Текст книги "Персия. Рождение и крах древней сверхдержавы"

Историю о лжи Фемистокла приводит и Эсхил, современник событий, поэтому более позднее свидетельство Геродота вполне может отражать действительность. Мы знаем, что Ксеркс проигнорировал советы своих военачальников, братьев и даже Артемисии Галикарнасской, которой он полностью доверял. Вполне возможно, что именно близкие к Артемисии люди сообщили Геродоту о событиях, произошедших ранним утром 29 сентября 480 г. до н. э.

Еще не рассвело, как персы начали входить в узкий пролив. Ксеркс наблюдал за происходящим с близлежащего холма и увидел, как с первыми лучами солнца его корабли были атакованы с фланга. Греки были у себя дома и знали, как течения и ветры влияют на судоходство в узком проливе, в то время как персы находились в неизведанных водах. Тяжелые греческие триремы развили головокружительную скорость благодаря усердным гребцам и на полном ходу врезались в более легкие персидские корабли, разбивая их корпуса и сбрасывая персидских гребцов в море. К ночи, после многочисленных атак, по меньшей мере треть персидских кораблей превратилась в качающиеся на волнах обломки. Жертв среди персов было столь много, что тела утопших не позволяли развернуться победоносному греческому флоту. Среди погибших было несколько братьев Ксеркса и еще больше представителей персидской знати.

Битва при Саламине вошла в греческие легенды. Она была воспроизведена на афинской сцене в великой трагедии Эсхила «Персы», а также обрела вторую жизнь в поэзии Тимофея Милетского. В его «Персах», впечатляющей арии в духе Моцарта для виртуозного солиста, исполняемой под аккомпанемент арфы, исполнитель подражал сонму персов, варварам, с которыми афиняне столкнулись в битве. Солист изображал солдата, говорящего на ломаном греческом, медленно утопая в водах Саламина, а затем выступал от лица самого Ксеркса со скорбными строками:

«Горе разрушенному дому! О греческие корабли-опустошители, вы погубили множество выдающихся юнош и устроили так, что наши суда, которые должны были доставить их домой, поглотила пылающая мощь яростного огня, и муки скорби обрушились на землю Персии! О злая судьба, приведшая меня в Грецию! Не медлите же, запрягите мою колесницу о четырех конях, погрузите на повозки мои несметные сокровища и сожгите мои шатры, чтобы враг не видал моих богатств».

В битве при Саламине был сломлен костяк морского флота Ксеркса. Быстро построить новые корабли было трудно. Кроме того, пехота и кавалерия больше не могли получать снабжение с моря. Итак, измученные и деморализованные персы были вынуждены отступить из Аттики. Ксеркс провел зиму в Фивах, размышляя о своих ошибках и критикуя ошибки других. Но стремление завоевать греков не иссякло. Ксеркс оставил в Греции своего способного шурина Мардония с отрядом отборных солдат, а сам вместе с остальными войсками двинулся обратно в Сарды. Должно быть, путь домой был весьма труден для всех участников кампании, но для Ксеркса возвращаться ни с чем было особенно болезненно. Он не смог встать в один ряд со своими предками – Киром, Камбисом и Дарием, – чьи победы в войнах привели к росту размеров и мощи империи. Теперь, покинув Грецию, Ксеркс понимал, что разворошил осиное гнездо и оставляет после себя мятежный и беспокойный народ, чье сопротивление Персидской империи будет лишь расти. И самыми докучливыми из всех были афиняне, которые много десятилетий спустя, устроившись в амфитеатре, высеченном в скале Акрополя, того самого Акрополя, который Ксеркс столь жестоко осквернил, смеялись над последней политической комедией Аристофана «Осы». Хор ворчливых дряхлых насекомых жужжит с презрением к политическому классу Афин и вспоминает старые времена, когда, будучи молодыми осами, они изгнали персов из своего города:

