Текст книги "Выстрел в чепчик"

Глава 38

Иван Федорович в присутствии дам всегда прикидывался интеллигентом: не матерился и сморкался только в платок. Теперь же мне представился случай полюбоваться на него натурального, если можно так выразиться, во всей его красе. И при этом, должна заметить, на фоне тех двоих, которые пожаловали с ним, он выглядел просто профессором Преображенским.

Те двое ко всему в этой жизни подходили «чисто конкретно», все у них было «типа», а «бля» являлось не только качественной, но количественной оценкой и к тому же связкой слов.

Учитывая вышеперечисленное, мне очень трудно было ориентироваться в их диалоге, остро не хватало переводчика. Положение усугублялось тем, что я не имела возможности что-либо спросить.

– Ваня, бля, этот лох сегодня подпишет? – пробасил один из верзил.

– Сто пудов подпишет, или ему хана, – явно подражая верзиле, ответил Ваня.

– Бугор уже весь на измене, – напомнил верзила.

Дальше шел трехэтажный мат, призванный показать степень недовольства бугра.

– Да пошли вы, – буркнул Иван Федорович, громко сморкаясь прямо на пол.

Это было все из того, что можно цитировать. Остальное не сразу поддавалось осмыслению, не то чтобы переводу на пристойный язык.

Не могу передать своих ощущений. Испытать такое, сидя в шкафу!

«Судя по всему, верзилы настроены решительно, – внутренне съеживаясь, подумала я. – Упаси бог Пупса случайно заглянуть в этот шкаф. Даже не хочется предполагать, что со мной будет. Не поможет мне и Марусин Ваня, если он еще захочет мне помогать. Пока складывается впечатление, что он с этой шайкой-лейкой заодно».

Пупс отсутствовал довольно долго. Верзилы успели здорово насквернословить. Впрочем, Ваня от них не отставал. Из всего того, что я услышала, можно было сделать вывод один: Пупса наклоняют подписать какую-то бумагу, а он уже даже не слишком и сопротивляется, только выискивает удачный момент.

Что за бумага и каково ее содержание, похоже, верзилы не слишком «догоняли» и сами. Один прямо так и сказал:

– Ты, Ваня, типа того, смотри в оба. Хана тебе, если проглядишь, потому что я чисто конкретно в бумагах этих не догоняю.

«Бог ты мой! – подумала я, сидя в шкафу. – Пупс и в самом деле сошел с ума, если с этой бандой связался.

Они же его только положат на один зуб, и будет ему хана чисто конкретная».

Мне хотелось выскочить из шкафа и спасти Пупса от какого то ни было подписания бумаг, но я вовремя вспомнила, что своя рубашка ближе к телу, и передумала. К тому же абсолютно неизвестно было, как отнесутся к моему вторжению в переговоры верзилы.

«Лучше я потом с ними разберусь», – успокоила себя я.

А тут и Пупс вернулся.

– Все улажено, – воскликнул он, фальшиво источая довольство и оптимизм. – Теперь можно спокойно поговорить.

И верзилы, словно по команде, хором заговорили, с ходу Пупсу пообещав и пику в бок, и что-то там в зад, и многое другое. У меня даже дух захватило от такого циничного откровения, а Пупсу хоть бы что. Видимо, привык. Зато мне ясно стало, почему в срочном порядке была эвакуирована секретарша. Верзилы психически были больны похлеще Пупса и в тяжелейшей форме страдали бласфемией[8]8
  Бласфемия, или к о продали я, – болезненное, иногда непреодолимое импульсивное влечение к произношению без всякого повода циничных, бранных слов. Особой выраженности достигает при шизофрении.


[Закрыть], помноженной на апситирию[9]9
  Апситирия – утрата способности говорить шепотом. Наблюдается при истерии.


[Закрыть]. Они гремели нецензурщиной так, что у меня уши закладывало.

Ваня хмурился и молчал. Пупс тоже молчал и нервно перебирал на столе свои бумаги. Наконец он сказал:

– Зря стараетесь, сегодня не подпишу.

