Текст книги "Сборник произведений. 2015 год"

Вот так упрощенно выглядит домашнее ткачество.

С ковром дело посложнее. Тут нужно сделать «узор». Обычно узор выглядит как мозаика из прямоугольников разного цвета. Наши ткачихи делали два узора: «букет» и «птицу».

Но муки ткачих начинались задолго до тканья. Нужно напрясть белых шерстяных ниток, купить хорошие несмываемые «шерстяные» краски. Любимыми у наших женщин были такие цвета: кубовый (густо-синий), бордовый, голубка, огнянка (оранжевый), коричневый, черный и зеленый. В узоре белый цвет не использовался. Почему-то наши женщины доверяли краскам, которые продавали китайцы. Откуда взялись китайцы – неизвестно (вон когда они начали на нас «наступать»). Когда китаец появлялся в деревне со своим сундуком, начинался женский переполох. Они обступали продавца, что-то наперебой спрашивали, он им что-то отвечал («сю-сю»). Понимание наступало, когда китаец, послюнявив палец и обмакнув его в краску, наносил на ладони покупательниц цветное пятно. Затем начиналась распродажа – малюсенькой ложечкой по пакетикам.

Расходились по домам с покупками. Особенное удовлетворение испытывали, когда доставали из печи чугун с окрашенными нитками и видели, что получилось то, чего и хотелось.

* * *

Уже в конце XIX века в крестьянский быт стали постепенно входить товары промышленного производства. Это, в первую очередь, текстиль, скобяные изделия, сельскохозяйственный инвентарь.

Текстильная промышленность в России развивалась быстро, и в соответствии с этим наполнялся внутренний рынок. Одновременно с этим какая-то часть промышленных изделий поступала по каналам внешней торговли, в том числе текстиль, о чем свидетельствуют такие названия: маркизет, поплин, батист, коленкор, молескин, кашемир и другие.

Но в крестьянском быту продолжали занимать важное место кустарные и полукустарные изделия, производимые из местного сырья местными мастерами. Мы уже описали кустарную технологию ткацкого дела. Когда и где увидели или придумали наши предки ткацкий стан, нам неизвестно, но ткацкое дело было довольно распространено в нашем краю. Стан был почти в каждом доме, и изготавливали его местные мастера, а ткать умела почти каждая женщина в деревне.

Наша соседка Пелагея Ивановна Рудакова (Старостина) была мастерицей ткать ковры. Она даже работала по заказу. Подстать ей была Пелагея Ивановна Минаева (Урядникова). Как я начал помнить, они были еще молодые, и старшие их называли просто и ласково: первую – Полюшка, вторую – Полечка.

Половики, на уток которых шли ленточки из разноцветной ветоши (ничего не пропадало), не требовали особого мастерства и их ткали начинающие ткачихи. Для одежды-спецовки ткали грубую ткань – тяжину. Тяжевые шаровары были прочны на износ и при ходьбе аж шуршали.

Из грубой шерсти ткали ткань для верхней сезонной одежды – зипунов, которые защищали и от дождя, и при небольшом холоде.

Для холстов требовалась ровная льняная пряжа. Их ткали много. Из отбеленных холстов делали полотенца, отшитые и вышитые на концах, рубашки, юбки. Часть этого добра складывалась на приданое невесте.

* * *

Но из ткани еще нужно сшить одежду. Многие женщины умели скроить и сшить одежду «на руках», т.е. при помощи иголки и нитки. Но вот в конце XIX века немец Зингер завез на российский рынок швейную машинку. Люди быстро поняли достоинство этого изделия и, помню, почти в каждом доме была швейная машинка с ручным или ножным приводом. Это была классная машинка, кажется, не превзойденная до сих пор.