 
…Тут с копьем, в броне железной за ворота вышли мы,
С неприятелем сразились, черной горечью пьяны.
В гневе губы закусили, щит к щиту и к ряду ряд.
А от сотен стрел мидийских света солнца не видать.
Все же с помощью всевышних к ночи победили мы.
Неспроста сова Паллады облетела лагерь наш.
Так мы дружно их погнали, били острогой в штаны,
В щеки, в брови их кололи – побежал смятенный враг.
С той поры молва повсюду среди варваров идет:
«На земле всего страшнее – месть аттической пчелы»[24]24
  Цит. по «Аристофан. Комедии. Фрагменты». Перевод Адриана Пиотровского. М.: Ладомир; Наука, 2000.


[Закрыть].
 

В августе 479 г. до н. э. на равнине к северу от города Платеи в Беотии произошла серия решающих сражений между объединенными греческими силами и войсками Мардония, в состав которых входили его фиванские союзники. Греческая армия под командованием спартанца Павсания собралась на холмах недалеко от лагеря персов, готовясь к бою. Поначалу стороны уклонялись от полномасштабной атаки, но, в конце концов, персидская кавалерия сделала первый шаг, совершив успешный налет на повозки греков с припасами и заблокировав источники, снабжавшие их питьевой водой. Павсаний ответил ночным переходом на новые позиции, однако к рассвету греки оказались измотаны, дезорганизованы и уязвимы. Такую удивительно удачную возможность Мардоний упустить не мог – и атаковал. Это наступление дало греческим гоплитам шанс проявить себя в ближнем бою, где они постепенно стали одерживать верх. В тот переломный момент в гонке вооружений лук и стрелы уступили копью и мечу. Храбрый Мардоний был убит в бою. Оставшиеся без предводителя персы пали духом, нарушили строй и обратились в бегство. При отступлении они были сметены афинянами. Как и во всех битвах древности, разбитая армия понесла ужасающие потери: тысячи персов были убиты во время бегства и в своем лагере. Остатки персидского войска отступили на север в Фессалию и, наконец, вернулись в Сарды. Во время марша их настигли вести с Эгейского моря. Греческий флот совершил высадку десанта в Микале в Ионии и разгромил базировавшийся там персидский отряд. Это была первая победа греков в Азии, знаменательное событие, несмотря на то что афиняне и спартанцы одолели уже деморализованного чередой поражений противника. С этого момента греки перешли в наступление. Боевые действия между греками и персами продолжались еще много десятилетий, но персы впредь не пересекали рубежей Греции.

* * *

Многие ученые по-прежнему настаивают на том, что битва при Платеях стала началом конца Персидской империи, чей путь к упадку, коррупции и застою предопределило поражение Ксеркса. Такой подход не имеет под собой оснований. Персидская империя просуществовала еще 150 лет, она сохраняла свое могущество и располагала богатыми ресурсами, не проявляя никаких признаков ослабления. В подтверждение этому в надписях Ксеркса, оставленных после 479 г. до н. э., мы находим сведения о присоединении новых территорий и расширении тем самым прежних границ царства:

«Говорит Ксеркс-царь: Милостью Ахурамазды вот те страны, над которыми я царствовал, помимо Персии; я ими управлял, мне они приносили дань; то, что я им повелевал, они исполняли; закона моего они держались: Мидия, Элам, Арахосия, Армения, Дрангиана, Парфия, Арейя, Бактрия, Согдиана, Хорезм, Вавилония, Ассирия, Саттагидия, Лидия, Египет, ионийцы, обитающие на море и обитающие за морем, жители Маки, Аравия, Гандхара, Индия, Каппадокия, дахи, скифы (саки), которые пьют хаому, скифы (саки), которые носят остроконечные шапки, Фракия, жители Акауфаки, Ливия, Кария, Нубия» (XPh).

Хотя эта надпись, по всей вероятности, была сделана по завершении греческой кампании, в ней не упоминаются территориальные потери на северо-западных рубежах империи. Напротив, Ксеркс расширил стандартный список земель, фигурирующих в царских надписях, заявив о победах над саками и дахами, жившими к востоку от Каспийского моря, а также о завоевании земли Акауфака, горной местности на крайнем северо-востоке, на территории современного Пакистана.