Верзилы растерянно переглянулись и воззрились на Ваню, рискованно свирепея.

– Почему не подпишешь? – осипшим голосом поинтересовался Иван Федорович.

– Потому что директор не уехал, – спокойно пояснил Пупс.

Мне тут же захотелось расцеловать его, но пришлось отложить это мероприятие до лучших времен.

– Ты что нам, бля, вчера базлал? – прорычал верзила. – Да я урою тебя, бля…

– Да подожди ты, – рявкнул на него Иван Федорович. – Разобраться дай. Вить, – уже нежно обратился он к Пупсу. – Так в чем заминка?

– Я же сказал, директор не уехал, – твердо ответил Пупс.

Мне понравилась его независимость.

«Мужик! – сидя в шкафу, порадовалась я за Розу. – Настоящий мужик. Не наделал от страха в штаны, а ведь мог бы».

Лично я была к этому очень близка.

– Вить, а без директора, а? – спросил Иван Федорович.

В его голосе послышались нотки мольбы. Видимо, очень уж им приспичило документ этот получить. Верзилы тоже притихли и не орали уже про пику в бок и прочие неприятности.

– Без директора? – Пупс задумался. – Без директора я подпишу, да вас это не устроит. Компания с моей подписью может не согласиться, подаст в суд и выяснится, что я подписывать документ права не имел, поскольку сам директор был на месте.

Иван Федорович с хрустом почесал в затылке и спросил:

– Вить, я что-то не понял. Ты мне объясни: как суд узнает, что твой начальник не сам подписывал? Подпись же его, настоящая.

– Очень просто, – сказал Пупс. – Когда директор уезжает, он оставляет мне бланки с подписью, но тогда нет его подписи в специальном журнале, который я веду. По этому журналу суд и узнает, что директор на месте был, поскольку сегодня за его подписью уже несколько документов в журнале проходило, а по этому договору подписи в журнале он не оставил, значит, я самодеятельностью занимался.

Иван Федорович снова почесал в затылке:

– А что же делать?

Пупс – молодчина – пожал плечами. До чего же он независим! Только что ему пообещали черт-те чего и в бок и всюду, а он им храбрый отказ. Если бы каждый так давал отпор криминалу, в стране наступил бы рай.

«Пупс, так держать!» – мысленно из шкафа поддержала его я.

И он, словно меня услышав, даже совершил на верзил наезд.

– Если память мне не изменяет, – строго сказал Пупс, – был договор, что я только ставлю подпись, остальное вы должны были взять на себя, так какой с меня спрос? Давайте, устраивайте моему директору командировку. За мной дело не станет.

Иван Федорович снова почесал в затылке и потянулся к мобильному.

– Тут такое дело, – кому-то сказал он, – директор не уезжает. Главбух обижается, говорит, что директора не он должен усылать. Что будем делать?

По молчанию Ивана Федоровича несложно было догадаться, что тот, кому он звонил, гнул тоже неплохие маты, иначе о чем так долго можно было говорить?

Наконец Иван Федорович спросил:

– Когда?

Верзилы подались вперед. Видимо, их тоже этот вопрос очень интересовал.

– В общем, так, – сказал Иван Федорович, пряча мобильный в карман пиджака. – Подписание откладывается до четверга.

– Это значит то, что директор уедет в четверг? – спросил Пупс.

– Именно это и значит, – подтвердил Иван Федорович.

– А как вам это удастся? – не унимался Пупс.

– Не твое дело, – поднимаясь и явно собираясь уходить, пробасил верзила.

Второй верзила тоже встал со своего места и направился к двери.

– Дельце ему заманчивое подкинут, – все же пояснил Архангельский. – Ну, лады, Виктор, – сказал он. – Значит, в четверг на том же месте в тот же час.

И он пошел к выходу.

– А куда мне деваться, – вздыхая, ответил Пупс.

– Хорошо, бля, что догоняешь, – хохотнул верзила. – Подпишешь как миленький, бля, в четверг.

