Текст книги "Упади семь раз"

6

В жизни бывает семь неудач и семь удач.

Японская пословица

Обычно я встаю довольно легко, но тут – особый случай. Последствия посещения фитнес-клуба давали о себе знать – свинцовая тяжесть панцирем сковала всё моё тело. Пальцы согнуть и то больно. Да ещё события вчерашнего вечера… Неужели в меня и правда кидали камнями? Но зачем?

– Лейк, ты спишь? – душераздирающий шёпот Аньки заставил меня открыть глаза. – Помираю я! Не надо было вчера коньяк мешать с абсентом. У нас что-нибудь осталось из спиртного? – Хриплый голос Андре был полон трагизма Дездемоны, которую додушивал Отелло.

– Ань, отцепись, не до тебя! Спроси у Надьки. Она у нас спец по этому делу.

– Понятненько, – пробормотала Анька. – Как твою жизнь спасать – я всегда пожалуйста! А когда твоя лучшая подруга помирает – «отцепись». У Лятрекши можно не спрашивать, после неё выпивки не остается. Сходи за пивом, а? Ну позязяста!

– Ага, и на меня пару бутылок возьми, – вдруг прокаркал чей-то голос, в котором с трудом узнавались Надькины ноты.

– Ну вы, девушки, совсем офонарели! – вяло пыталась я сопротивляться.

– Лейка, ну ты же практически не пила. Тебе проще всех…

Надька, присев на кровать к Аньке, прикурила сигаретку.

– …А у нас «в головке бо-бо, в ротике ка-ка, денежки тютю, муж гав-гав».

– Ну, положим, у тебя-то муж всегда «гав-гав», – огрызнулась я, понимая, что за пивом всё-таки придется идти мне. – А если в меня опять бросят камень?

После пяти минут перебранки я все же поплелась в круглосуточный подвальный магазин. Как же тяжело ноги двигать… А ещё придется шагать вниз десять ступенек по неудобной лестнице, без перил.

Проклиная всё на свете, я подошла к спуску в подвал. Надо быть поаккуратнее, теперь мне есть, и ходить, и жить – за двоих. Вдруг резкий толчок в спину заставил меня побежать по ступенькам, резво перебирая ногами. Ну всё, сейчас меня можно будет соскребать из-под вывески магазина… И тут дверь распахнулась, я упала в объятия… Матвея.

– Ну ты, Лейка, ваще даёшь! – Матвей еле устоял на ногах. – Хотя мне даже нравится.

Оглянувшись, я успела увидеть силуэт мужчины в чёрной майке и джинсах, который удалялся в сторону моего дома. И заорала, тыча пальцем вслед незнакомцу:

– Матвей, это он меня сейчас толкнул! А вчера бросал камни!

Мужчина ускорил шаг и завернул за угол. Матвей непонимающе посмотрел на меня. Сил бежать за подонком не было.

– Слушай, я сейчас пиво куплю, и ты проводи меня домой, хорошо? Там тебя Надька со вчерашнего вечера дождаться не может, – сказала я соседу.

– Лейка, ну зачем ты так? – покраснел Матвей. – Знаешь, ты… я… ты мне…

– Ох, да на фига тебе старая кошёлка с тремя довесками? Правда, Надька ещё более древняя, – не удержалась я от шпильки в адрес подруги. – Зато она худая и гламурная. А вообще ты же молодой красивый парень, будет и на твоей улице праздник. Ладно, пойдём за лекарством для страждущих, а то помрут там обе. Мне трупов уже как-то достаточно…

Я резко осеклась. Матвей с любопытством посмотрел на меня, но промолчал.

После магазина мы неторопливо направились домой. Сосед заботливо забрал у меня пакеты, предложив помочь донести их до квартиры. Вот интересно, ради меня или ради Надьки старается?

– Здравствуйте! – Дочка бабки Ады как-то неприятно улыбнулась мне возле почтовых ящиков. Не улыбка – оскал прямо.

– Добрый день. – Я непроизвольно вспомнила свои мучения в июле.

