Текст книги "Упади семь раз"

12

Не презирай слабого детеныша – он может оказаться сыном тигра!

Монгольская пословица

Аврашка, вернувшись из института, уплетал луковый суп и взахлёб делился новостями.

– Я так доволен, что наша кафедра в главном здании. И Интернет везде бесплатный, пользуйся, сколько влезет. В коридоре возле каждой розетки россыпи присосавшихся с ноутбуками. – Сын перескакивал с темы на тему. – Представь, многие ребята до сих пор не получили мест в общежитии, снимают комнаты. В нашей группе из семнадцати человек я один из Питера, остальные – приезжие. Победители каких-то олимпиад, есть мальчик – лауреат премии Путина. Двое, прикинь, проучились год на физмате в Большом универе и перевелись к нам. Говорят, в ИМХО интереснее, да и учиться легче, хотя мне программа не кажется простенькой, – Аврашка засмеялся и достал из сумки кучу методичек. Я полистала: вместо слов – одни графики и формулы.

– А как твои одноклассники, те, кто платно поступали?

– Они – «блатнички». В других группах. Пересекаемся в столовке, в библиотеке. У них своя туса. Но дружим, конечно. Тут у нас намечается день первокурсника и ночь первокурсника. Староста уже билеты выдал.

– А девочек много?

– На приборостроении и в группе программистов, как ты понимаешь, почти нет. Зато у дизайнеров – одни девицы. У нас общие лекции по высшей математике, так они ничего не понимают. Сидят, играют на мобилах. Преподы над ними подшучивают: «Дизайнеры, зачем вам „вышка“? Идите в коридор, расписывайте ноготочки под хохлому».

Я улыбнулась. Сама с трудом сдавала высшую математику в универе.

– Мать, а чего ты такая рассеянная? – Авраам внимательно посмотрел на меня.

Вздохнув, рассказала про ситуацию с Забавой, физичкой и директором. Сын, доев суп, хихикнул, как-то оценивающе посмотрев на меня:

– Да Ирина Сергеевна всегда такая была! Я когда сидел за первой партой, она так указкой стучала по ней, что у меня карандаши и ручки разлетались. А по пеналу попала – хряснул пополам. И слюной брызжет во все стороны, ух, как вспомню… Дневник мой рвала публично. – Авраам поморщился. – Мы на физике боролись за места на последних партах. На первых – вытираться не успевали…

Я с лёгкой грустью покаялась сыну про стычку в коридоре.

– И ты правда ей сказала: «воняет»? Вот это да! Мы мечтали об этом до конца одиннадцатого класса. Она очень любила схватить ученика за руку, поставить перед собой и устроить газово-психическую атаку.

Аврашка, широко улыбаясь, приобнял меня.

– А вообще, ты у нас – боец. Помнишь, как с Алькиной курткой было?

Конечно, я помнила и про куртку. Что ж, приходится грудью вставать на защиту детей. По самым разным поводам.

Не так давно Али поехал с другом на рынок. Дала ему полторы тысячи. И куртка была присмотрена заранее, оставалось только купить, чего же проще. Но нет. Звонит мне сынок по сотовому: «Мам, куртку не купил, деньги отобрали!» – «Кто отобрал?» – «Охранник на рынке». – «За что?» – «Я пописал в неустановленном месте». – «Полторы тысячи отобрал?» – «Ага, а иначе б он отвел меня в милицию»…

Я быстро смекнула, что Али несовершеннолетний. И без родителей с него нельзя взимать никакие штрафы. Разъярённая, понеслась на рынок.

Нашла своё чадо возле ангаров со стройматериалами. Там, где уже начинался пустырь, Али и пописал. В уголке. И тут его настиг детина в камуфляжной форме, забрав все деньги якобы в уплату штрафа. Друг Али от страха свинтил домой. А мой мальчик сидел, пригорюнившись, на куче распиленных досок.

– Ну веди, показывай охранника.

– Вон он. Стоит при входе в магазин. Огромный такой.

Ворвалась. Стоит. Огромный.

– Вы отобрали деньги у моего сына?

