Текст книги "Выстрел в чепчик"

– Как это «нет»? Даже слушать такое не желаю, – возмутилась я. – Какое самомнение. Отобрала у меня стрелу. Что говорила-то? – И я опять передразнила Тамарку:

– Так спрячу эту стрелу, что днем с огнем не найдут. Вот нашли, прямо на столе. Ты бы еще Пупсу в карман положила ее, растяпа. Ладно, у меня как раз сидит Роза…

Я прикрыла трубку рукой и шепотом спросила у Розы:

– Про арбалет можно Тамарке скажу?

– Говори, – махнула рукой Роза.

– Так вот, – продолжила я, – у меня сидит Роза, сумку у Пупса с арбалетом нашла, я видела своими глазами. Пока я домой ехала, Пупс ей звонил, а она ему разболтала, что стрела у тебя.

– Господи, языки у вас хуже помела! – рассердилась Тамарка.

– Не нервничай, – успокоила я. – Найдется стрела. Скажу Розе, чтобы она стрелу у Пупса поискала. Он уже, вижу, и не прячется, раз сумку домой приволок.

– Домой приволок? Не может быть! – ужаснулась Тамарка.

– Главное, как обнаглел этот Пупс, – пожаловалась я. – На меня покушаться шел и прямо на моих глазах арбалет испытал, а после покушения спокойненько сумку отнес домой.

– Странное поведение, – согласилась Тамарка.

– Вот и я так считаю. Создается впечатление, что Пупс не просто дурит, но и старательно привлекает к этому наше внимание. Все сделал, чтобы мы изобличили его.

Роза дернула меня за рукав и прошептала:

– Закругляйтесь, да меня провожай, а то к Баркасову не успею.

Я наспех попрощалась с Тамаркой и отправилась провожать Розу.

В прихожей обнаружилось, что сумки нет.

– Да куда же она делась? – удивилась я и закричала:

– Жень! Жень, ты сумку не убирал?

Евгений вышел из Санькиной комнаты и спокойно сказал:

– Ее Пупс только что унес.

Глава 28

Это был шок.

Настоящий шок.

Пупс забрал свою сумку, а Евгений отдал ее.

Стыдно сказать, как долго и я и Роза хватали ртом воздух, не в силах Евгению объяснить, кто он есть после этого. Огромное желание зачастую лишает простейшей возможности – кто был мужчиной, тот парадокс этот поймет. И у женщин частенько происходит такое, но в противоположной плоскости. Со мной и Розой произошло, поэтому, страстно желая с Евгением поговорить, мы очень долго – секунд десять – сделать этого не могли.

– Ты отдал Пупсу сумку?! – наконец завопила я. – Отдал Пупсу сумку?!

– Как ты мог?! – тут же присоединилась ко мне Роза. – Как ты мог?

Евгений выглядел озадаченно и напуганно – он уже понял, что сделал что-то не то, но что именно не то и насколько тяжел проступок, осознать еще не успел и очень старался сделать это поскорей, пока не полетели в него тяжелые предметы.

Бедный Евгений усиленно чесал в затылке, но объяснить ему, какой он шляпа, было некому. И я и Роза были заняты нашим общим горем.

– Ты отдал Пупсу сумку?! – кричала я. – Отдал Пупсу сумку?!

Меня заклинило – слишком велико было потрясение.

– Как ты мог?! – речитативом вторила мне Роза. – Как ты мог?!

Ее заклинило тоже. Так продолжалось довольно долго.

Первым не выдержал Евгений – сам виноват. Он не вынес анонимности своей вины и гаркнул:

– Что за паника?! Что я сделал такого?!

Мы с Розой хором завопили:

– Ты отдал Пупсу спортивную сумку!!!

– Да, отдал Витьке его же сумку, так что за базар-вокзал? – возмутился Евгений. – Почему из всего надо шум поднимать? Что вы за народ такой, женщины, – одни эмоции.

