Текст книги "Упади семь раз"

Глава шестая,
в которой поднимается Анька, но падают: Надька вместе с Матвеем, моё самомнение – из-за них, и Храм – сам по себе

1

Хорошие манеры состоят из мелких самопожертвований.

Ралф Эмерсон

В машину «скорой» разрешили сесть только одной из нас. Поехала Надька. Она всё время держала бесчувственную Анькину руку, посылая ей все свои силы в эти ужасные минуты. Но в приёмном покое подругу сразу отогнали, Андре окружили врачи и почти мгновенно увезли на каталке в реанимацию. Надька пыталась бежать следом, но дверь захлопнулась, и только один сердобольный врач посоветовал ей приходить утром. Раньше всё равно ничего не скажут.

Побродив у справочного и тоже не добившись никакой информации, Надька вернулась домой. Ночью мы практически не спали.

– Как ты думаешь, где сейчас эта сволочь Храм? – спросила Надька.

– Ой, да меньше всего о нём думаю. Он теперь спрячется так, что не сыщешь, – отвечала я вяло, напившись под завязку пустырника и валерьянки.

Перед моими глазами стояло посиневшее лицо Аньки. Было так тяжко, что уже ничего не хотелось скрывать. И я в подробностях рассказала Надьке про файл и посещение салона красоты, где я выяснила, что страз на ногте Аньки переклеивали. И про подслушанный разговор на лестнице.

– Вот ведь предательница! Знала, что Храм убил Мыша, и, может, даже помогала ему писать записку! Как она могла? – разозлилась Надин.

– Не говори так, – откликнулась я. – Анька такая же жертва, как Мышь.

– Но почему она пошла на это?

– Надь, сейчас надо молиться за её здоровье, а не орать.

– Нет, ну Лейка, ведь Анька по заслугам получила! Она ж обманывала нас!

– Да не хотела Анька никого обманывать, Храм запугал её. Неужели ты не понимаешь? – мне было так жалко нашу добрую, весёлую Аньку, что слёзы текли из глаз без остановки. – Я так боюсь за неё. Так боюсь… Давай молиться, Надь, а то мне страшно…

Я вспомнила, как Анька принесла нам круассаны с морошкой и лягушачьи лапки, и зарыдала в голос.

Под утро нервное напряжение стало невыносимым. И мы помчались в больницу. Но к Андре по-прежнему никого не пускали. Надин тоскливо зависла возле таблички «Реанимация». Дверь была заперта, и она решила позвонить в звонок. Едва в коридор выглянул врач, мы набросилась на него с вопросами.

– Вы её родственники?

– Нет, подруги.

Врач посмотрел на моё серое от недосыпания лицо и вздохнул.

– Состояние стабильное, средней тяжести. Ненадолго приходила в сознание. Мы провели гемодиализ, чтобы вывести токсические вещества из организма. Лёгкие на искусственной вентиляции.

– Она поправится?

– Мы делаем всё возможное, поверьте. Вот телефон, по которому можете звонить и узнавать о самочувствии.

Наша подруга лежала за стеной, но мы не могли увидеть её, не могли помочь. Меня охватила апатия. Надька же была переполнена гневом и хотела отомстить Храму.

– Лейка, ты иди домой отсыпаться, а я сбегаю в мастерскую. Вдруг там какие-то следы этого гада? Убила бы собственными руками!

– Да не пойдёт теперь Храм туда. Он, наверное, уже далеко от Питера.

Но Надька на волне истерики умчалась искать ветра в поле. А я поплелась домой.

На лестнице столкнулась с дочкой Ады:

– Это к вам «скорая» вчера приезжала?

– Подруге стало плохо, – не пожелала я раскрывать подробности.

Дома упала без сил на кровать и провалилась в бездну сна.

Проснулась уже поздним вечером и услышала, как Надька говорит по телефону:

– Вот как? Спасибо! Да, конечно…

Надин вихрем ворвалась в комнату:

– Лейка! Анька пришла в себя! Ей лучше! Может быть, завтра к вечеру переведут в обычную палату. Правда, говорят, возникли проблемы с милицией. Уже следователь приходил, но Андре пока не в состоянии отвечать на вопросы.

