Текст книги "Упади семь раз"

9

Никогда не оказывайте услуг, о которых не просят.

Оноре Бальзак

Яблоки осенью – для меня что-то особенное. Люблю покупать их на рынке. Чтобы были из своего сада, только что сорванные, ароматные, с красным бочком. Именно такие мне сегодня и достались – дочка Аделаиды Ильиничны принесла корзину анисовки вскоре после того, как Забава и Али ушли в школу, а Авраам поехал в институт. Я уже второй год не провожала детей на первое сентября – после того, как младшенький стал стыдиться.

На кухне разлился умопомрачительный запах свежести и сена.

– Анис полосатый – мой любимый сорт!

– Кушай на здоровье. Привезли с дачи полные сумки, не знаю, куда девать. Урожайный год.

– Спасибо! – Я с радостью захрустела и тут же затеяла делать шарлотку.

Нарезала яблоки на противень. Сверху залила тестом, сунула в духовку, и такой вкусный запах по всей квартире – наслаждение!

Надька с утра пошла в мастерскую за кисточками и куда-то запропастилась. А я и рада, что никого нет. Иногда хочется побыть дома одной – подумать, помечтать…

Разрезав шарлотку, сразу отделила кусочки соседям: угощу бабу Аду и Матвея. Он столько помогал мне в последнее время, а я всего пару раз пригласила его на ужин, неблагодарная.

Он живёт один, питается только консервами да заморозки подогревает в микроволновке. Уж пирогу точно обрадуется.

Сбросив передник, я взяла треть шарлотки и зашла сначала к Аделаиде Ильиничне. Там пришлось посидеть за чаем. Среди прочих новостей старушка призналась, что звонила не только Мультивенко, но и его жене, Наталье Васильевне.

– Линейка, я ей как женщина женщине всю твою историю рассказала. Она искренне растрогалась и захотела повидать тебя. Очень душевная женщина. Я дала ей твой телефон, ты будь поласковей с Наташей. Она – редкий человек, сама увидишь.

Я уже не удивлялась сюрпризам от Ады. Только кивала, соглашаясь и не споря. А потом, вырвавшись от соседки, взяла дома второй кусок пирога и пошла к Матвею. Хотела позвонить, но увидела, что дверь приоткрыта… Из подсознания всплыл ужас: после стольких убийств в голову приходили только страшные мысли. А Матвея-то за что убивать? Может, квартиру взломали? И взломщик ещё там? Меня зазнобило…

Поколебавшись, всё-таки открыла дверь и заглянула. Тихо. Прокралась до двери в комнату – и остолбенела. На кровати под массивным мужским телом извивалась и стонала маленькая щуплая Надин. Лицо её было запрокинуто. Руки её обхватывали широченную спину с нарисованным между лопатками чёрным драконом, длиннющий хвост которого, переплетаясь с красными сполохами огня, извивался до поясницы. Крылья цветной твари задевали купола церквей возле лопаток, между которыми дракон пытался протиснуться.

Не знаю, сколько секунд я стояла в оцепенении. Тело Матвея, за исключением лица, шеи, и нижней части рук и ног, было сплошь покрыто татуировками. Мне даже сначала показалось, что он в купальном костюме. Подрагивание мускулов и изгибы тела оживляли рисунки. Бронзовые карпы, по одному на каждой ягодице, шевелились в такт движений, упругие змеи ползли по стройным сильным бёдрам. Ветки, кинжалы и чёрные иероглифы переплетались в единую причудливую картину.

В этот момент бесстыжие глаза Надьки изумлённо распахнулись и остановились на застывшем в дверях моём изваянии. Подруга попыталась что-то сказать, но Матвей властно накрыл её рот своим. Я бросилась вон из квартиры. А там откусила от пирога и, не останавливаясь, слопала три куска. Еда всегда меня успокаивает. Сердце колотилось как бешеное.

