Текст книги "Сборник произведений. 2015 год"

Из пшена, конечно, кулеш. А какой же кулеш без картошки? Посягнули на семенную картошку, а для посева оставляли «глазки».

Я по подсказке старших сделал из жести мельницу-терку, намолол муки. Мама, смешав несколько ложек муки с картофельными очистками и еще с чем-то, пекла лепешки, черные как земля, но такие вкусные! Жаль, что их было так мало.

Так продержались люди в незабываемый 1943 год.

А работа, работа, работа – не прекращалась и в колхозе, и в домашнем хозяйстве.

В нашей степной местности всегда была проблема с топливом. В доколхозное время топили соломой (лесные жители, когда слышат об этом, удивляются, как можно топить соломой). Теперь же солома стала чуть ли не основным кормом для скота. Для топки стали использовать сухой навоз, а что это за топка – больше дыма, чем огня.

Пастбища у нас бедные, угодий для покосов почти не было. Собирали каждую травинку, даже сорняки с прополки женщины несли домой на горбу. Бывало, мама скажет: «Я там в поле нарвала травы, донести не могла, приди с тачкой». Наложим на тачку гору (жаль оставлять – не уцелеет), еле тащим по пашне без дороги, а привезем, высушим, там горсть одна. Крестьяне знали, что на зиму корове нужно заготовить примерно 200 пудов, а где их взять? Коровы тоже голодали, но налог 200 литров в год с них полагался неукоснительно.

Вот в таких условиях постепенно созревал мужичок, потом мужик, которого лицедеи-киношники назвали «Тамбовским волком».

* * *

С пятнадцатилетнего возраста военкомат брал нас на учет для обучения навыкам, необходимым будущему солдату: действиям в строю, обращению с оружием, некоторым тактическим приемам. Для этого нас стали собирать два раза в год на две-три недели, как тогда говорили, обучать.

Мы, мальчишки, относились к этому серьезно. Нас обязали самим сделать из дерева подобие винтовки, гранаты, из железа – подобие саперной лопаты и, конечно, вещевой мешок из холстины – это уже шила мать. И вот, когда я, обвешанный этим «добром», почти радостный уходил из дома, у мамы текли слезы. Я не понимал – чего это она?

А ведь уже шли и шли похоронки, сообщения о пропавших без вести, остались вдовы и сироты. Начиная с 1941 года, на войну призывали с семнадцати лет. Для моего возраста эта перспектива была довольно близко. От того и плакали наши мамы.

В каждом сельсовете был организован пункт обучения, возглавлял его сержант-фронтовик, проходивший реабилитацию после ранения. У нас в Чикаревке был начальником пункта Плещеев Николай (из Туголукова), младшие командиры – местные, Чикаревские, тоже после ранения. Один из них, Селиванов Михаил (Куток), запомнился, наверное, всем обучаемым. И надолго. В 1943 году сбором у нас руководил лейтенант из военкомата по фамилии Бакалюк. Не знаю, как его оценивали начальники, но для нас он был грубым, жестоким и несправедливым. Был такой случай, который нас тогда потряс.

К началу сбора не явились два «бойца». Один из них Чикаревский – Лявонч (это уличное прозвище, фамилия, кажется, Кокорев). Бакалюк приказал Селиванову взять «бойцов» с винтовкой и привести этих двух неявившихся. Когда их привели, нас построили, проштрафившихся вывели перед строем и Бакалюк начал такую речь: «Вы дезертиры, и по законам военного времени вас нужно расстрелять», и еще, и еще… А потом дал команду Селиванову взять «бойцов» с лопатами и идти рыть могилу (пункт у нас был напротив кладбища). Куток стал спешно собираться, виновные заплакали, а мы (ведь еще дети) стоим испуганные и подавленные. Довольный этим нагоняем Бакалюк «смилостивился», отменил расстрел, но пригрозил, что если еще раз, то…

Мы его ненавидели, а он продолжал над нами куражиться. Этой же зимой был такой случай. Не знаю, от кого исходило это распоряжение – нам предложили подписаться на заем. Ну, откуда мы могли взять денег, у матерей-то их не было. Бакалюк приказал вывести на нас на улицу «на занятия»: «Шагом марш!.. Бегом марш!.. Ложись!.. По-пластунски переползай!.. Встать!.. Равняйся!.. Смирно!..». Некоторые поняли, что просто так он не отступится и подписались, а остальных опять давай гонять, пока не сломили. Мы боялись пожаловаться, заступиться-то не кому, отцы у многих уже были убиты.