Слёзы опять потекли из глаз, но уже от радости.

– А что в мастерской?

– Без перемен. Никаких следов. Тихо.

На следующее утро мы точно узнали, что Аньку переведут из реанимации в палату после обеда и что её можно навестить.

Надин принялась собирать передачу, хотя я убеждала её, что продукты не нужны. Но Надька по-своему понимала дружбу и совала бананы с яблоками в сумку.

Возле метро я купила для подруги охапку флоксов: белых, розовых, лиловых. Старушка продавала цветы прямо из садового ведра. И в них было столько жизни! И так хотелось донести эту жизнь до Аньки.

Открывая дверь в палату, дико волновались. И не зря. Анька за пару суток сбросила, наверное, не один килограмм веса. Её лицо показалось худым и измождённым. Правая рука, исколотая капельницами, была забинтована в локте.

– Привет, – тихонько сказала я.

Аня кивнула. Перевела взгляд на цветы. И улыбнулась. Видно было, что ей трудно говорить и двигаться из-за слабости.

Надька насупленно смотрела на подругу, всё ещё давясь обидой из-за Мыша. Но была безумно рада видеть её.

– Храм подсыпал яд. В твоё шампанское. Я видела, – почти шепотом, делая долгие передышки между предложениями, сказала Андре.

– Так ты знала, что там яд? И выпила?

Анька через силу стала припоминать события того ужасного вечера.

2

Глупые никогда не прощают и не забывают;

наивные прощают и забывают;

мудрые прощают, но не забывают.

Томас Шаш

Когда я так опрометчиво выскочила в туалет, Храм взял мой фужер и плеснул в него шампанского. После чего молниеносным движением что-то туда бросил. Андре, занимавшаяся правкой текста, боковым зрением заметила маневры Храма, но тут же засомневалась – было или не было? Настолько быстро всё случилось, за какую-то секунду.

Да, было, конечно, было! Не настолько же она пьяна, чтобы почудилось…

«Какой же ты подлец, Храм», – подумала Андре, глядя на его невозмутимое лицо, оцепенев от страшных догадок и мучительных предчувствий.

Значит, Храм ей врал. Тогда, в мастерской, когда прикончил кота, объясняя, что либо кот, либо Надька. И когда говорил, что записка и кот никак не связаны с обыском в моей квартире.

Продюсер же, бросив беглый взгляд на уткнувшуюся в текст Аньку, тихо выскользнул в прихожую. Но практически сразу же вернулся. Лицо у него застыло как маска, руки тряслись.

Едва мы с Надькой сели за стол, Храм поднял тост:

– За наш успех!

Певица вздрогнула. Что же делать? Дать понять своему продюсеру, что тот вышел из доверия, нельзя: Храм в очередной раз клятвенно пообещал, что в конце года перепишет квартиру на неё. Но, с другой стороны, Лейка беременна, и малейшее отравление может повредить будущему ребёнку. Всё это молнией пронеслось в голове Андре, прежде чем она выпила шампанское из моего бокала. Если ей показалось, то всё обойдётся, а если нет, то… она поступила правильно.

– И ты не боялась? – Я взяла подругу за руку. – Почему ты просто не вылила шампанское или не смахнула бокал на пол, вроде бы случайно?

– Знаешь, Лейка, я ведь тебе в спортбаре не про всё врала, – еле выдохнула Анька. – Я не способна на убийство. И Храм, думала, тоже. А он так жестоко кота зарезал. Меня ведь Мышь в мастерской поцарапал. А я тебе сказала, что сама, об гвоздь. И в этот момент почему-то решила: раз умолчала, хотя могла вам рассказать про Мыша сразу, но не сделала, значит, тоже виновата. Пусть бог решает, жить мне или нет.

– Тише, тише, Ань, – Надька откровенно плакала. – Честно говоря, я кошака сама обещала убить сто раз. Эта скотина рыжая все углы мне в общественный туалет превратил. Так что, можно сказать, ты мне помогла…

Анька слабо кивнула, глядя только на меня:

– Лейк, прости. Вот не думала, что наврежу тебе…

– О господи… – Я обняла Аньку и взахлёб заплакала.

