Текст книги "Сборник произведений. 2015 год"

Ураган конницы пронесся и через Серединовку. После Бурнака корпус разделился на две группы и пошел через населенные пункты, расположенные по долинам рек Савалы, Осиновки, Цны, Бурначки. Надо же было людям питаться и лошадей кормить.

Для военных времен было обычным явлением забирать у населения и пропитание, и фураж (хочешь, называй это грабеж). Бабушка Ольга рассказывала, что какая-то часть (не то белая, не то красная) остановилась в Воскресеновке на ночлег и разместилась по дворам. Один из постояльцев зарезал овцу и приказал ей варить мясо. Так же отбирали и овес на корм лошадям. Люди молчали – боялись.

* * *

…В 1920 году Красная армия одержала победу над главными силами контрреволюции: Добровольческой армией Деникина и Колчаком. Можно бы и приступить к мирной жизни, но экономика оказалась в состоянии разрухи (почти три года воевали и больше ничего полезного не делали, только крестьяне как-то еще пахали и сеяли).

Обстановка обострилась сильным неурожаем 1920 года и голодом. Хлеба для армии и населения городов катастрофически не хватало. Его власть стала изымать у крестьян насильственным путем, называемым «продразверсткой». Для изъятия хлеба были созданы вооруженные группы – продотряды. Не отдал мужик хлеб добровольно, отнимут силой, не считаясь, что семья останется голодной.

Росло недовольство крестьян, и этим воспользовались другие «вожди» (левые эсеры) и подтолкнули крестьян к восстанию.

Трудности и голод вызвали недовольство и в городской среде. Начались вспышки мятежей: в Кронштадте, в Сибири, Поволжье, на Урале. Одним из значительных событий этого ряда было крестьянское восстание в Тамбовской губернии, которое получило в советской литературе название «антоновщина».

Используя недовольство крестьян, восстание подготавливала партия левых эсеров, которая имела значительное влияние в Тамбовской губернии (при выдвижении депутатов в Учредительное собрание за эсеров проголосовал 835 тысяч голосов, а за большевиков – 240 тысяч, документ №35 из «Хрестоматии по истории Тамбовского края»).

В 1920 году партией эсеров был создан Союз трудового крестьянства – СТК, программа которого состояла из таких положений:

* созыв Учредительного собрания на основе равного избирательного права для установления нового политического строя;

* политическое равенство всех граждан;

* частичная денационализация промышленности и оставление в руках государства крупной и добывающей промышленности;

* рабочий контроль и надзор за производством, и другие.

Велась соответствующая работа через партийных агитаторов в крестьянской массе.

Нужны были люди, которые возглавят восстание. Дошла очередь и до Антонова.

Антонов Александр Степанович, 1889 года рождения, левый эсер с 1907 года, экспроприатор, то есть насильственным путем (грабежом) добывал средства для партии эсеров (как и Джугашвили для большевиков).

В 1907 году осужден и до февраля 1917 года отбывал каторгу.

Экстремистские наклонности характера Антонова привлекли к нему внимание лидеров партии эсеров, и они начали его «продвигать». В то время в большинстве уездных Советов Тамбовской губернии было преобладание эсеров.

Вскоре Антонов стал начальником Кирсановской милиции и приступил к накоплению сил для восстания. В это время в Кирсанове создавался Первый социалистический полк из добровольцев, командиром которого был друг Антонова эсер Михневич.

Оружие отбирали у проходивших через Кирсанов чехословаков и отправляли его в села Рамзу, Чернавку Уваровского района, что ниже по течению реки Вороны. К селам подходили приречные леса, и этим обеспечивалась секретность действий.

При очередных выборах Советов в Кирсанове победили большевики. Антонов был вынужден скрыться и приступил к сколачиванию вооруженного отряда. Уже в августе 1920 года его численность достигла четырех тысяч.

Первая стихийная вспышка мятежа произошла в 15 августа 1920 года в селе Каменка, что в двадцати километрах от села Туголукова. Вскоре туда подоспел и Антонов. Тамбовским властям наличными войсками не удалось подавить восстание в самом начале, и оно стало быстро распространяться по территории Тамбовского, Кирсановского, Моршанского, Козловского, Борисоглебского уездов и северо-восточных уездов Воронежской губернии.