Пупс покраснел от негодования, но промолчал. Он устало поднялся из-за стола, поплелся за верзилами и Иваном Федоровичем, чему я порадовалась несказанно, собираясь воспользоваться его уходом и покинуть шкаф, а затем и кабинет.

Однако чаяниям моим не суждено было сбыться.

Пупс, выпроводив Ивана Федоровича и верзил, не вернулся в кабинет, а запер дверь на ключ.

«Вот это номер!» – поразилась я.

Мне совсем не улыбалось провести ночь в этом кабинете. К тому же Евгений мог энергично не одобрить эту затею. Пока я лихорадочно искала выход из создавшегося положения, зазвонил мой мобильный.

Тут только я вспомнила, что не отключила его.

Вспомнила и пришла в ужас. Трудно сказать, что со мной было бы, зазвони мобильный минутой раньше.

Глава 39

Звонила Тамарка. Она уже побывала у Тоси и спешила поделиться впечатлениями.

– Мама, ничего страшного, – сообщила она. – Тося, трусиха, упала раньше, чем доска опустилась на ее голову.

– Не хочешь ли ты сказать, что Тося видела покушавшегося на нее? – спросила я.

– Нет, она ничего не видела, просто реакцией сверхчеловеческой обладает: падала вниз со скоростью, значительно превышающей скорость падающей на ее голову доски, поэтому отделалась легким ушибом колена. Хотя сотрясение мозгов ей не помешало бы – это единственный способ поставить их на место.

Здесь я выразила свою солидарность под громкое одобрение Тамарки.

– Мама, а ты где? – внезапно заинтересовалась она. – Ты сегодня такого наговорила мне, что я подумала: а не посидеть ли нам за чашечкой коньячка? Заодно и расскажешь про Пупса.

«Вот это да! – испугалась я. – Черти ее надирают.

То не допросишься, все занята она, а то сама предлагает, и как раз тогда, когда я в шкафу сижу. А что это я здесь сижу? Уж и выйти пора бы».

И я вышла из шкафа.

– Мама, ты что, оглохла? – возмутилась Тамарка. – Ты где?

– В кабинете, – не солгав, сказала я. – И освобожусь не скоро.

– В каком кабинете?

– Тома, я потом все расскажу, а сейчас, хоть убей, не могу.

Тамарка приуныла.

– А как же Пупс? – спросила она. – Только что пересмотрела все свои головные уборы… Ужас! Мама, ты права, дырок в шляпах наделали, не поскупились.

Одно радует, что и у Тоси с Юлей та же петрушка. Так что, Мама, надо срочно искать двойника, пока и меня по балде не огрели. Думаю, второго удара моя голова не перенесет.

Если учесть, что первый удар я когда-то нанесла Тамарке сама, можете представить, как мне хотелось поддерживать эту тему.

– Тома, боюсь, я была не права, – поспешила сообщить я. – Пупс – это только Пупс, и нет никакого двойника.

– Как же нет? – забеспокоилась Тамарка. – А я уже всех обзвонила, работу провела и пришла к тому же выводу: с арбалетом бегал не Витька. И шляпки дырявил не он, и картины сшибал…

– Тома, ты не волнуйся, это он, – заверила я. – Ему проще простого к шляпкам нашим подобраться.

Пока мы сплетничаем взахлеб, Пупсу только и остается, что шляпки дырявить. Готова поклясться, что он чокнулся и на такое дело пошел.

– Почему ты так думаешь?

– Он сам только что мне признался. И Тосю огрел он. Я спрашивала у его секретарши, он как раз в это время свой кабинет покидал и целый час отсутствовал.

И вообще, с Пупсом тут очень темное дело, но пока я ничего тебе сказать не могу. Ограничься пока только этой информацией.

– Мама, ты невозможная! Как могу я ограничиться после всего, что ты мне сегодня наговорила? Ты бы смогла?

– Я – вряд ли, но ты же совсем другое дело. Ты у нас не женщина – кремень, так что ограничься.

– Ну ладно, – смирилась польщенная Тамарка. – Если ненадолго – смирюсь.