Надька смахнула слезу, но всё-таки не упустила момента укольнуть:

– Но разве после смерти Мыша и записки в мастерской тебе ещё было не ясно насчёт Храма?

Анька трагически посмотрела на Надин и поняла, что та всё знает.

– Прости, – только и произнесла Андре почти беззвучно, одними губами.

Тут и Надька не выдержала и обняла подругу. Мы с Надин с двух сторон обливали слезами отравленную Аньку, простив её и радуясь, что она жива.

– А ведь ты мне жизнь спасла… – прохрюкала я. – Мне и ребёнку. Будешь крёстной моему малышу?

Подруга кивнула и улыбнулась светло и счастливо.

Тут принесли капельницу, и нас с Надькой выставили за дверь.

Зато на следующий день Анька уже болтала вовсю.

– Ну ты молодчина! Отлично выглядишь! – сказала я.

– Ага, не считая синяков под глазами, смотри какие чёрные круги – как у панды.

Певица уже раздобыла где-то зеркальце и лёжа осматривала своё лицо и причёску.

– Девчонки, принесите мне косметичку. Срочно! И ещё пасту, щётку, тапки, рубашку, мыло, туалетную бумагу…

– Лейка, записывай, я не запомню! – приказала Надька.

Жизнь потихоньку входила в привычное русло. То есть до привычного было, конечно, далеко, но самое непоправимое нас миновало, и мы по-новому наслаждались обыденными мелочами.

Надин опять начала работать. Натянула на подрамник новый холст размером сто двадцать на сто сорок и приступила к картине «Раскаяние Анны-Магдалины». Только у этой раскаявшейся дамы почему-то были отчётливые синяки под глазами, как у панды.

А я готовилась к приезду детей. Лето подходило к концу, впереди маячило первое сентября и школа. И от этих забот ещё ни одной матери не удавалось увернуться. Хорошо ещё, Матвей сам предложил, что заберёт ребят от бабки и доставит домой. Мне это оказалось только на руку.

3

Плачут не тогда, когда детей нет, а тогда, когда они есть.

Японская народная пословица

– Мамуль, кинь сто рублей на телефон, завтра возвращаемся домой. Как подъедем к окружной, сразу позвоню! Соскучилась. Как ты?

Я начала отвечать, но через минуту разговор прервался: у Забавы кончились деньги. А у меня на счету – копейки.

– Надь, пойду деньги на сотовые положу!

Подруга никак не отреагировала. Она по телефону обсуждала с Андре предстоящий выход в свет. Их пригласили на презентацию, и Надька с упоением планировала, что надеть, где причесаться и сделать маникюр. Андре с больничной койки умудрялась давать советы, клятвенно обещая, что через пару дней, в понедельник, сбежит из стационара, поскольку чувствует себя просто превосходно.

На улице свежо после дождя. Конец лета, даже если всё вокруг хорошо, добавляет в настроение грусти. Питер стал привычно прохладным и меланхоличным. На рынке – ранние дыни, виноград. Накупила всего, еле до дома доволокла.

Перед приездом детей спохватилась делать уборку: пылесосить, стирать, драить. Надьку и не пыталась напрягать – бесполезно. Тут уж или наряжаться, или… Грустинки так и сыпались на чисто вымытые полы, но я не позволяла себе расслабиться. Настраивала себя, что всё «ок», как говорит Али.

Воскресным утром дети ворвались в квартиру. Рюкзаки полетели в одну сторону, кабачки с огорода бабы Сары – в другую. Забава повисла на шее, от неё пахло лесом и ветром.

– Привет, мамзик. – Али снисходительно похлопал меня по плечу. И достал из мешка жёлтый пухлый овощ килограмма на четыре.

– Ну и поросята у вас выросли!

– Это тыква. Мы её поливали!

– А где же хвалёные помидоры от бабушки Сары?