В конце 80-х годов я случайно встретился на Жердевском вокзале с Лявончем (мы оба были в отпуске), вспоминали те годы. Он рассказал, что Куток повесился. Настигло… Как дожил свой век Бакалюк, неизвестно. Войну он все-таки отсидел в тылу.

Другие офицеры военкомата были нормальными людьми, я даже помню их фамилии: Минин (военком), офицеры Кошелев, Сизов, и еще один с нерусской фамилией (Шпаер?) учили нас, как обращаться с автоматом ППШ. Хороший командир и мягкий по характеру человек был наш наставник по военному делу Плещеев Николай, и мы его уважали. Однако это не остановило его посадить нас под арест на ночь (в пустующую в это время школу). Повод для этого был, конечно, «серьезный»: мы (на семнадцатом году жизни) стали зубоскалить с политруком – молодой учительницей Агрипиной Степановной Т. И поделом, чтобы не повадно было непочтительно относиться к политработникам – они ведь тоже командиры. Арест нас не огорчил, мы даже ухитрились как-то растопить печку, так что даже часовой к нам попросился (можно было проникнуть внутрь) и просидел с нами всю ночь.

Кроме строевых занятий и стрельбы нам устраивали и тактические занятия, например, наступление на близлежащие села. Таким образом, мы сумели в разное время «захватить» Туголуково, Рыбкино, Вязовое и Серединовку. В ходе «наступления» мы несколько раз окапывались, переползали, передвигались с перебежками и, наконец, с криками «ура» «захватывали» селение. Нагрузка была большая, особенно зимой. После «успешной» атаки «победители» расходились по дворам захваченной деревни погреться. Жители нас жалели и давали что-нибудь поесть горячего (в 1943 году в наших вещмешках коме жмыха ничего не было).

Помню, что когда мы «захватили» Серединовку (дело было зимой, к вечеру), я пригласил к себе домой чикаревских ребят ночевать. Мама из последних запасов наварила нам чугун кулеша, мы с ним расправились, и нас даже потянуло сходить погулять (на улицу). Молодость!

* * *

…Осенью 1942 года по большаку (в 3 километрах от нас) в сторону Сталинграда пошли колонна за колонной машины. Это были американские «Студебеккеры» и «Шевроле», которым наше осеннее бездорожье было нипочем. Мы, конечно, не догадывались, что произойдет под Сталинградом. Но вскоре у нас появились оттуда беженцы, прежние жители Серединовки: остатки семей Ермоловых, Сажневых, Мещеряковых. В пути при пересечении линии фронта погибли Галя Ермолаева, Клавдия Сажнева и ее дочь Женя. Оставшиеся в живых рассказывали, как им вначале запрещали бежать оттуда, чтобы не сеять панику, как они голодные пробирались из окружения, как видели горящие элеваторы и склады: было указание верховных властей не оставлять врагу ни килограмма хлеба, ни литра горючего.

Мой одногодок Анатолий Мещеряков притащил с собой то, что тогда (да и всегда) интересовало мальчишек: немецкий штык-нож, патроны и еще какие-то мелочи из военной атрибутики. Толька притащил и разные немецкие листовки с призывом сдаваться и угрозами Сталину. Принесли (вернее пришли в них) беженцы и немецкие сапоги с короткими голенищами раструбом.

Немцы хоть и преуспели в начале, но наша зима их окоротила: куда ты в таких сапогах в наших снегах, начерпаешь в широкие голенища, а потом что?

