Текст книги "Сборник произведений. 2015 год"

Армейские будни – понятие очень ёмкое. Оно включает в себя повседневную жизнь воинского коллективас его боевой деятельностью и трагикомичными случаями в быту, начиная с чистки сапог, и кончая несением службы на Посту №1, то есть у Знамени части.

Кстати, о сапогах.

Давайте ими и завершим наши рассуждения. Очень долго сапоги критиковали все, кому не лень. В том числе и те, кто понятия не имеет об армейской жизни. Сапоги —де не эстетичны, не удобны, портянки – мука.

Ложь!

Обувью в русской армии всегда были сапоги. И. А. Крылов в своё время писал :

«Коль сапоги начнёт точать пирожник, а пироги печти сапожник, то дело не пойдёт на лад».

Когда дело поставлено по Крылову, результаты нам хорошо известны (оглянись, читатель вокруг, чтобы убедиться – прим. ред). Например, все знают результаты работы «профессионалов»: пирожника – табуреткостроителя Сердюкова и его подельницы гениальной мошенницы экономкласса Васильевой.

А сапоги?

Что может быть лучше при российском климате, грязи и снеге? Даже в жару! Вспотели ноги – снял сапог, перевернул портянку другиой стороной, и вперёд!

Носок не перевернёшь, как портянку. Его нужно вовремя стирать, а где, и как, например в походе? Или носить с собой мешки постиранных заранее? ……

Не думаю, что замена сапог на ботинки в Армии большой прогресс.

А решать любые армейские вопросы на долгие времена должны люди компетентные и честные, любящие свою Родину.

Чтобы армейская служба была на пользу России и в радость её служивым.

Петров Юрий Васильевич (почётный член клуба)

Ю. В. Петров

«Я весною лучиком умоюсь…»

 
Я весною лучиком умоюсь.
Я весною к реченьке схожу.
Ночью нежностью твоей укроюсь.
Утром сладким словом разбужу.
 
 
Ты зарёй малиновой проснёшься.
Ароматом милым опахнёшь
И душою светлой улыбнёшься.
Слово это радостно вдохнёшь.
 

«Не люблю седины…»

 
Не люблю седины:
Это признак зимы,
Это время, ушедшее в Лету.
Не люблю седины.
Только нет в том вины,
Кто имеет отметину эту.
 
 
Не люблю седины:
В ней сгоревшие дни.
В ней усталости тихое пламя.
Не люблю седины:
В ней не будет весны —
Та заря уже пройдена нами.
 
 
Не люблю седины:
Словно вещие сны,
В ней затихли грядущие были.
Не люблю седины.
Пусть ей мысли даны,
Но уж многие чувства остыли.
 
 
Ах, как много седин!
Видно, я не один
Не люблю этот цвет серебристый.
Не люблю седины:
В ней холодность луны,
Только знаю, что цвет этот чистый.
 

Сеятель

Александру Сергеевичу Пушкину

 
Засеять поле нелегко.
Засеять душу тяжелее.
Уж сколько минуло веков —
Мы всё зелёные, не зреем.
 
 
Его ждала Россия долго.
Он появился, озарил
И тех, кто не исполнил долга,
И тех, кто долг свой не забыл.
 
 
Своею лирой многозвучной
Он душу русскую вспахал.
Посеял зёрна. Нивы тучной
Такой никто ещё не знал.
 
 
И это поле колосится,
И в сердце радостью звенит.
И Святогорские зарницы
Возносят духом нас в зенит.
 
 
За чередою поколений,
За далью дальнею веков
Он будет тот же, русский гений
С душой, свободной от оков.
 

Соловьиная ночь

 
Я отведал чуть-чуть невозможного.
А возможное просто ушло.
И торчит из куста придорожного
Позабытое нами весло.
 
 
Не забыто оно, просто спрятано.
И в кустах, и в счастливой душе.
Соловьиная ночь до полпятого
Обнимала двоих в шалаше.
 
 
Я вчера побывал там нечаянно.
Не пойму, что туда завело.
Видно, с грустью боролся отчаянно.
Вдруг увидел там наше весло.
 