Ну, Надька! Ну, стерва! Конечно, Матвей мне нравился. Как друг, в постель я бы с ним не легла. Но всё равно было обидно. Мне-то казалось, что я ему тоже нравлюсь. В тот день, когда девчонки меня нарядили и накрасили на выставку, я встретила Матвея на улице. И как же у него отвисла челюсть от восхищения – сразу предложил пожениться. Пусть даже в шутку. И после при каждой встрече он заговаривал, старался предложить помощь. С детьми сошёлся, Алька его обожает…

Входная дверь скрипнула. Надин, налившаяся красками удовольствия, томно повиливая бёдрами, вошла в кухню. И заговорила вкрадчивым голоском:

– Лейк, ну ты чего?

– Да ничего!

– Обиделась? Ну и глупо. Всё случайно получилось. Я встретила Матвея на лестнице и сквозь ткань рубашки увидела тату. А парень рукав задрал, я попросила – выше. Ну, он сказал: пошли домой… я там сниму рубаху. А я сама с него всё сняла. Оххххххх, Лейка, он же ходячая картина! На коже все татушки, как живые. Ну я ему: потрогаю? Он: трогай. И я погладила сначала по спине. Потом рука сама скользнула на живот. И он такой горячий. Я просто не могла остановиться… Ну, это выше моих сил!

Надька жадно надкусила яблоко. Я молчала.

– Ты не поймёшь…

– Ну отчего же? – подкипела я. – Очень даже понимаю.

– Матвей – ходячее произведение искусства. А какая ветка сакуры у него в интимном месте! Я как увидела, чуть не скончалась… – Надька продолжала переживать сладость соития. – А ты заметила меч на левом плече?

– Больше мне делать нечего, как вглядываться в его бицепсы! – взбесилась я.

– А чего тогда так долго на нас пялилась? – съязвила Надин.

– Ну-у-у, знаешь, Надь, мало того что я разволновалась, а мне это сейчас вредно, ты ещё и издеваешься! Спишь с кем попало, а я должна на вас натыкаться?

– Вот не надо приходить к мужчинам с дурацкими плюшками. Думаешь, им пироги нужны? А вот я, кстати, от шарлотки бы сейчас не отказалась.

Я почувствовала себя полной идиоткой: Надька успела рассмотреть не только мою растерянность, но и несчастный пирог в руках. Молча подвинув к подруге тарелку, я опустила голову, не желая видеть довольное лицо Надин.

– Лейка, не обижайся. Я ж пошутила. Ты у нас хорошая, красивая. Захочешь – Матвей может и с тобой переспать. Он, судя по всему, без комплексов. И любовник отличный.

– С дуба рухнула! Оно мне надо? – Я подскочила от негодования, припомнив, что Надька и со Стасом опередила меня в постели.

Но уж теперь дудки! Тем более Матвей – не Стас. Мне нравится в мужчине шарм, остроумие, обаяние – всё то, чего и близко нет в Матвее.

– Скажи, а зачем ты трахаешься с мужиками? – После сегодняшней сцены у соседа я уже не выбирала выражений.

– Для вдохновения. Ни один мужик не стоит картины, но может вдохновить. Секс – как наркотик, я беру из него ту силу, которую переношу в полотна. Конечно, мне нужен не тупой секс. А так, чтоб чувствовать себя желанной. Обольстительной. И самой быть в состоянии влюблённости. И чувствовать влюблённость в себя. Без этого ничто не рождается и не вращается во мне. На самом деле, когда я пишу картину – это наивысший оргазм, это дикое удовольствие, сильнее, чем с любым мужиком. Но без эротической подпитки картины получаются сухие, безжизненные.

Надька уничтожала остатки шарлотки, жуя без остановки. И так же без остановки продолжала рассуждать.

– А вот когда во мне бродит желание и я нравлюсь, знаешь, какое всё живое и наполненное получается. Вот ты сразу сможешь отличить, что написано, когда я была влюблённой, и что написано, когда у меня не было мужика.

– «Красные маки» – это точно от большой страсти?

