работа…” и “Не должен быть очень несчастным…” Первое из них Пастернаку очень понравилось, он повторял (и запомнил наизусть – вспоминал на следующий день) строки:

 
Подслушать у музыки что-то
И выдать шутя за свое.
 

Потом Ахматова рассказала, что у нее попросили стихи для “Правды”, она послала “Летний сад”, но оказалось, что для газеты не подошло. Она прочитала: “Я к розам хочу…” Пастернак в ответ прогудел: “Ну, вы бы еще захотели, чтобы “Правда” вышла с оборочками”.

Пастернаки ушли довольно рано. Разговор между ним и Ахматовой так и не состоялся. Больше они не виделись». (Вяч. Вс. Иванов. Беседы с Анной Ахматовой // «Воспоминания», с. 480 – 481.)

Об этом же вечере рассказал в своих воспоминаниях Михаил Константинович Поливанов. Он тоже подчеркивает ощущение напряженности, возникшее за праздничным столом. Оно явственно вызвано было сидящими друг против друга Ахматовой и Пастернаком: «…атмосферу определяло напряжение между этими двумя центрами. Чувствовалась некоторая непростота. И весь стол, казалось, принимал участие в скрытом психологическом поединке». (М. К. Поливанов. Тайная свобода // «Воспоминания-П», с. 506.)

По словам Поливанова, Пастернак на этом вечере прочитал всего одно стихотворение: «На протяженьи многих зим / Я помню дни солнцеворота» («Единственные дни») – «Пятитомник-П», т. 2, с. 130.

²¹⁵ По-видимому, А. А. имела в виду статью К. Чуковского о Бальмонте, а также следующие строки из Предисловия к книге «От Чехова до наших дней»:

«Период, о котором я говорю в этой книжке, характеризуется, раньше всего, тем, что впервые отдал всю русскую литературу во власть города… все это создано в городе, городом и для города, и я нарочно взял наименее городского поэта, Бальмонта, чтобы обнаружить, что и он, романтик старинного закала, почти всецело сложился под давлением вывесок, газет и тротуаров». (К. Чуковский. От Чехова до наших дней. 2-е изд., доп. СПб.: Т-во Издательское Бюро, 1908, с. 8.)

Той мысли, что в поэзию вошел город, целиком посвящена и более ранняя статья Корнея Чуковского. См. «О современной русской поэзии» – Ежемесячные литературные и популярно-научные приложения к журналу «Нива», 1907, № 3, стб. 391.

²¹⁶ Статья Марины Цветаевой «Эпос и лирика современной России» имела подзаголовок: «Владимир Маяковский и Борис Пастернак». Опубликованная впервые в Париже в 1932 – 33 году (в журнале «Новый град», в № 6 и № 7), статья эта широко распространилась в Москве в машинописных копиях лишь в пятидесятые годы; опубликована же была в Советском Союзе впервые в 1967-м. (См. журнал «Литературная Грузия», № 9.) Позднее печаталась во втором томе цветаевских «Сочинений в двух томах» (с купюрами; М., 1980) и полностью в сборнике, составленном Л. Мнухиным и Л. Озеровым: Марина Цветаева. Об искусстве. М.: Искусство, 1991.

О той же статье см. с. 503 – 504 настоящего тома.

^216а Впервые в Советском Союзе рассказы Франца Кафки, переведенные С. Аптом, появились в № 1 журнала «Иностранная литература» в 1961 году. Роман же «Процесс», переведенный Р. Райт-Ковалевой, вышел у нас лишь в 1965-м – см. книгу: Франц Кафка. Роман. Новеллы. Притчи. М.: Прогресс.

²¹⁷ …обращено к тому высокому поляку. – Речь идет о стихотворении «В ту ночь мы сошли друг от друга с ума». Высокий поляк – Юзеф Гутен Чапский (1896 – 1993) – живописец, публицист, автор эссе и мемуаров. Выпускник петербургского университета, кавалерийский офицер, участник двух мировых войн. В сборнике «Анна Ахматова. Requiem» (М.: Изд-во МПИ, 1989, с. 170) Р. Д. Тименчик указывает: «…В сентябре 1939 года [Чапский] попал в плен и был отправлен в лагерь под Старобельском вместе с двумя тысячами других польских офицеров. Чапский и 78 его товарищей были переведены в июне 1940 года в другой лагерь – в Грязовец под Вологдой. В конце августа 1941 года в лагерь прилетел польский генерал Андерс, который 14 августа был доставлен в Кремль прямо с Лубянки и договорился со Сталиным о создании польской армии в России… Скоро выяснилось, что пятнадцати тысяч пленных офицеров нигде нет. Никто даже не мог ничего о них рассказать. В их числе оказались и две тысячи старобельских товарищей Чапского. Андерс поручил Чапскому их розыск… В 1942 году Чапский ведал культурной работой в штабе генерала Андерса в Янги-Юле под Ташкентом».

В Ташкенте, на вечере у А. Толстого, Чапский познакомился с Анной Ахматовой – а впоследствии и со мной. Вечер у А. Толстого, где он читал польские стихи, Ахматова читала – свои, и вечер, проведенный наедине со мною, подробно описаны Чапским в книге «На бесчеловечной земле». Именно глава об этих двух вечерах в дополненном виде переведена на русский язык и напечатана в «Вестнике русского христианского движения» – через 40 лет – в 1989 г., в № 156, с. 157 – 163. Мое имя там не упоминается, но речь во втором отрывке идет обо мне.

Оказавшись за границей, Юзеф Чапский опубликовал три книги воспоминаний о своем пребывании в Советском Союзе: в 1944 году – «Воспоминания о Старобельске», в 1946-м – «Тайна Катыни» и в 1949-м – «На бесчеловечной земле». Книги переведены на многие языки мира.

С 1948 года Юзеф Чапский стал членом редколлегии и постоянным сотрудником польского журнала «Культура», выходящего в Париже. Как художник он считал себя последователем французских постимпрессионистов.

О Чапском см. также «Записки», т. 3.