Текст книги "Сборник произведений. 2015 год"

Папсуев Михаил Дмитрович

М. Д. Папсуев

Там, где вызывали огонь на себя
Детство в фашистской оккупации и после. Воспоминания.

Кинофильм «Вызываем огонь на себя», поставленный по одноимённой повести Овидия Горчакова – художественный. Но для пожилых людей тех мест, которые там показаны, эти произведения документальны. Да и художественности там чуть-чуть. А события настолько драматичны, что не изгладились в памяти людей старшего поколения до сих пор.

Не изгладились они и в моей памяти, тогдашнего малолетнего свидетеля…

Не берусь судить о стратегических целях противостоящих сторон, но после долгих воспоминаний и размышлений хочу порассуждать о событиях на местечковом бытовом уровне.

Авиабаза Сеща была построена до Великой Отечественной войны. Расположена в регионе, где сходятся границы Брянской, Смоленской областей и Белоруссии в огромном массиве лесов.

С началом войны и при наших неудачах первого периода войны местное население и власти к приходу немцев готовились.

Стада колхозного скота угонялись на Восток. Эту тяжёлую задачу осуществляли молодые девушки под присмотром стариков. Формировались партизанские отряды, намечались базы в лесах.

Но фашисты появились неожиданно быстро. В моём селе на смоленщине фашисты были уже 20 августа 1941 года. И оказались они не такими хилыми, как их представляли…

Первой жертвой в селе оказалась сельский врач – еврейка Рива, которую немцы расстреляли при первой встрече. Затем по селу начался отстрел кур. Охотились немцы на кур по всем дворам– всюду гремели винтовочные выстрелы.

У жителей немцы никакую еду, кроме яиц, не брали. Но «яйки» -подай! «Добрые» немцы иногда яйца меняли на какие-нибудь безделушки – вроде губной гармошки.

Отступая, наши войска двигались пешком, имущество везли на лошадях. Основное оружие – винтовка. За время двухлетней оккупации я не видел ни одного пешего немца. В крайнем случае – на велосипедах.

Пехотной немецкой роте на велосипедах придавалось несколько крытых брезентом конных фур, на резиновом ходу, запряжённых бельгийскими тяжеловозами – очевидно, для ротного имущества, запасных велосипедов и мастерских.

Экипировка личного состава немцев была выше всяких похвал. Уже в 40-е годы 20 века в Германии на высоком уровне была развита химическая промышленность. Обмундирование немецких войск было изготовлено из искусственной шерсти, а бельё – из искусственного трикотажа. Но обувь и амуниция – из высококачественной кожи.

Характерно, что китель, брюки, пилотка, шинель были изготовлены из одного типа сукна. Такая «обмундировка» явилась НИКАКОЙ ЗАЩИТОЙ в суровые русские зимы. А морозы были, как правило – 20, -30, и даже -40 градусов. Это ещё раз подтверждает, что «План Барбаросса» и не предполагал воевать зимой…

Зимой 1941– 1942 гг. в деревне было обычное явление: идёт по на снег, снимает с неё валенки, и одевает их себе на ноги, прямо на обувь.

Отступление. О лаптях жителей.

Но валенки в нашей деревне была обувь «элитная», изготовленная местными умельцами. Основной и повседневной обувью у всех жителей были ЛАПТИ. Изготовление лаптей-процесс долгий и муторный. В лесу из липовых хлыстов длиной 2,5—3 метра надирался ЛЫКОВЫЙ ЛУБ. Дома луб катался в рулончики, которые как баранки нанизывались на мочальную ленту, и сушились (что б потом не сгнили). Для изготовления лаптей лыковые «баранки» размачивались в воде, раскраивались на лыковые ленты, ширина которых зависела от необходимого размера лаптя. Большие лапти плетутся из шести полос – концов, маленькие детские – из пяти концов. По линейному размеру ноги делаются колодки – копыл. Копыл далёк от понятия обувной колодки, не отражает контур стопы ноги. Это потом компенсируется значительной прослойкой опучи. Для полного комплекта обувки, к лаптю необходима бечёвка – опорка, которая изготовлялась из волокна льна. На ногу с носком или без него наматывается опуча, от качества материала которой зависит комфортность ноги. Зимой от снега опучи промокают. А чтобы ноги были сухими, нужно было стащить у немцев плащ, который одевали мотоциклисты, разрезать его на лоскуты, которые наматывали поверх опучи.

