Текст книги "Упади семь раз"

4

Среди суеты человеческое сердце часто теряет свою непосредственность.

Афоризмы старого Китая. Вкус Корней Хун Цзычен (Собрание Второе)

Воскресный вечер начался чудесно. Все были в хорошем настроении. Мультивенко-старший, придя к нам в гости вместе с женой, первым делом спросил Али:

– Ты уже смотрел последнего Гарри Поттера?

– Да, посмотрел.

– Кажется, «Дары смерти»? О чём там?

– О том, как смерть подарила пацанам крутые вещички.

Губернатор едва не взорвался от хохота. Но сделал вид, что в тусе.

Стол Александр Владимирович оценил по достоинству. Наталья Васильевна, едва попробовав первое блюдо, тут же стала просить у меня рецепт.

Мы не спеша готовились к важному разговору. Девчонки очень хотели выложить губернатору все факты. Всё, что знали и пережили за последние месяцы. Но начали общение, как обычно, с простой болтовни о житейском.

Мультивенко покровительственно, почти по-отцовски расспрашивал про нашу жизнь. Я охотно рассказывала про Забаву и Альку. Про то, как Аврааму нравится быть студентом.

– А ты-то сама как?

Я опять про детей. Про их заботы, про школу. Про здоровье. Про Джульку, её беременность, про родившихся щенков…

От последнего у Мультивенко даже брови поползли вверх. Он, видимо, решил, что беременность и роды – основное занятие женской половины нашей семьи.

– Ты про себя ничего не рассказываешь, только о детях да о собаке.

– Так я и рассказала. Всё это и есть про меня.

Надин похвасталась последней картиной. «Кающаяся Анна-Магдалина» была внесена для обозрения и одобрения гостей. И получила наивысшую оценку.

Хуже стало, когда разговор каким-то боком коснулся политики Уго Чавеса. Али встрял в беседу с присущим ему энтузиазмом:

– А-а, знаю. Уго Чавес – этот тот бразильский комментатор.

– У тебя в голове один футбол, – пнула его под столом Забава.

– Чего ты пинаешься? Не футбольный комментатор, а тот, который в стране перевороты делает.

– Диктатор? – догадалась я.

– Ну да, – невозмутимо подтвердил Али.

– У тебя в школе какие предметы любимые? – быстро спросил губернатор.

– Физкультура.

– А у меня была история.

Мультивенко, не переставая, улыбался. Это вселяло надежду, что детки ему нравятся. Ну, по крайней мере, они ещё не достали его окончательно.

– История тоже ничего, – одобрительно кивнул Али. – Но я не люблю заполнять контурные карты, наносить на них всякие дурацкие города: Мемфис, Фифы…

– Чего?

– Фивы, – поправила я. – У Али дикция не очень правильная… – это был единственный раз, когда я соврала. За весь вечер.

Гораздо больше понимания нашли между собой Наталья Васильевна и Забава. Они обменивались рецептами печенья и обсуждали приключения Рапунцель. Обе так увлеклись, что под конец случилось то, чего я больше всего боялась. Забава рассказала Наташе про свиные подарки от бабушки и про то, как она любит некошерную поджарку в луково-хренном соусе. А вот свинину с перепелиными яйцами мама приготовила первый раз, специально для гостей. Ну вот кто тянул дочь за язык? Пусть бы чета Мультивенко думала, что для меня это обычное дело.

К концу застолья к нам присоединился Авраам, вернувшийся домой после прогулки с друзьями-сокурсниками.

– Здравствуйте.

– Привет студентам. Как учёба?

– Отлично. – Аврашка был немногословен, но едва зашла речь об ИМХО, язык у него тут же развязался. – ИМХО – лучший институт в городе. Клёво, что поступил именно в него. Мне всё нравится: программа, наша группа. И даже туалет. Такой классный!

М-да, непосредственность – черта не только младших детей…

– А в столовке продают отменный бутер, всего за пятьдесят рублей, – сын продолжал заколачивать гвозди в крышку моего гроба. – Это разрезанный напополам батон, в который вложено… – и тут сынуля подробно перечислил все достоинства студенческой закуски.