Уж очень ей хотелось выглядеть сильной, а, спрашивается, зачем? Но с другой стороны, уже утомила сказочка про женскую силу, которая в слабости. Это то же самое, что сказать: в покорности сила раба. Попробуйте, догадайтесь, кому выгодна такая формулировка – рабовладельцу или рабу? Думаю, это будет несложно, поскольку ответ очевиден. То же и с женской силой, которая якобы в слабости. В слабости ничего нет, кроме слабости, а сила – это только сила, если мы о ней речь ведем.

Как бы там ни было, Тамарка успокоилась и смирилась. Я же, едва отделалась от нее, тут же позвонила Розе, поскольку всей душой стремилась на волю.

– Роза, – сказала я, – звони мне на мобильный, как только Пупс заявится домой. Он уже вышел, значит, скоро будет.

– Если не завернет куда-нибудь опять, – горько вздохнула Роза.

Я вспомнила, как Пупс заверял меня в том, что уже почти вылечился, и сказала:

– Не завернет, к тому же сегодня такой день, ты лежишь в постели с легким сотрясением мозга. Такое не часто бывает, так что, думаю, он придет.

– Надеюсь, – еще горше вздыхая, ответила Роза.

– Смотри, не забудь мою просьбу. Как только явится, сразу звони.

– Хорошо, – пообещала Роза.

После этого я уселась за рабочий стол Пупса придумывать причину, по которой оказалась закрыта в его кабинете. Должна же я выдвинуть Пупсу хоть какую-то версию своего пребывания здесь!

Думала старательно. Ничего умного, вынуждена признать, в голову не шло. Все мысли не те. Никакой оригинальности. Иной раз так удачно соврешь, аж душа радуется, а тут – ну заклинило. Только и крутится в мозгах: «Полезла под стол, а тут ты пришел».

Зачем полезла под стол? И почему, когда он пришел, я оказалась в шкафу?

Долго я мучилась, благо времени свободного завались. И даже нащупала кое-какую приличную мыслишку, но в это время зазвонил мобильный.

«Как далеко шагнул прогресс, – раздражаясь, подумала я. – Раньше волком выла бы в пустом кабинете, а теперь ну просто соскучиться не дают».

Звонила Маруся. Приличная мыслишка, конечно же, сразу покинула мою голову, зато Маруся здорово развлекла. Вопила эта несчастная не своим голосом.

– Старушка! Старушка! – вопила она. – Я его задержала! Я прямо вся его задержала! Епэрэсэтэ!

– Кого? – изумилась я.

– Да Пупса же! Ты же прямо вся меня просила! И я изловила его, хоть и отчаянно сопротивлялся Пупс.

Пришлось силу применить!

Услышав о Марусиной силе, я запаниковала. Пупс такой субтильный, эта слониха может запросто ему что-нибудь поломать, что-нибудь очень нужное.

– Где Пупс? – в смятении закричала я.

– В чулане сидит! – торжествуя, сообщила Маруся. – Ха-ха, старушка, он прямо весь там и сидит! Я его перехитрила!

«Круг замкнулся, – подумала я. – Пупс в Марусином чулане, я в его кабинете».

– Маруся, – простонала я. – Отпусти несчастного Пупса. Пускай он скорей едет к своей Розе.

– Как это – отпусти?! – возмутилась Маруся. – Целый час ловила его, а теперь – отпусти?

– Какой час, Маруся? Любишь ты преувеличивать.

Час назад я лично разговаривала с Пупсом.

– Ну, может, и не час, разве в этом дело? Требуешь от меня невозможного.

– Марусенька, зайчик, отпусти Пупса, – взмолилась я.

– Нет уж, старушка, приезжай и прямо вся сама отпускай его. У меня рука не поднимется, к тому же я потерпела от него. Он так, подлец, сопротивлялся, будто я не в чулане его просила посидеть, а в крокодиловой яме. А когда услышал, что сидеть придется недолго, всего лишь до твоего прихода, и вовсе взбесился. Наварил-таки мне фингал. Мерзавец! Ты слышишь, старушка, повадился фингалы прямо всем варить – Розе наварил, мне наварил… Нет, старушка, приезжай, пускай и тебе наварит.