У немцев же позже стали появляться соломенные боты. Но это была постовая обувь. Боты находились на посту, и их немцы-постовые одевали по – очереди.

Потом у немцев появились вязаные толстые наколенники типа футбольных гетр, только длинные, из искусственной шерсти. На уши офицеров одевались тёплые наушники, а у солдат на пилотку одевались матерчатые «кольца» с «макушки под бороду». Но всё равно мерзли они страшно.

Но за лето 1942 года Германия сумела изготовить своим войскам зимнюю одежду в большом количестве – очень продуманную и удобную. Широкие брюки на лямках, в которые солдат ЗАЛЕЗАЛ ПРЯМО В ШИНЕЛИ. Поверх брюк – куртка без воротника на шнурках у шеи и пояса. На голову – шлем с раскрылками внизу как у нашего сварщика. Раскрылки заправлялись под верхний шнурок куртки. Одна сторона одежды была серого цвета, другая – белого, для полевых условий. Обувь – войлочные буркина кожаной подошве.

Позже я долго удивлялся, как можно было за такой короткий срок изготовить миллионы комплектов обмундирования, пока, уже будучи офицером, не побывал в Германии, в небольшом городке Бернау под Берлином. Оказывается, в Бернау была огромная фабрика по пошиву обмундирования для всего Вермахта.

Эта фабрика, как военный объект, была конфискована нашими оккупационными властями по плану демилитаризации фашистской Германии. Фабрика была настолько огромна, что там расположилась советская танковая дивизия.

Кстати, на окраине Бернау в сосновом бору, был конфискован ещё один «военный объект». Красивый большой дом в готическом стиле функционировал вначале под красными фонарями. А к концу войны в фашистской армии оказалась масса людей психически «тронутых». В здании был организован военный госпиталь. Он и был конфискован, как военный объект, и был припособлен под Дом офицеров Советской Армии.

Но это было потом. А летом 1941 года фашисты двигались по Белоруссии, Брянщине и Смоленщине во всей красе. И местные силы сопротивления смотрели из кустов на эту мощь с трепетом. А в огромных массивах лесов скапливалось большое количество окруженцев.

Фашисты подошли уже к Москве. Фронт «уплотнялся», и советским подразделениям вырваться из окружения становилось всё труднее. Сеща оказалась ближайшей базой тяжёлых бомбардировщиков немцев для бомбёжки Москвы.

Кадровые военные из окруженцев оказались у руководства партизанскими отрядами. С конкретными задачами через линию фронта в леса стали забрасываться хорошо подготовленные для партизанских действий люди, оружие, боеприпасы, радиосредства и т. д.

Очевидно, одной из важнейших задач им ставилась задача парализовать работу аэродрома в Сеще, фашисты берегли его как зеницу ока, что со всей правдивостью и показано в кинофильме «Вызываем огонь на себя».

К лету 1942 года немцы вынуждены были в районе брянских лесов держать значительное количество войск. Они, чтобы уничтожить питательную среду партизан, выжгли все хутора и почти все сёла. На границе Брянской и Смоленской областей были сожжены так же такие населённые пункты, как Барковичи, Прища, Малаховка, Алексеевка, Тросна, Деньгубовка и многие др. Но оставили целыми крупные сёла для собственного базирования, такие как Корсики, Сукромля, Сергеевка и др. Зима – то суровая.

В сжигаемых населённых пунктах местных жителей или расстреливали, или угоняли. А на хуторе Лузганки более 50 человек загнали в колхозный сарай и сожгли заживо. На этом месте сейчас стоит обелиск в память погибшим.

Если в районе какого – нибудь населённого пункта был убит хоть один фашист, село сжигалось, и первые попавшиеся десять жителей превращались в заложников и расстреливались.

…Нагрянувший в село Сукромля карательный отряд застал в селе двоих партизан. В лес они уходили через усадьбу колхозницы Елены Бруевой – матери двоих девочек. Немцы заметили… Елену Ефимовну подвели к колодцу, расстреляли, и труп бросили в колодец.