– Лия, загляни ко мне. Я под кроватью мамы, когда делала уборку, ключ нашла. Провалился между подушек на пол. Твой, наверное?

– Ой, а я ищу его повсюду! Думала, подруги потеряли.

Я попросила Матвея занести болящим подругам пакеты с пивом, а сама пошла за соседкой в знакомую квартиру, где совсем недавно ухаживала за больной старухой. Аделаида Ильинична встретила меня с восторгом:

– Линейка! Вот радость! Ну, расскажи, как ты? Детки ещё за городом?

– Да, спасибо, всё в порядке. – Я улыбалась, смирившись с «Линейкой» и остальными причудами бабки. – А ваше здоровье как?

– Без особых перемен, – возле старушки по-прежнему лежали «витафон», шарики для пинг-понга и самодельная сумочка с зубными протезами.

Мы мило поболтали. Ада вспомнила Андре – недобрым словом. Ключ оказался и правда мой. Завалился под кровать. Вот ведь как бывает.

Посмеялись над моей рассеянностью. И расстались бы на этой доброй ноте, если бы дочка Ады как бы между делом не сказала:

– Представь, Лия, у мамы куда-то пропали любимые золотые серёжки. С рубинами. Она ещё в пятидесятые годы их покупала. Тогда все украшения делали массивные, крупные. Не представляю, как они могли затеряться. Всегда лежали на трюмо, в вазочке, на самом видном месте.

– Линейка-то тут при чём? – Аделаида Ильинична одёрнула дочку.

– А вдруг она натыкалась на них, когда у нас бывала? – испытующе посмотрела на меня та.

Я растерянно пожала плечами.

– Нет, нигде не встречались.

– Ну, может, ещё найдутся… – Соседка опять кинула пронизывающий взгляд в мою сторону. – Но ты подумай, вдруг вспомнишь. Может, где-то видела? Или переложила куда-то случайно?

После намёков дочки Ады я вышла на лестницу в сильном огорчении. Как-то сразу расхотелось подниматься домой. Я, наоборот, спустилась, потопталась у доски объявлений и, чтобы утешиться, поднять себе настроение, решила снова заглянуть в подвальный магазин за вкусненьким. Не для Надин и Аньки, а для себя. Пожалуй, возьму мороженое. Да! Тем более так жарко – платье прилипало к телу, небольшая сумка оттягивала руку свинцовой гирей.

Но моего любимого черносмородинового не оказалось, и я решила сбегать в ларёк напротив. Там подороже, поэтому быстро не раскупают.

Перекрёсток у нас без светофора. Стоишь и по полчаса ждёшь просвета между машинами. Но мне спешить некуда. Всех пропускаю. И справа, и слева. На переходе уже скопился народ. Вот какие же всё-таки водители пошли вредные – ни один пешеходам не уступит! И вдруг меня необъяснимой силой вытолкнуло на проезжую часть. Из-за поворота как раз, словно чёртик из табакерки, вылетел серый автомобиль с тонированными стёклами – и помчался прямо на меня…

Срезал бы, как травинку, но бдительная тётка из толпы сзади схватила меня за сумку и дёрнула на себя. Автомобиль лишь чиркнул по подолу платья. Спасительница возмущённо крикнула вслед быстро удаляющейся машине:

– Совсем с ума посходили. Изверг! Дочка, ты хоть номера запиши, ведь убить мог на такой-то скорости.

Я хлопала глазами от испуга и растерянности. Какие уж тут номера? Даже не заметила, кто вытолкнул меня с проезжей части. Сердце колотилось, я осознала: да, под машину меня именно толкнули. Если бы не эта тётка – дай бог ей здоровья! – лежать бы мне сейчас на асфальте… Люди уже перебежали на ту сторону, а я всё пыталась отдышаться, забыв, куда шла и по какому делу…

Купив-таки мороженое, вернулась домой, собираясь рассказать Аньке с Надин про ключ, который нашёлся; про серёжки и обидные подозрения дочки бабы Ады; и, конечно, про случай на перекрёстке. А подруги накинулись на меня в тёмной прихожей, как две фурии:

– Лейка, где ты болтаешься? В аварийку звони, света нет! Нам даже в инет не выйти.