Я пришла в ужас.

– Бог ты мой, постыдись, Маруся, что движет тобой. Какие-то фингалы…

– Не какие-то, а мои, то есть мой. И как я его получила? Ловила старалась Пупса, а ты прямо вся теперь обижаешь меня – говоришь: отпусти. Я прямо вся тебя не понимаю.

– Марусенька, да, ты поймала его, умница, а теперь отпусти.

– И это вся благодарность?

– Нет, не вся, остальная благодарность впереди, Марусенька. А пока только устная, спасибо тебе, клянусь, я тебе очень признательна, ценю твою ловкость, а теперь отпусти человека. Он устал, весь день работал, пускай идет домой. Да что там у тебя за стук?

– Да это же Пупс назад просится!

– Надеюсь, ты его не связала?

– А это мысль! – обрадовалась Маруся. – Можно и кляп вставить.

– Тебе не стыдно? – попыталась воззвать к ее совести я. – Как ты завтра будешь человеку в глаза смотреть после всего этого?

– Ой, совсем смотреть не буду, – посетовала Маруся. – Стыдоба.

– Вот и отпусти его.

Маруся без всякой причины потеряла терпение.

– Старушка, – завопила она. – Я с тобой не в бирюльки играюсь! Знаешь, с каким трудом мне дался этот Пупс? Я просто узнать его не могла, как сопротивлялся стервец. Сначала просила его по-хорошему, потом в ухо дала, так нет же, не понял, пришлось руки крутить. В общем, я изрядно упрела, старушка, и просьбы твои мне слышать обидно. Я руку на мужчину подняла! На мужчину руку из-за тебя подняла, задавила в себе все святое, а гы мне так запросто – отпусти.

С какой стати? Век бы у себя его держала теперь, да так и быть, отпущу, когда приедешь.

Тут уж и я вышла из себя и завопила:

– Да как ты, дурища, не поймешь, что не могу я приехать к тебе! До тех пор не могу, пока Пупс будет в чулане сидеть.

– Почему? – изумилась Маруся.

– Да потому, что я сижу в его кабинете, – вынуждена была признаться я.

– И что?

– Закрытая сижу на все замки и выйти до тех пор не смогу, пока Пупс меня не откроет. Ну, не меня, конечно же, а свой кабинет.

Маруся мгновенно прониклась моим горем и жалобно заскулила:

– Ой, да как же тебя угораздило-то, старушка? Как же Пупс тебя закрыл? Нарочно, что ли? Ах он изверг! – уже зверея, воскликнула она. – Ну я ему, епэрэсэтэ, сейчас покажу!

Можете представить, как испугалась я за Пупса.

Столько неприятностей на голову бедняги от этой неудавшейся семейки. Мало он от Вани, шантажиста, пострадал, так теперь еще и Маруся взялась за Пупса.

А Марусю натравила я.

– Нет!!! – истошно завопила я, загрызаемая совестью. – Нет-нет, Маруся, не надо ничего показывать несчастному Пупсу. Я влипла сама. Он и не знает, что я в его кабинете.

– Как – не знает? Ты что же, пряталась там? А-а, – прозрела наконец Маруся. – Подслушивала, старушка. И что ты подслушала? – загораясь любопытством, спросила она.

«Что с ней будет, если правду сказать?» – подумала я, но рисковать не стала.

– Маруся, тебе приспичило об этом узнать обязательно по телефону?

– Нет, живьем лучше, конечно.

– Так сделай доброе дело, – приказала я. – Раз уж ты все знаешь, так пойди к Пупсу и скажи ему, что я сижу под замком в его кабинете, где туалета нет. Может, это придаст ему скорости. Уж очень я хочу выбраться на волю поскорей.

– Иду, иду! – закричала Маруся. – Отпущу Пупса, но только для тебя, старушка. Отпущу Пупса и сразу погоню открывать кабинет, а ты, как освободишься, сразу иди ко мне. Прямо вся и беги.