Выход в лес из населённого пункта за определённую черту был запрещён. А как крестьянин мог существовать без леса? Там дрова, грибы, ягоды, лыко для лаптей и верёвок, веники для бани и пр.

Каждый застигнутый в лесу мужчина или подросток расстреливался на месте. Женщину приводили в комендатуру. Её оцепляли дети, староста доказывал, что это жительница села. Чаще прощали. Но давали 25—30 ударов шомполом, при детях.

Если узнавали, что кто – то из семьи в партизанском отряде, дом сжигали, а всю семью, включая детей, расстреливали. Такая участь постигла и семью моего учителя Ковалёва Александва Харитоновича. Перед войной он окончил 10 классов. В армию по молодости призван не был. Оказался в партизанском отряде. Родителей расстреляли. Дом сожгли. Маленькая сестра Нина играла с соседскими детьми. Её спрятали женщины. Осталась жива. Сейчас Нина – доктор физико – математических наук.

У села Сосновка стояла колхозная ветряная мельница, принадлежащая когда —то «кулаку». В селе во время оккупации появилась дочь этого «кулака». Очевидно, она донесла немцам, что старик – мельник молол зерно партизанам, а его жена пекла им хлеб. Мельника с женой немцы повесили на крыле ветряной мельницы.

Сброшенные на помощь партизанам десантники парашютисты– москвичи поинтересовались, есть ли в селе предатели. Кто-то им указал на дочь бывшего хозяина мельницы (в селе поговаривали, что это сделал сын повешенной жены мельника Горбунов Василий Иванович. И хоть он сам был партизаном, сам расправляться с предательницей не стал).

Придя в дом вечером десантники застали за ужином дочь, зятя, и саму возможную предательницу. Все трое были расстреляны прямо за столом.

Из – за мужа – партизана, оказавшегося в окружении, была арестована моя тётя Горбунова Александра Захаровна. При аресте стали спрашивать где муж. Она ответила, что ушёл на фронт. Стали обыскивать, и в карманах мужского пиджака, в который она была одета, нашли записку, в которой было написано: «Горбунов, парабеллум передай Свиридкину». А Свиридкин был председателем райисполкома, который позже погиб в схватке с немцами у хутора Мостицкое.

Тётю увели. Все родственники вокруг села по кустам и оврагам искали её труп. Не нашли.

А через несколько дней к нам в дом вечером пришёл полицай Иван Седов. Он сказал, что тётя жива, и находится в тюрьме в городе Рославль. Он конвоировал с другими полицаями туда арестованных, видел её там, умудрился дать ей хлеба. Оказываясь в тюрьме, это он делал неоднократно. Что тоже учёл суд приего осуждении после войны.

Вообще в нашем большом селе в 300 домов было два полицая. Два Ивана. Седов и Фомченков. Оба 1926 года рождения, в начале войны не призывались по молодости. В оккупации нейтральным оказаться было невозможно. Уйти к партизанам – немцы расстреляют семью и сожгут дом. Пойти в полицию – расстреляют партизаны. Сидеть дома – выловят немцы и угонят в рабство в Германию. Иваны из трёх зол выбрали меньшее (по их мнению) и пошли в полицию.

Но вели себя по – разному. Фомченков быстро вошёл в роль помощника фашистов. Если он, бывало, идёт по одной стороне улицы, мы, пацаны перебегали на другую сторону, так как при встрече он обязательно даст подзатыльник. Просто так, для своего удовольствия и возвышения.

Седов же со своей винтовкой приходил на Хомяково болото у деревни. Подростки приноили ящик патронов, уворованный у власовцев, и пол дня палили из его винтовки. Начальник полиции сажал пропадавшего Ивана Седова под арест в деревенскую баню, а подростки через окошечко носили ему скудную еду, а иногда и самогонку. Самогонку одна женщина гнала. Она сильно нас ругала.

За время оккупации народ сильно обносился. Одежда обтрескалась. Холсты, которые раньше ткали женщины, ткать было не из чего, так как лён не сеялся, пахать было нечем и не на чем. Весь скот немцами был угнан.