– А вы на улицу лучше идите погулять…

Я невесело улыбнулась. Да уж, что на улице, что дома – сплошная засада…

7

Как ни виляй, а не миновать Филей.

Русская пословица

Я отмокала в прохладной ванне – единственное спасение в такую жару для тела и нервов. Ароматические свечи вызывали блики на кафеле – даже здорово, что свет отключили. Подруги, потягивая пиво на кухне, сетовали на жизнь, отсутствие электричества и какого-либо вкуса у меня. Пиво, видите ли, я им купила дешёвое. Какая чёрная неблагодарность! Нет бы, спасибо сказать, что вообще купила. С риском для жизни. Вот сами и пойдут в магазин в следующий раз. Откуда я знаю, какое пиво они любят.

Голоса подруг монотонно бубнили за стеной. Да, всё-таки звукоизоляция оставляет желать лучшего. Я медленно погружалась в полупрохладную дрёму. Опустив голову в воду, легла в невесомость. Звуки смягчились, отдалились. Тело полностью расслабилось.

«Что происходит?» – вяло подумалось мне. Но в ответ ничего путного в голову не пришло. Из лёгкой дрёмы меня вырвал стук в дверь ванной: Аньке надо было срочно сполоснуться – от духоты и пива она, видите ли, вспотела.

Свет дали только через два часа. Оказалось, небывалая жара стала причиной огромных нагрузок на проводку (везде повключали вентиляторы и кондиционеры), и в результате произошла авария на городской подстанции.

Пока Андре принимала душ, я рассказала Надьке о происшествиях возле подвального магазина и на перекрёстке. Подруга сильно встревожилась:

– Тебя явно «пасут». Камни вчера ведь тоже в тебя кидали.

– Но почему?

– Не знаю. Боюсь, это как-то связано с ненашим Стасом. Или с нашим. – Больше ничего на ум не приходит. Странно: покушения все какие-то… неуклюжие.

– Ничего себе неуклюжие! – рассвирепела я. – Машина очень даже уклюже могла меня переехать. А вот моя тушка неуклюже лежала бы на асфальте, если бы не та тётка, дай ей бог здоровья.

– Но всё выглядит как-то несерьёзно. Если бы тебя хотели по-настоящему замочить, то стреляли бы, а не кидали камни. Воткнули бы под лопатку нож, а не толкали на лестнице или под проходящую машину.

– Да что ты такое говоришь? – Меня от страха пробил пот. – С ума сошла! Кому я нужна? Уж скорее на тебя покушались бы. Записку ведь тебе написали, а три дня давным-давно прошли. Надь, а может, меня с тобой перепутали? – Я отчаянно цеплялась за жизнь.

– Тебе от этого не легче, – хмыкнула Надька, видимо подозревая, что в моей версии есть некоторое здравое зерно. – Но я думаю, что, скорее всего, тебя пытаются запугать. Что-то им очень нужно. Тебе никаких записок не присылали?

Я вздрогнула, вспомнив письмо по мейлу в компьютере, но отрицательно замотала головой. Надька, закурив, задумалась. Я мучительно пыталась сообразить, стоит ли рассказать про файл от Стаса.

– Вы чего как на похоронах? – Анька опять в моём китайском халате с драконами бодро прошествовала в кухню. Видимо, холодный душ прибавил ей оптимизма. – Так, девочки, быстро приводим себя в порядок. Мне Храм звякнул, уже сюда едет. Лейка, ты не против? Он звал в ресторан, но что-то не хочется никуда тащиться по такой жаре. А нам с ним надо запись «Дайкири» обсудить.

Я судорожно закивала, как китайский болванчик. Вот ни за что больше не выйду из дома! Даже если есть будет нечего, на улицу – ни ногой. Уж больно мне не понравились Надькины слова про нож под лопатку. Аж спина зачесалась.

Через полчаса мы раскрашенные, как индейцы, и при полном параде ждали Храма. Он, однако, задерживался. Анька постоянно дёргала его по телефону, требуя купить по пути «Тирамису», абсент, потом (с Надькиной подачи) коньяк, затем (даже без моей просьбы) холодец с горчицей.