В сентябре 1920 года в восстании уже участвовало 15—20 тысяч, а в январе 1921 года – 50 тысяч человек. При помощи агитации, посулов, устрашения в восстание было втянуто значительное число крестьян.

Вооруженные силы Антонова сочетали принципы построения регулярной армии (две армии, в составе которых был двадцать один полк) и иррегулярные вооруженные отряды. Следует обратить внимание, что главные военные действия проходили в уездах, где преобладали леса, так что широко применялись тактика и методы партизанской войны.

Оценив серьезность угрозы, центральные власти бросили значительные силы на подавление восстания: 32,5 тысячи штыков, 8,5 тысяч сабель, 463 пулемета, 63 орудия. Под видом интернациональной помощи правительство не постеснялось привлечь большое количество иностранцев из числа военнопленных, беженцев для борьбы с собственным народом. Всего было сформировано 370 «интернациональных» отряда, общей численностью 250—300 тысяч человек. Это – чехи, словаки, румыны, австрийцы, финны, итальянцы и, даже, китайцы. А наш крестьянин и кормить их еще был должен!

В разгар восстания был назначен командующим бывший барин Тухачевский. Он жестоко подавлял восставших. В некоторых источниках приведен материал, что Тухачевский применял тактику оккупации: расстрелы заложников и даже отравляющие газы. За победу над повстанцами и другие «заслуги» вознесли его до звания маршала, затем в 1937 году обвинили в измене и уничтожили, а в 1960 году громко реабилитировали, как незаслуженно оклеветанного. Вот таков портрет «героя» гражданской войны, в «честь» которого названа улица в городе Жердевке.

В книге «Антоновщина» упомянут целый букет фамилий деятелей, которые усмиряли восставших: Аплок, Траскевич, Райвид, Дуренко (может, и наш), Елокомский, Редзьско, Пинсон, Ульрих, Шелехест, Скудре, Аккус, Уборевич, Котовский (даже город назван этим именем). Да и вся «Энциклопедия гражданской войны» густо заселена подобными героями.

Активное участие в подавлении крестьянского восстания принимал бывший крестьянин Калужской губернии Жуков Г. К.. В своих мемуарах он описал боевой эпизод, который происходил на пространстве между Вязовым, Максимовкой и Серединовкой, Павлодаром. Как рассказывал А. Ф. Лашкин, жителей потом заставили закапывать неподалеку от большака полуразложившиеся трупы. Кто свой, кто чужой – не ведали.

Хотелось бы коснуться описания боя под селом Вязовое в мемуарах Жукова Г. К.. Согласно описанию дело было так.

Расположенная в селе Вязовое бригада (в составе двух полков: 1-го и 2-го) получила разведданные о передвижении крупного отряда (около трех тысяч) в направлении села Вязовое (по всей видимости, это было в районе сел Пановы кусты, Львово, Бокино, Павлодар). Далее, пишет автор, навстречу отряду антоновцев (вероятно, по большаку) был выслан эскадрон под его командованием (сотня всадников против 3-х тысяч) с пушкой и пулеметом. А полки пошли в обхват: 1-й полк слева (вероятно, по пойме р. Бурначки), а 2-й – справа (скорее всего, по пойме р. Савалы, а затем Осиновки).

Оба полка не выполнили задачи, отступили, а эскадрон, отступая, вел бой и, как пишет автор, нанес серьезный урон наступавшим антоновцам. В реляции этот бой оценен, как значительная победа (два полка отступили – не шутка), а командир получил орден Боевого Красного знамени. Возможно, маршал не прочитал внимательно, что написали ему помощники по литературному труду?

В очерках В. Самошкина, напечатанных в районной газете «Ленинское знамя», описан эпизод боя вблизи деревни Максимовка, в котором участвовал Жуков, где будущий маршал едва не погиб. Сам храбрый воин, маршал отдал должное отваге и ловкости своего «врага», который ударом шашки выбил его из седла. Эти «бандиты» в большинстве своем были вчерашние солдаты, пришедшие с мировой войны. «Наверно, это был унтер» – предположил маршал. Как свидетельствуют его мемуары, он питал уважение к младшим командирам старой армии за их высокую выучку (сам был когда-то унтер-офицером). Можно думать, что на склоне своей жизни, маршал был уже не очень горд за свой орден, полученный на братоубийственной войне.