– Какие деньги? Ничего не знаю. Первый раз его вижу.

И тут я решила действовать согласно придуманному дома сценарию. Спокойненько набрала номер телефона милицейского участка (заранее выписала из справочника) и громко сказала, что по такому-то адресу у моего несовершеннолетнего ребёнка отобрали деньги. После чего спокойно кивнула Али:

– Милиция сейчас будет. Подождём.

Пугало сработало. Охранник резко изменился в лице и заорал:

– Зачем милиция?! Не отбирал я у него ничего! Мальчишка сам отдал! Пригрозил ему, что писает в неположенном месте, вот он и отдал. А я положил их под конторскую книгу и руками не трогал. Вот его деньги, забирайте.

На столе, как по волшебству, появились купюры: тысяча и пятисотка.

– Я не просил его ничего давать.

Тут не выдержал Али:

– Мам, он врёт! Он ещё сказал мне: «Бесплатно даже жена мужу не даёт, а ты хотел посс… пописать на халяву?»

Я с ненавистью посмотрела на гада в форме. Ждать милицию или нет? Если заводить дело о вымогательстве, то потащат в участок: допрос, следствие. Решила не мучить ребёнка. Взяла деньги и пошла, не удержавшись от комментария: «Урод, малолетних грабишь!»

Вызванная мною милиция прибыла только через четыре часа. Они перезвонили мне, когда мы уже спокойно сидели дома с курткой. И чувствовали себя победителями. Али похвастался по телефону другу:

– Моя мать поддала тому громиле! Он сам чуть не описался и деньги сразу вернул. А прикидывался, что не брал. Но ма его раскрыла.

Конечно, не обошлось и без серьёзного разговора с младшим сыном о том, что лучше заплатить за вход в туалет, чем создавать себе проблемы…

Я отвлеклась от воспоминаний и пожалела о своей вспышке в школе.

– Ох, Авраш, как бы Забаве хуже не было.

13

Наша истинная национальность – это человечество.

Герберт Джордж Уэллс

Однако Забаве хуже не оказалось. Вернувшись домой из школы на следующий день, дочка взахлёб рассказывала мне последние новости. Оказывается, мама у нее – потрясающая женщина. Так дочери нескольких учителей сказали, у которых дети учились или учатся у Ирины Сергеевны. Все благодарили тихонько, говорили, что наконец-то нашёлся человек, который не побоялся выдать правду.

Глазёнки Забавы блестели, девочка довольной змейкой вилась вокруг меня. И тут в мою комнату ввалился с недовольным видом Али. Неужели и у него проблемы с физикой? Как-то не хочется идти ещё раз в школу. Ах да, он же в пятом классе учится, у него пока нет физики. Проблема, однако, всё же была. Сыну в школе задали сочинение на патриотическую тему: «Я – русский, и этим я горжусь…»

Забава только хихикнула.

– Ну, мамуль, это тебе выкручиваться, – глядя на смуглого брата с ярко выраженными нерусскими чертами, дочь откровенно веселилась.

Али насупился. Забава, от греха подальше, убежала гулять.

Раздумывая, как выкрутиться с сочинением, я рассматривала притихшего сына. Алька за последнее лето сильно вытянулся. Что за идиотизм с этой темой? Неужели учительница не понимает, что в классе у младшего сына как минимум почти половина ребят нерусских национальностей?

Так, что там вождь всех времён и народов говорил на эту тему? Политэкономию нам вбивали в ЛГУ так, что до сих пор помню почти наизусть многие определения. Потому как «ненаизусть» невозможно – не сдала бы зачёт. Но лучше подстраховаться. Порывшись в университетских лекциях, которые бережно храню, на всякий случай, наткнулась на нужную цитату Иосифа Сталина: «…Нация – не расовая и не племенная, а исторически сложившаяся общность людей…»

Ага, что-то в этом есть… Сбил меня с неожиданной спасительной мысли Алька:

– Мамзик, ну что мне писать? Какой я, на фиг, русский? А, кстати, кто ж я по национальности?

Я с изумлением посмотрела на сына.

Такой вопрос мне даже в голову не приходил. Хотя Алька, наверное, прав – до русского ему далеко.