– Ань, ради бога, оставь Храма в покое, – взмолилась я. – Он так ещё час ехать будет, а у меня тушь потекла. И штукатурка с лица скоро начнёт осыпаться. Пойду умоюсь, сил нет…

Подруги закончили восстанавливать мою боевую раскраску, в аккурат когда раздался звонок в дверь.

– Андреечка, не завидую твоему будущему мужу. Загоняешь ты его по магазинам до смерти. – Шутливые интонации Храма резко контрастировали с льдисто-оценивающим взглядом.

Вместе с Анькиным продюсером и кучей пакетов в мою квартиру проник горьковато-дурманящий запах сандалового дерева, апельсина и хвои. Вот что меня так раздражает в этом герое-любовнике? Вроде бы очень красивый мужик. Ухоженный, галантный. Фигура потрясающая. Белозубая улыбка. Одевается стильно. Однако что-то во мне сопротивляется бронебойному обаянию Храма. Сама не могу понять что.

Через полчаса, разлив горячительное по бокалам и разрезав торт, уселись на кухне.

– С «Дайкири» ты была права. – Чернохрамов, закурив, глотнул холодного чая. – Ко мне уже обратились представители двух рекордс-компаний, готовы записать твой новый альбом. Вокруг песни жуткий ажиотаж, её просят везде. Надо писаться. Но уже в Москве, на хорошей студии. У тебя как там, с материалами? Кроме «Дайкири» что-нибудь есть?

– А чем тебе готовая фонограмма не нравится? – Анька, подобравшись, решила сражаться до последнего. – Вроде всё отлично получилось. Материалов у меня завались. Но, я так понимаю, в первую очередь нужен «Дайкири» – в широкую ротацию?

– Андреечка, не спорю, получилось неплохо. Но надо не просто неплохо, а супер, на мировом уровне. Закинем запись в ротацию на основные радиостанции, на «Он-хит» для регионов и зарубежья. А там и до клипа, глядишь, дело дойдёт.

Последний аргумент сломил сопротивление Андре – она давно мечтала о новом клипе. А Храм продолжал уговоры, понимая, что практически убедил певицу:

– Я с утра созвонился с Гариком Большим. Он дал согласие на запись. Его ребята сделают модную аранжировку. С учётом последних тенденций – всё, как ты скажешь.

Анька недоверчиво слушала, забыв закрыть рот. Мы с Надькой затаили дыхание: на наших глазах решалась судьба шлягера.

– Я тут прикинул, – продолжал убеждать Храм, – даже если потратить полтинник на съёмки – кстати, лучше здесь, в Питере, и проплатить жёсткую ротацию за пару месяцев на «Песня-ТВ», отобьём бабло за первые два-три месяца гастролей.

– Ты мне так и с «Калиной-ягодой» говорил, – ядовито улыбаясь, прошипела Анька. Но даже мне, далёкой от шоу-бизнеса, было понятно, что Мадемуазель Андре сдалась. – Права на фонограмму мои?

– Андреечка, кто старое помянет, тому глаз вон, – обворожительно улыбнулся Храм. – Конечно, твои. Одно неудобно: студия у Большого расписана на полгода вперёд. Свободный день только завтра, кто-то из его звёзд слетел, так что тебе придётся выехать уже сегодня.

– Храм, ты чего?! – заорала Анька. – У меня свои планы на ближайшие дни!

– Не горячись. Бери с собой подруг, – Храм снова обворожительно улыбнулся, уже мне и Надьке, – оттянетесь в Москве после записи. Я уже три билета на «Стрелу» на сегодняшний вечер организовал. На Ленинградском вокзале в Москве вас встретят. Не боись, всё схвачено! Обратные билеты возьмёте сами, когда захотите. И да, Лия… Позвони мне по возвращении, я жду новые тексты песен. Если хотя бы один будет так же удачен, как «Дайкири», поговорим о повышении расценок. Скажем, раза в два.