 
И взметнулась душа в Поднебесную,
И витала там, будто во сне.
Встречи те с соловьиными песнями
Навсегда утонули во мне.
 
 
Вижу тень от куста придорожного,
Что даёт мне надежду и свет.
Это счастье моё невозможное
Шлёт в ВОЗМОЖНОЕ СЧАСТЬЕ билет.
 

17.07.2004.

О, Русь моя!

 
Сыны России! Что вы жнёте,
Пшеницу иль половы рать?
Ведь тот рубеж, куда плывёте,
Ей не поможет снова встать!
 
 
Земля страны, земля родная,
Засорена, запылена.
Земля от края и до края
Возмущена, удивлена.
 
 
Она, как мать, рожать желает
Зерно златое и сынов.
Чтобы великим урожаем
Народы радовались вновь.
 
 
Какая статная Россия!
Люблю её живую плоть.
Никто Россию не осилит.
Её лишь нужно «прополоть».
 
 
И «сорняки» в зашей отбросить.
И солнцем пахоту прогреть
И в рос серебряную россыпь
Её, как в жемчуг, всю одеть.
 
 
О, Русь моя! Земля святая.
Тебе, как Солнцу – вечно быть!
И никогда ты не «растаешь».
Кто Солнце может погубить?
 

18. 01. 06.

Родионова Екатерина

Е. Родионова

Милый городок

Есть в Московской области милый городок:

Коренные жители и солдатский полк.

И колбасный цех здесь есть, и рыбный завод.

Детский садик, школа, дом культуры есть,

Всех достопримечательностей даже и не счесть.

Мы живем здесь дружно и не знаем бед,

Лично я уж здесь целых 20 лет.

Что ж за городок такой, и о чем рассказ?

Расскажу ребята вам, сразу без прикрас:

Это наша станция, милая, родная,

Это наша родина, наша Трудовая!!! :)

Хаустова (Макарова) Антонина Петровна (почётный член клуба)

А. П. Хаустова (Макарова). 1943 г.

Двойной праздник Победы

Живых свидетелей войны становится всё меньше и меньше. И каждое воспоминание о ней – бесценно. Воспоминания фронтовой медсестры Антонины Петровны Хаустовой (Макаровой) предоставила «Литклубу Трудовая» её дочь – Инна Павловна Двоеглазова.

Антонины Петровны уже нет с нами. Она долгие годы жила в Трудовой и продолжала, как и в войну, лечить людей. Нет и её мужа – фронтовика Хаустова Павла Петровича, военного врача…

Мы, Литклубовцы, приняли А. П. Хаустову почётным членом нашего клуба навечно…

Я родилась в Ульяновске в 1924 году, там же в 1942 —м окончила медицинское училище. Хорошо помню, как я с повесткой в руках робко вошла в кабинет начальника Ульяновского военного госпиталя. Он внимательно посмотрел на меня, и сказал: « Вы назначаетесь старшей операционной сестрой», а я ему, мол, старшей операционной сестрой не работала. «Неважно, идите и получайте обмундирование».

Я повернулась и ушла. На улице около госпиталя в каком – то сарае мои коллеги – врачи, сёстры, санитарки – получали «безразмерные» шинели, кирзовые сапоги 41 – 42 размера, брюки и гимнастёрки, снятые, видимо, с убитых или раненых.

На следующий день нам сказали: сейчас пойдём в село Мостовое, что в 5 км от города. Там нас разместили жить по квартирам, домикам, и я оказалась с девушкой Дусей, которая была назначена санитаркой нашего госпиталя. Домик был небольшой, состоял всего из одной комнатки. Мы спали вдвоём на единственной кровати, а хозяйка – на печке.

В начале июня нас погрузили в товарный эшелон, и отправили на 1-й Украинский фронт. Ехали мы почему – то долго, 5 дней и ночей. Прибыли утром, выгрузились около города Старый Оскол. В то время шли ожесточённые бои с гитлеровскими захватчиками, и раненых было очень много. Каждый вечер немецкие самолёты прилетали бомбить этот город.