Персы (по крайней мере, в части официальных прокламаций) не считали себя побежденными Грецией. Несмотря на то что истинной целью войны было полное порабощение этой страны, персы беззастенчиво заявляли, что их задача выполнена – Афины были захвачены и подверглись возмездию.

Рис. 17. Оттиск печати с изображением великого царя, убивающего греческого гоплита. Вероятно, она была изготовлена в Малой Азии, поскольку вырезана в «греческом» стиле

Намек на греческую кампанию можно найти в одной из надписей Ксеркса в Персеполе, где он утверждает: «Когда я стал царем, среди стран была… одна [Греция?], которая была в беспорядке… По милости Ахурамазды я сокрушил эту страну и поставил ее на надлежащее место» (XPh). В персидской иконографии враждебные греки, вооруженные копьями и щитами, всегда запечатлены распростертыми на земле или павшими на колени перед торжествующими персами, часто перед самим великим царем. Ни одного персидского повествования о походе до нас не дошло, но греки, без сомнения, сильно преувеличивали значение своих побед. «Персы» Тимофея, глубоко патриотическое, триумфальное произведение, изобилует образами, восходящими к традиционному греческому описанию варварского «другого». Автор радуется унижению Ксеркса и с ликованием изображает падение Персии. Однако для империи Ахеменидов с ее огромными ресурсами греческая кампания Ксеркса, как и кампания Дария в 490 г. до н. э., была всего лишь одной из многих попыток территориальной экспансии на обширной западной периферии царства. На войне правды нет – мы всегда имеем дело с обманом, направленным на то, чтобы превознести одну сторону и очернить другую. Греки написали собственную историю войны, представив себя победителями. Они смело ставили ее на сцене и славили в песнях. У персов было свое видение конфликта – они оправдывали себя, утверждая, что не несли неудач, поскольку правление Ксеркса по его же словам было божественным даром: «Ахурамазда сделал меня царем, одним царем над многими, одним повелителем над многими… Да защитит Ахурамазда вместе с богами меня и мое царство» (XPf).

Опасные связи[25]25
  Название главы отсылает к роману Пьера Шодерло де Лакло «Опасные связи» (фр. Les Liaisons dangereuses). – Прим. пер.


[Закрыть]

После войны в Греции Ксеркс изменился. С 479 г. до н. э. все больше значения в его надписях придавалось лояльности престолу и последствиям, грозящим восстающим против трона. Тексты призывают подданных помнить свое место и хранить верность царю. Похоже, что в стране было неспокойно. Волнение Ксеркса достигает пика в длинном тексте, который он произвел в нескольких экземплярах. В нем царь подвергает осуждению поклонение сущностям, которые он именует «дайвами» («дэвами»).

Это древнеиранское слово родственно индоевропейскому корню со значением «сиять» или «быть ярким». К тому же корню восходят как имя древнего бога неба (Dyḗus), так и множество индоевропейских слов, означающих «бога» или «богиню» (dev(i) на санскрите и хинди; латинское deus; валлийское duw; французское dieu). В Ахеменидской Персии слово «дайва» имело другое, более зловещее значение. В почитаемых Гатах, священных писаниях зороастрийцев, дайвы относятся к категории «богов, чьи культы должны быть отвергнуты». В соответствии с этим представлением можно предположить, что под дайвами Ксеркс подразумевал некие вредоносные силы, возможно, демонических существ, ложных богов или злых духов. Как ясно дает понять Ксеркс, в чужих землях в честь этих отвратительных порождений тьмы, приспешников Лжи, отправлялись священные ритуалы:

«Среди этих стран была такая, где прежде дайвы почитались. Впоследствии, по милости Ахурамазды, я разрушил это пристанище дайвов и провозгласил: „Дайвов не почитай!„Везде, где прежде дайвы почитались, там я совершил поклонение Ахурамазде в надлежащее время и с надлежащей церемонией» (XPh).