Нам оставалось только согласиться. По всем пунктам. Храм был чертовски убедителен. Вот только я не поняла про текст «Дайкири» – его же Анька сама написала. Но я промолчала – на всякий случай. Потом у неё спрошу.

8

Не хвались отъездом, хвались приездом.

Русская народная пословица

Нас действительно встретили прямо возле выхода из вагона.

– Ну, здравствуй, Белокаменная… – прошептала Анька еле слышно. – Как же я по тебе соскучилась!

Вот никогда не понимала этого восторга. Ну, Москва. Ну, столица. Но мне и в Питере неплохо. С другой стороны, я не поддерживала тех питерцев, которые постоянно критиковали Москву и москвичей. У меня у самой здесь мама. И в редкие приезды к ней я гуляю по городу с удовольствием.

– Мадемуазель Андре, а где ваши вещи? – Встречающий оторопело уставился на Аньку, закурившую на перроне Ленинградского вокзала сигаретку.

Да, кроме дамской сумочки, никаких вещей и чемоданов не наблюдалось. Ни у певицы, ни у нас с Надин. Мы решили обойтись минимумом, Надька убедила, что всё, что понадобится, купим в Москве.

– Я так понимаю, что вы нас сейчас везёте на «Киевскую»? В студию Большого? – Анька здесь даже дышала, казалось, иначе. – Вещей у нас нет, расслабьтесь. Девочки, пойдёмте.

Пока мы обходили сбоку Ленинградский вокзал, пытаясь побыстрее выбраться на привокзальную площадь, Андре сокрушалась, что согласилась записываться именно сегодня: ведь пятница, тринадцатое. Как и все актёры и певцы, Анька была суеверной до ужаса.

Сев в машину, я полуприкрыла глаза. Мелькающие улицы Москвы, затем студия Гарри, суматоха записи слились для меня в одно целое.

Анька в огромных наушниках за стеклянной перегородкой прописывала вокал и бэки, вступая в неожиданных местах – музыку-то слышала только она. Мы с Надькой пристроились на мягкой кушетке. Меня сморило. Сквозь дрёму я слышала непонятные слова:

– Тут надо поднять на полшишки. И пачка, вот тут должна быть целая пачка бэков… Здесь делаем остановку… – Анькиным, но очень требовательным голосом. Властным, указующим.

– Быстро пишется. Смотри-ка, чисто даёт, редкость, – бормотание ребят за пультом.

А в какой-то момент я заснула окончательно. Проснулась от толчка Надьки – нам предложили кофе. Подуставшая, но довольная Анька сидела напротив нас, жадно осушая бутылку минералки.

– Всё, три часа – и дело сделано. Ребят, как считаете, нормально? – На вопрос Аньки звукачи рассыпались в похвалах:

– Андре, всё в лучшем виде! «Ритм-секцию» немного подтянем, надо более темпово. Добавим гитар, возможно – флейты.

– Хорошо. Сбросьте «сведёнку» Храму, а мы с девочками отчаливаем. – Анька, допив минералку, встала.

– Так хочется по Москве побродить, – заныла Надин. – Просидели тут, я и города не видела совсем.

– Надь, впереди ещё полдня. Поехали на Тверскую? – предложила Анька.

Заказали такси. Москва стояла задымлённая, за городом горели торфяники. Люди двигались по центру столицы, как по курортному городку, полураздетые. Настроение у всех не просто летнее, а угарно-августовское.

– На Тверской в розницу шампанское не купить, – пояснила Анька и попросила таксиста завернуть на Петровский бульвар. Там в подвальчике она прихватила три бутылки «Советского шампанского». Брют.

– Не могла чего-нибудь подороже выбрать? – фыркнула Надька.

– А мне хочется сейчас именно такое, советское. Вспомним студенческие времена, а?

Пушкинская площадь. Бронзовый памятник. Полукруг скамеечек в ажурной полутени деревьев. Мы уютно устроились позади поэтического зада Пушкина.

Надька подставляла пластиковые стаканчики.

– Ура! Холодное!

Шампанское приятно разливалось внутри.