Вместе с появлением швейной машинки начали возрастать требования к покрою и отделке одежды. Женщины стали больше поддаваться соблазнам моды, но не каждой было под силу сшить по фасону. В деревне стали появляться портнихи легкой одежды, но почему-то портными верхней одежды были мужчины. У нас в деревне хорошей портнихой была Анна Ивановна Мещерякова по прозванию Рыжуха (потому что имела роскошные волосы золотистого цвета) и портной Яков Спиридонович, который хоть и был высокого мнения о своем мастерстве, но заказчики его почему-то избегали. Больше он был известен как организатор кулачных боев «стенка-на-стенку». Но об этом позже. Еще ходил и обшивал на дому Осиновский портной Мистрюков.

Основной мех у нас – это овчина. Шубный портной был наш сосед Рудаков Иван Иванович (Ратник). Шубы и тулупы шили «на руках» суровыми нитками. Шубы шили сборчатые в талии, как мужские, так и женские. Крытая сукном мужская шуба называлась поддевка, на праздник мужчины подпоясывались красным кушаком – в этом был шик.

Тулупы для извоза шили просторные и длинные до пят. Воротник чуть ли не на полметра высотой. Закутается мужик в такой тулуп, усядется в сани и никакой мороз ему нипочем.

Овчины и кожи выделывал Мещеряков Николай Алексеевич (Бреев), других уже не помню. В 30-х годах власть стала запрещать выделку овчин и кож на дому, и это делалось уже тайком.

Еще одна всегда востребованная профессия – сапожник. В деревне в зимнее время все, без исключения, носили валенки. Мужские валенки обязательно с отворотом голенища, женские почему-то с отворотом не делались (мне лет в десять уже хотелось валенки с отворотом, как у мужиков). Выдерживали валенки не более одной зимы – пронашивались подошвы. На другую зиму их подшивали войлоком из старых голенищ. Прошитые уже не имели нарядного вида, но зато были практичнее, теплее. В войну лет в 15—16 я уже сам подшивал себе и матери валенки и шил овчинные рукавицы.

В теплое время дети все ходили босиком, у взрослых на различные нужды была кожаная обувь: сапоги у мужчин для сырой погоды – «яловые» (из юфти), праздничные – хромовые, у женщин – ботинки и полусапожки, у детей – сандалии. На моей памяти почти все виды обуви уже можно было купить, но для бюджета семьи это было непосильным. В 30-е годы в большом количестве появилась парусиновая обувь – не стало, что ли, в России кожи? Были в это время широко распространены заменители: кирза, кожимит, брезент.

Сапоги шили местные сапожники. Хорошим сапожником был уже упомянутый Максим Степанович Мещеряков, у которого в избушке располагался как бы мужской клуб. Немой Аверкин (имени не помню) тоже хорошо шил, но он рано умер, оставив на нищету четверых детей. Хорошую репутацию имели сапожники Отставнов Иван Дмитриевич, Мещеряков Николай Алексеевич: им мои родители чаше всего и давали заказы на пошив обуви.

Был еще один сапожник – Рудаков Семен Петрович. Большая его заслуга перед жителями деревни и района в том, что он в войну освоил изготовление калош из автомобильных камер, валенки с такими калошами годились и зимой на скотном дворе, и в весеннюю распутицу.

Процесс изготовления обуви, как кожаной, так и валяной, не простой, он требовал мастерства, которое приходило с годами или передавалось из поколения в поколение.

Кожаные сапоги шили из юфти и хрома. Набор деталей для сапог назывался «товаром». Это – голенища, поднаряд, головки, задники, стельки, подошва, каблуки. Детали из мягкого материала сшивались (строчились) просмоленной дратвой вручную. У хорошего сапожника шов получался как на машинке (позднее эту часть сапожного дела стали выполнять на машинке отдельные мастера – заготовщики). Затем заготовку слегка смачивали и обтягивали на деревянной колодке, прихватив в нескольких местах гвоздями. Ту часть головки, которая должна соединиться с подошвой, вначале пришивали к стельке из толстой кожи. Сапог получал форму. Затем толстую кожаную пластину – подошву, тоже увлажненную, прибивали деревянными гвоздями к стельке. Теперь это может показаться странным – что такое деревянный гвоздь, и как он может что-то держать? А деревянный гвоздь – это вот что. Берут сухую березу, а лучше клен, делают поперечный отрез длиной примерно 12 мм, затем эту «коляску» расщепляют на пластинки толщиной со спичку, заостряют пластину с одной стороны и затем расщепляют на шпильки, которые и называются «деревянные гвозди».