Американским «Студикам» в наших снегах тоже пришлось не просто: с трудом пробитый след за ночь заметало, и снова пробивай. Дорогу поддерживал отряд красноармейцев, а также привлекалось население прилегающих деревень, то есть мы, ребятишки, и наши матери. Чистить снег лопатами было бесполезно. Тогда было решено вдоль большака, на некотором удалении от дороги, ставить забор для задержания снега. Я был послан на эту работу с лошадью, чтобы подвозить материалы. Забор делали в виде плетня: вмораживали столбы, прибивали к ним три жерди и переплетали между них вертикально хворост. Столбы и жерди рубили в Корытино и Липяге, хворост – вдоль речек. Участок, который мы обслуживали, имел километров около двадцати длины: от Бокино до Савальского. Иногда старший командир по фамилии Захаров (говорили, что в деревне потом родился мальчик, которого так и прозвали – Захар) на моей лошади (и я при ней) объезжал участок, и я видел все, что на нем происходило. Домой люди не всегда возвращались, ночевали в Вязовом. Что ели – не помню, спали, конечно, на полу, на соломе, не раздеваясь.

И все же враг был разбит под Сталинградом!.. Весной плетни упали, и народ растащил их на топку. Маленький «Захар» стал расти не по дням, а по часам.

На фронте дела пошли поживее, а в тылу – труд, труд, и – полуголодное существование. Труд и жизнь человека тогда стоили недорого: 90 рублей (столько стоила буханка хлеба) вдове или матери за погибшего, и 300—400 граммов зерна на трудодень за каторжную работу.

А похоронки шли и шли, то в одном доме, то в другом взрываясь воплем и причитанием. Почтальона ждали и боялись: что принесет? А вдруг, похоронку? Некоторые семьи с самого начала войны не получили не одного письма. Услышав, что кто-то прислал весточку с фронта, с наивной надеждой шли узнать: может, что пропишет и про нашего? Иногда приходили раненные, более не пригодные к войне, к ним тоже шли с надеждой что-нибудь узнать про своих.

А потом… А потом, страшно подумать, – люди стали претерпеваться.

Значит – судьба. Тетя Дуня Федорова (в прошлом монашка) потихоньку у себя в избушке стала собирать вдов помолиться, утешить свое горе. Где же еще?

Те, кто боролся за счастье всего человечества, теперь боролись за Родину и за Сталина – так проще. Заботиться о счастье отдельного человека, о его благополучии эти борцы так и не научились: народ для них был безликой массой.

Осквернители и разрушители церкви не унялись и тогда. Именно в годы войны была окончательно разрушена Чикаревская красавица-церковь, часть ее была использована на постройку какой-то избы на усадьбе МТС, остальное сожгли.

А на фронте СМЕРШ старался, чтобы не было паники, трусости, шпионажа: смерть шпионам, смерть паникерам и трусам! В 1942—1943 годах действовал приказ №227 Сталина, согласно которому позади наступающих войск выставлялись вооруженные заградотряды. Чтобы не отступали.

Цензура полевой почты тоже не сидела, сложа руки: все письма с фронта и на фронт вскрывались и замарывались строчки, где что-то написано не так, как было в действительности. Политработники, не жалея голосовых связок, говорили о патриотизме и о любви к Родине, наспех принимали солдат прямо в окопах в партию. А завтра – в бой, и новопринятый должен первым подняться в атаку. Комиссары же оставались в блиндажах.

Красноармейцы же (а с 1943 года – солдаты) полуголодные, холодные (была же прочность в людях того времени), приняв «свои боевые сто грамм», могли и спеть «Вьется в тесной печурке огонь», «Синий платочек» и другие, подходящие для русской души, песни.

…Зимой 1943 года, когда мы были на очередных сборах допризывников, к нам из района приехали уже известный лейтенант Бакалюк и секретарь райкома комсомола А. Дмитракова. Что-то она нам говорила, объясняла, а потом предложила вступить в комсомол. Не помню, писали ли мы заявления, но тут же на нас были заполнены билеты, и мы с этого дня стали комсомольцами. Появился еще один способ давления: чуть что (по мнению начальства) не так, то сразу напоминание: вы – комсомольцы.