Этот необычный текст, названный учеными антидайвовской надписью, был обнаружен археологами вырезанным на семи каменных плитах в казармах гарнизона (группа сооружений недалеко от юго-восточного угла террасы Персеполя). Еще одна копия «антидайвовской надписи» была найдена Британским институтом персидских исследований во время раскопок в Пасаргадах. Текст надписей, по-видимому, служил попыткой Ксеркса укрепить центральную власть империи посредством серии религиозных реформ, в ходе которых поклонение Ахурамазде продвигалось как предпочтительный (или, возможно, «официальный») культ. Это был необычный, жесткий шаг, далекий от механизмов и принципов древнего политеизма, а также от обычного для персов невмешательства в религиозную жизнь империи. Что любопытно, «антидайвовская надпись» подчеркивает особую роль обрядов поклонения Ахурамазде, указывая на то, что Ксеркс старался донести до подданных важность соблюдения ритуала и предписаний морали. Объект его гнева («страна, где прежде дайвы почитались») неизвестен. Имел ли он в виду богов Египта, Вавилона или Афин, пострадавших в его кампаниях? Или под дайвами подразумевались более близкие персам боги? Могли ли за дайвами скрываться «другие боги, какие есть», древние эламские божества, которым все еще поклонялись в сердце Персии? Посягал ли Ксеркс на старые месопотамские традиции, замещая их системой верований иранского происхождения? Как назло, ни на один из этих вопросов невозможно ответить с полной уверенностью, но «антидайвовскую надпись» можно расценивать скорее как идеологический манифест, чем как брошюру с религиозной агитацией. «Антидайвовская надпись», вероятно, выражала стремление Ксеркса призвать всех своих подданных к верности Ахурамазде и, как следствие, самому Ксерксу, ахеменидскому царю царей. Пропагандируя Pax Achaemenica через верховенство верховного бога, «антидайвовская надпись» Ксеркса на самом высоком уровне заявляла о преимуществах и добродетелях персидского мира.

* * *

Если главной целью Ксеркса были долговечность и процветание его рода, то он потерпел в достижении этой цели сокрушительную неудачу. Его семья сильно пострадала. Война в Греции унесла жизнь нескольких его братьев, а также его одаренного и преданного шурина. Тело Мардония исчезло с поля битвы при Платеях, и его более никто не видел. Его вдова, сестра Ксеркса Артазостра, горько оплакивала его смерть, в то время как его сын Артонт тщетно добивался, чтобы останки покойного были доставлены в Персию. Сыновья Ксеркса от Аместриды, Дарий, Гистасп и Артаксеркс, выросли энергичными и способными молодыми людьми. Каждый из них питал стремление к власти и каждый считал себя достойным стать преемником Ксеркса. Однако царь назначил своим наследником Дария, старшего из них, и Гистасп с Артаксерксом сгорали от зависти и честолюбия.

Около 478 г. до н. э. Ксеркс организовал женитьбу Дария – явный признак того, что юношу готовили к царствованию. Ксеркс выбрал в невесты сыну свою племянницу Артаинту, дочь своего брата Масиста, одного из главных командиров греческой кампании, сатрапа Бактрии и прославленного героя недавних войн. В роду Ахеменидов эндогамный союз детей двух братьев считался обычным делом. Свадьба Дария и Артаинты была задумана для того, чтобы связать Ксеркса и Масиста, преданных друг другу братьев, крепкими династическими узами. Но возможность достижения этой цели оказалась под угрозой: за несколько месяцев до свадьбы Ксеркс тайно сделал прелестную юную Артаинту своей любовницей. Она охотно согласилась на эту роль и играла ее с удовольствием. После того как Артаинта вышла замуж за сына Ксеркса, царю был гарантирован легкий доступ к девушке, поскольку, будучи его невесткой и племянницей, та могла на законных основаниях проживать среди женщин царского гарема. Роман мог спокойно продолжаться.