– Обязательно, – пообещала я, вовсе не собираясь к Марусе бежать, потому что были у меня дела и поважней.

Отключившись от Маруси, я сосредоточилась и попыталась поймать ту ценную мысль, которую упустила. Однако мобильный – коварное чудо цивилизации – ожил опять. На этот раз звонила Роза.

– Пупс пришел, – радостно сказала она.

– Когда? – коченея, спросила я.

– Да вот только что в квартиру и вошел.

Глава 40

Если бы Роза взяла в руки дубину и просто огрела меня, клянусь, эффект был бы меньшим, чем после сообщения о приходе Пупса.

Я, видимо, долго молчала, потому что Роза, не в силах пережить отсутствие реакции с моей стороны, повторила свое сообщение:

– Пупс пришел.

– Ты в этом уверена? – не слыша своего голоса, спросила я.

– Ну, конечно, – рассмеялась Роза, принимая мой вопрос за шутку, что, в общем-то, несвойственно мне абсолютно, поскольку я человек серьезный, чем справедливо и горжусь.

– Роза, что-то плохо слышно, – прошептала я. – Не могла бы ты повторить то, что сказала?

– Я сказала: «Пупс пришел!»

Тут-то чувства ко мне и вернулись.

– Как пришел? – оторопела я. – Он же это, ну… в чулане сидит.

– В каком чулане? – рассердилась Роза. – Пупс уже у моей постели сидит. Если хочешь, дам ему трубку.

– Нет-нет, – лихорадочно закричала я. – Потом, потом. Роза, держи Пупса, никуда его не отпускай.

Я сейчас тебе перезвоню.

Представляю удивление Розы, но мне было не до того. Мне было важно остановить Марусю, возможно, уже совершающую глупость по моей вине. Хотя на самом деле виноват сам Пупс, Пупс же убедил меня, что он автор всех покушений.

Он признался, что слегка помешан, и я, само собой, сразу отбросила двойника – и вот результат. Наша храбрая Маруся действительно совершила подвиг, каким-то неслыханным чудом ухитрилась поймать этого лжепупса, а я по собственной глупости заставила ее этого мерзавца отпустить.

– Только бы Маруся не успела, только бы не успела, – как молитву, бормотала я, напряженно прислушиваясь к гудкам из трубки.

То, что Маруся так долго не отвечала, и настораживало, и обнадеживало одновременно. Наконец я услышала ее голос и, не теряя ни секунды, истошно закричала:

– Марусенька! Не отпускай Пупса! Ни в коем случае не отпускай!

– Ты что, старушка, играешься со мной?! – возмутилась Маруся. – То – отпускай, то – не отпускай.

Как это понимать? Первое слово дороже второго.

– То есть?

– Я его уже вся отпустила, епэрэсэтэ, потому что в первый раз ты сказала: отпускай.

– О горе! – воскликнула я. – И давно ты его отпустила?

– Как же – давно? – удивилась Маруся. – Вот прямо только сейчас и отпустила. Ты мне позвонила как раз, когда он умчался, хвост задрав. Думаю, он на лифте сейчас спускается.

– Так задержи его, задержи! Беги за ним, Маруся!

Умоляю! Дверь заклинь или придумай другое что, только задержи этого мерзавца! Одна ты это сможешь!

Оказывая ей такое доверие, я имела свой расчет.

Маруся порой бывает наивней ребенка. Конечно же, она побежала лжепупса догонять.

Нервничая невероятно, позвонила я Розе и попросила позвать к телефону настоящего Пупса.

«Что же это делается? – страдала я. – Там творятся такие дела, а я сижу тут, спутанная по рукам и ногам этим чертовым кабинетом».

– Что случилось? – спросил Пупс, не подозревая о моих страданиях.

– Витя, – закричала я, – срочно приезжай.

– Куда? – испугался он.

– К себе на работу.

– А ты где?

– В твоем кабинете.

– Я же его закрыл, – вспомнил Пупс.

– В том-то и дело, – возмутилась я. – Ты его закрыл, а я теперь выйти не могу. Что же мне, прикажешь здесь ночевать?