Руки мои сами воткнулись в бока.

– Ха! – возмутилась я. – Ты слышала, Роза, он же еще нам и лекции читает! Отдал чужую сумку, болван, еще и лекции читает.

Мой Евгений – не Пупс, он еще не привык к тому, что его время от времени можно называть болваном, ну не адаптировался к семейному счастью человек.

Стаж не тот, это его и подвело – запсиховал, из берегов выходить начал.

– Ты что! – зарычал он на меня, играя желваками и покрываясь красными пятнами. – Так можно и…

Я терпеливый, но… Ты себе не смей!.. Да еще в присутствии!.. – и он кивнул на Розу.

Я сделала вид, что ничего не поняла, по-прежнему наступая и демонстрируя пароксизм возмущения. Роза же прекрасно все осознала и бросилась Евгения успокаивать.

– Это все Пупс, ничтожество, – заскулила она. – Всех перессорил. Я пашу на него с утра до вечера, как рикша впрягаюсь в хозяйственную сумку и волоку ее с рынка прямо к нему на стол. Ах, мой Пупсик, ах ему надо этого, ах, ему надо того! А он что делает? Ничтожество! Падая с ног, бегает по городу, занимает «чирики» и тут же пропивает их!

– Если бы только «чирики», – вставила я, вспомнив откровения Ларисы.

– И допился, – кивнув, мол, согласна, продолжила Роза. – В уголовника уже превратился. Руку поднял на жену. Фингал видишь?

Евгений уже забыл о своем бескрайнем возмущений и поджал хвост. Он запаниковал так, словно был автором этого фингала.

Роза – мудрейшая женщина – атаковала умело.

– Я, как рикша, – зарядила она, – таскаю этого подлого Пупса на себе, всю жизнь таскаю, а в благодарность получаю фингалы одни. А теперь еще и эта сумка. Притащил домой сумку с арбалетом.

– Может, он спортом заняться решил? – неуверенно промямлил Евгений.

Руки мои, как по команде, снова уперлись в бока.

– На хрена ж ты сумку Пупсу отдал? – опять наступая, завопила я. – Вещдок отдал!

– Какой вещдок? – отступал сломленный Розой Евгений. – Алее нихт ферштейн. Сами же про сумку говорили, я и отдал.

– Кто говорил? – возмутилась я.

– Ну Роза по телефону с Пупсом разговаривала, я и понял, что Пупсу сумка срочно нужна. Он тут же и прибежал.

– А кто тебе сказал, что сумку отдавать надо? – психуя и страдая, вопила я.

– Да Пупс и сказал, – проникаясь моим настроением, завопил и Евгений, – А почему ты не позвал нас с Розой, балда?

– Пупс не захотел, – снова покрываясь красными пятнами, закричал Евгений. – Он сказал, что спешит, схватил сумку и убежал. Как я мог не отдать мужику его же сумку? Я что, должен был его за руку держать и звать Розу? Он четко сказал, что Розу видеть не хочет.

А сумка его, Роза конкретно это подтвердила. Так за что вы спускаете собак?

Роза прозрела и с удивлением уставилась на меня.

– Он что, не знает? – растерянно спросила она. – Жень, ты что, не знаешь?

– Чего я не знаю? – насторожился Евгений.

– Про Пупса ничего не знаешь? – почему-то перешла на шепот Роза.

– Женька не терпит сплетен, – на всякий случай пояснила я. – Даже слышать о них не хочет. Лучше ему не говори – все равно не поверит.

– Да чему я не поверю?! – излишне эмоционально воскликнул Евгений, которому стало казаться, что его здесь действительно держат за болвана.

– Сумку отдал – и успокойся, – миролюбиво ответила я, – выполнил свой мужской долг – и иди к телевизору, а мы с Розой теперь разберемся сами.