Порочную подоплеку отношениям Ксеркса и Артаинты придавало еще и то, что прежде, чем Ксеркс встретил девушку, он испытывал влечение к ее матери, жене Масиста (к сожалению, ее имени нет в источниках). В то время как Масист сражался с греками при Микале, Ксеркс без памяти влюбился в супругу брата, с которой виделся каждый день, пока двор и армия располагались в Сардах. Вернувшись в Сузы, он продолжил настаивать на своем, но жена Масиста наотрез отказалась отдаться ему или хотя бы одарить обаятельной улыбкой; на кону стояли ее честь и ее брак. Впрочем, страсть Ксеркса оказалась до крайности непостоянной. Нам неизвестно, когда Ксеркс впервые увидел свою племянницу, но, вероятно, это произошло в присутствии ее матери. В одночасье Ксеркс решил, что ему нужна дочь, а не мать, и его возлюбленной стала Артаинта. Его страстная натура сосредоточилась на ней. Он не мог ею насытиться и ежедневно часами оставался в ее обществе. Ксеркс мог выбрать любую женщину в империи: его гарем был битком набит наложницами, единственной обязанностью которых была интимная близость с царем. Так что его решение возлечь не с кем иным, как с женой собственного сына, удивляет. Не исключено, что инициатива исходила от самой Артаинты. Возможно, она старалась выставить Ксеркса в неприглядном свете. Страсть царя едва не привела к бесчестию ее матери и, как следствие, ее отца; быть может, Артаинта стремилась предпринять что-нибудь, чтобы отплатить Ксерксу. Последовавшие события наводят на мысль, что, вероятно, так оно и было.

Аместрида, супруга Ксеркса, не обращала внимания на интрижку своего мужа. В его мире было так много женщин, что она совершенно не интересовалась его сексуальной жизнью. Она довольствовалась тем, что другие жены и наложницы относились к ней с уважением, подобающим матери избранного царем наследника. Как и большинство знатных женщин древнего мира, она коротала время за ткачеством и шитьем и однажды подарила Ксерксу прекрасную мантию-гаунаку с длинными рукавами, древнеиранское одеяние, которое так ценили персы. Гаунака была умело соткана из разноцветных нитей и роскошно украшена замысловатыми узорами. Более того, царица сделала ее своими руками – гаунака была результатом многих часов усердного труда. Подарок Аместриды был значимым жестом с точки зрения придворного этикета. Преподнеся Ксерксу столь ценный дар, Аместрида связала своего мужа обязательствами.

Довольный подарком, Ксеркс надел его. В тот же миг в глазах персов само одеяние наполнилось силой величия – особой сакральной энергией, исходящей от царя и известной как «фарр», или «хварена». Любая гаунака царя несла в себе царский фарр, но одеяние, изготовленное на ткацком станке царицы, не имело равных. Его слагали пурпурные, белые и золотые нити и украшала вышивка в виде позолоченных ястребов. Такое сочетание, как отмечал Ктесий, вызывало у персов почти религиозный трепет. Гаунака правителя была магической реликвией – персы верили, что она обладает сверхъестественной силой царственности.

В своем новом одеянии Ксеркс отправился навестить Артаинту. В благодушном настроении царь сказал девушке просить все, что она пожелает, в награду за ее любовь, и пообещал исполнить желаемое. Артаинта усомнилась в словах царя, и Ксеркс вновь поклялся дать ей все, что она пожелает. Артаинта потребовала гаунаку. Ксеркс был ошеломлен. Поступившись данным им словом, он попытался предложить ей другие подарки – города, горы золота, собственную армию, – но безрезультатно. Артаинта не соглашалась ни на что, кроме мантии. Ксерксу ничего не оставалось делать, как в смешанных чувствах отдать гаунаку. Девушка облачилась в нее с удовлетворением и гордостью.