Забава затараторила:

– Мамуль, они ещё не созрели. Но соседи подсказали, что помидоры краснеют быстрее, когда они вместе с бананами. По радио так вроде говорили. Теперь бабка Сара привязывает к каждому помидору маленький банан и сверху накрывает полиэтиленовым кулёчком, чтобы запах от банана не выветривался. От запаха-то помидоры и краснеют…

Я представила российский огород, где к помидорам сплошь привязаны бананы, и осела от изумления.

Забава с пониманием посмотрела на меня.

– Хорошо ещё, что помидоры лежат на земле, а не висят на ветках. Сорт такой – лежачие помидоры, иначе бы бананы отваливались.

– Что творится…

– Гламур, мать, дачный гламур! – захохотал сильно похудевший Авраашка.

Джулька, тоже отощавшая, но резвая, носилась по квартире, обнюхивала тараторящую по телефону Надин, искала свою миску с водой и подстилку.

– Тетя Надин и тетя Андре поживут у нас немного, – начала я пояснять. – Только тетя Андре сейчас в больнице.

Али и Забава нисколько не удивились. Только Авраам насторожился:

– А что с ней?

– Ну так, отравилась. Сейчас она в полном порядке. – Я мучительно пыталась выкрутиться, не говоря лишнего. А ведь теперь и дети дома. Господи, когда же всё кончится?

Не дослушав, сорванцы разбежались по комнатам. Козлята рвались к компьютеру, телевизору и городскому телефону.

Не тут-то было! Сказать, что дети были разочарованы тем, что наш старенький компьютер сломан, а ноутбук Авраама пропал, – не сказать ничего. Я попросила старшего посмотреть системный блок, и сын мне сразу доложил, что жёсткий диск кем-то вынут. И умный ребёнок стал с интересом допытываться, зачем три тётки за месяц так раскурочили технику. Пришлось придумывать нелепую легенду: якобы вызвали мастера чинить поломку, а тот надул и телефона не оставил. Да ещё и ноут прихватил по пути. Звучало бредово, но ничего другого в голову не приходило. Аврашка, похоже, не поверил. Тем более врать я не умею. Но про взлом квартиры рассказывать не хотелось.

– Угу, ноутбук, значит, свалил из дома под мышкой у мастера на ваших глазах, тётя Андре в больничке, а в квартире подозрительно чисто…

Сын задумчиво посмотрел на меня. Вот всегда знала, что старший у меня не дурак. «Слишком ты умный, когда не надо», – пробормотала я, злясь на то, что не успела купить сыну ноутбук взамен украденного, а себе – компьютер. Вопросов было бы точно меньше. Надо исправлять положение.

– Ничего, я тут неплохо без вас подзаработала, можем купить два ноута. И новый компьютер мне.

От радостного вопля детей я чуть не оглохла. Через пять минут было задействовано всё. Забава пытала подругу по телефону по поводу крутейших моделей, справедливо подозревая, что второй ноут достанется ей. Али с Аврашкой с пеной у рта спорили, какой компьютер купить мне (как самому маленькому, Альке приходилось делить его со мной).

– Тихо! Прямо сейчас покупать ничего не будем, – пытаясь переорать детей, я отчаянно соображала, как жить дальше. – Вот поедем на ярмарку закупать канцтовары к первому сентября, там и выберем.

– Угу, я так домой торопился, думал, наконец оттянусь в инете… – Аврашка смотрел на меня глазами голодной Джульки. – А тут полный пилипец!

– Ну, пару дней потерпеть можно… – начала было я и осеклась.

Дети стали демонстративно общаться друг с другом, полностью игнорируя «мать-ехидну». И это пока их ещё трое…

– Ладно, изверги, собирайтесь. Авраш, спроси дядю Матвея, не поможет ли он нам?

От радостного ора у меня заложило уши.

4

Если уж судьба подложила тебе свинью, постарайся наладить с ней отношения.

А. Подводный

С утра в понедельник в нашу дверь начали трезвонить без остановки.

Накануне мы долго выбирали компьютеры, потом ещё дольше дети не могли успокоиться, с упоением изучая все прибамбасы в купленных ноутах. Восстанавливали Интернет, настраивали «вай-фай».