Летом 1944 года мы, 15—17летние, косили хлеб лобогрейкой. Это очень тяжелая работа даже для зрелых мужчин, а для нас, молодых, полуголодных, и подавно. Но так было нужно, и мы в меру своих сил терпеливо и старательно это делали. Возвращаемся однажды с косьбы уже на закате солнца (работали тогда от восхода до заката), а нас встречает председатель и говорит: «В ночь повезете хлеб на элеватор, зерно насыпано, коровы запряжены». Мы, конечно, заикнулись, что надо бы домой сходить поесть, но он нам сказал, что тетя Маша (колхозная сторожиха) даст нам хлеба и молока, а домой идти не надо. Вдобавок пояснил, что с нами поедет кто-то из взрослых, и мы можем ночью на переменках поспать прямо на возу. За ночь отвезли зерно, вернулись с восходом солнца, опять поели хлеб с молоком и снова поехали косить.

И так день, другой, третий, пятый… Мы уже не имели сил работать в таком режиме и стали возражать. Тогда председатель Алексей Иванович Королев (в общем-то, добрейший человек) пригрозил составить на нас акт (была в ходу такая страшилка) и отправить участковому Беляеву. Этого показалось мало, и наш секретарь А. Плотицына тоже пригрозила, что мы будем наказаны и по комсомольской линии (сама бы она до этого не додумалась), по всей видимости, ей подсказал это уполномоченный райкома партии. Они безвылазно находились в колхозах во время уборки.

Если во время проведения коллективизации комсомольцам давали волю безнаказанно потрошить кулаков, то теперь они уже сами стали подневольными: чуть что – комсомольцы вперед, и на войне, и в послевоенные годы: на стройки, на целину, на БАМ, обставляя дело так, как будто это энтузиазм молодежи. Был найден удобный способ принуждения молодежи. Правда, нужно сказать и то, что наиболее «шустрые» ребята через комсомол стали проникать во власть, где работать приходилось только языком.

* * *

…В 1944 году в 17 лет я был призван в армию. В военкомате нас сутки продержали, потом почему-то отпустили по домам, как тогда говорили, до особого распоряжения. А нам даже было стыдно возвращаться. Как же так, там воюют, уже победа светится, а мы – домой? Но дома нас опять ждала работа.

Правда, в декабре нас уже взяли окончательно. Мы с Анатолием Мещеряковым были в одной команде и призывались вместе. Многие вышли провожать нас на перекресток, где обычно прощались с покойниками и уходящими на военную службу. Мы отбивались, чтобы матери не ехали с нами до военкомата в Туголуково. Как-то уговорили. И когда на другой день нас привезли в Жердевку на отправку, смотрим, а наши мамы уже стоят у платформы с узелками для своих чад. Да, в великом терпении и безграничной любви матерей была наша сила, позволившая выстоять в годы суровых испытаний.

Попал я (как тогда говорили) в Тамбовскую авиашколу, в которой готовили пилотов для штурмовиков ИЛ-2. Срок обучения – 6 месяцев. Понятно, какие выходили пилоты?

* * *

…9 мая 1945 года. Я в карауле, стою на посту на стоянке самолетов ИЛ-2, (пост 2-х сменный, ночной). Где-то часа в три ночи, вдруг, поднялась стрельба и крики, прямо вопли: Победа! Победа! По-бе-да!!! Утром нас отпустили в казарму, там уже все были на ногах, смеялись, пели, орали от восторга. Ни о каких занятиях в этот день не могло быть и речи. Все бросились в город. Улицы были полны народа. В воздухе появились два наших УТ-2 (учебно-тренировочные) и с них начали разбрасывать листовки с текстом «Акта о капитуляции Германии». Люди расхватывали их на лету, читали, что-то говорили, смеялись, ликовали. Наконец эйфория мало-помалу начала спадать, и у многих можно было увидеть слезы. У меня в Тамбове были родственники. Жили они на улице Кронштадтской в многосемейном деревянном доме в одной комнате: тетя Груня Артамонова и ее свекровь слепая бабушка Катя. Это «обломок» когда-то благополучной, трудолюбивой семьи, попавшей в список классовых врагов-кулаков. Репрессий они избежали, все бросили и бежали из родного гнезда, со временем как-то приютились в Тамбове. Но началась война и тут вспомнили, что у этой семьи есть долг. Перед кем? И за это? Но не рассуждай – плати. На фронте оказались трое Артамоновых: отец Федор Сергеевич и два сына Александр и Алексей. Александр еще до войны был призван на флот, на Балтику, всего одно письмо получили от него в начале войны, сообщил, что их сняли с кораблей, а куда направят – не знают. И все – больше от него не было ни слуху, ни духу. Федор Сергеевич тоже погиб, Алексей окончил краткосрочные курсы в пехотном училище, стал лейтенантом и – на фронт.