– Ага. Угадала. У меня тогда такой любовник был потрясающий. Самец. Мы прямо в мастерской на полу как две змеи сплетались. А потом он уходил, а я писала всю ночь как одержимая. Он так и называл меня «женщина с кисточкой».

– А твой натюрморт с вазой невыносимо скучен.

– Я механически его нарисовала. В унынии, что нет любви.

– А почему ты ко всем так быстро остываешь? Может, тебе найти кого-то одного и любить только его?

– Ты не понимаешь! Мне постоянно нужны новые впечатления. Острые, сильные. Они стимулируют к творчеству. Я могу любить. Мужа своего любила. Целый год! Но привычка ослабляет чувства. А быт тем более. И всё… Понимаешь, всё! Кончается желание. Кончается интерес друг к другу.

Шарлотку подруга осилила полностью, удовлетворённо откинувшись на кухонном уголке. Глисты у неё, что ли? Столько всё время ест и ни капли не полнеет.

– Нет, я не понимаю, ведь если любовь настоящая, она сразу не кончается. Ты живёшь любимым человеком, дышишь им – каждый день. И не надоедает. Нисколечко. Наоборот, скучаешь без него. – Я тоскливо пыталась спорить с Надькой.

– Лейка, мы о разном говорим. Ты – наседка. Полюбила – замуж вышла – родила. Кастрюли, котлеты, пелёнки. Я бы сдохла от такой скуки. И картины писать перестала бы. Мне нужен полё-ёт! Лёгкость! Свобо-ода!

Нельзя сказать, чтоб я не понимала Надьку. Понимала. Она натура творческая, мятежная. А я – простая. Мне в любви всегда хотелось преданности. Что за радость – переспать и навсегда расстаться? Только сердце надрывать… Ну, получилось так со Стасом… Но ведь не по моей вине. Я верная. Да только кому это нужно?

– Лейка, не грусти. И на твоей улице перевернётся грузовик с пряниками. – Надин обняла меня за плечи. И ушла в душ.

10

Если собака взбесилась, значит ли, что взбесится и корова?

Корейская пословица

Бывают дни, когда карты раскладываются в ненужные пасьянсы, а звёзды выписывают головокружительные комбинации, чаще всего – неприятные.

Всё ещё негодуя на Надьку, я пыталась успокоиться, накрывая на стол. Скоро дети вернутся, наверняка голодные. Да, я клуша. И не могу переспать с мужиком просто так.

Добило меня окончательно то, что теперь опять придётся что-то готовить: пирог уничтожен, а фруктов с борщом моей ораве не хватит.

Джулька хвостом вертелась возле меня, заискивающе поцарапывала лапой, скулила. Затем начала требовательно лаять. Ох, я же забыла её выгулять, бедная собака. Надо срочно идти, но тогда не успеваю ничего приготовить. А Надька, зараза, застряла в ванной.

Спас меня звонок в дверь. Напевая «Осенний поцелуй», в прихожую ввалилась Андре. Сапоги цвета ржавой листвы, гламурный шарфик поверх распахнутого лёгкого плаща, элегантная сумочка. На высоченных тонких каблуках она казалась миниатюрной – ага, сказывается Надькино тлетворное творчество, тьфу. «Кающаяся Анна-Магдалина», однако, выглядела вполне довольной жизнью.

– Ань, пожалуйста, погуляй с собачкой! – Я заискивающе посмотрела на подругу. – Только её никак нельзя спускать с поводка, опять ведь забеременеет.

– Ладно, похожу с ней пару минут вокруг дома. Но с тебя вкусный обед!

– Ага. – Я уже резала соломкой картошку.

Глянув на себя в зеркало, Анька осталась довольна и гордо повела мою дворняжку на прогулку.