– Сессия скоро? – поинтересовался Мультивенко.

– Да. Уже трясусь. Пока я по рейтингу на девяностом месте из пятисот.

– А что за рейтинг?

Аврашка рассказал о системе промежуточных аттестаций и про зачёты. Затем добавил, что стипендия в тысячу двести рублей, конечно, маловата.

За чаем разрезали вкуснейший торт, испечённый женой Мультивенко. Дети слопали сладкое в мгновенье ока, и, к моему ужасу, Али вылизал языком с тарелки остатки крема.

А уже остатки остатков долизывала Джуля, всё это время караулившая под столом. Она изрядно растолстела после родов. И рычала, потому что дети по очереди приносили и показывали гостям её щенков.

5

Когда женщина говорит о надёжном мужском плече, то, как правило, имеет в виду шею.

Современный юмор у многих национальностей.

После чая Наталья Васильевна решила навестить бабку Аду. Оказывается, они часто созванивались, но вот увидеться никак не получалось. Авраам пошёл проводить жену губернатора, а подруги затащили Мультивенко в мою комнату.

Пока загружался новый компьютер, Александр Владимирович молча протянул мне книгу – «И-Цзин». На форзаце я увидела смешной профиль и надпись «Unelma Asu». А ведь всё могло бы быть… Сами собой покатились слёзы.

– Лия, всё серьёзнее, чем ты думаешь. Успокойся, пожалуйста, – впервые я увидела на лице губернатора гримасу боли. Впрочем, Мультивенко быстро пришёл в себя и попросил изложить то, что мы знаем, максимально подробно.

Мы в лицах – по очереди с Анькой и Надькой – рассказывали про всё, что с нами случилось. Начиная с того достопамятного момента обнаружения трупа в мастерской. Услышав про ненашего Стаса, губернатор заволновался. Долго переспрашивал, что и как. Что-то мучительно соображал. А потом пришёл в страшное возбуждение, когда я вытащила из томика Гоголя паспорт, найденный в кармане пиджака убитого, и показала фотографию.

Попросив разрешения забрать документ, губернатор стал расхаживать по комнате, отрывисто задавая нам множество уточняющих вопросов. Пришлось ещё и ещё раз, в подробностях, пересказать, как обнаружили труп в Надькиной мастерской. Как вывозили его в морг и из морга, как потом закапывали. Анька не удержалась и упомянула о проблемах с квартирой после смерти Храма. А я поведала о взломе уже моей квартиры, о раскуроченных и пропавших компьютерах. А ещё про камни, которые в меня кидали, и попытку сбить машиной.

Рассказывая, мы пытались увязать события по-своему, как виделось нам. Но нас очень интересовало, как отреагирует Мультивенко. Надька была уверена, что отец Стаса многое знает и может пролить свет на историю, в которой мы окончательно запутались.

Лицо губернатора всё больше хмурилось по мере того, как цепочка событий последовательно разворачивалась перед ним. Он внимательно слушал, снова и снова переспрашивая мельчайшие детали. И поговорил отдельно с каждой из нас.

Потом губернатор спросил:

– Лия, а можно я посмотрю файл?

– Конечно!

Открыв почту, я скачала на рабочий стол файл в странном формате. Мультивенко тут же достал из внутреннего кармана пиджака необычную флэшку, вставил её в разъём и, запустив какую-то особую программу, открыл злополучный файл. По тому, как менялось выражение лица губернатора при прочтении, мы поняли: там содержится что-то очень важное. И секретное. Скопировав файл, Александр Владимирович заметно погрустнел и озаботился. Но, к нашему разочарованию, ничего не сказал. Однако искренне поблагодарил за доверие и пообещал, что разберётся со всем в кратчайшие сроки. Причём так, что расследование не повредит никому из нас.

Мультивенко тоже нанёс визит бабке Аде, но очень быстро вернулся. После чего гости заторопились домой. Перед уходом Наташа обняла меня и сказала:

– Я отогрелась в вашей семье, Лия. Спасибо. Было так душевно!