Плотное и прочное соединение подошвы и стельки достигается за счет упругости кожи. Предварительно слегка увлажненная кожа, высыхая, плотно охватывает шпильку. Вначале подошву прихватывают к стельке несколькими стальными гвоздями, затем очерчивают по форме стопы две линии, накалывают по этим линиям два ряда отверстий специальным шилом – «наколюшкой», вставляют в накол деревянный гвоздь и энергичным ударом молотка вгоняют в кожу. Подошва держится настолько прочно, что у старого сапога ее бывает трудно оторвать. Хорошо сделанный сапог воды не пропускает. В хромовые сапоги между стелькой и подошвой иногда вставляли пластину из березовой коры. Получались сапоги со скрипом. Это диктовала тогдашняя мода. Шились и «рантовые» сапоги. Подошва не прибивалась, а пришивалась. Кому что нравилось.

У каждого взрослого члена семьи была праздничная обувь, как ее в шутку называли «кобеднишная», т.е. в ней ходили в церковь к обедне. Праздничная обувь служила много лет. Шутили, что у таких сапог голенища истирались быстрее, чем подошва, потому что хозяин большую часть пути в церковь шел босиком, а сапоги нес, взяв их за ушки и перекинув через плечо.

К слову сказать, Серединовка относилась к Чикаревскому приходу, и до церкви было пять верст. Так что повод для шуток был.

* * *

Как валялись валенки? Для валенок использовалась только шерсть осенней стрижки, потому что она была валкая. Валенки валяли черные, белые, серые (смесь черной и белой шерсти). Шерсть должна быть чистая, т.е. промытая. Она либо расчесывается на чесальной машине, либо взбивается «на струне», сделанной из бараньих кишок. Мастер начинает с того, что расстилает на большом столе холстинное полотно, выкладывает на него ровный слой шерсти площадью примерно 70х70 см, накрывает ее таким же полотном и аккуратно приглаживает ладонью по полотну. В результате шерсть сваливается, и получается войлок. Затем этот войлок перегибают пополам и с двух сторон сращивают также за счет поглаживания ладонью. Образуется как бы мешок, сужающийся к открытой стороне (туда потом будет входить нога). Затем наращивается толщина в той части, где будет стопа и задник (опять же за счет приваливания).

Это заготовка будущего валенка. Затем следует горячая обработка – усадка. В помещении, где производится валка, ставится железная печка, на нее – 2-х ведерный чугун с водой. Когда вода закипит, в нее опускают заготовку и прогревают. Затем начинается валка на столе: горячая и влажная шерсть быстро усаживается, и наступает пора, когда нужно придавать форму. Вначале на дно войлочного мешка, где будет помещаться стопа ноги, вставляют деревянную деталь в виде скалки с закругленными концами, и, прогрев в горячей воде, начинают формировать перегиб (подъем). Это достигается за счет длительных и несильных ударов по перегибу скалкой. В этом месте шерсть постепенно начинает усаживаться и приобретает форму чулка.

Теперь приступают к приданию окончательной формы валенку на колодке. Колодка состоит из 4-х деревянных деталей, вместе напоминающих стопу и голенище: носок, перед голенища, который упирается в носок, задняя часть голень, образующая задник и клин, с помощью которого создается растягивающее усилие. Валенок принимает форму колодки, затем его еще проваливают со всех сторон на рубеле, сушат, подпаливают, очищают пемзой, и – валенок готов.

* * *

…Вслед за земледельцем (а может, и вместе с ним) на новую землю шел плотник. Новоселу нужно жилище, нужны помещения для скота, для хранения припасов, инвентаря. Плотнику в сельском быту дел всегда хватало. В Серединовке, да и в округе, из ста домов, восемьдесят – деревянные. Чтобы построить деревянный дом артели из 3—4-х человек требуется, по меньшей мере, год-полтора. Да и в кирпичном или саманном доме нужно сделать каркас крыши, полы, окна, двери, и тут без плотника и столяра не обойтись.

