Текст книги "Выстрел в чепчик"

Глава 18

От Пупса я вышла в ужасном настроении и, чтобы поскорей его поднять, тут же решила пройтись по магазинам. Не обошла и пяти бутиков, как нос к носу столкнулась с Юлей. Она неслась сама не своя, ничего вокруг не замечая. С трудом успела ее за руку ухватить, лишь после этого Юля затормозила.

– Это ты, Мархалева, – переводя дыхание, воскликнула она, явно собираясь умчаться.

– Куда ты несешься голову сломя? – удивляясь, спросила я.

Если бы так носилась Тамарка, Тося или Маруся, это было бы в порядке вещей, но Юля носит узкие юбки и потому двигается степенно. Однако и узкая юбка не помешала ей на этот раз.

– Софи, Софи, спрячь меня, спрячь, – лихорадочно зашептала Юля, грудью устремляясь куда-то, а остальными частями пятясь на меня.

Лишь после этого поняла я, что напугана Юля предельно.

– Что случилось? – спросила я, на всякий случай прикрывая ее собой от прохожего – мужчины двухметрового роста.

Однако Юля боялась не этого гиганта. Она испуганно оглядывалась, и я вдруг заметила, что в руках у нее стрела. Та стрела, которую Роза жевала и которую я отобрала у Маруси и спрятала…

Да никуда я ее не спрятала, а бросила в прихожей возле зеркала…

Да-да, я забыла про нее, и вот теперь эта стрела в руках у Юли. Как она оказалась у нее?

– Юля, – спросила я, – где ты взяла эту стрелу?

Бедняжка задрожала.

– Этой стрелой только что едва не убили меня, – призналась она.

Я не стала допытываться, при каких обстоятельствах это произошло, поскольку важно было другое.

Сейчас меня больше интересовала шляпка.

– Юля, – воскликнула я, – в какой шляпке была ты позавчера?

– Ты что, не видишь? – рассердилась Юля. – Я в модном салоне сделала дорогую стрижку.

Стрижка действительно хороша.

– И теперь я должна прикрыть ее шляпкой? – возмущенно спросила Юля и пояснила:

– Недели две шляпок вообще не ношу.

Аргумент был весомый, однако вопросы у меня не отпали.

– Ты куда бежишь? – спросила я, отбирая у Юли стрелу.

– Домой, конечно. При таких обстоятельствах было бы глупо разгуливать по улицам.

– Правильно, – одобрила я, – пошли, напоишь меня кофе.

* * *

Пока Юля на кухне готовила кофе, я, озаренная догадкой, отправилась к ее гардеробу. Битый час я придирчиво осматривала все ее шляпки. Их было немало, одна кошмарней другой. Удивляюсь, каким образом Юля достигает своего шарма. Все порознь у нее ужасно, а соберется вместе – и просто блеск.

– Слушай, кофе уже остыл, – рассердилась уставшая ждать Юля. – Долго ты еще будешь копаться в моем добре?

Я как раз взяла в руки вишневую шляпку в стиле тридцатых годов. Шляпка сама по себе недурна, но больше подходит мне, чем хозяйке.

Я повернулась к Юле, собираясь поделиться здравой мыслью, но Юля, изменившись в лице, вырвала из моих рук шляпку и закричала:

– Какой болван испортил ее?

– Только не я, – учитывая вспыльчивость Юли, решила оправдаться я.

– Ясно, что не ты. Боже, какая дырка!

Я пригляделась и поняла, что нашла то, что искала.

Кто-то прострелил шляпку Юли. Думаю, тот же, кто прострелил все остальные шляпки, не исключая Марусиной.

– Быстро говори: когда ты в последний раз надевала ее? – спросила я.

– Господи, да в прошлом году, – закатывая глаза, призналась Юля. – Но откуда же дырка? Неужели прожрала моль?

– Успокойся и сядь, – приказала я. – Шляпку прострелили.

Юля схватилась за сердце, рухнула в кресло и дрожащим голосом спросила:

– Кто?

– Думаю, тот же, кто сегодня стрелял в тебя из арбалета. Шляпку он прострелил позавчера.

– Но зачем? – изумилась Юля.

Вполне резонно, должна заметить, изумилась.

– Понятия не имею, – ответила я.

– Это странно, взять и прострелить мою шляпку.

Добро бы она была на моей голове, а так… Что за баловство?

– Поживем – узнаем.

Юля побледнела:

– Если поживем.

Бедняжка вскочила с кресла и заметалась по комнате, приговаривая:

– Боже мой, боже. Кому я дорогу перешла? Что теперь со мной будет?

Зная крутой нрав Юли, я не решалась в ее переживания встревать. Того и гляди полетит в меня из-под ее шальной руки какой-нибудь тяжелый предмет.

– Это Ряшкин виноват! – наконец сделала вывод Юля. – Вечно бабы вьются вокруг него – подлые соперницы. Какая-нибудь стерва меня и хочет убить!

Заметив, что она остыла, я поняла, что теперь можно и потихоньку уйти.