В приобретении Артаинтой царского одеяния скрывалось нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Требуя это символическое облачение, она тайно посягала на власть над Персией – конечно, не для себя, поскольку в персидской традиции женщина не могла править самостоятельно, а для своей и без того могущественной семьи. Артаинта намеревалась передать гаунаку своему отцу. В царской мантии видели величественный символ законного правления, и Артаинта предназначала ее отнюдь не своему супругу Дарию, избранному наследником Ксеркса, а своему отцу Масисту. Брат Ксеркса, человек тщеславный, считал, что заслуживает гораздо большего, чем восточная сатрапия. Надо отметить, его имя происходило от древнеперсидского слова «матишта» – «величайший», – что также отразилось на характере. Возможно, эпитет Матишта был прозвищем; если так, то это было смелым заявлением.

Если Ксеркс и догадался, что цель Артаинты заключается в том, чтобы приблизить ее отца к трону, то, будучи влюблен, он ничего не предпринял по этому поводу. Аместрида вскоре обнаружила, что ее мантия досталась Артаинте, и явственно увидела мотивы, стоящие за действиями ее невестки. Вместо того чтобы дать волю гневу или предупредить мужа о готовящейся государственной измене, Аместрида затеяла долгую игру и ждала подходящего момента, чтобы ее начать. Однажды ее супруг устроил особенно грандиозный пир в честь своего дня рождения. Согласно традиции, в этот день царь умащал волосы лучшим ароматическим маслом и одаривал семью и придворных дорогими подарками, что служило демонстрацией его щедрости. Именно на торжестве в честь дня рождения Ксеркса Аместрида обратилась к нему с просьбой о подарке, зная, что этикет предписывает, чтобы царь выполнил ее желание. Аместрида потребовала, чтобы жену Масиста привели к ней в цепях, как пленницу. Внезапно осознав, что его супруге, а теперь и всему двору, известно о его связи с невесткой, Ксеркс пришел в ужас. Ничего хорошего из этого выйти не могло. Аместрида повторила свою просьбу, ссылаясь на давний обычай царской трапезы, согласно которому в этот знаменательный день никому не должно быть отказано в желании. Ксеркс против своей воли вынужден был согласиться. Сказав супруге, что та вправе поступить с этой женщиной как заблагорассудится, он ушел с пира. Царь немедленно написал брату, надеясь спасти его честь и избежать дальнейших неприятностей. Он умолял Масиста отречься от жены и изгнать ее из семьи. Взамен Ксеркс обещал, что отдаст Масисту одну из своих дочерей и тем самым еще больше укрепит их братскую связь. Совершенно сбитый с толку возмутительной просьбой Ксеркса, Масист наотрез отказался отречься от своей супруги. Его жена, с его слов, была благородной женщиной из достойного дома, образцовой матерью для его многочисленных сыновей. Он был намерен сохранить свой брак.

Тем временем Аместрида действовала быстро, с жестокой, леденящей душу решимостью. Царица во что бы то ни стало желала обеспечить трон своему сыну Дарию и понимала, что просьба Артаинты отдать ей мантию была изменническим шагом, даже если ее муж до сих пор этого не осознал. Однако гнев Аместриды не был направлен на саму Артаинту, поскольку, будучи женой царевича, она вполне могла оказаться матерью будущего наследника Ахеменидов. Вместо этого ярость Аместриды обрушилась на мать Артаинты, которая признавалась равной Аместриде с точки зрения династической иерархии. Первая леди империи решила расправиться с соперницей, чтобы положить конец любым амбициям, которые Масист и его родственники питали в отношении престола. Приобретение Артаинтой царской гаунаки стало доказательством того, что эта семья видела себя будущими правителями Персии.