* * *

Для общих нужд деревне нужна была мельница. В степной полосе строились, в основном, ветряные мельницы. Они почти целиком состояли из дерева. У нас в деревне было три мельницы: две на Серповке, на выезде в сторону Жердевки, и одна на выгоне у Алешкиного пруда.

Мои предки по материнской линии были высококлассные плотники и специализировались на строительстве ветряных мельниц. Прадед Филипп Иванович Ефимов водил артель, в которой были трое его сыновей, племянники, а потом и внуки приучались. За свою жизнь он построил семнадцать мельниц. Строили мельницу не один год – ведь это машина. Глава артели имел, как правило, самую высокую квалификацию. Он одновременно и конструктор, и технолог, и экономист, и организатор.

Попробуйте себе представить, что вся конструкция состоит из нескольких сот деталей, у каждой свои размеры, и они должны быть соединены между собой и образовывать машину с вращающимися частями: крыльями, валами, шестернями, и все из дерева, и все делалось без чертежей по памяти.

Вообразите себе деревянное зубчатое колесо диаметром пять метров! Его нужно связать из отдельных брусьев, выдержать окружность, не ошибиться с центром, рассчитать шаг деревянных зубьев (кулаков). Если все сделано, как сейчас говорят, грамотно, то машина «легкая» и работает даже при слабом ветре, одновременно вращая два молотных постава (жернова) и рушак для крупы.

Ветряные мельницы состоят из следующих основных частей.

Остов (таган) – несущая часть всей конструкции, высотой, примерно, десять метров, которая состоит из шести врытых в землю дубовых столбов, образующих усеченную пирамиду. Верхняя часть тагана обвязана брусьями, из которых вырублено кольцо, и по кольцу скользит самая верхняя поворотная часть мельницы – колпак.

Колпак – поворотная часть, на которой смонтирован горизонтальный вал (лежак). На этом валу с одной стороны смонтированы крылья (маха), а с другой – коническая деревянная шестерня, которая передает вращение на вертикальный вал (стояк). Колпак поворачивается на ветер с помощью водила, опущенного до земли.

Вертикальный вал (стояк) передает вращение от горизонтального вала вниз к жерновам. Вал, чаще всего, состоит из четырех вытесанных бревен, обвязанных металлическими обручами. На нижнюю часть вертикального вала устанавливается большое зубчатое колесо, от которого приводятся во вращение жернова. На верхней части вала устанавливается цевочное колесо, сопряженное с коническим зубчатым колесом горизонтального вала. Нижняя часть вала имеет металлическую пяту, которая опирается на неподвижный подпятник.

Основное колесо расположено в самом низу мельницы в некотором углублении. Над ним возвышается платформа высотой около полутора метра (два аршина), выходящая за пределы остова, на которой расположены жернова (постава).

Крылья (маха) состоят из четырех лопастей, укрепленных крестообразно на горизонтальном валу. Лопасти имеют наклон по отношению к плоскости вращения. Подобрать правильный (выгодный) угол наклона мог только большой мастер.

Двор – пристройка вокруг остова с наклонной крышей имеет двое-трое ворот для въезда и выезда: здесь происходит рабочий процесс. Во дворе всегда был народ, временами скапливалось до десятка подвод. Иногда помольцам из другой деревни приходилось ночевать прямо на мельнице: там было подходящее помещение. А если затихал ветер, то мужики позволяли себе «повеселиться». В известные годы (1905—1907) вечерами на мельницы заходили «народники», что-то «объясняли» мужикам, и нередко после таких объяснений горели усадьбы помещиков.

Кроме вышеописанной, была и еще одна разновидность мельницы, называемая «колотушкой». В Дорогой (Арапове) она стояла до 1936 года. Отличалась тем, что поворачивалась на ветер не верхняя часть, а весь остов, и крылья доходили у нее почти до самой земли. Телята плохо понимали эту особенность и им, порой, доставалось худо. Потому-то, видимо, ее и назвали колотушкой.