Пупс некоторое время молчал – видимо, информацию переваривал, а когда переварил, то разозлился и закричал:

– Как ты попала в мой кабинет?

– Как все, ногами вошла, – спокойно ответила я.

– А почему я тебя не видел?

– Потому что я под стол закатилась.

– Ты что, горошина? – возмутился Пупс.

– А ты что, сумасшедший, такие глупые вопросы задавать? Почему ты меня не видел? Да потому, что я спряталась.

– Зачем?

– Да вот затем и спряталась, чтобы ты меня не видел, зачем же еще? Спряталась в шкафу и сидела, пока ты с Ваней ваньку валял.

– Так ты подслушивала? – прозрел наконец Пупс. – Нас подслушивала?

– Само собой, а что мне еще оставалось, – скромно заметила я. – Добром же решить это дело ты сам не захотел.

Пупс почему-то признание мое близко к сердцу принял – в такое возмущение впал, кричать на меня начал, начал меня стыдить.

– Ты что, Вить, никого не подслушивал никогда? – удивилась я.

– Никогда! – гордо ответил Пупс.

– А все потому, – съязвила я, – что ты был другим делом сильно занят. Я вот тоже из арбалета не стреляла, не довелось, все некогда, по шкафам, видишь ли, скитаюсь.

Это был запрещенный прием, но он подействовал – Пупс мгновенно сник и сказал:

– Еду.

Я несколько успокоилась и для проверки позвонила Марусе, хотя, в общем-то, уверена была, что Марусе не до меня. Она действительно к телефону не подошла, значит, была в погоне за лжепупсом.

«Кто знает, – подумала я, – от нашей малышки всего Можно ждать. Чем черт не шутит, может, снова поймает его. Ведь поймала же в первый раз. Эх, не была бы я такая шляпа…»

Слава богу, долго сокрушаться мне не пришлось.

Пупс примчался в рекордные сроки. Истерично поковырял в замке ключом, распахнул дверь и, едва переводя дыхание, закричал:

– Ты где?

Я сидела на самом видном месте: за его столом, а потому вопросу сильно удивилась.

– Что значит – где? Разве не видишь? Вот она я, сижу тут, как дура.

Пупс вздохнул с облегчением и, не входя в кабинет, скомандовал:

– Пошли.

Я опешила:

– Как это – пошли? А поговорить?

– О чем? – спросил Пупс.

– Нам что, не о чем поговорить? – рассердилась я. – Этот паршивый Ваня врывается к тебе и требует черт знает чего, а нам не о чем поговорить?

Пупс меня тут же изумил – он неожиданно встал на защиту Архангельского.

– Иван не виноват, – сказал он.

– Это было сразу заметно, – с издевкой ответила я. – Закрой дверь и садись. Разговор будет длинный.

– Какой – длинный? – рассердился Пупс. – Ты забыла? У меня Роза!

– Да, Роза, которой ты дал дубиной по голове, я про это не забыла. Нашел чем хвастаться.

Пупс потупился и, прикрыв за собой дверь, вошел в кабинет.

– Присаживайся, – широким жестом пригласила я его к его же столу. – Присаживайся и мне расскажи: чего хотели от тебя те невоспитанные молодые люди?

– Ты же слышала, – нехотя ответил Пупс. – Хотели, чтобы я договор подписал.

– Какой договор?

– Этого я тебе не скажу.

– Хорошо, а Ваня здесь при чем?

– Ваня связался с той фирмой, которой нужен этот договор. Ты же видела этих «быков», думаешь, приятно с ними общаться?

– Не думаю, – со знанием дела ответила я.

– Вот я сам и попросил Ваню быть посредником, – признался Пупс.

– А зачем ты вообще спутался с бандой этой?

Пупс грустно посмотрел на меня и трагически произнес:

– Соня, я честный человек.

– Знаю, – поспешила засвидетельствовать я. – Легенды ходят о твоей честности.

– Я честный человек, – мрачнея, повторил Пупс. – Честный, но больной.