Евгений почесал в затылке и нехотя ушел, а я зашипела на Розу:

– Ты что? Решила ему про все покушения разом вывалить? Хочешь и его заразить? Запомни, он шляп не носит, терпеть их не может. Во что тогда Пупс, по-твоему, промахиваться будет?

– Ты права, – согласилась Роза. – Ему лучше не знать.

– Еще как права. Чем меньше он будет знать, тем будет лучше. Удивляюсь, как угораздило тебя такие вопросы при нем поднимать. Если бы не я, уже проболталась бы.

– Но, согласись, как-то странно, что все давно знают и сходят с ума, а Женька даже ни о чем не подозревает, – оправдывалась Роза. – Мы же обсуждали при нем ту стрелу, которая в Тосю едва не угодила.

– Он от этих дел страшно далек, – пояснила я. – Женька живет своей тревожной жизнью, которая лично меня, как исследователя, очень занимает. Ты знаешь, к примеру, что сейчас грядет великое событие: какой-то чемпионат по футболу?

– Мне не до пустяков, – отмахнулась Роза.

– Вот видишь, а Женька этим очень поглощен. Вечерами рисует разные схемы, какая команда против какой, кто куда выйдет, в какой финал, полуфинал или четверть финала.

– Чего-чего? – удивилась Роза.

– У него там свои схемы: четверть, полуфинал и полный финал. Полный финал – это все. В доме то праздник, то траур. Тебе кажется, что все это не имеет смысла, а у него там жуткие разыгрываются трагедии.

Он весь на нервах порой, а ты про какую-то сумку с арбалетом ему талдычишь. Для него такие проблемы дальше, чем созвездие Дракона.

– Ясно, – кивнула Роза. – Лучше я к проктологу пойду. Уже без сумки, а жаль, хотела ему показать. Интересно, что сказал бы Баркасов.

– Пускай приложит все силы, чтобы Пупса на рыбалке подольше подержать. Посмотрим, прекратятся ли тогда покушения.

– Да-да, пойду, – сказала Роза и взялась за ручку двери. – Слушай, – вдруг вспомнила она. – Я же совсем забыла. Надо что-то делать с Марусей.

– А что с Марусей? – насторожилась я, чувствуя некоторую вину за то, что до сих пор не наладила связи с компьютерщицей – счастливой соперницей Маруси.

Лично я, зная Ивана Федоровича, не могла допустить, что компьютерщица может быть долго счастливой, но Маруся-то вбила себе в голову, что это так.

– Маруся совсем плоха, – делая страдальческое лицо, сообщила Роза. – Крепко достал ее этот Ваня.

Она слишком запила.

– Мы все уже с ней слишком запили, – посетовала я. – Даже я пристрастилась, а ведь ты знаешь, что у меня патологическое отвращение к алкоголю.

– Знаю, но не верю, – бросила Роза. – А у Маруси вот-вот начнется депрессия. У нее уже патологическое отвращение к жизни.

Я заволновалась. За этим Пупсом забросила Марусю – дня два не видела ее и даже не звонила. Во мне возникла острая потребность выпроводить поскорей Розу и узнать, что случилось с Марусей, из ее же уст.

Однако Роза уже забыла, что спешила к проктологу.

Она отпустила дверную ручку и настроилась на длительную беседу.

– Знаешь, до чего дошла Маруся? – спросила она.

– До чего? – испугалась я, не предчувствуя ничего хорошего.

– Она уже Интернетом хочет овладеть.

– Зачем это ей?

– Говорит – чтобы ни от кого не зависеть. Каждый день звонит мне.

– А ты что, уже овладела?

Роза сделала огромные глаза.

– Ты же знаешь, куда я с утра до вечера смотрю, – раздражаясь, сказала она.

– Не будем конкретизировать, – испуганно отыскивая глазами Саньку, воскликнула я.

Саньки, к счастью, поблизости не оказалось.