В Серединовке, как уже сказано, было три мельницы, и все их построил мой прадед Филип Иванович Ефимов. Третью мельницу, что стояла на выгоне, он строил для Артамонова Якова Ивановича, с которым они потом породнились, поженив детей – моих будущих деда Александра Филиповича и бабушку Ольгу Яковлевну.

О других плотниках и столярах.

Отличным плотником и столяром был Деев Александр Иванович. Он был главным строителем Серединовской школы в 1927—28 гг. Вместе с ним работали его сын Алексей и племянник Деев Дмитрий Иванович. На моей памяти, плотниками в деревне были: Рудаков Андрей Архипович, Чибизов Иван Иванович, Баранов Степан Иванович, Зайцев Тимофей Спиридонович, Минаев Александр Андреевич, который к тому же владел жестяницким делом и клал печи. Хорошим столяром и бондарем был Деев Иван Федорович (Поспелый).

Мой отец заправским плотником себя не считал, но для себя делал ульи, кадушки. Перед концом жизни перестроил себе избу.

Плотницкое дело было в деревне распространено: ведь столько деревянных изделий было в крестьянском быту, и большая их часть изготавливалась местными плотниками и столярами. Правда, с древесиной в степной местности было тяжело. Видно потому телеги привозили из Алгасово, сани – из Уварово, колеса, дуги – из Карачана. Мелкую деревянную утварь покупали на ярмарке: ее привозили из лесных мест (по реке Вороне и нижнего течения Савалы).

С началом коллективизации уже не строили новых домов, больше разрушали дома зажиточных хозяев. Жилища, построенные в конце XIX века, начали сильно ветшать, и у населения не было средств, чтобы их обновить. Только в начале шестидесятых годов XX века возобновилось строительство новых домов, появились разборно-сборные, так называемые финские дома, их начали приспосабливать к местным условиям, обкладывать кирпичом и покрывать шифером, либо жестью.

К семидесятым годам вид деревни преобразился, но она была уже обречена, ей оставалось недолго жить.

* * *

…О деревенской кузнице немало написано, но чтобы по-настоящему почувствовать атмосферу кузницы, надо там много раз побывать.

Я, наверное, был любознательным мальчишкой и часто торчал около кузницы, иногда перепадало и зайти. Одна, уже колхозная, стояла под горой у пруда. Главной фигурой там был Минаев Зиновий Иванович. Иной раз, видя мое любопытство, он позволял мне покачать кузнечные меха. В горне, где разогревался металл, сжигался так называемый «курной» уголь. Для его активного сгорания нужно было много воздуха (кислорода), вот меха для этого и служили.

Вначале с азартом берешься за рычаг, с помощью которого изменялся объем мехов, но быстро устаешь, а показать это не хотелось: уже что-то мужское в тебе зарождалось в 10—12 лет.

И вот наступает момент, ради которого ходишь в кузницу. Пока разогревался металл, Зиновий Иванович в это время подбирает подходящие клещи (их не меньше пяти), ловко выхватывает из огня раскаленную заготовку и, если она крупная, то помощник-молотобоец (обычно крепкий парень) уже наготове. Кузнец (все делается быстро) кладет заготовку на наковальню, сбивает с нее молотком окалину и наносит несильный удар, показывая место, куда должен бить молотобоец. И началось: раз-два, раз-два… Если нужно повернуть деталь, кузнец молотком плашмя слегка ударяет по наковальне: значит молотобоец должен остановиться. И если деталь не готова за один нагрев, ее нагревают еще. Точную доводку детали кузнец делает сам с помощью молотка-рушника (весом в 800 г).

Для придания окончательной формы используются гладилки, вырубки, гвоздильни, зубила, бородки и другие инструменты. Некоторые из них насажены на длинную деревянную ручку. Кузнец устанавливает их в нужное место, а молотобоец ударяет.