В другом очерке («Ленинское знамя» за 1991 год), повествуя о событиях в нашей местности, называют Серединовку, Максимовку, Павлодар, Туголуково «злостнобандитскими» селами. Этот, с позволения сказать, «термин» был пущен в обиход властями, и – пошла «писать губерния». Тогда можно было выдумывать, что угодно, лишь бы мрачнее была картина, и как можно хуже выглядели повстанцы. На них был повешен ярлык «бандитов», и это внушалось молодому поколению. А каратели только «подвиги» совершали. Но прошло время, и об их «подвигах» стало известно.

В 1921 году восстание подавлено, победитель всячески выпячивал были и небылицы о зверствах «бандитов». Как-будто с другой стороны пришли с гуманитарной помощью. Да, выплеснулась патологическая жестокость: убивали, казнили, грабили, насильничали и с той и с другой стороны.

Что мы тогда, молодое поколение, могли прочитать об этих событиях. Разве только книги Н. Вирты, который выполнял социальный заказ. За свои «труды» Вирта был, конечно, награжден, и не дурно устроил свою жизнь «за голубым забором» в селе Горелом, что недалеко от Тамбова. Где-то годах в 60-х, об этом повествовала (кажется) «Комсомольская правда».

* * *

Взрослые при детях опасались говорить о событиях, связанных с восстанием. Однако, что-то мы все-таки слышали.

В Серединовке, по моим представлениям, в восстании участвовало не более пятнадцати человек, сочувствующих, конечно, было больше (в архивах, безусловно, есть список). Пять человек были расстреляны, имена двоих мне известны: Дмитрий Кузьмич (Юрок) и Зайцева – заложница за мужа Тимофея Спиридоновича, мать троих детей. Фамилии и имена остальных, если когда-то и слышал, память не сохранила. Двое, как говорили, умерли в тюрьме: Лашкин Федор Федорович и Дурнин (Мишков). У Лашкина остались двое маленьких детей: Михаил и Владимир, которые оба воевали в 1941—1945 годах, вернулись живыми, с медалями и, безусловно, искупили «вину» отца. От Дурнина остался мальчик Виктор, который потом стал круглым сиротой и рос у Деевых (крайних). В 1941 году его призвали на войну, и с фронта он вернулся инвалидом, тоже искупил «вину» отца. После войны он где-то затерялся в Башкирии. Другие участники восстания остались живы, некоторые отсидели в тюрьме и вернулись, дожили до старости и всю жизнь находились «под колпаком» органов. Двое из них – Минаев З. И. и Зайцев Т. С. – работали в колхозе, один кузнецом, другой плотником. Никто из этих людей, даже по меркам 1930 года, кулаком не был. И только о двоих говорили, что они проявляли жестокость, которая была, скорее, патологическим явлением и не имела социальной мотивации.

В книге К. А. Гибшман рассказано о казни шестидесяти двух красноармейцев в селе Туголуково, но и другая сторона действовала не менее жестоко. О казни пятерых наших жителях рассказывала моя мать, ей в ту пору было более двадцати лет, и она все это видела и отчетливо помнила. По ее рассказу дело было так. В Серединовку прибыл вооруженный отряд, собрали сход, объявили по списку, кто должен выйти (охотники составлять списки всегда были). Из пятерых названных, двоих не оказалось, и как заложников взяли их близких, дали срок явки и посадили в Чернышев амбар под охрану. За одним из них, по прозвищу Юрок (он пахал в поле) побежала дочь и сказала, что власть приехала и его требует (у нас всех приезжих тогда называли властью). Он выпряг лошадь из сохи, запряг ее, навалил соху и борону на телегу, перекрестился, приехал домой и пошел «сдаваться». Его тут же посадили под охрану, заложницу выпустили. Как он был обрисован, не похоже, чтобы он участвовал в боевых действиях, но, возможно, громче других говорил, то есть «возмущал» народ. Но этого оказалось достаточно, чтобы его расстреляли. Второй, Зайцев Т. С., так и не явился. Заложницей была его жена, у них было трое детей – три девочки: Сима, Леночка и Тая.