…За самогонку у власовцев обменивали обмундирование, одеяла, палатки – всё, мз чего можно было пошить детям одежду. Немцы крамолу усекли. Комендант издал приказ: «Самогонку не гнать». За несоблюдение приказа – расстрел. А приказы немцы всегда исполняли чётко. В результате, за самогоноварение пять женщин в селе были расстреляны.

А тётя Александра случайно осталась жива. Рославль – крупныйузел железных и шоссейных дорог. Немцы обороняли его до последней возможности. Постоянно укрепляли. В сентябре 1943 года на совершенствование укреплений выгоняли заключённых из тюрьмы. С работ колонну заключённых конвоировали по обочине дороги.

Немцы уже спешно отступали. По шоссе машины двигались сплошным потоком. Погода сухая. Пыль, смрад. Едущим на машинах было плевать, кого там конвоируют фельджандармы. Тётя с женой нашего участкового милиционера Петра Сидоровича Жукова умудрились проскочить между машинами на другую сторону шоссе. Оказались в чистом поле. Залегли в какой-то промоине. Пролежали до ночи, а ночью ушли. Немцы и полицаи колонну заключённых загнали в тюрьму, а тюрьму ПОДОРВАЛИ…

Вот так две наши женщины остались живыми.

Но довоенный участковый милиционер Жуков был в районе человек известный. И его семью многие прихвостни полицаев хорошо знали. Поэтому его сына – подростка Виктора вслед за матерью арестовали и расстреляли.

…Судьба же наших полицаев оказалась разной. Иван Фомченков был осуждён на 25 лет и пропал. Очевидно, погиб или умер в лагере. Иван же Седов был оправдан, призван в действующую армию. Был тяжело ранен. Комиссован. Дожил свои дни в Москве у родственников.

Партизаны в Брянских лесах стали действенной силой в тылу у немцев. Неудачи немцев на фронтах не позволяли в борьбе не позволяли в борьбе с ними использовать части Вермахта. Использовались власовцы – части, укомплектованные нашими соотечественниками.

Власовцами становились люди по разным причинам. Были явные враги Советской власти, бывшие уголовники. Были слабовольные люди, старавшиеся вырваться из лагерей для военнопленных. Были военнопленные, сознательно становившиеся власовцами с целью найти момент и уйти к своим. Примеров этому было много. Уходили к партизанам целыми подразделениями.

Но тем не менее леса прчёсывались капитально. Партизаны испытывали огромные трудности. Отряды разрослись. Сформировались целые партизанские бригады. Бригады в лесах были отягощены семьями, бежавшими от расстрела.

Спасало доскональное знание местности. В каждой бригаде были местные жители. Для немцев болото, обозначенное на карте как непроходимое, непроходимым и было. Но не для местных партизан, выросших здесь.

Тяжелее всего было с ранеными. Мой сосед Иван Родионович Папсуев в блокаду был ранен в мякоть голени левой ноги. Сначала шёл по болотам сам. Затем наш сельчанин Сычёв Василий Иванович занёс его в болото под куст на какой – то старый пень – островок, где он пробыл ОДИН БОЛЬШЕ НЕДЕЛИ. Оказавшись через неделю в этом месте, Василий отпросился у комиссара отряда похоронить Ивана. Но Иван был жив. Василий размотал тряпьё на ноге Ивана, очистил сучком дерева червей из раны. Взялся за ступню. Ступня отвалилась. Василий снял с себя грязную рубаху, обмотал ногу Ивана и унёс его за 5 километров в отряд. Заражения не получилось – очевидно помогли черви.

А после блокады Ивана Родионовича поднесли к первому севшему на партизанском аэродроме самолёту. Прилетевший в отряд доктор прямо у самолёта плотницкой пилой отрезал кость ноги.

В московском госпитале Ивану Родионовичу триждырезали ногу. Врачи пытались оставить больше культи под протез. Но осталось 8—10 см левой ноги.

В 50-х годах по закону если культя ноги меньше 8 см, то была положена мотоколяска, так как протез носить нельзя. Если культя 10 см, мотоколяска не положена – протез носить можно. Но беда была в том, что медицинская комиссия была ежегодной. В один год медики при замере культи приходят к выводу, что культя – 8 см. Собес начинает оформлять документы на мотоколяску. Волокита страшная. До очередной медкомиссии мотоколяску получить Иван Родионович не успевает. А на очередной «перекомиссии» медики пишут, что культя 10 см – и мотоколяска не положена!