Первое ранение, госпиталь, опять фронт, он уже командир батальона, награжден орденом Боевого Красного знамени и Орденом Отечественной войны (отчаянный парень). Под Будапештом снова тяжело ранен, и конец войны застал его в госпитале. А было ему в те пору 23 года.

В этой убогой комнатке в этот день я не увидел ни одной улыбки: слезы, слезы, слезы… И трудно было найти слова, которые могли утешить двух несчастных матерей. Бабушка Катя вскоре умерла, тетя Груня стала душевнобольной, у Алексея не сложилась личная жизнь, и он умер, не оставив потомства. Так ушла в небытие семья Артамоновых, заплатив «долг» сторицей.

Из Серединовки ушло на войну 112 человек, погибли – 56 человек, ранено 9 человек, 4 человека были в плену.

Хотелось бы сказать несколько слов о патриотизме, о патриотах. Это понятие было затаскано и заболтано в казенных речах и газетных статьях. На самом же деле, в той среде, в какой я существовал в деревне, а потом в армии, попусту это слово не произносили. А поступали. Так, как велела совесть и осознанный долг. Без громких речей и надрыва.

Потери жителей Серединовки в войнах 1939 – 1945 гг.

Погибли – 56 человек (один на финской).

Ранено – 11 человек (два на финской).

Были в плену – 4 человека.

Вечная память погибшим

Артамонов Александр Федорович.

Артамонов Федор Сергеевич.

Баранов Семен Максимович.

Бреев Иван Григорьевич.

Деев Василий Романович.

Деев Гаврил Иванович.

Деев Дмитрий Иванович.

Деев Михаил Иванович.

Деев Федор Антонович.

Ермолаев Василий Романович.

Ермолаев Иван Илларионович.

Ермолаев Леонид Илларионович.

Ермолаев Федор Романович.

Зайцев Александр Васильевич.

Зайцев Григорий Васильевич.

Зайцев Матвей Яковлевич.

Козадаев Иван Васильевич.

Маслов Александр Тимофеевич.

Маслов Иван Павлович.

Маслов Иван Тимофеевич.

Маслов Петр Николаевич.

Медков Михаил Никитич.

Мещеряков Александр Степанович.

Мещеряков Борис Григорьевич.

Мещеряков Василий Егорович.

Мещеряков Василий Иванович.

Мещеряков Виталий Николаевич.

Мещеряков Владимир Николаевич.

Мещеряков Иван Иванович.

Мещеряков Иван Никитич.

Мещеряков Николай Иванович.

Мещеряков Петр Иванович.

Мещеряков Петр Федорович.

Минаев Иван Васильевич.

Минаев Иван Константинович.

Минаев Федор Иванович.

Отставнов Дмитрий Николаевич.

Поздняков Василий Иванович.

Рудаков Алексей Андреевич.

Рудаков Алексей Петрович.

Рудаков Борис Николаевич.

Рудаков Виктор Андреевич.

Рудаков Егор Кириллович.

Рудаков Иван Егорович.

Рудаков Михаил Иванович.

Рудаков Николай Андреевич.

Сафонов Петр Федорович.

Сверчков Дмитрий Прокофьевич.

Сверчков Иван Федорович.

Сверчков Серафим Прокофьевич.

Сверчков Федор Емельянович.

Федоров Егор Николаевич.

Федоров Константин Иванович.

Федоров Николай Николаевич.

Чибизов Василий Филиппович.