Особое дело – кузнечная сварка. Кузнец добавляет в горно больше угля, качать меха уже нужно долго, мальчишке тут не справиться. Это делает молотобоец. Когда свариваемые детали разогрелись почти добела, и кажется, что металл вот-вот «поплывет», кузнец и еще один помощник выхватывают клещами из огня детали, накладывают друг на друга, и сильными ударами «схватывают» их вместе. Затем соединяемое место вновь разогревается добела и под энергичными ударами металл каждой детали как бы проникает друг в друга. Опытный кузнец может сварить так, что скорее переломится в целом месте, чем в сваренном.

Во второй кузнеце, где творил Федор Иванович Сафонов, мне приходилось видеть другие дела.

Несколько слов о самом Федоре Ивановиче. Характер он имел строгий, был глуховат и говорил громко, так что его голос было слышно далеко.

Вот, скажем, привели ковать молодую лошадь. Они эту процедуру не любят и всегда беспокоятся. В некоторых кузницах делают станки, в которые заводят лошадь, и она уже стеснена и не может сопротивляться или причинить вред кузнецу. Дед Федор (так мы его звали за глаза) никакого станка не признавал. Он уверенно подходил к лошади, и она, как бы чуя его характер, покорно выполняла все требования: «стоять», «ногу»… А какая не догадывалась с кем имеет дело, следовал грозный окрик – «стоять». А если и этого было мало, кузнец внушительно ударял ее по мягкому месту. Все, отношения выяснены. А у деда Федора уже все готово: инструмент, подковы, гвозди. Лошадь кто-то держит под уздцы, а дед Федор, взяв вначале переднюю ногу за щетку, дает команду: «Ногу». Затем он зажимает лошадиную ногу между своих колен и начинает расчищать копыто: удаляет грязь, смотрит, нет ли каких повреждений, зачищает нижнюю поверхность копыта специальным ножом с изогнутым лезвием, обрубает растрескавшиеся края. Копыто подготовлено. Затем подкова разогревается и прикладывается к копыту. Она плотно подогнана, и теперь ее останется прикрепить специальными ковочными гвоздями. В самой подкове восемь отверстий, гвозди забиваются в копыто со стоны подковы, а на поверхности копыта делается головка. Затем копыто еще раз опиливается рашпилем, «охорашивается».

Не всегда ковка бывает удачной. Иногда после такой процедуры лошадь начинает хромать – «заковали». Зависит это либо от неопытности кузнеца, либо от особенностей копыта, называемого «копыто стаканом». В таком случае приходится снимать подковы.

Еще много чего делается в кузнице, например, ошиновка деревянных колес. Шина в нескольких местах нагревается и с помощью приспособлений (отдалено напоминающих сковородник) натягивается на обод колеса. Как мы знаем еще из школы, при нагревании тела расширяются, а при охлаждении сжимаются (старики это знали и без школы). Так и шина, охлаждаясь, плотно (и прочно) обтягивает колесо.

А вот в кузницу приходит какая-нибудь бабушка: у нее сломался ухват (рогач) или сковородник. Заказ принимается безоговорочно, назначается время, когда придти за готовым. Бабушка приходит, внимательно рассматривает качество и только потом расплачивается: либо деньгами, либо яйцами или маслом. Мне не приходилось слышать, что бы в таких случаях говорили о цене. Расплачивались по совести, понимали, что труд должен быть вознагражден. Труд кузнеца был нужным сельскому жителю, а потому был почетным и щедро оплачивался.

Позднее на смену старикам пришли Сафонов Михаил Федорович (сын Федора Ивановича), Маслов Иван Семенович, Рудаков Иван Григорьевич. Труд кузнеца в деревне всегда был востребован.

* * *

…Каждое строение, конечно, имеет крышу. В нашей степной стороне крыши в ту пору были преимущественно соломенные. Дворовые постройки почти каждый крестьянин крыл сам. Но покрыть новую избу – дело ответственное: кровля делается не на один год, да и вид должна иметь. Приглашали мастера.

Недалеко от нас жил кровельщик Минаев Иван Иванович по прозванию «Дед-урядник». Человек он был смирный, и вряд ли когда был урядником (это нижний полицейский чин, а у казаков – чин, соответствующий сержанту). Но назвали – так назвали, и прилипло.