– А вот давай вместе прикинем. Смотри… – Мы с сыном погрузились в арифметико-генетические расчёты на листочке, который я начала заполнять по принципу генеалогического древа.

– Вот этот кружок – бабушка Хадиджа. И она, и твой дед – её муж – обозначим его квадратиком – таджики. У них восемь детей – и провела линию и нарисовала пять кружочков и три квадратика ниже, – и все стопроцентные таджики.

Алька заинтересованно смотрел на разрастающийся рисунок.

– Среди них твой папа. – Тут я поморщилась: мы с сыном почти никогда не говорили про его отца. – Пусть будет вот этот квадратик. От него тебе досталась половина крови, значит, на пятьдесят процентов ты – таджик.

– Значит, на оставшиеся пятьдесят я – русский? – Алька светился от восторга.

Я внутренне опешила: считая себя русской, никогда не раскладывала свою кровь в процентах.

– Нет, сын, со мной всё гораздо сложнее. Давай возьмём другой листок. Начать придётся с китайской бабки Ли.

Последующие пятнадцать минут были для меня самым настоящим потрясением. Я вдруг чётко поняла, что и мне самой до русской – неблизко. В результате нехитрых подсчётов получилось, что я – на четверть китаянка, на вторую четвертинку – француженка. Это по папиной линии. Но, припомнив, что моя мама Элеонора Михайловна – наполовину русская, наполовину украинка, я опешила. Выходит, во мне русской крови не больше четверти. А я-то во всех анкетах без тени сомнения писала в графе национальность – «русская».

И получается, что Али только наполовину таджик, а китайской, французской, русской и украинской кровей в нём по восьмушке.

Мы ошарашенно переглянулись с сыном.

– И что мне писать в сочинении?

Я задумалась. Припомнив Сталина, решительно посоветовала:

– А ты напиши про всех своих родственников. А в конце – что ты и есть самый настоящий русский. Потому что говоришь на этом языке, думаешь на нём, родился и живёшь в России. И этим ты гордишься.

Сын начал вдруг хихикать. Я непонимающе уставилась на него.

– Представляю, как Аврашка бы корячился. Ему вообще не рассчитать…

Тут я пригорюнилась. Да, если по моей линии всё предельно ясно, то с отцом моего первенца – Иаковом – разобраться сложно. Сара Моисеевна родила сына без мужа. Потому и не смогла, видимо, оторвать чадо от себя. Версии о том, кто дед Авраашки, из года в год обрастали противоречащими друг другу сногсшибательными подробностями: генерал, разведчик, лётчик и так далее. Я уже давно перестала их запоминать. Слава богу, Аврааму не писать такого идиотского сочинения.

– А вот Забашке проще, – вошёл во вкус генетических изысканий Алька. – У неё дед и бабка по папе – хохлы. Полный пилипец.

– А вот и нет, – рассмеялась я. – Дед Забавы, действительно, украинец. А вот бабушка твоей сестры – наполовину полячка (или полька? – проскользнуло у меня), на четверть белоруска (или как там?) и только на четверть – украинка. – Я слишком долго выслушивала свою вторую свекровь, чтобы не запомнить этих подробностей. – Но считать в процентах я не буду, даже и не проси. Марш писать сочинение…

14

Оставь привычку ловить рыбу со спичку.

Неизвестный источник

Бабье лето в начале сентября было едва ли не горячей небабьего. И на выходных хотелось за город. В воскресенье решили поехать в Петергоф. Я-то, конечно, забыла про свой день рождения, но дети прибежали в комнату с букетом гвоздик и открыткой.

– Ма! Поздравляем!

– Ох, и правда, двенадцатое сентября, – стукнуло меня.

Мама мне звонила обычно в выходные, после праздничной даты – в будни она слишком занята в МГУ. Но на этот раз мой день рождения совпал с воскресеньем, и родительница в кои-то веки поздравила меня не задним числом.

Выслушав все положенные случаю пожелания и нравоучения, я вдруг неожиданно для себя брякнула:

– Знаешь, мы тут с Алькой считали в процентном соотношении его национальность. И вдруг выяснилось, что я сама – всего на четверть русская, по тебе.