Получили ранения (1939—1945 гг.):

Артамонов Алексей Федорович.

Баранов Иван Никитович.

Баранов Александр Семенович.

Деев Михаил Федорович.

Дурнин Виктор Михайлович.

Кудряшов Александр Васильевич.

Кудряшов Василий Сергеевич.

Медков Иван Евдокимович.

Мещеряков Владимир Иванович.

Мещеряков Иван Степанович.

Рудаков Иван Григорьевич.

(Список составлен по свидетельству старейшей жительницы Серединовки Чибизовой (Барановой) Надежды Ивановны в 2004 году).

СОБЫТИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ

В горах случается так, что один камень, сорвавшийся с места, увлекает другой, третий… и образуется лавина, которая сметает все на своем пути. Так и мировая война.

В 1914 году в Сараево (Сербия) был убит австрийский принц. Германия и Австрия (как союзники) решили наказать сербов. Россия вступилась на их защиту – ведь славяне. Образовались две коалиции. Военные действия проходили с переменным успехом. Год, два, три… Силы воюющих сторон истощались. В России начавшийся в 1905 году политический кризис все более и более обострялся. В феврале 1917 года царь отрекается от престола. Образовалось Временное правительство. Окрепли новые политические силы, которые заявили свои претензии на власть. Сладкие обещания свободы, мира, земли обольстили народ.

Противоборствующие политические силы схватились в борьбе за власть. Временное правительство не владело ситуацией и было низложено.

Подрублен корень надежды на мирное разрешение политического кризиса – сорвана работа Учредительного собрания, которое должно было установить форму государственного правления.

Большевики в октябре 1917 года совершили переворот и объявили победу Советов, но с ситуацией не справились. Назревала гражданская война. Большевики пошли на заключение сепаратного мира с Германией. 3-го марта 1918 года был заключен сепаратный Брестский мир (Ленин назвал его похабным миром). По условиям договора от России отторгалась огромная территория: Прибалтика, Польша, часть Беларуси, на Кавказе к Турции отходили Каре, Батум. Украина и Финляндия признавались самостоятельными государствами. Всего Страна Советов потеряла около одного миллиона квадратных километров («Энциклопедия гражданской войны», 1983 г.). И хотя после поражения Германии советское правительство аннулировало Брестский договор, все потерянные территории, кроме Украины (без Западной), возвратить не удалось.

Затем началась интервенция. Воспользовавшись обстановкой, откололись Закавказье и Туркестан. Только в ходе гражданской войны к концу 1920 года Красной Армией была одержана победа над силами внутренней контрреволюции и интервентами, но границы Российской империи восстановить так и не удалось.

Как коснулись события этих лет жителей Серединовки?

* * *

В августе 1914 года началась мобилизация, призвали на фронт часть военнообязанных. Призван был и мой отец в 1916 году, когда ему было девятнадцать лет. К этому времени военные силы были значительно истощены и победа уже не светилась.

По рассказам отца наших деревенских на той войне было не более десяти человек, погибли двое (сравним: в войне 1941—1945 гг. наших жителей участвовало 112 человека и погибли – 55 человек). О каких-то ярких военных эпизодах я от отца не слышал. Служил он в кавалерии. Для мальчика были интересны детали связанные с конем, с оружием. Как он рассказывал, у него был конь по кличке «Апельсин», очень умный и резвый, не раз выручал его в боевой обстановке. Однажды, когда их часть была отрезана от своих, то отец был послан с пакетом в вышестоящий штаб (надо полагать, в пакете содержалось описание обстановки и просьба о помощи). На пакете стоял знак «аллюр три креста». Это означало, что пакет должен быть доставлен в кратчайшие сроки. И еcли даже конь не выдерживал скачки, то гонец должен был забрать коня у первого встречного. «Апельсин» выдержал.

Также он рассказывал о мадьярах (венграх), какие они дерзкие и отважные в бою.

Едва ли солдат, вчерашний деревенский парень, знал о глубокой сути того, что происходило вокруг. К тому же он вел разговор с ребенком и, очевидно, подбирал такие эпизоды, которые могли быть интересны мальчишке.