Истек срок явки, снова собрали сход и объявили «приговор» – расстрелять! Отгородили обреченных штыками от толпы (дело происходило у Чернышева (Казакова) дома и повели их вниз, к пруду. Тогда пруд был маленький, и расстояние до него от дома было метров сто.

Толпа ахнула, родные закричали, Зайцевы девчонки вцепились в мать, их как щенят отшвырнули. Отвели немного арестованных и на глазах всего народа расстреляли. Кто-то не сразу был убит, пытался подняться, их добили.

Это была казнь, иначе не назовешь. И уехали в другие деревни вершить суд неправый – для устрашения.

Все это было в духе указаний верховной власти и приказов Тухачевского (приказ №130). И вот забыты имена так называемых, «бандитов», даже самых жестоких. Никогда не будут известны имена тех, кто казнил мать троих детей.

Неизвестны имена и тех зарубленных и наспех зарытых у большака и на бугре за Серповской лощиной, где потом была усадьба колхоза «Серп и Молот» (сейчас это, если смотреть с нашей усадьбы от акатника на юг, левее метров 80—100 от плотины). По рассказу Лашкина А. Ф. (ныне покойного) там зарыты (а не похоронены) семь или восемь человек.

Неизвестны или забыты и имена тех борцов за советскую власть, чья могила была вначале огорожена штакетником. Нас водил туда учитель, как бы на поклонение, 7-го ноября и 1-го мая. В Серединовке это место теперь трудно найти.

Многое забыто, однако же, не все забыты. Такая уж особенность нашей памяти. И поныне жители Жердевки ходят по улице Тухачевского и живут люди в городе Котовске, где как бы увековечена память палачей тамбовских мужиков.

…Летом 1921 года закончилась последняя схватка в братоубийственной гражданской войне. Повержен последний, хоть и маломощный, но враг – Тамбовские повстанцы. Тут бы победителю и остановиться, охладить воинственный пыл, проявить в какой-то мере великодушие к побежденному, может быть, даже в чем-то повиниться перед ним: ведь было же за что – народ то наш, свой.

Но нет же. Жестокость карательных мер была доведена до крайнего предела, победитель был беспощаден.

Читаем выдержку из «Общегубернской информационной сводки о борьбе с бандитизмом», июнь – июль 1921 г.:

«… Общий итог: операции по приказу №130 проводились в 19 районах, 30 волостях, 29 селениях. Взято бандитов 354 и разных 93. Арестовано заложников: одиночек – 354 и разных – 432, семей – 161… Конфисковано 210 хозяйств, сожжено 4 дома. Явилось добровольно бандитов 476, дезертиров – 329, взято дезертиров – 851, расстреляно 394 человека» («Хрестоматии по истории Тамбовского края», 1993 г.).

Были среди серединовских мужиков и те, кто пролил свою кровь ради торжества победы. На краю Серединовки в саманной избе жил Сафонов Василий Андреевич, служил он в Красной армии, ранен, домой вернулся без одного глаза и носил черную повязку. В заслугу ему это не было поставлено. На моей памяти, он был деревенским пастухом и какое-то время носил из Чикаревки почту. Когда заходил к нам, то присаживался отдохнуть, покурить с отцом, поговорить и повспоминать. Кое-что и я слышал.

Василий Димитреевич Кудряшов тоже служил в Красной армии, пришел домой раненый (кажется, в шею). Он сразу стал опорой новой власти на деревне. Когда делались «зачистки» «бандитов», то по своему новому статусу он, вероятно, должен был помогать властям. При одном таком мероприятии извлекли отца из соломы (или из погреба), где он прятался (он был грешен – «ездил») и явно собирались исполнить над ним приказ №130 – расстрелять на месте.