Аместрида послала за воинами из царской охраны, и те приволокли жену Масиста в царский дворец. Там ее избили. Ей отрезали нос, уши и губы, а также вырвали язык. Подобному наказанию обычно подвергались предатели. Посажение на кол, сожжение, порка кнутом, удушение, побиение камнями, ослепление, отрезание носа, ушей, губ, кистей, рук, языка, клеймение, распятие, сдирание кожи заживо – все эти наказания были в ходу у персов, и пол жертвы не являлся смягчающим обстоятельством. Однако насилие над женой Масиста произошло не вследствие жестокости войны или восстания – оно было совершено по приказу мстительной Аместриды. Одна женщина царской семьи выступила против другой. В довершение наказания Аместрида велела отрубить жене Масиста грудь, символ материнства и плодовитости, и бросить во двор псам. Собаки считались пожирателями падали, и оттого их присутствие при пытках особенно показательно. Образ собак-падальщиков, питающихся останками, часто встречается в древних ближневосточных проклятиях. Так, ассирийский ритуал борьбы с колдовством предрекал умершему следующие мучения: «Пусть орел и стервятник покусятся на твое тело, пусть безмолвие и дрожь обрушатся на тебя, пусть пес и сука разорвут тебя, пусть пес и сука разорвут твою плоть». Скармливая псам плоть жены Масиста, Аместрида намеревалась положить конец самому ее существованию.

Тем не менее царским телохранителям было приказано не позволять женщине умереть, пока та не предстанет перед мужем. Страшно искалеченную, ее отправили домой. Мы не знаем, была ли она еще жива, когда Масист увидел ее ужасные увечья, но известно, что он тотчас же созвал на совет своих сыновей. Вместе с сыновьями и доверенными воинами он спешно отправился в Бактрию, планируя поднять восстание против царя, который допустил произошедшее. Однако из этого ничего не вышло. Восточные сатрапии не восстали. На этом честолюбивый Масист, его бедная жена и сыновья исчезают из источников. Артаинта также сходит с исторической сцены. Она, разумеется, так и не стала царицей Персии. Вполне вероятно, что она и вся ее семья были преданы смерти.

Как бы нас ни ужасала вендетта Аместриды против жены Масиста, мы не должны судить ее слишком строго: ее поступок стоит рассматривать в контексте древних внутридинастических отношений. Подавив восстание, назревавшее в доме Масиста, Аместрида послужила благополучию государства и в конечном счете обеспечила переход власти от Ксеркса к царевичу Дарию. Аместрида поступила так, как поступила, не потому, что чувствовала себя оскорбленной женой Масиста или его дочерью. Интимная связь Артаинты с Ксерксом не задевала Аместриду на личном уровне. Но в более масштабной перспективе Аместрида ясно сознавала, что ее честь и высокое положение ущемлены и поставлены под вопрос неприкрытыми амбициями Артаинты. Аместрида решила действовать, чтобы сохранить свое первенство при персидском дворе. Она действовала и ради безопасности престола как такового. Вот почему ее месть не знала границ.

* * *

Последние годы правления Ксеркса были посвящены строительным проектам. Царь расширил застройку Персеполя, воздвигнув собственный дворец-гарем, и завершил строительство грандиозных ворот всех народов с клинописными надписями, которые повторяли его имя и титулы: «Ксеркс, великий царь, царь царей, сын царя Дария, Ахеменид» (XPa). Интенсивно строился и огромный зал с сотней колонн, хотя труда до окончания работ оставалось еще немало. Свидетельства бурной строительной деятельности царя можно обнаружить на табличках сокровищницы, датируемых 484–482 гг. до н. э., где отмечается, что рабочие из Карии, Сирии, Ионии, Египта и Вавилонии регулярно перемещались по строительным площадкам Персеполя. Персеполь был масштабным хозяйственным центром.