– Давайте за Анькину песню!

– И за Лейкино здоровье!

– И за Надькин успех!

Проходивший мимо милиционер покосился на наши раскрасневшиеся довольные мордашки. Анька подмигнула ему, качнув полуобнажённым бюстом в открытом платье.

– Девчонки, а ведь у меня здесь было когда-то свидание, – мечтательно вспомнила Надька.

– В пятьдесят седьмом году, да? – захохотала Анька, всё ещё переглядываясь с милиционером.

– Нет, когда училась в академии. Мне было шестнадцать, приехали с друзьями на один день в Москву. Они – погулять, а я с этюдником. И села вон там рисовать. А парень подошёл ко мне, и это была любовь с первого взгляда… Тот этюд с наброском сквера я не продаю до сих пор, – смахнула слезинку ностальгии Надька. – Ну что, погнали? А то вы целый день на скамейке просидите!

Мы рванули по Тверской. Надька и Андре неслись с такой скоростью, что я теряла шлёпанцы, едва поспевая за подругами.

– Девчонки, смотрите, улочка сбоку совсем как в Питере! – краем глаза я увидела классически-строгий жёлтый переулок.

Но Анька и Надька меня не слушали и мчались дальше.

Спустились до Красной площади, вход на которую оказался перекрыт конниками.

– Не повезло, – разочарованно произнесла я.

– Ну и ладно. Значит, мавзолей не посещаем, – заржала Анька. – Пошли, постоим на нулевом меридиане.

– А это что такое?

– Лейка, дороги в России начинаются на нулевом меридиане. Все знают, что можно встать на него, бросить монетку и загадать желание.

– А если её кто-то подберет, оно не сбудется, – ехидно добавила Надин. Но первой бросила пятьдесят копеек, прошептав: «Хочу стать знаменитой, как Моне».

Анька мысленно проговорила то же самое, то есть – почти то же самое: «Хочу стать знаменитой, как Мадонна»… А я в растерянности топталась на золотой звезде нулевого меридиана и, как всегда, ни о чём, кроме детей, вспомнить не могла: попросила, чтобы у меня родился крепкий сынишка. И чтобы все мои козлята были здоровы.

– А теперь, Лейка, я тебе покажу памятник кобыле Жукова. – Анька начала давиться смехом, ещё не дойдя до всадника… – Итак, это история о том, как кобыла превратилась в коня. Жуков воевал на кобыле, но когда скульптор показал проект высокому начальству, ему заявили: «Герой мог ездить только на коне!» И скульптор, не переделывая кобылу, приставил ей увесистое мужское достоинство, подходящее для Книги рекордов Гиннесса. А потом решили, что слишком крупновато, и объявили тендер на отпиливание лишнего. Победивший скульптор не только оскопил кобылу-трансвеститку, но и придумал ещё канал просверлить, чтобы лошадка писала во время дождя… Мне это рассказал один знакомый, историк, когда мы с ним тут гуляли. Занудный был – ужас, целовался отвратительно. А памятник внутри полый и сделан из отдельных частей. Вода через стыки просачивается. И по каналу и выливается.

Надька немедленно полезла под кобылу – рассматривать скульптурные излишества. И заорала оттуда, вызвав нездоровое возбуждение и дикий хохот туристов из Азии:

– Лейка, ну ты глянь, какое безобразие!

Я отвернулась, сделав вид, что не знаю эту экзальтированную даму.

После подробного осмотра кобылы-мальчика Анька с Надькой настроились на шопинг – обе стосковались по столичным магазинам. А я решила, что быть в Москве и не заехать к маме будет просто свинством.

Со времени нашей последней встречи в знакомом кабинете в МГУ ничего не изменилось: старинное деревянное кресло, огромный стол с множеством выдвижных ящиков. Книги, микроскопы, учебные таблицы. Мама достала из шкафа чай, две чашки, шоколадку.

«Как потрясающе она держится! – с восхищением думала я. – Шестьдесят лет, а такая подтянутая, на высоких каблуках».

– Лиюшка, ну как ты там? Выкладывай новости!