Надо отметить одну особенность Джулькиной натуры: она ненавидит гулять на привязи. Оказавшись на улице, псина начинает бешено рваться, хрипит из-за давящего ошейника, но усердно загребает лапами и тащит меня за собой, как лошадь телегу. Обычно нервы и руки не выдерживают этой пытки, и я отпускаю животное на все четыре стороны. Когда у неё течка, то муки прогулки умножаются на десять, потому что собака не просто рвётся с поводка, а буквально вешается на нём, к тому же дико подвывая от истомы.

Всё это произошло и с Анькой. Пробежав метров десять и чуть не лишившись правой руки, она отпустила бешеную псинку. Та, не оборачиваясь, умчалась вглубь дворов, где и пропала.

– Джуля, кис-кис-кис…

Андре не спеша посеменила следом. Но пройдя несколько кварталов, не на шутку растревожилась и уже тоскливо покрикивала «Джуууууууууляяяяяяяяя», не особо надеясь на отклик. Вдруг ей показалось, что за мусорными бачками мелькнула знакомая рыжая шкурка. Проваливаясь каблуками в песок, Анька свернула к помойке.

– Джууууууууля, девочка, иди ко мне, – тут Анька осеклась. Глазам её предстала следующая картина…

На низкорослую дворняжку взгромоздился довольно крупный пёс породы колли. И совершал то самое, к чему стремятся все самцы возле помоек – мерно двигался над Джулькиным задом.

Анька завопила, как подорванная:

– Во-о-о-н! Пошёл вон!

Самец не реагировал. Желая защитить Джулькину невинность, Андре схватила ивовый прут и хлестанула колли по спине. Тот продолжал свои упражнения. Удары поводком тоже не приводили кобеля в чувство. В отчаянии Анька пнула неподатливую псину каблуком.

После этого Джуля попыталась бежать, и колли поехал на ней сверху, не отцепляясь. Как приклеенный.

– Ах ты, развратник! – рассвирепела Анька. И набросилась на него с новой силой. – Моя бедная девочка… – приговаривала она, покуда не увидела сладострастную морду сучки, на которой было написано не только непротивление злу насилием, но и откровенное удовольствие.

Растрёпанная Анька с ивовым прутом в руке задумалась, стоит ли лупить совратителя дальше… А в это время из кустов вынырнул накачанный мужичок в спортивном костюме с воплем:

– Дама, вы покалечите моего Джерри!

– Вы про этого охамевшего кобеля?

Джерри продолжал случаться с Джулькой на глазах бранящихся хозяев.

– Отсоедините вашу собаку от моей! – заорала Анька.

– Это невозможно, пока он не закончит.

– Так, значит, вы его одобряете? – прищурилась Андре.

– Конечно нет! Подлец сорвался с поводка! Я ничего не одобряю. Но знаю, что пока не брызнет семя, ему не отсоединиться. Учите анатомию собак, мадмуазель… Там есть такая косточка в теле полового члена, которая не позволяет…

Джерри наконец отошёл от Джульки. И интересовался уже не ею, а выброшенными костями. Потрёпанная дворняжка вернулась к Андре, которая, чуть не плача, пристегнула собаку на поводок. Аньке было досадно и стыдно, будто она сама участвовала в случке, поэтому она не сдержала эмоций:

– Шлюха! Дура конченая!

– Да что вы так близко к сердцу принимаете? Они ж животные, – утешал Аньку хозяин кобеля. – Позвольте мне вас проводить.

– Не надо. – Анька тяжело дышала после битвы.

– Ну, дайте мне хотя бы телефончик. Я позвоню узнать, как поживает ваша собачка.

– Восемь… четыреста девяносто пять… сто двадцать три, сорок пять, шестьдесят семь. – Начала диктовать, как всегда, московский номер певица.

– О, эту разводку я знаю, – захохотал мужик.

Тут Андре поняла окончательно, что сегодня не её день. И, подобрав с земли гламурный шарфик, решительно зашагала в сторону нашей улицы. А дома сорвала всю злость от неудачной прогулки на мне:

– Лейка, ты бы видела морду своей собаки! Вся в тебя! Развратница! Теперь я понимаю, как ты соблазнила Стаса!