Раскопки в Сузах в начале 1970-х гг. доказали, что Ксеркс вел строительство не только в Персеполе. Две короткие надписи указывают на то, что он возвел дворец в верхнем городе Суз, а также завершил строительство огромных ворот Дария, привезя из Египта две статуи своего отца в натуральную величину и установив их в Сузах. По странному стечению обстоятельств, к концу жизни Ксеркс приобрел нового греческого друга и сторонника в лице своего заклятого врага времен войны 480-х гг. до н. э. Фемистокл, победитель в битве при Саламине, был изгнан из своего родного города на удивление непостоянными «демократичными» афинянами. Он искал убежища в Аргосе, Македонии, на Тасосе и в конце концов оказался в Эгее, захолустном городке в Эолисе. Здесь он вышел на людей, служащих при сатрапском дворе Даскилейона. В Даскилейоне правил Артабаз, командовавший парфянами и хорезмийцами во время греческой войны Ксеркса. Сатрап предоставил Фемистоклу возможность написать великому царю, и, к удивлению афинянина, Ксеркс пригласил его прибыть к нему в Персию. Царь с большой радостью встретил Фемистокла, видя в нем нового советника по греческим делам. Согласно Фукидиду, прибытие Фемистокла «пробудило в царе надежду увидеть… греческий мир порабощенным». Фемистокл стал персидским придворным и государственным служащим, научился бегло говорить по-персидски и, когда Ксеркс пожаловал ему доходы от нескольких городов в Малой Азии, включая Магнезию и Миус, превратился в крайне богатого человека. Преемник Ксеркса также относился к Фемистоклу с большим расположением.

Надписи, датируемые концом правления Ксеркса, отражают особенности своего времени. Они полны искренних молитв: «Да защитит меня Ахурамазда от зла, и мой царский дом, и мою страну! Об этом я молю Ахурамазду; это мне Ахурамазда да подаст» (XPg). Ксеркс действительно нуждался в помощи, поскольку его личная жизнь продолжала погружаться в хаос. Семейные неурядицы распространились по всей империи. Так, сообщалось, что Сатасп, ахеменидский царевич, племянник Дария I по линии своей матери, обесчестил девственную дочь Зопира и навлек великое бесчестие на дом могущественного хана.

В Персии, как и во многих древних обществах, семейная честь, как правило, считалась хранимой женщинами, и женщины, нарушавшие традиционные нормы, включая тех, кто не по своей вине подвергался насилию и жестокому обращению, навлекали позор на мужчин своей семьи. Как следствие, Зопир потребовал казни царевича, на что имел полное право. Однако мать Сатаспа, тетя Ксеркса, упросила царя сохранить жизнь ее сыну. Ксеркс простил его, но сослал подальше от двора. Тем не менее годы спустя, после смерти своей матери, Сатасп по глупости вернулся в Персию, где его вскоре казнили, посадив на кол. Царь не забыл его преступлений.

Следующий семейный кризис разразился в доме дочери Ксеркса Амитиды. Ее муж Мегабиз, долгое время страдавший от неоднократных измен супруги, начал публично обвинять жену в безнравственности, намереваясь отречься от нее. Ксеркс был подавлен. Он более не мог позволить семейных ссор и не хотел порывать с Мегабизом, который всегда служил ему верой и правдой. Ксеркс недвусмысленно предостерег Амитиду, и она пообещала впредь вести себя как подобает ахеменидской царевне, но Мегабиз затаил злобу.

Согласно придворным информантам Ктесия, к концу своего правления, около 470 г. до н. э., Ксеркс находился под влиянием командира царской гвардии по имени Артабан, могущественного евнуха из Гиркании, области к юго-востоку от Каспийского моря в современной Туркмении, а также еще одного евнуха по имени Аспамитр. Это было тяжелое время для Персии. Согласно табличкам из Персеполя, страна страдала от жестокого голода: продовольствия не хватало, царские хранилища пустовали, а цены на зерно многократно выросли. Общественное недовольство и угроза восстания охватили Персию, и Ксеркс попытался справиться с этой угрозой смещением более сотни государственных служащих со своих постов: он надеялся успокоить общественный гнев по вопросу неграмотного управления запасами продовольствия. Впрочем, все чаще Ксеркс отказывался брать ответственность на себя лично, отдавая бразды правления Артабану и Аспамитру. Это было неверным решением.