– Не надо нервничать, – посоветовала я. – Тебе уже ничего не грозит. Судя по всему, ты заразилась известной уже заразой.

– Заразой? От кого?

– От Маруси. Она же тебе рассказывала про шляпку и стрелу?

– Да, но я подумала, что все это розыгрыш. Однако странно. Кому это нужно?

– Есть у меня одна мысль, – призналась я, – но не стану пока ее разглашать. Оставайся дома, а я пошла.

У меня еще масса дел.

Юля испугалась:

– А как же я?

– Тебе уже ничего не грозит, – еще раз успокоила я бедняжку.

Знала бы, как заблуждаюсь, вела бы себя по-другому. Вместо того чтобы шляться по магазинам, я занялась бы этим делом вплотную и докопалась бы до истины. Но я повела себя легкомысленно, недооценивая анонимного врага.

Как вы уже догадались, на этом история не закончилась. На следующее утро Юля позвонила и с ужасом сообщила, что у нее все точь-в-точь как у Ларисы.

– Что у тебя как у Ларисы? – испугалась я, думая, что Пупс опять лежит под вешалкой.

– Картина упала!

– Но у тебя же нет картины! – изумилась я.

– Ты ли мне это говоришь? – в свою очередь изумилась Юля. – Не верю своим ушам.

Я рассердилась:

– При чем здесь твои уши? И что я такого сказала, чтобы этому не верить?

– Ну как же, – рассердилась и Юля. – Сама присылаешь мне в подарок картину и сама же утверждаешь, что у меня ее нет.

– Картину?! Я должна это видеть своими глазами! – закричала я и помчалась к бабе Рае.

Она усиленно занималась воспитанием Саньки, прямо и косвенно внушая ему, что я настоящая макитра. От моего гнева бабу Раю спасало только то, что я не знала истинного смысла этого слова и никак не могла понять, что это – похвала или ругательство. Я даже не знала, как, это слово пишется: через «о» или через «а».

Слава богу, Санька бабу Раю не слушал, а, высунув язык, всеми силами пытался разорвать дорогой эспандер Евгения. Эспандер не поддавался, что лишь укрепляло Саньку в его намерениях.

– Я уйду на часик по делам, – сообщила я бабе Рае, на что она с осуждением ответила:

– А чего еще от тебя ждать.

* * *

Юля была напугана изрядно и долго не хотела мне открывать, досконально выспрашивая, кто я, и заставляя все ответы подкреплять доказательствами. В конце концов мне удалось ее убедить, что я – это я, а не злоумышленник, и она впустила меня в квартиру.

– Вставь в дверь «глазок», – тут же посоветовала я.

– Ах, до этого ли мне, – пожаловалась Юля.

– Ты права, – согласилась я. – Что ты там говорила про картину?

– Она упала.

– Нет, я о другом. Кто подарил ее тебе?

– Ты.

– Я?!!

Можно представить мое изумление.

– Ты, ты, – заверила Юля.

Тут задумаешься.

– И когда это было? – после секундного, но тщательного анализа спросила я.

– Вчера, после того как мы расстались.

«Началось. Неужели у меня та же болезнь, что и у Пупса? – испугалась я. – Что может быть страшней: совершать поступки и тут же забывать об этом?!»

– Где эта картина? – спросила я.

Юля повела меня в комнату и показала на лежащие в углу обломки рамы. На спинке стоящего рядом стула висел вполне целый, жутко испачканный краской холст. Я его развернула, посмотрела и пришла в ужас – мой Санька рисует значительно приличней. Да что там Санька, перевернутая банка с краской способна на большее в смысле искусства.

– Ты хочешь сказать, что, после того как мы расстались, я вернулась и подарила тебе эту… картину? – содрогаясь от отвращения, спросила я.

– Не вернулась, но подарила, – ответила Юля.

Однако я не слушала ее, я была потрясена уродством картины.

– И ты рискнула повесить это на стену? – возмутилась я. – Твое счастье, что оно свалилось. Это же позор всему, что имеет руки.

– Мархалева, как ты можешь так говорить о художественном произведении, – укорила меня Юля.

– Не называй это художественным произведением.

Кто-то просто чистил кисти о холст, а потом загнал эту грязь по пьяни, совести не имея. Неужели я это в руки брала? Бррр! Поверить не могу. Если я вернулась с этой картиной, предоставь доказательства.

– Нет, я этого не говорила. Ты не вернулась. Пришел какой-то мальчишка и принес замотанный в газеты сверток. Я удивилась, а он сунул сверток мне в руки, сказал, что ты мне в подарок передала, и убежал.

Я сверток развернула, и там оказалась эта картина.

– Не называй это картиной! – взмолилась я. – В противном случае все то, что висит в Эрмитаже, надо как-то по-другому называть. Да что там в Эрмитаже!

Называть по-другому надо даже то, что продается на Арбате. Кто-то просто посмеялся над тобой.

– Этого не может быть, – обиделась Юля.

– Посуди сама, стала бы я заворачивать свой подарок в газеты? Неужели я приличней ничего не нашла бы? Я знаю, кто послал этот ужас!