А семью Ивана Родионовича – мать, жену, сына и сестру немцы арестовали и расстреляли. Но дом не сожгли. Устроили в нём баню. «Повезло». Иван Родионович вернулся домой в 1944 году без ноги – семьи нет, одежда «что на коже», харчи «что в животе», в доме – баня. Выдержал. Женился, породил и воспитал двух дочерей, умер в старости в Москве.

Долгое время Иван Родионович работал в колхозе кладовщиком. В кладовой – то кроме зерна ничего и не было. Предполагаю, что правление колхоза точно не знало, сколько в кладовой было зерна. Это никому, кто стоял «у руля» было не выгодно. Самогонку —то тогда на Смоленщине гнали из зерна. У Ивана Родионовича был друг юности Лобанов Сергей Емельянович – классный самогонщик.

Механика была проста – Иван давал Сергею накладную, по которой трактористы уже получили зерно. Сергей запрягал лошадь, ехал в лес за дровами, заезжал в кладовую и требовал у Ивана выдать зерно по данной Иваном накладной, потому как в кладовой всегда были люди. Иван ворчит, что правление не думает, чем сеять весной, всё вытаскивают и выписывают зерно..

Но мешок насыпает.

Сергей завозит мешок с зерном на мельницу. Просит смолоть покрупней и побыстрей. А раз на самогонку – то без очереди. Возвращаясь из леса с дровами, Сергей забирает размолотое зерно, и заваривает дома брагу. А дальше – дело техники.

Но однажды под Троицу приизошёл казус.

В вишнях за сараем Сергей составил самогонный аппарат. Разлил брагу из бочёнка в вёдра и выварки, чтобы нести к аппарату. Но в селе появился участковый милиционер. Дело могло плохо закончится, не начавшись. Целый день Сергей не мог приступить к волшебству самогоноварения. Процесс начался к вечеру после убытия участкового. Получив первые полстакана самогону, Сергей решил провести дегустацию. Но через 5 минут сиганул в лопухи. Понесло со свистом во все «щели и дырки». Жена Екатерина Сергеевна обеспокоилась, что случилось с мужем– не заболел ли?

А Сергей тем временем выгнал всю самогонку – и не пьян! А на следующий день – Троица… По улице шествуют Иван Родионович и Михаил Купреев по прозвищу Михва, так как рост у него был за два метра. Михва человек не посторонний – счетовод. Сводит концы с концами с зерном.

В открытое окно Сергей приглашает:

– Заходи!

– Готово?

– Да, готово!

Чинно расселись за столом. Сергей наливает всем по стандарту – по гранёному стакану. Гости выпили. Сергей медлит.

Иван кричит:

– Сергей, подай костыль! – и во двор, за сарай.

За ним – Михва.

…Когда сели за стол снова, провели консилиум специалистов. Пришли к выводу, что произошло окисление цинка из вёдер, так как в них долго стояла брага. Для дезинфекции желудков Сергей принёс от соседа Максима Корнеевича Лобанова графин классной самогонки. Но тут заметили – по улице идёт колхозный конюх Горбунов Семён Николаевич по прозвищу Симагуж, годов около шестидесяти, участник войны, с негнущейся ногой.

Пригласили Симагужа. Налили ему алюминиевую солдатскую кружку самогонки. Он выпил, закусил холодцом, и говорит :

– Если бы вы ещё одну мне налили, я бы и лошадей пошёл убирать. Так Самогуж и попил всю дефектную самогонку.

Среди немцев – оккупантов тоже были люди разные. Некоторые угощали детей конфетами, давали хлеб, а он у них был чёрствый, в целлофане (Иногда давали выпечки годичной давности). Но нам казался очень вкусным.

Иногда солдаты предупреждали население о предстоящих акциях. Подростки активно помогали немцам в быту. Но с выгодой для себя. Немцы не допускали мысли, что у них кто – то, что – то может украсть. Пацаны особенно охотились за зажигалками, таскали конфеты – они у немцев входили в паёк.