Бабушка Елена, его мать, ползет за карателями на коленях, умоляет – ведь единственный сын, только вернулся с войны, а тут опять… Дядя Вася (так мы его по-соседски называли) присутствовал при этом и великодушно сказал, что «этот не виноват» (как-никак, были соседи, росли вместе). Потом он был все же вознагражден, ему была дана маленькая власть, и он стал механиком в МТС в 30-е годы.

Когда все рассеялось, отца все же взяли на «фильтрацию», и я как-то слышал, что проходил он ее в Бутырке. Вернулся. На всю оставшуюся жизнь был «под колпаком» органов.

А некоторые не вернулись. Что там было – неизвестно, говорили, что умерли.

* * *

Где-то, в году 1934—35-м, к колхозу прикрепили на содержание инвалида гражданской войны Перфилова Александра. В деревне ему сразу дали прозвище – «красный партизан». Поселили его (сейчас уж не помню у кого) на постой, выделяли из колхоза по пуду муки на месяц и сколько-то пшена, иногда, может, давали постного масла, а остальное он добирал у хозяев, где квартировал.

Был он весьма склонен к спиртному, часто муку пропивал и ходил, пробавлялся, по дворам: кто-то да покормит. Помню, дело было на 1 мая. У нас дома стали отмечать этот праздник, и мама напекла (в кои-то веки) роскошных, из белой муки, пирогов с начинкой. Мы с сестрой и так и эдак вокруг них, но мама неумолима: «Вот сядем все за стол, тогда уж и ешьте сколько хотите». Подошло время, все сели за стол, взрослые понемногу выпили (у нас в семье к этому относились сдержано) и начали, как всегда, с первого блюда. Мы с сестрой истомились ждать, когда же дело дойдет до пирогов. Но тут заходит (в деревне входят без стука) Перфилов, здоровается, поздравляет с праздником. Родители как положено, приглашают его к столу, он не заставил себя уговаривать – за тем и шел. Отец ему, конечно, налил (что ни говори – гость, хоть и незванный). А дело как раз подходило к пирогам: вот тут-то он и отличился к, нашему с сестрой огорчению. Похвалил пироги, похвалил хозяйку и… пошел дальше.

Тогда не было в обиходе слова «бомж», но это был представитель этой породы. Перед войной он куда-то пропал, а после войны, как мне рассказывали, пришел в Серединовку больной, грязный, завшивевший… Как-то его покормили, а уж ночевать пустить никто не решался. Тогда он пришел к Чибизову Ивану Ивановичу, умному авторитетному старику и сказал: «Ну, если ты, Иван Иванович, не пустишь меня, то я пойду и удушусь». Иван Иванович переглянулся со своей Наталией Никифоровной, разобрали в хатке, соорудили постель (дело было в теплое время) и поместили там «партизана».

Прожил он недолго. Похоронили его в Еремином саду, недалеко от мельницы. Власти даже не поставили звездочку на его могиле. А ведь «никто не забыт, ни что не забыто»?

В годы войны на этом месте хоронили эвакуированных детдомовцев. Наши жители когда-то говорили о том, чтобы открыть в Еремином саду кладбище. Но судьба распорядилась иначе: хоронить там некого.

«Похоронена» уже сама Серединовка…

ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ…

После Великой Отечественной войны почти до самого конца XX века страна не испытывала больших потрясений.

Этот период можно условно обозначить такими вехами: закат сталинизма, хрущевская оттепель, брежневский «застой», кратковременный андроповский всплеск строгости, горбачевская «перестройка». И затем новое великое потрясение? развал державы.

На всех этих этапах жизнь имела различные оттенки. Но что неоспоримо: материальное положение населения постепенно улучшалось, люди стали жить спокойнее и увереннее, хотя и небогато, но и тому были рады. Экспансионистский зуд у наших вождей, конечно, был и в эту пору. Под видом интернациональной помощи мы влезали в разные конфликты: во Вьетнаме, в Афганистане, на Ближнем Востоке и даже добрались до Центральной Америки и некоторых африканских стран.

Но это где-то там, далеко, и народ остро на них не реагировал, разве только горевали в семьях, которые потеряли близких.

О событиях того периода написаны и еще будут написаны многочисленные тома. Но это уже стало достоянием истории. Остановимся лишь на некоторых моментах жизни послевоенной деревни.