– Слава богу, мне не до Интернета, – продолжила Роза, – а вот Маруся хочет им овладеть. Ну, не им, а Ваней, конечно, но через Интернет. Каждый день мучает Пупса. Сначала просила, чтобы он достал адрес, теперь просит, чтобы он давал ей уроки. Даже компьютер собирается купить.

Я одобрила эту идею:

– Пускай покупает – буду с Марусей общаться через Интернет.

– Это тоже борьба с пьянством, – съязвила Роза.

– Иди ты к проктологу, – шутливо напомнила я. – Уже хочу позвонить Марусе.

Роза опять взялась за ручку двери.

– Да, пойду, – сказала она. – Так мы не решили, что делать с Марусей?

– Позвоню и вместе с ней решу.

– Будь с ней поласковей, – посоветовала Роза.

Я обиделась:

– Хочешь сказать, что я грубая?

– Ни в коем случае, – испугалась Роза. – Ты не грубая, ты прямолинейная, но тот, кто тебя не знает, может эту прямолинейность за грубость принять.

– Маруся знает меня достаточно, – напомнила я. – Иди к проктологу, а я иду звонить Марусе.

– Да, правильно.

Роза приоткрыла дверь, сделала решительный шаг на лестничную площадку, но внезапно затормозила и, волнуясь, сказала:

– И все же будь с Марусей понежней. Она одна, у нее тяжелый период, это я тебе как гинеколог говорю.

– Хорошо, буду, – пообещала я.

– Ну все, я пошла.

– Да-да, конечно, иди…

Я послала Розу к проктологу и сразу же позвонила Марусе.

– Что ты делаешь? – спросила я.

– Ухожу из жизни, – печально сообщила Маруся.

Глава 29

Маруся уходит из жизни!

А как же все мы! Как мы будем без нее?!

– Маруся! – закричала я. – Сейчас не время для шуток! Период не тот. Пупс и все такое, шляпки опять же эти, стрелы, картины.

– Я ухожу из жизни, – рыдающе сообщила Маруся, – и мне на все наплевать.

– Опять напилась? – спросила я, про себя отмечая, что если и напилась, то совсем несильно, поскольку пьяная Маруся обычно любит жизнь.

– Я напилась? Как не стыдно тебе? – укорила меня Маруся. – Это вы там пьете беспробудно, а я тут одна из жизни ухожу.

– Я не пила, – оправдалась я. – Это Тамарка пила с бабой Раей.

– А со мной баба Рая не пьет, – пожаловалась Маруся и сразу же сделала не правильный вывод:

– Значит, правильно я из жизни ухожу.

– Маруся, баба Рая с тобой не пьет, потому что ты слишком бурно ей радуешься, а у нее кости слабые, вот она и боится.

Услышав это, Маруся и вовсе запечалилась.

– Я всем радуюсь, – сказала она, – и все меня боятся, особенно мужчины. Один Ваня меня не боялся, он прямо всю меня любил. Мне не страшно уходить из жизни – у меня была любовь, а не та циничность, не та пошлость, что у вас с Астровым.

Опа! Вот и донежничалась, послушалась Розу как гинеколога. И после этого еще будут мне говорить, что это я грубая.

– А что у меня с Астровым? – насторожилась я.

– Сказала же тебе уже, – заявила Маруся. – Не приведи господи, что там у вас.

– Ты можешь выражаться ясней?

– Ясней цензура не позволяет.

– А в чем, собственно, дело? – зверея, спросила я. – Чем тебе мой Астров не нравится?

– Астров мне нравится, я про отношения говорила. Прямо вся сгораю со стыда за вас. И еще ты прямо вся берешься воспитывать чужого ребенка. Покойная Нелли в гробу переворачивается, наблюдая за тем, как ты уродуешь ее сына. Да что там Нелли, мне прямо всей Саньку жалко.

Вот это Маруся дает! Жаль, что она далеко. Нет, поспешила я с Интернетом. С Марусей надо общаться только живьем и только с дубиной в руках.