– И я очень рада, – я говорила это совершенно честно.

Накинув шубку, проводила чету Мультивенко до машины.

Вернувшись, наткнулась на вопрошающий взгляд подруг:

– Всё отлично, девчонки! Губернатор – наш человек. Безо всякого пафоса и гламура.

– Не, ну ты слышь, Надь, она говорит, что мы без пафоса и гламура?

– Так и есть, – устало улыбнулась я.

– Ну да, мать, это ведь для публики ты «даёшь» Мадемуазель Андре. А среди нас, твоих смертных подруг, ты простая Анька, – съязвила Надин.

– Ну, Лейку простой смертной никак не назовёшь. У неё свёкор-губернатор. Да и тебя тоже, – как всегда, на автопилоте включилась в перепалку Андре. – Ты ж, кисюнь, у нас Пикассо и Ван Гог с Гогеном в придачу. В юбке. Художница… от слова худо. Но мы тебя с Лейкой лю-ю-бим! – и чмокнула обалдевшую Надин в щёку.

– Анют, а ты всего трёх художников помнишь, да? Изо всей мировой культуры? – подлила масла в огонь я.

– Нет, она ещё Тулуза знает, – поддержала мою шутку Надька, – Лотрека. За которого меня замуж выдала. Посмертно.

– Дуры вы, бабы, конченые. Если я включаю блондинку, то только «пользы для», – совершенно не обиделась на наши подначки Анька. – А художников я могу перечислять сутками. Был у меня один воздыхатель, на этом деле помешанный. Даже в постели жужжал о красоте раннего Гогена и буйстве красок. У этого перца, правда, Гоген в оригинале и висел, прямо возле кровати…

– У тебя, Ань, высшая постельная Академия, – резвилась Надька. – Отсюда и все твои познания.

– Чья бы корова мычала, – не осталась в долгу Андре. – Я, по крайней мере, не прыгаю из кровати в кровать как кенгуру-шизофреник.

– Одна я среди вас, девчонки, святая, – мне тоже зачесалось внести свою лепту в общее веселье. – Дева Мария прямо по сравнению с некоторыми. Коровами и кенгуру.

– Угу, точно. – Надьку несло уже без остановки. – Дева, да, Мария. Только беременная чуток.

Мы отрывались, как первоклассницы на переменке, вздохнув с облегчением и надеждой и наконец-то переложив часть своей головной боли на солидного человека. Которому можно не только доверять, но и от которого можно ждать помощи.

Всё было отлично. Настроение соответствовало новогоднему календарю, хотя до Нового года оставалось больше полутора месяцев. Мой любимый праздник, с детства. Хотелось прибраться не только в доме, но и звёздочки начистить на небе. И мысли прибрать. И всё-всё-всё вокруг наладить по-хорошему.

6

Медицина – одно из величайших заблуждений человечества.

Мольер

Я всегда благодарила предков за здоровую наследственность своего организма. Вспомнить хотя бы боевую китайскую бабку! Не одно поколение моих потомков будет ощущать в крови частицу её бунтарского духа. Впрочем, дед-француз тоже через моего отца привнёс мне стремление к независимости и справедливости.

Да и физически я вынослива и крепка, как степная кобылка. Курские гены. Как выяснилось, ещё и еврейские, помимо украинских. От мамочки.

Надька говорит мне:

– Чего ты, Лейка, на старости лет рожать собралась?

– А бабка ведь в Париже не побоялась родить моего папу! – огрызнулась я. – Ей тоже за тридцатник было. И я себя старородящей не считаю.

Более того, я чувствовала себя переполненной силами и желанием жить. Мне казалось, энергии хватит на всё – и на переводы, и на детей, и на заботу о маленьком. Сорок лет – время, когда уже не растрачиваешься на пустое, мудрость подсказывает правильные пути.

Однако события нынешнего лета и осени незаметно подточили мои крепкие нервы. Как ни старалась я философски относиться ко всему, что случилось с нами, хроническая тревожность накапливалась. А в таких условиях и стойкий боец может пошатнуться.