Не успели мы приступить к работе – на перевязочных столах уже лежало много раненых – как прилетели фашистские самолёты и начали бомбить город. Это было наше первое боевое крещение. Было страшно – взрывались бомбы, куда попадали, я не помню. Но, посмотрев на раненых, страх у меня пропал. Я подумала: эти солдаты и офицеры искалечены, ранены, им нужна моя помощь, бояться не надо – что будет, то и будет. Страшнее всего было на улице или в траншее, меньше – в блиндаже или палатке, где мы работали и жили.

1944 год мы встречали под Киевом, в Дарнице. Наш госпиталь располагался в двухэтажной школе. Он был сформирован на 200 человек раненых, а у нас их – 1500.

Раненые лежали на соломе. Приходили в госпиталь женщины из местного населения помогать кормить и поить раненых. Женщины стирали бинты, так как их и другого перевязочного материала не хватало. Потом, уже после стирки, их стерилизовали в автоклаве. Я, как старшая операционная сестра следила, чтобы обработка ран после операций проводилась четко и организованно.

Было очень много раненых и обожжённых танкистов и лётчиков. Внесут их санитары в перевязочную, положат на перевязочный стол, и не знаешь, с чего и как начать помогать…

Я никогда не забуду такие моменты, когда я выходила зачем —то из перевязочной, а пройти было невозможно – на полу, на носилках лежали раненые, они ждали очереди. Их неумолимые просьбы звучат до сих пор в моих ушах: «Сестричка, пить!»

Не редкими были такие случаи: снимешь повязку с раненой конечности, а вся рана покрыта червями, и вот пинцетом надо было по одному их снимать. Если раненый поступал с переломом и где —то на передовой или в медсанбате ему накладывали шины, в вате под ними были вши. Они переползали на нас, медсестёр. Хирург давал указание часов в 12 ночи уходить в какой – либо уголок, чтобы снять с себя этих насекомых.

Отдыхали час или два, а потом опять подъём и обрабатывание непрерывного потока раненых. В конце ноября 1943 года был освобождён Киев, раненых стало чуть – чуть меньше, и сотрудники госпиталя встречали Новый 1944 год в одном из домов Дарницы. Все мы были уставшие и физически, и морально, ведь большинство раненых были тяжёлыми, и с каждым приходилось немало работать, чтобы подготовить для отправки в тыл на дальнейшее лечение.

Начальник нашего фронтового госпиталя Н. И. Головкин, майор медслужбы, уже побывавший в плену и окружении, возил с собой патефон и немного пластинок. Из них я запомнила только одну. Когда на фронте было затишье, Николай Иванович заводил патефон с пластинкой « Брызги шампанского».

В январе 1944 года наши войска двигались вперёд, и нам был дан приказ идти за фронтом. Погрузили нас опять в эшелон товарного поезда и повезли дальше, по – моему, на город Сумы. И вдруг в лесу наш поезд остановился, рядом стоял состав с воинскими частями. Помню, выбежали солдаты и офицеры – все молодые, красивые, увидели нас, появилась гармошка, и начались танцы.

Меня пригласил молоденький лейтенантик, видимо, я ему понравилась. Он спросил мой адрес, записал его, и мы уехали дальше. Потом он прислал мне очень тёплое письмо, объяснился в любви, но ответить ему я не смогла. На этом всё и закончилось.

Не доехав до города, поезд остановился около лесочка, нам приказали выгрузить всё имущество. Когда выгружались, внебе высоко – высоко летал фашистский самолёт. Этот фриц нас сфотографировал и улетел, а мы поставили палатки, замаскировали ветками деревьев и, уставшие, легли отдыхать. Нам всегда наше командование говорило ложиться спать в гимнастёрке и юбке. Я не могла так спать и считала: какая разница, в чём меня убьют, в гимнастёрке или без. И вот только я прилегла в палатке на бинтах и вате, слышу – летит самолёт. Он крутил, крутил над нами, а мы тем временем «посыпались» в овраг, и присели на корточки – будь что будет!

Одна бомба упала на дом неподалёку, где жили старик с внуком. Фашист развернулся, и опять стал над нами кружиться. Конечно, нам было страшно, около меня на корточках сидела врач – хирург З. А. Тетнева, она дрожала от переживаний и страха так, что «зуб на зуб не попадал». А у меня сильно дрожала одна нога, особенно в области коленки. В это время упала вторая бомба, её прямое попадание было в нашу полевую кухню, которая стояла совсем близко от нас, и я только слышала, как падают осколки этой взорвавшейся бомбы.