– А чем я плохо воспитываю Саньку? – с трудом сдерживая слезы, спросила я. – Сказки ему каждый вечер читаю. С Астровым и читаем. Между прочим, по ролям. Тебе вот читали по ролям сказки?

– Разве из меня что-то хорошее получилось, что ты взялась равняться на меня? – вопросом ответила Маруся.

И на том спасибо, во всяком случае, самокритично.

– Целые спектакли с Астровым Саньке перед сном устраиваем, – продолжила я. – Санька так ржет…

– Вот именно, что ржет, – прервала меня Маруся. – Чем ты кормишь его? Одним овсом. Потому и ржет уже, как конь, ребенок. Я же видела, каждый день на завтрак овсянка. Так и порадуешься, что Нелли умерла. Хоть не видит, как издеваются над ее ребенком.

Слезы брызнули из моих глаз.

– Овсянка полезная, – закричала я, – ее даже эквилибристы каждый день едят для развития связок.

– Ну и не жалуйся потом, что твой Санька скачет, как эквилибрист. Тебе что, балыка дать ребенку жалко? Да колбасы копченой.

Я пришла в ужас.

– Маруся, да кто это говорит-то? Мне жалко? Да ты столько поела у меня этого балыка, что всю улицу накормить было можно – О, уже упрекаешь, – обрадовалась Маруся. – Все ждала, когда начнется, и дождалась – началось. Давай, давай, упрекай. Тебе всего жалко. Тебе и для Саньки жалко И балыка жалко. Ишь, как разнервничалась, а все почему? Да потому, что я прямо вся тебе правду сказала!

Тут уж я обезумела, потому что только сумасшедший стал бы такой разговор продолжать, а я продолжила.

– Мне жалко Саньке балыка?! – завопила я. – Нет, ну сказать такое! Это же ребенок! Он же не может, как взрослые, как ты, жрать все подряд, любую гадость.

Может, и водки прикажешь ему подавать?

– Да с такой мамой он скоро и сам догадается, – изрекла Маруся и, забыв о том, что уходит из жизни, жизнерадостно заржала, хоть и не ела овсянки.

Смех этот меня немного охладил, я взяла себя в руки и, сдерживаясь, сказала:

– Маруся, ты, по-моему, чем-то занята была, так не буду тебе мешать.

– Чем я была занята? – удивилась Маруся, явно считая, что высказала мне непростительно мало.

Был у нее приличный настрой.

– Ты из жизни собиралась уходить, – напомнила я, – так уходи и не отвлекайся на чужие проблемы.

Кто знает Марусю, тот поймет, в каком русле пошел наш разговор. Я взялась выступать не в своей весовой категории, и нахрапистая Маруся в два счета довела меня до слез. Закончилось тем, что я крикнула:

– А, иди ты! – и с рыданиями бросила телефонную трубку.

Евгений, услышав мои рыдания, даже на подвиг пошел: он оторвался от телевизора и, выскочив в прихожую, спросил:

– Что случилось?

– Ма-ару-усяя! – только и смогла сквозь душившие меня рыдания выдавить я.

Обида была нанесена смертельная и в самое мое больное место – Саньку. Как ни старалась я быть матерью родной, а, оказывается, не получилось.

– Ма-ару-усяяя! – задыхаясь от рыданий, с трудом выговорила я.

Евгений изменился в лице:

– Что, заболела?

Я отрицательно потрясла головой.

– Умерла?!

Я махнула рукой и помчалась в спальню. Евгений за мной. Я закрыла дверь и истерично крикнула:

– Отстань!

Евгений мгновенно притих, но остался стоять под дверью, уже не решаясь тревожить меня своими вопросами.

А я рыдала!

Как я рыдала!!!

Не знаю, как Маруся, но я уже уходила из жизни прямо вся. Прямо вся уходила.