В тот злополучный день в конце ноября я, как обычно, сидела за компьютером, переводила статью, вплотную придвинувшись к монитору. Текст был тяжёлый, но очень интересный. Хотелось сделать работу хорошо и вовремя. Трое суток подряд до этого поздно ложилась спать. Вернее, уже рано утром. Чашечку кофе – одну, другую. Да покрепче…

И вот неожиданно после двух часов дня почувствовала головную боль. В висках застучали молоточки, а вскоре и кувалды. Я прилегла, но лучше не становилось. Тело трясло от озноба. Головокружение, слабость – казалось, сознание уплывает куда-то… Позвала подругу:

– Надь, что-то худо мне. Как думаешь, отчего? Голова раскалывается, тошнит.

– Давление. У моей свекрухи постоянно так.

– У меня никогда не было давления.

– Всё когда-нибудь начинается. Сейчас смотаюсь к себе, привезу тонометр и таблетки, которые свекруха пьёт.

– Беременным нельзя какие попало таблетки.

– Но тонометр-то можно. Жди! Я мигом!

Пришел из школы Али. Не дозвонившись, ключом открыл дверь.

– Мамзик, я дико голодный, кушать дай!

– Мне не встать. Перекуси сам.

– Ты чего? – Глаза у Али стали квадратные. Дети настолько не привыкли, что я болею. – Может, врача вызвать?

– Погоди, – было трудно отвечать даже на простейшие вопросы.

Надин примчалась минут через сорок. Пристроила на руку тонометр.

– Ого, сто шестьдесят восемь на сто двадцать пять. Я в «скорую» звоню…

Аврашка, услышав про «скорую», прибежал из своей комнаты, где готовился к зачёту.

– Мать! Что с тобой? Забав, скорей сюда, маме плохо!

– Надь, у меня немеют руки и ноги. Я их не чувствую.

– Так бывает, потерпи. Уже вызываю. Алло! Беременная, сорок лет, сто восемьдесят на сто тридцать. Можно побыстрее, а? – Подруга, по своему обыкновению, слегка преувеличила показатели.

Дети столпились надо мной, и у меня мелькнуло: а вдруг я прямо сейчас умру? Так ведь случается – когда не ждёшь, настроишь кучу планов на будущее. А где-то там, наверху, решили по-другому. У меня выступили слёзы. Нужно успеть сказать детям самое важное, пока моя несчастная голова не отказала…

Надька-таки засунула под язык свекровкину таблетку, которая мешала мне вещать с дивана:

– Авраша, не бросай Али, заставь его окончить школу, выведи его в люди. Ты старший. И умница. Я на тебя надеюсь.

– Лейка, ты что, рехнулась? – зашипела на меня побелевшая от ужаса Надька. – Тебе ещё одного надо родить и вырастить, а ты с этими прощаешься!

– Забавушка, радость моя, доченька…

Ну, тут слёзы вообще полились рекой, – кровиночка Мечика моего родненького. Я любила дочку совсем иначе, чем сыновей, – нежней и трогательней.

– Присматривай за Али, ты ведь знаешь, какой он. Не покушает, уроки не сделает. И себя береги…

– Где эта «скорая»? Заблудилась, что ли? – Надька перезвонила в «03». – Чего так долго едете? Уже полчаса ждём! Ну и что, что вечер пятницы и снежные заносы? – орала она в трубку. – А тут человек умирает!

– Али, не груби Забаве и Авраше, слушайся их. Вы самые родные люди друг другу. Живите дружно, дети…

После Надькиного «умирает» я окончательно поверила, что так оно и есть. Положила руку на живот – а как же мой малыш? Что ему-то я скажу? Слёзы лились из глаз.

Надька снова измерила давление. От переживаний оно подскочило – сто восемьдесят пять на сто тридцать пять. Кувалды били изнутри черепа со всей дури.

– Надо же, оказывается, я даже преуменьшила, – с тревогой глядя на меня, пробормотала Надька.

Насупленный Али, стоявший в задумчивости, спросил:

– Ма, а кто нас теперь прокармливать будет? Тётя Надя?