Мама, секунду помолчав, вдруг огорошила меня:

– А с чего ты решила, что ты – русская на четверть? Это у меня четвёртая часть русской крови – по моему отцу, твоему дедушке, царство ему небесное.

– Не поняла. Ты же…

– Да, да я всегда так говорила, – мама вздохнула в телефонную трубку. – Но мой отец только наполовину русский – его мать, моя бабка, была еврейкой, что тщательно скрывалось. Сама понимаешь почему.

Вот это пироги с котятами! Закончив разговор, вдруг подумала: не буду рассказывать детям такую новость. Кошерное замучаюсь готовить. Нет, ну надо же! Я ещё и еврейка? Упасть не встать. Самый русский, получается, у нас будет ещё не родившийся малыш. Хотя фамилия Мультивенко сама за себя говорит…

Оторвали меня от размышлений явившиеся в приподнятом настроении подруги, которые просипели нестройными голосами:

– Лейка, хэппи бёздэй!

Так, судя по всему, приподнятым был и градус спирта в их крови.

– Спасибо, милые! – У меня было странное настроение, но я решила его сделать праздничным. – Чур, сегодня я не готовлю! Для меня это лучший подарок.

– Тогда поедем гулять. Куда? В Царское Село или в Петергоф?

– Петерго-о-о-ф! – в один голос заорали мои младшие. И стали собирать рюкзачки.

По дороге я рассказывала Аньке и Надин про то, как мою маму привезли двенадцатого числа со схватками в роддом. Она страшно боялась родить тринадцатого, в чёртову дюжину, поэтому изо всех сил тужилась, и ровно за пять минут до полуночи разродилась. С тех пор я всегда успеваю сделать самое важное в последний момент.

В Петергофе гуляла тьма народа. Сначала мы обошли уже сто раз виденного, но не надоедающего «Самсона».

– Вылитый Матвей, не хватает только татуировок, – засмеялась Надька, оценивающе оглядывая позолоченную мужскую фигуру.

Я мрачно промолчала. Анька толкнула подругу в бок. Мы хаотично разбредались по парку. Дети потащили меня на фонтан-шутиху «водяная дорога» (наступаешь на камешки, а из-под них внезапно вырывается фонтанчик и обливает с ног до головы). Андре по забывчивости присела на шутейную скамеечку, и её тоже обдало водой.

– Вот сколько раз была здесь, вроде все фишки знаю, а всё сухой не выйти, – по-детски захохотала она.

Через пару часов блуждания по парку Али и Забава стали просить чего-нибудь покушать. Аврашка, как старший, мужественно терпел молча. Анька, не выдержав нытья мелких, предложила:

– Здесь есть местечко, где ловят осетров. И сразу их готовят.

– Твои гламурные замашки нам дорого обойдутся! – напомнила о себе моя въевшаяся в кровь привычка экономить.

– А мы с Андре решили в этом году подарить тебе экстрим, – тут же весело откликнулась Надька. – Рыбалку на пруду. Вытаскиваешь осетра или форель – фирма гарантирует. Тут же рядом и приготовят. Соглашайся быстро, пока мы не передумали. Цены там космические! Кило пойманной рыбы около двух тысяч стоит.

Я ошарашенно посмотрела на подруг. И вдруг мне так захотелось какого-то безбашенного поступка…

– Хватит ломаться, дурында! Трубы уже горят – сил нет, как хряпнуть хочется. Соглашайся! – просипела Надин.

– Да, кисюнь, соглашайся, – лучезарно улыбнулась Андре. И добавила, пристально сверля Надьку взглядом: – А выпить и на рыбалке можно.

В прудик царя возле крошечного дворца Петра Первого «Монплезир» кто-то предприимчивый запустил осетров. Рядом с местом рыбалки стояли весы, толстая тётка в белом грязном халате за ними и мужик с удочками различного вида. Надпись возле весов на серой картонке вещала: «Царская рыбалка. Бесплатно. Оплачиваи́тся только вес пойманой рыбы. Осетр – 2 тыс. руб./кг. ФАрель – 1 тыс. руб./ кг».