Сумма в тринадцать тысяч евро перестала мне казаться такой уж большой, деньги таяли катастрофически. Измученная постоянной тошнотой, я плохо спала ночью.

Дверной звонок продолжал надрываться. Вот ни за что не пойду открывать, народу в доме хватает. У Надьки первой не выдержали нервы. Шёпотом матерясь – я отчётливо слышала её пассажи, – подруга зашаркала тапочками по коридору. Надо бы ей напомнить, что теперь каждому слову внимают три пары любопытных детских ушей.

– Ты что, сдурела?! – раздался вопль Надин.

Я, мигом выскочив из уютной постели, рванула к входной двери. И, уставившись на лучащуюся довольством Андре, только и смогла сказать:

– Мама дорогая…

Посмотреть было на что. Всклокоченные волосы, круги под глазами, на лице ни грамма косметики, в замызганном полосатом халате на голое тело и в тапочках. Разных. Неужели это Анька? Глаза у подруги тем не менее сверкали.

– Надь, отнеси быстренько таксисту деньги, я с ним за пятьсот рублей договорилась.

Мы оторопело уставились на подругу. В этот момент из комнаты мальчишек, зевая, в коридор вышел Авраашка. Вздрогнув, внимательно рассмотрел нашу скульптурную композицию, затем брякнул:

– Думал, глюки. Вы прямо «Восставшие из ада-3».

Авраам прошёл в туалет мимо трёх растрёпанных женщин.

Я, переведя взгляд на Надин, вдруг поняла: её внешний вид тоже, мягко говоря, оставляет желать лучшего. Скорее всего, как и мой. Видимо, к сходным выводам пришли и подруги, потому что следующие пару минут мы втроем ржали как сумасшедшие.

– Нет, Ань, ну почему у тебя тапки-то разные? – Надька ехидно ухмылялась, тем не менее пристально, особым взглядом, рассматривая Андре.

– Улепётывала из больнички в спешке. Лейк, а ты себя в зеркале ещё не видела? Иди посмотри, там ужасы покажут. Правильно Авраашка сказал.

Я уже решила возмутиться, но Андре переключилась на Надин:

– Надюх, ты бы свои титьки чем-нибудь прикрыла – в доме мужчины.

– А там и прикрывать нечего, – ляпнула я. – У Надьки же не выпуклости, а сплошные впуклости. Но вообще да, хватит перед моими сыновьями грудями трясти. И материться тоже!

Надька, прошипев что-то в адрес наших матерей и выдав пассаж по поводу «слишком больших доек у кое-кого, которыми только асфальт подметать», скрылась в комнате Забавы.

– Ладно, видно, самой придется деньги нести, – вздохнула Андре. – Нет бы мне промолчать… Лейка, дай пятьсот рублей, а то таксист с моим айфоном укатит, я его в залог оставила. Не хотела в таком виде опять на улице показываться, но что поделаешь.

Пока Анька выручала свой телефон, я потащилась на кухню – скоро все захотят поесть. А что в холодильнике? Угу, опять мышь повесилась. Хм, а вчера утром всё было забито. Раз болезная наша неплохо вроде себя чувствует (по крайней мере, язык у неё работает по-прежнему), ей и идти в магазин. Надежду теперь вряд ли упросишь. Как и детей.

– Ань, а чего ты ко мне-то приехала? – спросила я вернувшуюся подругу. – Нет, я, конечно, не против, живи, пожалуйста, сколько хочешь. Просто подумала, ты к себе вернёшься.

– Лейка, ты сдурела? – Андре аж перекосило от моего вопроса. – Пока замки не поменяю в своей квартире, ни за что там не останусь. У Храма есть ключи от неё.

Тут подруга, загрустив, замолчала. Я понимала ход её мыслей. Квартира-то официально Храма, и вряд ли тот простит ей всё случившееся.

– Ладно, не бери в голову. Лучше попробуй влезть в мои джинсы и Аврашкину футболку. И марш в магазин! Надо купить еды, в этом доме продукты подозрительно быстро исчезают.