В Сумах пробыли несколько дней, а потом приказали нам двигаться дальше, в город Каменец – Подольск, где мы приняли раненых от другого госпиталя. Оттуда мы поехали в Польшу, и остановились в 30 км от Львова.

Раненых было тоже много. Перевязочная находилась на первом этаже, в окна было видно, как медленно к нам шли колонны машин с ранеными. Это надо увидеть такую картину…

Как – то под вечер вижу в окно – ведут гражданского полного мужчину – поляка, не молодого, но крепкого. Две женщины вели его под руки. Он шёл, но не видно было ни носа, ни рта, ни глаз. Он подорвался на мине, и в основном пострадало лицо, поэтому он шёл сам. Его ввели к нам в перевязочную, положили на носилки, и он сразу умер, видимо от травматического шока. Этого мужчину до сих пор хорошо помню, и мне очень обидно, что не успели его спасти.

Потом наш госпиталь находился в местечке Каменка Струмилово. Я, к сожалению, не помню, где мы встречали 1945 год, так как наш госпиталь стоял уже в лесу. Жили в палатках, освещением служили свечи – плошки, а топили печи – времянки.

Питались два раза в день – в 12 часов дня и в 12 часов ночи. Хотя иногда не успевали покушать, так как обрабатывали прибывших раненых. Но мы очень стойко и терпеливо переносили голод, были заняты и не думали о еде. Очень уставали от длительного стояния на ногах, ведь всё делали стоя. И работая с ранеными, если они были в сознании, разговаривали с ними, и они охотно рассказывали обо всех делах на фронте.

Однажды я вышла из палатки и слышу, как тихо играет солдат под деревом на баяне, мне было и горько, и радостно. Не помню, что он играл, но я подумала, что кроме войны есть другая жизнь. За два года полевой жизни один раз приезжала фронтовая бригада артистов, которая состояла из баяниста – солдатика и девушки. Они пели фронтовые песни прямо на грузовой машине, открыв кузов. Для нас это был большой праздник…

……………

Но самое ГЛАВНОЕ – мы все ждали и надеялись на ПОБЕДУ. В начале 1945 года мы двигались к Германии и чувствовали, что она, долгожданная, скоро будет!

В апреле 1945 года мы приехали в город Бриг на Одере. Местных жителей не было – все сбежали в лес. Наши девушки, узнав об этом, находили свободное время и носили им хлеб.

Мы приняли раненых у местного госпиталя. Раненые были очень тяжёлые, но вот однажды меня позвали в перевязочную: Тоня, здесь твой земляк из Ульяновска». Это был красноармеец, тяжело раненный в живот. Я стала спрашивать, где живут его родители, всё записала. Он знал, что скоро умрёт, и уверенно говорил: напишите моей маме, когда меня не станет. Через три дня он умер. Мы похоронили его как могли. Я написала подробно его маме и сестре и обещала заехать, когда будет возможность.

Как они ждали меня, чтобы увидеть человека, который был рядом с их сыном в последние его дни жизни!…Хотя нового ничего не могла сказать всё написала в письме. Его сестра сразу меня узнала, хотя никогда не видела. Мы посидели, поплакали, поговорили, и всё. Больше я у них не была.

Так закончилась наша жизнь на колёсах. Пришёл День Победы, 9 мая 1945 года. Это было в 4 часа утра в городе Бриг. Уже было светло и тепло, и вот солдату – часовому кто – то сказал, что кончилась война, он разбудил всех, закричав:

«ВОЙНА КОНЧИЛАСЬ!!!»

Мы проснулись, выбежали на улицу, пришёл начальник госпиталя, и все стояли, разговаривали, вспоминали, мечтали о мирной жизни.

Вечером нас пригласили к себе на танцы соседи – артиллеристы. На один из танцев меня пригласил врач, игравший до этого на аккордеоне. Мы с ним познакомились, вскоре поженились и прожили вместе 56 лет.