Я без тени изумления выслушала историю похождений Джульетты. Сценарий был знаком, разве что телефончик у меня не спрашивали. Надо же, в один день подруги назвали меня клушей и развратницей. И чему, спрашивается, верить? Ведь вроде взаимоисключающие вещи, клуш-развратниц в природе не бывает. Настроение стало стремительно повышаться.

– Ань, как биолог и справедливости ради скажу: тот мужчина прав, собаки не могли рассоединиться.

– Только не рассказывай мне опять про эту половую косточку! Хватит! Лучше сшей своей собаке трусы!

– Железные, чтоб носила их, как пояс верности, – заржала Надька, под шумок слопавшая всю картошку со сковороды.

– Себе купи, – пробурчала я, всё ещё злясь на Надин.

– После такой прогулки только в душ, – Анька хлопнула дверью.

Джулька, свернувшись калачиком у двери прихожей, так крепко уснула, что даже не заметила сосиски. Прогулка оказалась слаще, чем еда.

Ночью мне приснились упругие ягодицы с бронзовыми карпами. Рыбы призывно виляли хвостиками, и их мучительно хотелось погладить. Я, поддавалась своим желаниям, гладила рыб и всё остальное… А утром тихо ненавидела себя и Надьку. Не говоря о Матвее, которого и видеть больше не желала. Хотя есть, наверное, всё-таки у меня что-то общее с Джулькой…

11

Школьные учителя обладают властью, о которой премьер-министры могут только мечтать.

У. Черчилль

Вторая неделя сентября плотно навалилась на меня школьными заботами.

– Мамуль, я больше на физику в школе не пойду, хоть убей! – заявила однажды Забава, швырнув сумку возле входной двери.

Так, луковый суп-пюре по фирменному рецепту отца может подождать, только огонь сделаю потише. А вот у дочери, судя по всему, проблемы – Забава ничком лежала на разложенном кресле. Глядя на вздрагивающие плечи дочери, я только вздохнула:

– Что такое? Оценку плохую получила?

– Если бы, – всхлипнула дочка. – Ирина Сергеевна мне только пятёрки ставит. Но она надо мной издевается! И над классом…

Из сумбурного рассказа дочери я выяснила такое, что была не просто потрясена – шокирована.

Физичка почему-то выбрала Забаву козой отпущения. Например, девочка несколько уроков простояла у доски от звонка до звонка, решая задачи. И хотя моя дочь – круглая отличница, каждый раз, когда ставилась оценка «пять», подчёркивалось, что это делается исключительно как одолжение.

Имя Забавы учительница постоянно коверкает, как хочет, переделывает, над фамилией «шутит». Скажем, говорит: «Непийвода, не пей воду. Она нам для эксперимента пригодится».

Зная, как мучается дочь с редким именем и потому не признаёт никаких искажений, я только вздыхала, слушая её рассказ:

– Ну вот, представь! Физичка говорит: «А теперь у нас забава – у доски будет решать задачу Забавка!» И класс гогочет.

Других учеников учительница на уроках называет дебилами, кретинами и уродами. Добило же дочь окончательно то, что на одном из уроков физичка вытащила за ухо из-за парты классного хулигана Совихина. Он орал, сопротивлялся, но Ирина Сергеевна волоком протащила его по классу, зацепив учеником парту. Парень поранил себе руку – потекла кровь.

Конечно, я пообещала, что на физику Забава и правда больше не пойдёт. Слава богу, деньги есть – позвоню студенческому приятелю, Ромке с физфака, он мне не откажет, позанимается с дочкой как репетитор. Затем, собравшись с духом, написала заявление о переходе дочери на обучение «экстерном» по физике и стала собираться на приём к директору школы. Владимир Алексеевич всегда производил на меня приятное впечатление. Ухоженный, спокойный, радеющий за школу. Неужели не поможет? Наложив боевую раскраску «а-ля Андре» и упаковавшись в фирменный прикид, подобранный мне подругами для выставки, вышла из дома. До школы, в которой учились дети, пять минут пешком. Надо что-то придумать: как объяснить, как сказать. Конфликтов не хочется, но и обижать моих детей никому не позволю: в такие минуты во мне просыпается ярость и гнев.