От других участников той войны о боевых эпизодах мне не приходилось слышать. Разве только Василий Иванович Королев (Гармонист), который был в немецком плену, рассказывал, как он работал в имении немца: пахал, сеял, косил и, к удивлению слушателей, говорил, что все у них делается не по-нашему: работу начинают и кончают по звонку, даже если пахарь не допахал борозду – останавливайся, но и вновь начни также по звонку. Рассказывал он это в 1942 году, когда у нас ничего подобного быть не могло: начинай пораньше и работай до упаду. И, кажется, он вспоминал о своем плене, как о «светлом» прошлом.

За 1-ой Мировой последовала не менее кровопролитная и позорная гражданская братоубийственная война, а затем почти на целых три десятилетия бедность и страдания народа.

* * *

Но вернемся несколько назад, к событиям 1905—07 годов, уже тогда началось «из искры возгораться пламя».

Фоном этих событий послужил политический кризис, вызванный нашим поражением в Русско-Японской войне. Проводимые в конце XIX века реформы не принесли ожидаемых благ. В обществе нарастало недовольство, подогреваемое либеральными идеями, которые в ту пору активно проникали с Запада в Россию.

Создавались, сначала подпольно, а потом и легально, политические группировки, распространявшие эти идеи путем агитации среди рабочих и крестьян.

По мере нарастания политического кризиса, агитаторы стали уже открыто призывать народ к выступлению против существующего в России режима власти. В армии, потерпевшей поражение в войне, такая агитация находила благоприятную почву. Поэтому, вернувшиеся с войны солдаты принесли дополнительный заряд недовольства в широкие слои народа.

Под влиянием агитации на заводах и фабриках начались стачки и забастовки. В крестьянской среде распространенной формой выражения недовольства стали бунты с поджогами и разграблением усадеб богатеев.

В Серединовке, по рассказам свидетелей тех событий, дело обстояло так.

Деев Антон, который вернулся с Японской войны, подговорил группу мужиков пойти попотрошить усадьбу местного богатея (кто в то время владел ею, пока не удалось установить). Такие действия то тут, то там в Тамбовской губернии уже происходили. На этот случай властями были созданы отряды для подавления бунтов, и они оперативно перебрасывались к местам событий.

Владельцы усадьбы, предвидя, что назревает, скрылись, а на месте оставили управляющего. Когда мужики подступили, управляющий их уговаривал, как мог. Антон Деев первым начал сбивать замки, и мужики за ним последовали: разобрали хлеб и имущество, увели скот.

Управляющий, конечно, взял на заметку «активистов». И вскоре в Серединовку прибыл отряд карателей под командой Луженовского (эту фамилию долго помнили старые жители). Старосте приказали собрать сход (дело было на Сторонском Боку), конные взяли сход в кольцо. «Активистов» вызвали в середину и объявили их вины, затем связали им руки и начали сечь плетьми. Кто упал на землю, тех конные секли прямо с седла. Деев стал возмущаться, и Луженовский застрелил его на глазах всех присутствующих. В итоге, один убит, несколько человек отправлено в тюрьму, остальные «активисты» отделались поркой. Затем заставили свезти назад разграбленное имущество.

Сейчас уже невозможно точно установить, сколько человек участвовало в этом деле, и была ли эта акция кем-то задумана заранее, или это было стихийное выступление группы, обольщенной легкой наживой. В советской историографии было принято подобным событиям придавать революционную окраску. Во всяком случае, революционной заслугой это не назовешь, так что школа, построенная в Серединовке, якобы, в честь заслуг крестьян деревни Серединовки в революционной борьбе, пришлась не по адресу.

Говорили, что в Тамбове есть картина, на которой изображена расправа над нашими крестьянами. В 1989 году я был в Тамбовском краеведческом музее и интересовался этим вопросом. Но узнать ничего не удалось. Будем надеяться, что жердевские краеведы выяснят, так ли это.