Так 9 мая 1945 года подарило мне и Победу, и Любовь НА ВСЮ ЖИЗНЬ.

Шаповалов Илья Владимирович

И. В. Шаповалов. Работает машинистом московского метро.

«А всё разлетается в пыль…»

 
А всё разлетается в пыль…
И ливень стучит по дороге.
Я в поисках света котёнком слепым
Опять вспоминаю о боге…
 
 
Что в мире дано мне узреть?
Я в нём, как в гостях у Прокруста.
И вряд ли кого-то сумеют согреть
Мои деревянные чувства…
 
 
Рукой нервно ус теребя,
Красиво о жизни глаголя,
Я так от души ненавижу себя,
Что небо рыдает от боли…
 
 
А ночью так хочется выть,
Надрывом гортань раздирая,
От мысли, что нечем совсем оплатить
Хоть скользкую тропку до рая!
 
 
…В расхлябанный росчерк пера
Собрав свои мысли-бродяги,
Опять за столом просижу до утра,
Оставив всю ночь на бумаге…
 

«И больше яда стало в строках —…»

 
И больше яда стало в строках —
Стекает с кончика пера:
Эссенция ошибок многих,
Любви цветная мишура.
 
 
Душа с годами огрубела —
Bзгляд жёстче, тяжелее шаг.
И то, чего она хотела,
Всё c ней не сбудется никак.
 
 
Как проклинающее эхо,
Ей в череде минувших встреч
Всё мнится образ человека,
Что не сумела уберечь.
 
 
И скорпионом память жалит
Везде, куда б я ни бежал:
Мне верили, любили, ждали…
Я сам всё это оборвал.
 

12.11.2012.

Видение

 
Есть где-то дом, скамья у дома,
Старинный сад вокруг пруда…
И мне до боли всё знакомо,
Хоть я там не был никогда.
 
 
Но в сад под вечер, на закате,
Когда так воздух пьян и чист,
Ты выйдешь в лёгком летнем платье,
С земли поднимешь жёлтый лист,
 
 
И вдруг он выскользнет из пальцев,
На миг прильнув к твоей щеке,
И, с ветром закружившись в танце,
Исчезнет где-то вдалеке.
 
 
Я подойду к тебе вплотную,
К губам губами прикоснусь,
И, захмелев от поцелуя,
Сомкну объятья… и проснусь.
 

Внезапно встретил

 
Внезапно: встретил человека,
Быть может, лучшего на свете.
Но в том общению помеха,
Что человек меня – не встретил…
 

13.04.2015

Волшебная книга

Какая-то странная, непонятная сказка, облитая молочно-серебряным светом луны. Кто придумал это время и нас с тобою в нём?

Мы бродим по волшебному лесу, где на ветвях вместо листьев висят минуты. Кто сделал так, чтобы я просил тебя вернуться ко мне до того, как ты оставишь меня?

Я смотрю прямо в Ночь и вижу одинокую планету, на которой кто-то сеет и жнёт звёзды, засыпая ими небесный чернозём. А когда он поливает всходы, капли лунного света, попадая на твоё лицо, превращаются в слёзы. Бог не дал нам крыльев – мы не можем летать, зато Он подарил нам друг друга и эту Маленькую Планету, плавающую во Вселенной по волнам наших желаний. Не закрывай Волшебную книгу – она подарит нам счастье. Хотя бы во сне

Был дом и тепло

Был дом и тепло, и уютный запах молока и Хозяина… Друга… Смех детей из кухни по праздникам, музыка с утра до вечера по выходным…

И свобода… Каждое утро – знак доверия и уважения Хозяина, отпускавшего меня одного погулять.

А потом… В одно яркое и солнечное утро я увязался за родным запахом Хозяина, спешившего куда-то. Он прогнал меня, велел идти домой, но я сделал вид, что не понял, и помчался за ним по пятам. Я был слишком юн…

И был перестук колес и покачивание вагона; шум, гомон, толкотня, тысячи других запахов и… смятение, желание убежать и спрятаться, вернуться Домой!..

Шипение, открытые двери – и Свобода! И тишина… И пустынная незнакомая платформа…

И мой одинокий вой над расцветающим улыбчивым днем…

P.S.