Мой двоюродный брат Дмитрий Никонов с приятелями подрядились «помогать» в мастерской стрелкового вооружения. Стащили две винтовки. А первым приказом пришедших немцев был приказ «населению сдать любое огнестрельное оружие и радиоприёмники». За неисполнение – расстрел. Недостатка в патронах у пацанов не было.

В селе днём не было минуты без выстрела. В одном месте немцы организовали стрельбище. Стреляют. В другом месте – перепились самогоном власовцы. Стреляют.

Дмитрий с приятелями организовали в колхозном сарае своё стрельбище из украденных винтовок. Сарай стоял на поле на отшибе от села напротив дома нашего с Дмитрием дяди Никанора Захаровича. Дядя, бежавший из плена, находился дома. Услышав выстрелы из сарая, дядя Никанор не без основания предположил, что один из стрелков сарае – его племянник Витя. Рискнул. Взял здоровый дрын и пошёл к сараю. При подходе через стену услышал спор – кто стреляет лучше. Открылворота сарая и обнаружил четверых стрелков. Племянник здесь.

Стрелкам дядя сказал, что лучше всех дрыном стреляет он:

– Подходи по – очереди!

Не подходят.

А ворота в сарае большие. Сделали для проезда воза со стопами или сеном. Ловить стрелков в сарае – всем дрына не достанется. Тогда дядя потребовал, чтобы шёл первым племянник, так как ему всё равно достанется. Дмитрий подошёл. Но один из четверых дрына миновал.

Немецкие карабины были сразу спрятаны, и потом переданы партизанам.

Мы, пацаны, чётко понимали, что за наличие огнестрельного оружия – расстрел. Безусловный. Но по наличию патронов и других взрывчатых веществ у нас было соревнование – у кого их больше. В их применении мы достигли большого совершенства. Володя Писарев (Кузьмич) заметил, что с их изгороди пропадают жерди. Он был убеждён, что жерди таскает на дрова Терентьевна – беженка из Рославля.

В тонком конце жерди я просверлил дырку и вставил в неё патрон из крупнокалиберного немецкого пулемёта типа нашего ДШК. На следующее утро жерди на месте не оказалось. У пробегавшей дочери Терентьевны спросил:

– Что у них в доме взорвалось?

Та ответила, что никто в доме не знает, что взорвалось, но чугунки из печи вылетели. Володя сказал Гале, чтобы передала матери, что ВСЕ ЖЕРДИ НА ИХ ИЗГОРОДИ СТРЕЛЯЮТ.

В период отступления немцы бросили большое количество миномётных мин калибра 80 – 100 мм. Головки с мин мы откручивали, и успешно использовали детонаторы от взрывателей. Но нам этого показалось мало. Развели большой костёр, заложили несколько мин. Одна взорвалась, а остальные мины выбросило из костра. Тогда мы развели огромный костёр в стрелковом окопе у большака, заложили 6 мин. Зажгли. Ждём. По нашим расчётам пора минам взрываться. А тут по большаку идут женщины. Человек пять. По – женски громко разговаривают, в лесу слышно далеко. Что делать? Если кричать чтобы не шли – матери устроят большую порку. Не кричать – погибнут женщины. Мы грамотные. Учитываем, что мины в яме, и осколки пойдут вверх. Но каково расстояние безопасности? Решили, что если мины не взорвутся, пока женщины не дойдут до кривой сосны, то будем им кричать.

Женщины не дошли до сосны десять метров. Мины взорвались все.

Время было кошмарное. Из сожжённых вокруг Сещи деревень уцелевшие жители сбегались в уцелевшие от огня сёла. В каждой хате жили по две – три семьи. Прибегавшие в село были в «чём стоят», без одежды и еды. Потребляли то, что было у хозяйки дома. Никто ничего не считал. Ночью в дверь стучат партизаны. Днёмпо селу ходят немцы. А кто стучит рано утром или вечером – женщина не знает. Дрожит с детьми.

Сразу не открывает. Наконец дверь отпёрта. Спрашивают:

– Как, партизанам – открываешь сразу? – ясно, полицаи.

В другой раз открывает сразу. Опять вопрос:

– Что, думала партизаны?