Надька от неожиданности охнула:

– Я одна эту банду не вытяну. Только вместе с Анькой. Лейка, не вздумай копыта откинуть! Я тебя и на том свете достану!

«Скорая», видимо, совсем затерялась в сугробах и пробках.

– Всегда знала, что свекровка покупает дерьмовые лекарства! Ни фига её таблетка не действует, – чертыхалась Надька. – Сейчас я тебе грелку с горячей водой под ноги положу.

– У меня нет грелки… Надь, поклянись, что не бросишь моих детей… Нет, клянись… – я говорила через силу. – И Аньке передай: не поможет – прокляну с того света… На кухне, за рисом, на второй полке, триста долларов.

– Молчи, дурында! – заорала Надька. – Доллары твои пропьём втроём с Анькой в караоке. Кипяток в бутыль налью вместо грелки, – у Надьки бутылка помогает в любых условиях.

– Мать, ты чего в меня-то не веришь? – возмутился Авраам. – Я всех и выкормлю, и работать заставлю, – он сурово покосился на Альку.

– Мамуль, ты будешь жить! – зарыдала Забава, сделав обстановку ещё тягостнее.

После десяти минут нервной неизвестности Надин позвонила губернатору Мультивенко. Пока она с ним разговаривала, приехала Андре, оповещенная Надькой по сотовому. На такси, с другого конца города.

Тонометр в который раз показал, что таблетки Надькиной свекрови – скорее всего, обычный активированный уголь, упакованный цыганами на рынке.

Анька сразу же вытащила из сумочки ампулы, упаковку одноразовых шприцов. Разложила.

– Спирт есть?.. А водка?.. Ох, блин, да хоть духи тащите. И вату тоже.

Заправски отколола носик ампулы, протирая руки ваткой, смоченной в Надькином дорогущем французском парфюме.

– Не боись, Лейка. Папаверин и беременным колют, сейчас легче станет.

Я ничему не сопротивлялась. Да и не могла – сознание практически отключилось.

Анька вкатила мне папаверин, но на этом не успокоилась. Стала ломать вторую ампулу. Укол оказался дико болезненным.

– Это магнезия, кисюнь, тихо. Ну, тихо же, потерпи. Теперь точно будешь в шоколаде.

– Мать, ты где жопы научилась так припечатывать? – ошарашенно смотрела на Анькины манипуляции Надька.

– На курсы медсестёр ходила когда-то. По молодости, – хитро улыбнулась Андре, поглядывая на часы, – и никто здесь не умрёт. Минут через двадцать будет наша Лейка как огурчик. У тебя обычный приступ гипертонии.

– Ничего себе обычный! Она тут уже со всеми нами попрощалась. Ты не в курсе, но Лейка завещала этот детдом, – Надька ткнула в сторону моих козлят, – тебе и мне. Сказала, иначе проклянёт! С того света!

Когда наконец приехала «скорая», я окончательно и бесповоротно вернулась к детям и подругам. И выглядела если не огурцом, то по крайней мере не трупом.

Врач первым делом вытащил из чемоданчика ампулу магнезии.

– Уже сделали, кисюнь, – съехидничала Анька.

Доктор «кисюнь» потянулся за второй ампулой.

– И папаверин тоже.

– Тогда, может, снотворное? Сколько у неё сейчас?

– Сто тридцать на восемьдесят пять.

– Отлично.

Медработники, узнав, что нужные уколы сделаны, двинулись на выход. Напоследок обернулись:

– А вызывали-то зачем, если сами всё умеете?

– Пока вас дождёшься, помереть можно! Больше часа ждали! – заорала Надька, вытаскивая бутылку из-под моих ног.

– О! И до этого догадались. Браво! Население спасается само, – улыбнулся врач. – Молодцы!

– А то… – гордо тряхнула бюстом Анька.

– Лицо ваше удивительно знакомо, – врач внимательно посмотрел на Андре. – Вы не работали в четырнадцатой больнице?

– Нет, бог миловал. – Анька отошла от врача подальше, повернувшись к нему почти спиной.

– Всего доброго!