Лингвист во мне возмутился, однако мужик с удочками оказался убедителен. На глазах фотографирующих иностранцев в течение следующих десяти минут я забрасывала удочку раза три. Наконец поплавок рывком исчез под водой. Я поняла, что попалась какая-то особо крупная рыбка, и ещё неизвестно, кто кого куда утащит. Следующие минут пять я отчаянно пыталась удержать удилище, а мужик – меня на берегу. Общими усилиями с помощью подсачника из тёмной воды было извлечено шестикилограммовое бронированное чудовище с плавниками. «Бесплатная» рыбалка облегчила кошельки моих подруг на двенадцать тысяч рублей. И ещё пять они отдали за «приготовить тут же, рядом».

Но вкусно было запредельно. Рыбу нафаршировали овощами, гарнир на огромном блюде потрясал воображение. Доесть это великолепие помогли дети. Вот никогда не знала, что они у меня такие прожорливые…

После дорогостоящих, но незабываемых забав с осетрами мы решили пойти к Финскому заливу. Вышли в том месте, где есть пляж. Дети быстро вытащили из рюкзаков купальники, плавки, полотенца и ринулись в балтийские воды. Троица бегала, плескалась, как первобытные зверята.

– А прохладненько, – потрогала воду босой ногой Анька.

Мы сидели у самой кромки прибоя, смотрели на залив. Йодисто-озоновый запах, брызги волн, припекающее осеннее солнце… Я подумала, что это один из моих лучших дней рождений – весёлый, без утомительной готовки на кухне, да ещё с царской рыбалкой. Немного подпортила настроение Анька, вспомнившая:

– А мы с Храмом здесь, в Петергофе, в последний раз гуляли вместе.

– Ох, ну чего сейчас-то о нём!

– Девчонки, а я и на отдыхе не могу нормально расслабиться – где-то скребёт на подсознанке, что мы в опасности.

– А ты постарайся, – сказала Надька, решившая загорать топлес.

– Опять ты свои впуклости на обозрение детишек выставила! – зарычала я.

– А что? Пусть мальчишки привыкают к красивому женскому телу, – томно парировала та.

– Это кто тут с красивым-то? – протянула Анька, плотно умявшая пышные формы в закрытый купальник.

– Я, естественно, – мурлыкнула Надька, продемонстрировав маленькую татушку в виде черепахи на лопатке.

– Когда успела? – ахнула я.

– Матвей сделал. А может, и сама переползла во сне с его плеча на моё, – игриво ухмыльнулась Надька.

– Ну и змеющая ты черепашка, Лятрекша! – прищурилась Андре, видя мою поникшую голову. Она догадывалась, я переживаю, что Матвей перешёл из стана моих поклонников в разряд Надькиных любовников.

– Почему ты путаешься с этим… Лейкиным соседом? – продолжала подначивать Анька.

– Потому что он прекрасен в постели, – голос Надьки стал ленивым и томным. – Настоящий самец. Только поэтому. А этого и достаточно.

Я разрезала арбуз. Он был невероятно красный, как на картинах мексиканской художницы Фриды. Выточив на зернистой мякоти ножичком «Viva la vida!» (да здравствует жизнь!), отрезала ломтик с надписью и съела.

– Девчонки, как хорошо! Хотя бы один спокойный день за столько времени… Я вот сегодня не думаю об опасностях. Мне кажется, мы далеко от них. Ну в день-то рождения можно обойтись без камней в спину?

Только я это сказала, как в спину мне ударил маленький камешек… Фу-у-ух. Оказалось – брошенный детьми. Но страх тут же подкатил к сердцу. Нет, всё-таки права Анька, все мы постоянно в напряжении. И пока тянется эта запутанная история с трупами, никто из нас не успокоится и не почувствует себя в безопасности.

15

Милосердие торжествует над судом.

Иаков, Новый Завет (2.13)

– У меня традиция: осенью ходить в Летний сад пошуршать листьями, – сказала Наталья Васильевна по телефону. – Давайте вместе погуляем? Погода великолепная.