Анька даже не пыталась спорить со мной, и настроение у меня резко ухудшилось. Так же молча Андре переоделась и, взяв деньги, отправилась в магазин. Не накрасившись! Как ни странно, мои джинсы оказались ей впору. Мне стало её невыносимо жаль.

Всякая жалость исчезла без следа, когда через полтора часа я судорожно носилась по кухне, пытаясь на скорую руку приготовить хоть что-нибудь, а Анька всё не возвращалась! Позвонив ей на мобильный, выяснила, что расстроенная подруга забыла его на кухонном столе.

Дети хотели есть. Надька требовала хотя бы бутербродов, но последний хлеб она же и доела ещё вчера вечером. Все были голодны и раздражены, но в магазин никто не торопился.

– Сбегала тут одна за пивком, – многозначительно ответила на мою просьбу Надин, – а её чуть машина не переехала. Никуда не пойду, пусть эта силиконовая кошкопотрошительница отдувается.

– Надь… – предупреждающе обронила я, показывая глазами на детей. – Перестань! Сейчас же. Неужели с Анькой что-то случилось?

– Ну не смотри на меня так! Простила я её, простила, – вздохнула Надежда. – Но не забыла. Ничего ей не будет – в одну воронку, как говорится, два раза не… писают. Теперь твоя очередь.

– А почему не твоя? – Я поражённо уставилась на подругу.

Дети подозрительно тихо пили пустой чай, внимательно прислушиваясь к нашему разговору. Я опять выразительно показала на них глазами.

– Есть хочется, ежа бы слопала, – моментально перевела разговор Надька.

– Может, по-быстрому тыквенную кашу-размазню сделать? – нехотя предложила я. – С рисом. Картошка и хлеб кончились, свинину размораживать и готовить долго. А ежей у меня нет.

Только я вытащила тыкву и начала отмывать её под струей воды, раздался звонок на айфон Андре.

– Надь, возьми, у меня руки мокрые. Может, Анька догадалась нам позвонить?

– Да! Кто-кто? Мордасов? Нет, это не Мадемуазель Андре. Это я, твоя любовь до гроба. Твоего. Не узнал? Да ты что…

Мы поражённо уставились на Надьку. А та продолжала, ехидно щурясь:

– А я почём знаю, где она. В больнице, наверное. Кстати, как твоя рука, уже срослась?.. Ага, вот теперь признал… Мордасов, твоё счастье – здесь дети рядом. Я потом, на допросе, тебе укажу все адреса, куда ты совершишь маленькие, но незабываемые эротические путешествия. И тебе не кашлять, товарищ милиционер. Ой извини, полицай.

Надька, брезгливо бросив мобильник, задумчиво забарабанила пальцами по столу. Затем перевела на меня многозначительный взгляд:

– Я на лестничную площадку – покурить.

– Угу, иди, – я продолжала автоматически натирать под водой тыкву до зеркального блеска.

В этот момент раздалось «Гитар-гитар-гитар» уже на моём мобильном.

– Надь… – просительно уставилась я на подругу.

– Ладно, Лейка, только ради тебя. Аллё… – Надин приложила к уху трубку. Затем начала давиться хохотом: – Мордасов, ты уже успел по мне соскучиться? Или адреса хотел записать? Нет, Лия сейчас подойти не может. Как не полицай? Вас же вроде переименовали. Пока, Мордасов, не кашляй. Под ноги посматривай, когда по лестницам спускаешься. Целую взасос.

Мы с Надькой идиотски засмеялись. Дети уставились на нас, как на сумасшедших. Потом, перебивая друг друга, стали спрашивать про Мордасова и допрос. Надин только отмахивалась, затем заявила, вставая:

– Всё, Лейка, я – курить. Ещё одного звонка из милиции я не выдержу.

Именно в этот момент раздался звонок на мобильный Надьки.

– Да, я. Когда? Хорошо, буду. – Она вздохнула и ушла с кухни.

Вопросами засыпали уже меня, пришлось выкручиваться. Не хватало ещё детей во всё это втянуть. Быстренько собрав шкурки тыквы в пакет, я пошла выносить мусор.