Я уже не жил в ней и о том, что там происходило, узнавал или из газет, или когда ненадолго приезжал к родным.

Власть, хотя была и своя, советская, советоваться с народом не приучилась. Вздумают чиновники что-то в кабинетах и, не взвесив как следует, скорей внедрять в жизнь.

Тяжелым ударом по жизни деревни стало укрупнение колхозов и объединение небольших деревень. Во внимание не было принято, какие это повлечет за собой социальные и моральные последствия.

В так называемых неперспективных деревнях (какой оказалась и наша Серединовка) закрыли школу, магазин, сократили число рабочих мест. Что делать молодым семьям? Волей-неволей переезжай на центральную усадьбу и осваивайся в новой среде, либо в город, где их тоже не очень ждали.

Но деваться некуда? переезжали. Рвались семейные и родовые связи, старики не хотели никуда уезжать и оставались в одиночестве на родной земле ждать своей смерти. Дети росли (и растут) на чужбине, мало что зная о своих родственниках и родовых корнях.

Нация ведь тогда сильна, когда в ней крепкие родовые связи. О нас теперь этого не скажешь!

***

За послевоенные годы произошел огромный отток населения из деревни. Если до войны сельское население составляло примерно 80%, так к концу XX века едва ли осталось 20%.

Были на то разные причины.

Одна из них? вытеснение ручного труда из сельскохозяйственного производства за счет механизации.

Другая причина, тоже значимая,? стремление людей к более благоприятным условиям труда и быта.

Вот тут-то и выявилась прочность крестьянской души: поддаться соблазну или устоять?

Нынче мы не без гордости можем сказать: многие из наших серединовских устояли, не изменили земле и прочно осели на ней на всю свою трудовую жизнь.

В кратких очерках нет возможности назвать поименно всех моих земляков, которые всю свою трудовую жизнь прожили на родной земле и заслужили тем большое уважение.

В первую очередь скажу о тех, кто ныне составляет старшее поколение, то есть ветераны сельского труда. Среди них: Василий Николаевич Отставнов, участник Великой Отечественной войны, более 25 лет отдавший сельскому труду: в юности на полевых работах, а затем, по окончании военной службы, успешно руководил крупным хозяйством? колхозом «Гигант», за что награжден высшими орденами.

Ветеран Великой отечественной войны Владимир Николаевич Чевелев начал трудиться на земле в 1941 году, в 1943 году ушел на фронт и после войны до самого пенсионного возраста трудился на родной земле.

Надежда Ивановна Чибизова тридцать пять лет проработала на всех видах сельскохозяйственных работ.

Другие, чуть помоложе, но теперь уже тоже ветераны труда, всю свою жизнь посвятили сельскому труду. Первыми назову Петра Васильевича Маслова? Героя Труда, Вячеслава Николаевича Мещерякова, Михаила Ильича Королева, Владимира Ивановича Королева, Виктора Ивановича Рудакова, Марию Васильевну Медкову (Кудряшову), Антонину Васильевну Королеву (Кудряшову), Александра Владимировича Мещерякова.

Назову также и Юрия Ивановича Рудакова? милостью Божьею учителя, всю жизнь проработавшего в сельской школе.

И более молодое поколение крестьян? моих земляков? также заслуживают большого уважения за преданность родной земле.

***

Радость жизни люди начали ощущать с 50-х годов.

Вернулись живые солдаты, отдохнули от тягот войны и начали пахать, сеять, строить. Народилось много ребятишек, заработала школа-семилетка.

Власть сделала некоторые послабления крестьянам: сокращены налоги, отменены займы, от трудодня перешли к денежной оплате, установлена (хоть и маленькая? 12 рублей) пенсия по старости. Дети, подрастая, пошли учиться в среднюю школу и учебные заведения. Люди стали из ветхих избушек переселяться в новые дома.

Вот они? отцы и дети той поры. Уже счастье проглядывает на их лицах.

Жить бы да жить!

Но в 90-х годах рухнуло все, что по крупицам собирали за несколько послевоенных десятилетий: ПЕРЕСТРОИЛИСЬ…