Попробуй правильно определить…

Партизаны – лесовики к немцам попадались редко. Смелые и находчивые люди находили выход практически из любого положения. После войны моя тётя Александра Захаровна (та, что сбежала из Рославльской тюрьмы), с мужем – партизаном Горбуновым Василием Ивановичем и двумя детьми жили в нашем доме. Их дом был разграблен. Я – ученик 6 или 7 класса. Читал вечером газету, где была статья про Валерия Брумеля. Дядя Василий спросил :

– Кто такой Брумель?

Я объяснил, что это знаменитый прыгун в высоту.

Дядя говорит:

– Ему до меня далеко. Вот я один раз прыгнул – если бы кто измерил! И начал рассказывать – зимой 1941 – 42 г. в селе было много мужчин, бежавших из плена, местных, и осевших в селе (иногородних). Время тревожное, собирались группами, обсуждали ситуацию. Собрались шестеро мужчин днём у Афонаса Писарева. Благо у него была самогонка. Среди мужчин был и пришедший из партизанского отряда дядя Василий. Глянул в окно, а во двор уже заходят два немца, прочёсывающих село. Бежать некуда. Среди мужчин был Василенков Афонас, семья которого была в Донбассе, а он из плена бежал на Родину. Переодеться не успел. Был в шинели. Войдя в дом, немцы сразу начали обыск с Афонаса Василенкова.

А у дяди в наружном кармане пиджака лежал пистолет. Решил – если фашисты направятся к нему, стрелять через пиджак. Но немцы увлеклись обыском Василенкова.

Дядя сидел на скамье у стола. За столом обедала семья хозяина. Рядом с дядей оказалась старшая дочь хозяина. Дядя вытащил пистолет из кармана, и под столом сунул его старшей дочери. Та не берёт. Боится. Но сообразила, что если обнаружат оружие в доме, всю семью расстреляют.

На ней повязан фартук. Всё —таки взяла пистолет, руки с ним под фартук, бочком вышла в сени. Пистолет сунула в ящик с мукой.

От оружия дядя избавился. Но надо бежать. Соберут всех задержанных в селе в общую камеру, а там полицейские из райцентра. Опознают. Дядя ведь до войны был председателем сельсовета.

Обыскав всех, немцы ничего подозрительного не нашли. Стали выводить мужчин из дома. Один немец пошёл впереди, второй сзади всех подталкивает автоматом. Дядя затесался в середину группы. В сенях две двери. Одна – слева, через которую постоянно ходили. Вторая – справа, в огород и овражку, к колодцу.

Выйдя в сени, дядя резко сиганул в правую дверь. Разогнался по тропке к колодцу и совершил НЕИМОВЕРНЫЙ ПРЫЖОК в крутой овраг, забитый снегом. По склону оврага под снегом проскользил до дна оврага. Снаружи – обвала снега не видно никакого! Выведя на улицу мужчин, немцы не обнаружили даже следов беглеца. Перевернули всё подворье, но человека не нашли.

Под снегом дядя пролежал до темноты, боясь пошевелиться. Ведь сколько над ним снега было – неизвестно.

Выбравшись из оврага, дядя пробрался в накануне вытопленную баню. Лёг на каменку. Камни оказались достаточно тёплыми. Так и отогрелся. Так и уцелел. Но ноги в сапогах приморозил.

После освобождения Смоленщины в сентябре 1943 года партизаны вышли из леса. Кто остался живой из довоенной администрации, заняли свои места. Мужчины нестарого возраста были переброшены на пополнение Красной (затем Советской) Армии.

А зрелые местные коммунисты возместили отсутствующих работников администрации. Дядя Василий Горбунов был поставлен инструктором РК КПСС (райкома партии), имея 2 (два) класса образования.

После войны по прибытии с фронта грамотных фронтовиков, дядя Василий был председателем колхоза, затем бригадиром, потом простым колхозником. Но смириться с этим он не мог. Зная партийно – советскую кухню, сильно мешал местным властям. Нейтрализован был элементарно просто. Гнал самогонку. Был прихвачен милицией. Исключён из партии. Осуждён на один год. Будучи всё время расконвоированным, на зоне отбыл полностью один год. В день освобождения из зоны во время дождя встал под крышу сарая и… был убит молнией.