Владимир Алексеевич, выслушав меня, только и сказал:

– Давайте заявление – подпишу, так действительно будет лучше. Забава – хорошая девочка, умница. Думаю, на золотую медаль может потянуть. А вот Ирина Сергеевна… К сожалению, пока я ничего не могу сделать. Не вы первая жалуетесь. По секрету скажу, она даже бьёт учеников. Недавно на уроке дала пощёчину парню из одиннадцатого, и это оказалось последней каплей. У него были проблемы с девушкой, родителями, а тут унижение перед всем классом. В котором и его любимая девушка училась. Парень из окна седьмого этажа выбросился. Насмерть. Вы, наверное, слышали о той истории? Так вот, даже после этого я не могу её уволить. Заслуженный учитель, нет жалоб от родителей. Немногие, как вы, могут вот так прийти.

– Боже, какой ужас! – вырвалось у меня. – А других учителей физики разве нет? Может, ей просто не давать класс Забавы?

– Вы не понимаете. Уволить учителя невозможно без его желания. Как и отобрать класс. А Ирине Сергеевне уже семьдесят шесть лет, и уходить из школы она не собирается. Детей нет, одинокая. Для неё школа – вся жизнь. Она в этом кабинете и на меня орёт периодически. Да что я вам рассказываю… – директор нажал клавишу селектора на столе: – Анна Николаевна, пригласите Ирину Сергеевну ко мне в кабинет. И Клавдию Ивановну тоже.

Я ошарашенно посмотрела на Владимира Алексеевича. Он, грустно улыбнувшись, ответил на мой немой вопрос:

– Разговаривать с учительницей лучше в присутствии завуча. И очень вас прошу: не забирайте своё заявление.

Следующие полчаса показались для меня адом. Ирина Сергеевна оказалась довольно бодрой старушенцией с фиолетово-розовыми волосами. Салатовый брючный костюм, маникюр. Неужели ей семьдесят шесть?

Полчаса физичка ломала комедию, якобы не понимая, о чём идёт речь. В какой-то момент её прорвало: такого ора я давно не слышала. Что-то во мне вскинулось – и я начала орать в ответ.

Завуч прятала улыбку, директор невозмутимо слушал нашу перепалку. Я, не выдержав, вскочила и, на бегу попрощавшись, вылетела из кабинета директора.

Пытаясь отдышаться на глазах удивлённого охранника, я вдруг почувствовала, как мою руку сильно сжали. Хватка Ирины Сергеевны оказалась стальной.

– Ну, и что вы там такое устроили у директора?! Ваша дочь – хорошая ученица, у неё же пятёрки, – физичка выдохнула мне слова непереносимыми миазмами. Явно – проблема с ротовой полостью и пищеварением.

– Отпустите мою руку! – Я тщетно пыталась вырваться из стального плена. – Да отпустите же меня! Забава никогда больше у вас учиться не будет! Вы – чудовище! И рот вам следует полоскать чаще – воняет во всех смыслах!

На мои крики стали сбегаться учителя и дети. Физичка орала мне какие-то слова, плюясь в лицо. Я судорожно пыталась выдернуть свою руку, затем на меня накатило.

Оттолкнув «заслуженного учителя», я на одном дыхании выплюнула всё, что узнала от дочери и директора. И что сама думаю по этому поводу. Не выбирая слов.

Ирина Сергеевна схватилась за сердце. Я выскочила из школы. По пути домой думала, как рассказать всё Забаве. Ведь наверняка просто так эти события для неё не пройдут.

Пока, успокаиваясь, медленно брела домой, решила: ничего говорить Забаве не буду. Кроме того, что физикой она теперь занимается с репетитором.

Если Ромка откажется, всё равно кого-нибудь найду. Нормального.