Стропила и обрешетка – это дело плотников. Вокруг всей крыши у основания стропил на некотором от них расстоянии (20—25—30 см, этим определяется толщина кровли) прибиваются жерди, которые образуют как бы полку. Для кровли заготавливается новая ржаная солома.

И вот к делу приступает Дед-урядник со своими подручными. Начинает он с того, что берет пучок соломы в обхват двух ладоней, выглаживает его, перегибает пополам и навешивает на жердь-полку. И так вокруг всего дома. Это называется пеленой. Кровельщик становится на пелену и, приняв от подавальщика навильник соломы, начинает деревянными граблями тщательно разбирать ее былинка к былинке. Когда солома таким образом подготовлена, ее кладут на пелену былинками вниз, наступают на нее ногами, притаптывают и приглаживают граблями сверху вниз. И пошел по кругу. Затем таким же образом второй, третий ряд, каждый раз тщательно огребая граблями уже образующийся скат.

Ответственная работа – образование конька, каждый пучок соломы кладется концами на оба ската. Вся крыша еще раз тщательно «причесывается» граблями. Чтобы закрепить такой легкий материал как солома, конек проливают глиняным раствором. Затем заключительная операция – подрезание пелены. Аккуратно подрезанная пелена придает дому «веселый вид». Такая крыша никогда не протекает. Опасен для нее ураган, который в наших местах случается, а еще страшнее – пожар.

Другой хороший кровельщик был Деев Роман Петрович. Особую репутацию в деревне имела Деева Евдокия, которая умела делать почти все мужские дела. Народ, бывало, подсмеивается: смотри, мол, Душаня на крыше, а Федяня (муж) снизу подает солому, как бы не должно такого быть.

Большим мастером крыть крышу жестью был мой крестный Павел Александрович Ефимов. За свою жизнь он много перекрыл домов в округе. Его работа радовала глаз не только хозяина, но и посторонних. Загляденье, как искусно украшен конек, как красив карниз, а труба – это, прямо ваза, водолей сделан в виде пасти чудовищ…

Теперь таких крыш не увидишь, разве только трубы бывают сделаны в тогдашнем стиле. В Жердевке мне как-то раз показывал двоюродный брат Станислав Павлович на старом доме «отцову» крышу: крестный мой когда-то делал.

Крыл дома жестью Минаев Александр Андреевич, но это были крыши и только крыши – без фантазии. Зимой эти мастера не отказывались сделать небольшой заказ: изготовить ведра, корыта, тазы, трубы и, даже, починить что-то.

ЛЮДИ. ХАРАКТЕРЫ

И. С. Тургенев в рассказе «Хорь и Калиныч» обрисовал внешние портреты и характеры орловского и калужского мужиков.

А что бы он мог сказать о мужике тамбовском? Наверно подметил бы, что и наш мужик ростом невелик, цвет волос можно встретить, как темный, так и светлый (где-то когда-то перемешались эти два цвета). Смотрит прямо, но чувствуется, что он «себе на уме». Терпелив – терпит до поры, но может и взорваться (примеры были и даже вошли в новейшую историю – антоновщина). Осторожен, но в опасной обстановке отважен. Непритязателен в быту и к пище.

Были, однако, и выдающиеся из общей массы индивидуальности. По природному уму и такту выделялись у нас Иван Федорович Деев (Поспелый), Кирилл Назарович Рудаков, Тимофей Федорович Сажнев. Кротостью отличались братья Королевы: Алексей Иванович, Василий Иванович, Вукол Иванович, Андрей Архипович и все его десять сыновей. Горячим темпераментом обладали: Яков Спиридонович Зайцев, Иван Федорович Деев (Белый), оба «закоперщики» в кулачных боях. Напористый характер имели Дмитрий Иванович Отставнов (дед Василия Николаевича) и Медков Никита (о них говорили, что они весь сход могли повернуть в свою сторону).

Бывало, на колхозном собрании Иван Минаев кричит, горячится, кто-то его громко поддерживает или останавливает, а Иван Федорович (Поспелый) сидит на лавке опершись на бадик (палку), и стоит ему слегка раз-два кашлянуть, сразу все притихнут. Скажет несколько слов – и обстановка разряжается.