Потом, когда все улеглось, упокоилось, люди стали вспоминать и комические случаи. Вот один из них. Мужик (фамилию не запомнил), видно чуя за собой вину, выбрался из толпы и шмыгнул на задворки. Конный заметил это, бросился его преследовать, так что мужик не успел спрятаться: он только на половину залез в солому, зад же остался на виду. Тут ему и досталось плетью, что он еле домой дошел и с неделю лежал на животе. Довольный, что «легко» отделался, приговаривал: «Матушка-жопочка спасла от острога». Наша история полна примеров, что русский мужик сечение и не считал серьезным делом. Закалка… (помните «Очарованного странника» Лескова?).

И еще одна байка из тех времен. Мужик польстился на барское зеркало, а когда притащил его домой, оно не пролезло в дверь, и, не зная, что делать, оставил его на дворе. Корова увидела себя в зеркало – давай коситься. И та, что в зеркале косится. Корове, наверное, тоже известно, что наступление – лучший вид обороны: разбежалась и со всех сил боднула «соперницу». Тут и байке конец.

Других подробностей и легенд народная память не сохранила.

* * *

1918 год. Заключен Брестский мир. Фронт распался. Значительная часть деморализованной армии растеклась по просторам России. Большевикам, захватившим власть, удалось установить свое влияние над некоторой частью старой армии. Однако, немалая ее часть осталась под влиянием, теперь уж так называемых, контрреволюционных сил, во главе которых стояли: на Юге России – генералы Алексеев, Деникин и Корнилов, на Востоке – Колчак.

Назревавший конфликт мог бы быть решен без кровопролития, будь на то политическая воля. И шанс был. Уже созванное Учредительное собрание, представляющее все политические силы и социальные слои, должно было определить образ государственного правления России. Но большевики, имевшие сравнительно небольшое число депутатов (например, по Тамбовской губернии 28,5%) и не надеясь провести свою линию, сорвали работу учредительного собрания, говоря по-простому, разогнали его. Политики-авантюристы толкнули массы на вооруженный конфликт, надеясь в этой схватке удовлетворить свои политические амбиции. Так было в России, так было и на Тамбовской земле.

Разве эти «закоперщики» не знали наперед, что прольется кровь, что будет жестокость и насилие?.. Но это же не их кровь, а кровь тех людей, кто не отдавал себе полного отчета о возможных суровых последствиях. Если смотреть трезво, то гражданская война – национальный позор.

В итоге: простой народ, проливая кровь, ничего не получает, а политикам иногда удается добыть себе власть на чужой крови.

У Марины Цветаевой есть такие слова, которые очень и очень ярко рисуют «образ» гражданской войны:

 
«Где свой, где чужой?
Белый был – красным стал: кровь обагрил.
Красный был – белым стал: смерть обелила»
 

По доступным источникам у меня сложилось более отчетливое представление о некоторых событиях, которые происходили на нашей Тамбовской, Жердевской и Серединовской земле.

Первое – мамонтовский прорыв в августе 1919 года.

Второе – антоновское восстание 1920—1921 годов.

Противостояние Южного фронта Красной Армии с одной стороны, Добровольческой армии Деникина и Донской армии – с другой, проходило по линии Лиски – Новохоперск – Борисоглебск.

10 августа 1919 года конный корпус казачьего генерала Мамонтова (9 тысяч человек) прорвал фронт в районе Новохоперска и двинулся в направлении Тамбова, через Жердевку. Местная власть за короткий срок создала отряд ополчения и выдвинула его навстречу коннице Мамонтова. Отряд стал у Новорусаново, где и произошла встреча с казаками. Силы оказались неравными, и ополченцы были порублены.

В этом отряде был брат моего деда Ефимов Семен Филиппович (из Воскресеновки). Когда разнесся слух, что наших порубили, мой прадед Филипп Иванович и прабабка Алена Семеновна поехали искать следы своего сына. Нашли. Убитых местные жители схоронили в общей могиле. Старики откопали могилу, нашли в глине своего сына и привезли домой. Мать обмыла и обрядила, и похоронили его по-христиански, на Михайловском кладбище. Подобным образом, наверное, поступили и другие родственники убитых. О своем дяде и крестном моя мама рассказывала с подробностями. Это один из эпизодов гражданской войны, который коснулся моего рода.