– Конечно! – согласилась я.

Мы встретились у входа и сразу узнали друг друга.

– Лия? – спросила она.

– Да, – растерянно улыбнулась я.

Жена Мультивенко выглядела так молодо, что я изумилась. Сколько же ей лет, если Стасу было тридцать восемь? Издалека она казалась совсем юной: тонкая талия, девчоночья стрижка. Но морщинки вокруг глаз всё-таки выдавали возраст. Кстати, говорят, что добрые люди дольше не старятся. Вот уж точно про эту женщину. С ней было удивительно легко.

Я ехала, переживая, как мы будем общаться. А всё Аделаида Ильинична – не успокоилась бабка Ада, пока не поговорила с женой Мультивенко.

Тревоги оказались напрасными. Напряжение сразу ушло, как только мы побрели по аллее…

Летний сад находился на реконструкции, и туда не пускали посетителей. Но на супругу губернатора (и на меня заодно) запрет не распространялся. Охранники провели нас за ворота, а сами остались дожидаться у входа.

– Я сказала, что приехала осмотреть ход реконструкции. Лия, здесь нам никто не помешает поговорить наедине. И в безопасности.

Листья шуршали под ногами. Наталья Васильевна с удовольствием зарывала в них туфельки и улыбалась.

– Мы часто в Летнем саду гуляли, когда Стасик был маленький. Я потому мужа и попросила, чтобы всё здесь привели в порядок. Знаешь, в молодости хочется, чтоб дети поскорее повзрослели, а потом так не хватает прогулок с маленьким, доверчивым человечком, который держит тебя за руку и задаёт глупые вопросы. Но тебе-то, наверное, скучать не приходится?

– Да, точно, – рассмеялась я. – Хотя держать их за ручку уже не получится, но вопросов задают предостаточно, не всегда и найдёшь ответы.

– Давай посидим на скамеечке?

Мы сели, и мама Стаса достала из сумочки фотографии белобрысого мальчишки в беретике и матроске.

– Это Стасик в садике. Он был такой беленький, пухлый, и нянечка называла его «пшеничный» ребенок. Нет, даже не так – «пашаничный». Она была малограмотная женщина. Но очень любила его. А вот это Стас пошёл в школу…

На фотке – коротко стриженный мальчишечка с озорным взглядом и огромным букетом гладиолусов, как у всех первоклассников. Мой Аврашка тоже стоял с таким. А для Али я всегда покупала простенькие хризантемы, потому что на линейке он неизменно дрался ими и до учительницы доносил полуоборванный веник.

– Иногда я думаю: какое же счастье – растить ребёнка. Мы ворчим на трудности, недосыпание, тревоги. И только потом, когда дети взрослеют, понимаем, как не хватает нам этих забот.

Наталья Васильевна замолчала. Повисла пауза.

– Лия, я всё знаю. Мне Саша рассказал. И Аделаида Ильинична звонила. Знаешь, после смерти сына в моей жизни такая пустота, что и не передать… – Наташа достала платок и вытерла слёзы. – Муж всегда был увлечен работой, а я жила Стасом. Может, я не строгая мать и баловала свыше меры, но ведь он у меня был единственный. И даже взрослый всё равно оставался для меня ребёнком. В нём была вся моя жизнь. И вот теперь… Я просыпаюсь, думаю о нём, еду на кладбище, возвращаюсь домой. И снова всё о нём… И мысли, и воспоминания. Не дай бог никому такого. Пережить своего ребёнка – это страшно.

Я не могла себе представить подобного ужаса. И очень жалела Наталью Васильевну. Через её рассказ Стас стал мне неожиданно роднее. Как будто мне не хватало фотографий, где он маленький, где он – школьник. Ведь мой малыш будет похожим на него. Я всегда знала, что мужчина, от которого женщина родила ребёнка, никогда не сможет стать ей чужим. Даже если они не вместе или расстались. Через детей невидимые нити связывают родителей. До самой смерти. А может, и после неё.