Весь оставшийся вечер Надин дежурила на телефоне, отвечая на звонки. Мультивенко выпытывал подробности про «скорую», которая ехала больше часа, – видимо, губернатор решил всерьёз разобраться в медицинском секторе Питера. Наталья Васильевна обещала навестить меня утром и приготовить обед детям. Позвонила даже Надькина свекровь, – спросить, помогли ли её таблетки. На что подруга язвительно ответила, что без её пилюль меня бы точно не откачали. И пусть она сама их пьёт до конца жизни…

Дети ходили тише воды ниже травы. Сделали без напоминаний уроки, тихо поужинали и легли спать. Даже посуду помыли за собой в посудомойке. Я цинично подумала, что, может, иногда их полезно и припугнуть. Хотя лучше бы такое больше не повторялось.

– Лейка, переволновалась ты за последние месяцы, вот оно и сказалось. И потом, ты режим дня и диету для беременных не соблюдаешь, – жуя бутерброд с анчоусами, вещала Анька. – Жрёшь, как трактор, всё подряд: и солёное, и острое, и кофеем запиваешь. Я теперь за тобой следить буду. Постный творожок и молочко, никаких компьютеров по ночам и прогулки три часа в день – вот что тебе нужно. Бросай хотя бы на время свои дурацкие переводы, не голодаешь ведь.

– Да она трудоголик просто, – кивнула Надька, – надо спрятать от неё монитор, и пусть лежит – о прекрасном думает, стихи читает. Режим соблюдает. Ишь, удумала: «Поклянись, триста баксов, прокляну…»

Врач со «скорой» успел-таки всадить мне напоследок димедрол в жопу, и скоро все разговоры подруг слились в тихий шелест. Мне снилось теплое синее море… Жёлтый песочек пляжа. И рыбки.

На следующее утро остаточные явления приступа ещё чувствовались, но в целом мне полегчало. Когда сознание вернулось в привычные берега, самым смешным мне показалось, что в полубеспамятстве я навязчиво думала про те триста долларов, спрятанные за рисом, и совсем позабыла, что у меня есть и немалые деньги с Надькиной выставки. Я объяснила это так: скопленные по крупиночке, заработанные кровью и потом сбережения представлялись мне спасительным кругом на чёрный день, вот и схватилась за них на смертном одре. А срубленный по-лёгкому заработок легко и испарился из памяти…

Потом я пересчитала пачку евро и пригорюнилась. Надо же, за четыре месяца умудрилась потратить больше пяти тысяч евро.

Ну да: новый компьютер и ноутбуки, бесконечные покупки детям… Впредь надо быть более экономной – на оставшиеся деньги придётся протянуть до рождения малыша.

Днём отослала по электронной почте клиенту текст злополучного перевода. И написала, что временно не беру заказы.

После школы Али и Забава почистили картошку. Наталья Васильевна привезла готовый обед в кастрюлях.

– Тебе получше?

Я кивнула. Не привыкла чувствовать себя больной. И окружённой такими невероятными заботами.

– Знаешь, мы тут подумали с Александром Владимировичем… Тебе надо поберечься, нагрузки снизить. Всё-таки семья большая. Так вот, чего я тебе предложу – только сразу не отказывайся, пару раз в неделю буду присылать тебе помощницу, мою домработницу Нину. Сделать уборку, закупить продукты, приготовить. Чтобы у тебя оставалось больше времени на себя – погулять, отдохнуть.

– Наташ, да я всегда сама справлялась!

– Ну всегда – это было раньше. А после вчерашнего мы рисковать не хотим и очень тебя просим. Не отказывайся от помощи, Лия. Лучше детям время удели. – Наташа умоляюще посмотрела мне в глаза. – Я не переживу ещё одну потерю. Мы так ждём внука! Ради меня, согласись!

– Хорошо, – улыбнулась я, понимая, что жизнь всё-таки придётся перестраивать. Хочется мне этого или нет. Заставят ведь.

И даже не верилось, что ещё в начале лета я не знала ничего о семье Мультивенко и не думала о прибавлении в семействе. Но мы предполагаем, а бог располагает. И видимо, права поговорка: что ни делается, всё к лучшему.