– Всё хорошо, мам.

– У тебя всегда хорошо, ничего толком не говоришь. Забава по телефону и то больше с бабушкой секретничает.

Я улыбнулась. Ну что ей сказать? Про труп Стаса, одного и другого? Про беременность, которая вряд ли порадует маму? Она и так всё время переживает, что мне тяжело с тремя детьми.

– Опять молчишь. Ладно, сейчас деньжат тебе подкину…

Я остановила мамину руку, потянувшуюся за сумкой.

– Ма, у меня куча денег. Мы с Надей и Анькой заработали по тринадцать тысяч евро.

– Неужели банк ограбили? – Мама застыла от удивления.

Тут я попыталась вкратце поведать историю своих финансовых успехов, но ничего не получилось – в кабинет стучались люди, приставали к заведующей кафедрой с вопросами, аспиранты подсовывали статьи. И я подумала: так было всегда, мама очень много работала. Под конец нашей встречи в мамин кабинет заглянула незнакомая мне женщина, неодобрительно бросив:

– Элеонора Михайловна, Михаил Петрович уже десять минут ждёт вас!

– Дочка, у меня встреча с деканом. Нужно обсудить преподавательскую нагрузку. И всё-таки, как твои дела? Расскажи по-быстрому.

– Всё хорошо, – опять улыбнулась я.

– Да что ты долдонишь: хорошо да хорошо!

Правильно долдоню – так спокойней и маме, и мне. Ведь если признаешься, что трудно, сразу пойдут расспросы: отчего, почему? А чем она поможет? Только сама начнёт дёргаться и меня дёргать.

Когда я была маленькая, то откровенно рассказывала маме о своих горестях, и она говорила мне: «Сама во всём виновата». Так я разучилась плакать на плече.

– Так тебе не надо денег?

Я помотала головой.

– А чего глаза такие грустные? – мама оторвала взгляд от зеркала, перед которым причёсывалась.

Пришлось добавить яркости в улыбку.

– Вот, другое дело, доча. Так держать! Жалко, что поговорить толком не удалось. Кстати, ведь скоро твой день рождения.

Ну вот, а я и забыла о нём. Двенадцатого сентября мне стукнет сорок.

Мама поцеловала меня, закрыла профессорский кабинет и, помахав мне рукой, пошла по коридору.

Я гордилась ею. Она всегда знала, чего хочет в жизни. Целеустремлённая. Сильная. Умница. А я? О чём мечтаю я? И сбыточно ли оно? Откуда-то подкралась тоска. И вдруг мне показалось: жизнь прошла мимо и что-то важное в ней упущено. Да, я очень люблю детей. Но в них – не вся я. Другая, не менее существенная часть меня жадно ищет своего счастья. Того, которое должно осуществиться не в детях, а во мне, того счастья, которого хотели для меня мои родители.

Медленно, как во сне, прошла я по тёмным, с дубовыми панелями коридорам биофака, вышла из высоких дверей на огромное крыльцо. Спустилась по ступенькам. Присела на скамейку, задумчиво глядя на цветочный газон, уходящий вдаль. Даже кустовые розы поникли от жары.

Вспомнила себя студенткой, беззаботной и наивной. Бегущей, как вот эти девушки сейчас, после лекций в кино. И вдруг по лицу хлынули слёзы – от непрошеной жалости к себе. От воспоминаний о юности. Словно растревожилось, разболелось что-то такое внутри, от чего никто не утешит – только ты сама…

Не помню, сколько я сидела на скамейке, пока солнце не высушило желание плакать и жалеть себя.

Биофак обхватил меня своими пролётами-крыльями, впереди просматривался ботсад МГУ. Яблоки уже краснеть начали на деревьях. Жалко, что мне не удалось поступить сюда. Но теперь я не променяла бы годы учёбы в ЛГУ ни на что. Пожалуй, если улыбаться, то счастье скорей заметит меня? Я вытерла слёзы и позвонила девчонкам.

– Ну, где вы там бродите? Закругляйтесь! Встречаемся в восемь на выходе из метро у Ленинградского вокзала.