Женщины в общественной жизни были как-то оттеснены на второй план. Однако, и среди них были авторитеты. Несомненный авторитет, как труженицы, имели: Мария Павловна Деева, Матрена Филипповна Чевелева, Клавдия Ивановна Сажнева, Анна Рудакова (Агафонова), Матрена Маслова (Котова), Евдокия Деева, которая умела выполнять все мужские работы, как в поле, так и во дворе. Не постесняюсь сказать, что мои отец и мать в деревне были на хорошем счету.

Были, однако, и такие женщины, что называется, «стервы» – это Аришка и Аринка. Обе засиделые девы. На моей памяти, одна жила одинокой в маленькой избе с двумя наполовину заколоченными окнами, другая обитала вместе с отцом в саманной полуземлянке. Если их, бывало, кто-то даже ненамеренно заденет словом, сразу взорвутся, накричат, оскорбят. Их все сторонились. Еще была одна женщина с авантюрными наклонностями, Анютка-Красноноска – дерзкая, агрессивная, редкий экземпляр.

С Аринкой связана такая история. Был в Серединовке, что называется, «первый парень на деревне» Мишка-Чертан (погиб на войне). Образование у него, как и у всех в деревне, начальное. Но в отличие от многих, он читал книги и мог из прочитанного целые страницы пересказать наизусть – такая у него была замечательная память. По натуре он был весельчак, шутник, да и собой не дурен. Девчатам он, конечно, нравился. И вот как-то, скорее всего в шутку, он сказал Аринке какие-то ей приятные слова, и она вообразила, что он за ней начал ухаживать (а была она лет на 10 старше). Когда же пришла Михаилу пора жениться, и он выбрал себе невесту – Нюрочку, то Аринка просто «съедала» «соперницу» (и в книгах так пишут).

ФАМИЛИИ. ИМЕНА. ПРОЗВИЩА

На 1940 год в Серединовке было около 100 дворов, а фамилий – 26.

Наиболее распространенными фамилиями, составляющими ядро деревни, были: Мещеряковы – 13 дворов, Минаевы – 11, Рудаковы – 10, Деевы – 9, Масловы – 8, Отставновы – 6, Кудряшовы – 6, Зайцевы – 5.

По две-четыре фамилии: Чибизовы, Лашкины, Артамоновы, Федоровы, Медковы, Панины, Сафоновы, Барановы, Ермолаевы, Сверчковы.

По одной фамилии: Бреевы, Булгаковы, Климовы, Казадаевы, Остроуховы, Поздняковы, Сажневы, Тамахины, Чураковы.

К этому времени уже не стало фамилий Гришины, Чернышовы, Сычовы, Вдовины.

Когда много однофамильцев, то их надо еще как-то отличать друг от друга. На Руси издавна приняты уличные названия дворов. Они всегда произносились во множественном числе. Рудаковых, например, различали так: Петровы, Старостины, Назаркины, Агафоновы, Ратниковы. Кроме этих были еще такие названия: Тумановы, Синюковы, Бреевы, Кузьмичевы, Егоровы, Оськины, Яшкины, Уляхины, Бабки-Марьины, Сабурихины, Зенкины, Исаевы, Лазуткины, Слышевы, Урядниковы, Кутковы, Казаковы, Панины, Боговы, Семен Петровы, Степкины, Коммунистовы, Дедовы, Михалины, Усанкины, Силкины, Трушины, Абрамовы, Гарасины, Тарасовы, Дед-Микитовы, Селивахины, Членовы, Аполчевы, Валямовы, Медковы, Живахины, Иван Ильичевы, Дед-Романовы, Конкины, Гаврюшины, Григорь Сергеевы, Варины, Петрашкины, Еремины, Игнаткины, Борисовы, Чикаревы, Ефимкины, Лаврухины, Аверькины, Роман Петровы, Харлановы, Маркины, Козины, Котовы, Кольцовы, Крайние.