Это было давно. Я не знаю, где он сейчас и жив ли он… Не знаю, что он чувствовал тогда и обрел ли новый дом… Его звали Дим.

Геометрия

 
Круг общения? Несомненно.
Но углы тогда здесь откуда?
Круг квадратом стал постепенно.
Вот такое странное чудо.
 
 
И царапает беспощадно
Все описанные окружности.
Всё предметно и всё наглядно:
Образец взаимной ненужности.
 
 
Стрелки время привычно меряют:
Всё циклично, кругами движется.
Во вселенскую геометрию
Мой квадрат никогда не впишется.
 

26.03.2015

«Жизнь моя туманная…»

 
Жизнь моя туманная,
Скользкая тропа.
Куролесит пьяная
Странница-судьба.
 
 
Сунется бутылкою
В потную ладонь —
В теле каждой жилкою
Пробежит огонь,
 
 
Сладостью останется.
И уйдёт тоска.
По листку потянется
Новая строка.
 
 
Буквами кудрявятся
Мысли до утра,
Упадут-расплавятся
С моего пера.
 
 
Где ж ты бродишь, милая,
Меж холодных дней?
Через вёрсты стылые
Сердце мне согрей…
 
 
Месяц, тварь двурогая,
Мысли гонит прочь.
Новою дорогою
Мне ответит ночь —
 
 
Долгою, разбитою,
До седой звезды.
Может, далью скрытая,
Там меня ждёшь ты?..
 

Зов

 
Не дай завшиветь душе —
Вспомни, кто ты такой.
Время пришло уже —
Бейся, свободный вой!
 
 
Именем древних Родов,
Славой Святой Руси
Больше не надо слов —
Землю свою спаси!
 
 
К чёрту твою хандру —
Вынь-ко отцовский меч:
В поле пойдём поутру
Головы вражьи сечь!
 
 
Ждёт пусть немало бед —
Станем тверды, как гранит.
Новый придёт Пересвет —
Значит, враг побежит.
 
 
Так у нас повелось:
С младенчества до седин,
Чтоб вольной осталась Рось —
Сражайся, славянский сын!
 

И будет так

 
И будет так: приду под вечер,
Под знобким вымокнув дождём,
Затеплим две большие свечки,
И непогоду переждём.
 
 
Под шорох дождика по окнам,
Под тихий струнный перебор
Вдруг полувздохом-полустоном
Прервём ненужный разговор;
 
 
Ловя губами губы жадно,
Забыв про скромность и покой,
Неудержимо, безоглядно
Мы станем музыкой с тобой,
 
 
Игрой вопросов и ответов
На языке горячих тел,
Извечным танцем тьмы и света,
Где ты – мой свет, я – твоя тень.
 
 
Не ведая ни снов, ни яви,
Ловя лишь блеск в твоих глазах,
Твоё тепло на одеяле
И запах ветра в волосах,
 
 
Отдам себя объятьям нежным
И позабуду о былом,
Твоим согретый безмятежным,
Живым и ласковым теплом.
 
 
…А свечи догорят неярко,
Окутав нас уютным сном,
И утром будет два огарка.
И чай. И солнце за окном…
 

Илоне

 
Поэт и художник, идущий по краю,
По тонкой границе миров,
Меж прошлым и будущим вновь замирает
И слушает пенье ветров.
 
 
Ей ведомы тайны движения мира,
Слышны ей богов голоса.
Она из обычной московской квартиры
С землёй обняла небеса.
 

«Итак, на всё махнув рукой…»

 
Итак, на всё махнув рукой,
Исполню, что ещё осталось:
Я снова стану пустотой,
С которой всё и начиналось.
 
 
Ни дней, ни сил уже не жаль:
Ничто ведь не было случайным.
Но, уловив твою печаль,
Я обниму тебя молчаньем.
 
 
Замри! Недвижною душой
Ты ощутишь моё движенье —
Я снова буду здесь, с тобой
Живым теплом прикосновенья.
 
 
Забыв усталость и покой,
Презрев любые расстоянья,
Я прилечу к тебе звездой
Сквозь все пустоты мирозданья…