Такое сказать! Так меня осудить!

Я, глупая, жила и радовалась, а, оказывается, у меня просто кошмар что с жизнью творится. Думала, что хоть с Евгением порядок, так нет же, оказывается, Астров мой сплошной цинизм и эта, как ее, пошлость. Думала, с Санькой…

Ох, с Санькой вообще все не то. Я не даю ему балыка. Маруся права, не даю балыка сыну. А он просит.

Постоянно просит. Как увидит, что жрет Маруся, так сразу же именно это и просит: балык – так балык, колбасу копченую – так колбасу копченую…

А я не даю. Не даю из лучших побуждений, печень его берегу, Роза сказала, что ребенку нельзя балыка, канцерогены там, а Санька просит. Он запомнит, что я не давала ему балыка, а потом вырастет, узнает, что я ему неродная мать, и скажет: «Теперь мне ясно, почему я не получал балыка».

Но Маруся тоже мне неродная, однако с моим балыком у нее нет проблем.

Рыдая, я упустила из вида Евгения, а он между тем уже с кем-то там разговаривал и, судя по тону, не с бабой Раей и не с Санькой.

Я прислушалась.

– Роза, не могу я ее, позвать, – смущенно отвечал Евгений.

«С Розой говорит, – догадалась я. – По телефону».

Видимо, Роза недоумевала, почему Евгений не может меня позвать.

– Да плачет она, плачет, – пояснял уже он. – Ты разве не слышала, умерла Маруся.

Я пришла в ужас. Ну, он Розе сейчас наговорит…

Выскочив из спальни, я выхватила у Евгения трубку и закричала:

– Роза, не верь, эта стерва жива.

– Да знаю, – сказала Роза, – только что с ней разговаривала. Страдает она.

– Только не советуй быть с ней понежней, – предупредила я. – Следуя твоим советам, страдаю уже и я.

Ты оказалась права, с Марусей что-то происходит, но лично мне от этого хочется быть подальше.

– Я-то права, – рассердилась Роза, – да ты не права. Маруся в ужасном состоянии, если мы ее сейчас не поддержим, то потом будем очень жалеть.

– А я уже жалею, и как раз потому, что поддержала.

В результате разругались вдрызг. Присоединяюсь к Тамарке и больше слышать о ней не желаю.

– Это черт-те что! – возмутилась Роза. – Мне что же, самой к ней ехать?

– А почему бы нет?

– Да я же на пути к Баркасову! Ты же знаешь, как долго возвращаться от него, а я уже почти приехала.

Я вся на нервах: Маруся звонит мне на мобильный, жалуется, говорит, что вот-вот из жизни уйдет…

– Пока она уходить будет, мы раньше ее управимся, – заверила я. – Уж она это нам обеспечит. Как хочешь, а я не поеду к ней. И зачем?

– Ее нельзя оставлять одну, она в жутком стрессе! – закричала Роза.

– А я? Думаешь, я не в стрессе? Слышала бы, чего она мне наговорила.

– Она из жизни уходит! – воплем отчаяния заключила Роза.

– Я тоже после разговора с ней чуть не ушла, захлебнувшись слезами.

Роза, как ни странно, удивилась.

– Ты что, и в самом деле плакала? – уже спокойно спросила она. – Значит, не преувеличил Евгений?

– Нет у него такой привычки, – отрезала я. – Он все преуменьшает: я не плакала, я исступленно рыдала.

У меня не душа, а разверзнутая рана после беседы с Марусей. Она же как с цепи сорвалась.

– Сонечка, ты не должна на нее сейчас обращать внимание, – принялась увещевать меня Роза. – У нее абулия с признаками аггравации[1]1
  Аггравация – преувеличение больным реально существующей болезни.


[Закрыть] на фоне тяжелейшей агипногнозии[2]2
  Aгипнoгнoзия – нарушение осознания сна. Больные жалуются на тяжелую бессонницу, хотя объективно, по наблюдениям окружающих, у них отмечаются периоды сна.