– Лия, я очень хочу, чтобы родился ребёнок Стаса. И буду помогать тебе всем, чем смогу. Когда я узнала про внука, для меня снова зажглась надежда, понимаешь? Родная кровинка, какое счастье, что она есть. Что ты есть.

Наташа взяла меня за руку. И я впервые почувствовала, что кто-то, кроме меня, ждёт этого ребёнка. И очень хочет его.

– Спасибо вам!

– Давай на ты? Лия, я так мечтаю нянчить твоего малыша. Малыша Стаса. Вот, веришь ли, я как узнала о твоей беременности, сразу поняла, что это дар божий. И для меня тоже. В квартире Стаса после его смерти на столе нашли открытую книгу с записью на форзаце… Там сын про тебя написал…

Я поражённо уставилась на Наталью:

– «Книга перемен»?

– Она самая. Стас нарисовал профиль. Смешно так, по-детски. Но теперь я понимаю, что твой. Очень похоже. И подписал: «Ли-я?». Именно так: с большой буквы, через дефис, с вопросительным знаком. А ниже «Unelma Asu!» с восклицательным знаком в конце.

Я с трудом сглотнула. Наташа, с печальной улыбкой посмотрев на меня, сказала:

– По-фински это значит «живая мечта»…

У меня навернулись слёзы. Я, стиснув зубы, отчаянно запрещала себе разрыдаться. Повисла долгая пауза.

Мы встали и побрели по аллеям. Я рассказывала матери Стаса про своих детей, она захотела с ними познакомиться. Расспрашивала меня о здоровье, о проблемах, обо всём. Предложила телефон своего врача для наблюдения за беременностью.

Я не привыкла к такой заботе, мне и в обычной женской консультации было нормально. Мы с Джулькой, как две дворняжки, не требовали многого от жизни.

Ярко раскрашенные клёны, пожелтевшие липы и вязы. И мраморные изваяния. Самый старый сад Петербурга. Почти ровесник города.

Вспомнился он мне заснеженным, морозным. И как долго мы с Мечиком целовались и обнимались за статуей, плотно укрытой на зиму досками. Мы спрятались за ней, потому что она была самая крупная в Летнем саду… А весной, когда статуи открыли, прибежали посмотреть, что же скрывалось под громоздкой зимней обшивкой, – оказалось, это знаменитая мраморная композиция «Амур и Психея». Психея с лампадой склонилась над лежащим Амуром, чтобы осветить и рассмотреть прекрасное лицо бога. История о человеческой душе, стремящейся слиться с любовью…

Жена губернатора вдруг порывисто взяла меня за руку:

– Лия, дорогая, я не должна была тебе этого говорить, но теперь понимаю, что обязана. Остерегайся мужчин в своем окружении. Один из них очень опасен. Ты считаешь его другом, но он может навредить тебе. Старайся быть осторожной, береги себя.

– Но кто это? Кто? – Едва спросив, я вдруг сразу поняла, о ком речь.

– Не имею права назвать имени и так сказала слишком много. Но я вижу твою беззащитность, и мне хочется уберечь тебя. И внука. Я буду молиться за вас.

– Думаю, я уже в курсе насчёт мужчины. Мы были с подругами на допросе. И догадались, кто он. – Я с неприязнью помянула про себя Храма нехорошими словами.

– Надо же… – удивлённо посмотрела на меня Наташа. – А Саша приказал ничего не рассказывать.

– Вы не волнуйтесь, нас будут охранять. То есть будут присматривать. Я хоть немного теперь за детей успокоилась.

– Ну и хорошо, – с облегчением вздохнула жена Мультивенко. – Ты не сердись на Сашу, что не поверил тебе. Мужчины, они стараются всё логикой проверять, А мы, женщины, интуицией. Я к тебе сразу расположилась, как только увидела.

– И я сразу! – я по-детски радовалась теплу и пониманию. – А приходите к нам домой в гости вместе с Александром Владимировичем?

– Придём. Непременно придём.

Мы остановились с Наташей у статуи сивиллы Либики, в руке она держала свиток с надписью: «REGNABIT DEUS IN MISERICORDIA».

Насколько я смогла понять, это означало – «Господь воцарится в милосердии».