[Закрыть], это я тебе как гинеколог говорю.

Услышав это, я взбесилась.

– Ты на меня терминами не дави, – закричала я, – термины я и сама знаю. Абстиненция[3]3
  Абстиненция – синдром психических и физических расстройств, наступающих при внезапном прекращении поступления в организм больного алкоголя, наркотических и токсических веществ, по отношению к которым имеется токсикоманическая зависимость.


[Закрыть] у нее на почве злостной гамомании[4]4
  Гачомания – повышенный эротизм, чрезмерная половая возбудимость в сочетании с усиленным стремлением к деятельности. Симптом маниакальных состояний.


[Закрыть], помноженной на истерическую изолофобию[5]5
  Изолофобия – навязчивый страх одиночества в жизни.


[Закрыть], с тяжелыми признаками булимии[6]6
  Булимия – патологически усиленный, чрезмерный аппетит, прожорливость, неутолимое чувство голода. Наблюдается при органических поражениях головного мозга межуточно-диэнцефальной локализации. Часто отмечается при глубоком слабоумии, при кататонической шизофрении.


[Закрыть], отягощенной неизлечимой вербоманией[7]7
  Вербомания – чрезмерная многоречивость, болтливость, сопровождающаяся усилением жестикуляции, подвижной мимикой, живыми эмоциями. Наблюдается при маниакальных состояниях.


[Закрыть].

– Есть немного и это, – вынуждена была признать Роза, – что картину усугубляет. К ней надо с пониманием, с теплом и лаской. Ее надо успокоить.

– Я уже поняла, что ее жутко успокаивает, когда я выслушиваю гадости, но мне-то это зачем?

– Ну хорошо, обещала не говорить, но скажу, – не выдержала Роза. – Знаешь, зачем она мне позвонила?

– Чтобы нажаловаться на меня, – без тени сомнений ответила я.

– А вот и нет, она в истерике от того, что вы поругались.

– Здесь мы похожи: я тоже в истерике, но от того, что ты заставляешь меня ехать к ней.

– Я не заставляю, я заклинаю, – явно страдая, взмолилась Роза. – Мы потеряем Марусю.

– Невелика потеря. Роза, я люблю тебя, ты знаешь, но к Марусе меня больше не тащи. Ты с ней раньше дружбу начала, вот у тебя и обязанностей больше.

– Как это раньше? – возмутилась Роза. – Вы уже год в младшую группу ходили, когда я пришла. Ты что, забыла, мы познакомились в средней.

– Да что ты врешь, – пристыдила я Розу. – Разве в средней группе на горшки ходят? Я же тебя впервые увидела сидящей на горшке. Хотя, – вспомнила я, – Маруся на горшок ходила и в средней группе, и в старшей группе, когда все нормальные дети уже давно нужду по-взрослому справляли. Она с детского садика была инфантильной, такой и осталась. Помнишь, как мы дразнили ее? Маруся-серуся. Не удивлюсь, если она и сейчас втихарцах от всех нас до сих пор ходит на горшок, несчастная дебилка.

– Поэтому поезжай к ней, успокой, да заодно и помиритесь, а я спокойно отправлюсь к Баркасову. Я вам оттуда позвоню.

– Ну, не знаю, – ответила я, не представляя, как на это дело посмотрят мои ноги.

Вряд ли они понесут меня к Марусе.

– Зато я знаю, – рассердилась Роза. – У Маруси беда, не время ругаться и втыкать друг в друга копья.

Даже фашисты были способны на перемирие. Мы решили установить дежурство, завтра буду с Марусей я, послезавтра Тося, потом Юля, Лена, Лариса…

– А начать решили с меня. Благодарю за оказанную честь. Я поеду, но, если с ней сопьюсь, лечить меня будете тоже по очереди.