– Кто?

– Тот, кто прострелил шляпку и стрелял из арбалета. Он и безобразие это прислал.

Юля смотрела на меня с недоверием.

– Зачем? – спросила она.

– Чтобы оно со стены упало. Разве ты не в курсе?

У Розы так было, потом у Тоси, потом у Ларисы и у Маруси – и вот теперь у тебя.

Я подробно поведала Юле все, что знала. Не могу сказать, что она мне полностью поверила, но призадумалась.

– Софи, а зачем это нужно? – спросила она, ни на секунду уже не допуская, что на нее покушались.

– Видимо, есть причина, но нам она неведома.

– Могу предположить лишь одно, – сказала Юля. – Развлекается какой-то маньяк.

– Похоже, но странно другое. Кстати, это Маруся открыла. Все это передается, как зараза. Знаешь, от кого ты заразилась? От Маруси.

– Ты уже говорила.

– Но не говорила как. Она рассказала тебе о шляпке и стреле, и ты тут же заразилась.

– По телефону? – удивилась Юля.

– Увы, да, эта гадость передается даже по телефону.

Видимо, здесь дело не в том, каким путем. И передается она не всем подряд, а лишь тому, кто услышал историю о шляпке и стреле первым.

И тут-то до меня наконец дошло.

– Юля, – завопила я, – ты, кроме меня, кому-нибудь об этом рассказывала?

– Нет, – грустно покачала она головой.

– Ну все, я влипла, – пригорюнилась я. – Теперь и у меня начнется. Надо выбрать все же шляпку похуже, а то есть у меня тяга к расточительству.

Глава 19

Я не просто влипла. Теперь, когда я постигла способ передачи этих неприятностей, на мне лежала большая ответственность.

Выразить не могу, как неприятно осознавать, что ты заразна. И зараза какая-то странная, непонятная и науке неведомая. А я очень осознавала, как говорит Маруся, прямо вся осознавала, что могу еще кого-нибудь заразить. Поскольку делать мне этого не хотелось – брать на себя такой грех, – я решила молчать и никому о своих бедах не рассказывать, что бы со мной ни случилось.

«Штука эта абсолютно безобидная, – успокаивала я себя, – подумаешь, кто-то прострелит мою шляпку, раз – и все, я даже не почувствую. Шляпку жалко, конечно, но если вспомнить про голову… Тут и речи нет, пускай стреляют, лишь бы не промазали. Вот Марусе повезло, она даже головой не рисковала, а все потому, что не носит шляпок. А кто заставляет меня их носить?»

Когда со шляпкой я нашла решение, встал вопрос о стреле.

«А что стрела? – подумала я. – Маньяк этот, видимо, парень меткий, раз так точно промахивается. Он уже неплохо зарекомендовал себя, так почему я должна ему не доверять? Со всеми же он промахивался, значит, промахнется и со мной, точнее в меня, ну, в смысле, в меня не попадет. А что касается картины, тут и вовсе нет никакого риска. Картина упадет, и я человек свободный – буду жить-поживать и ни о чем не волноваться. И вообще, если все это происходит без жертв, то и сейчас волноваться не стоит. Не стоит и дальше передавать эту заразу, поэтому буду молчать. Кто знает, может, все и закончится на мне, может, на мне все и прекратится, раз я буду молчать и никому не передам эту заразу».

С помощью такого тренинга я окончательно успокоила себя, но все же предприняла кое-какие меры безопасности. На всякий случай сняла со стены свой огромный портрет и спрятала его подальше, а чтобы не разочаровывать маньяка, повесила в зале на стене малюсенькую картинку, ее падение уж точно не принесет никакого вреда ни Саньке, ни паркету.

Однако не понравилось это почему-то нашей бабе Рае. Тут же пристала с вопросами «куда уперли картину» да «куда уперли картину». В конце концов мне это надоело.

– Баба Рая, – сказала я, – что такое? Не вы ли возмущались, глядя на мой портрет, и призывали меня к скромности? Сами же говорили, что у меня мания величия, вот я и решила сделать вам приятное – сняла портрет.

– Если так, тады ладно, – махнула рукой баба Рая. – Тады повесь туда мой.

Только отвязалась баба Рая, начал удивляться Евгений:

– Зачем убрала свой портрет?

– Баба Рая меня застыдила, вот и убрала, – сказала я, понимая, что аргумент не слишком убедительный.

– Нашла кого слушать, – возмутился Евгений. – Ты там очень красивая, хоть и на себя не похожа. Повесь себя обратно, или я сам повешу тебя.

«Точно, – думаю, – повесит, если не переубедить его вовремя».

– Женя, у Маруси упала картина?

– Ну, упала, так и что?

– А то, что могла упасть и на голову.

– Я повешу тебя на такой канат, что не упадешь, – успокоил меня Евгений.

«Ой-ей-ей, – подумала я, – только этого не хватало. И картину жалко (все же я там действительно красавица), и ту голову, на которую она может упасть».

И я придумала новую версию.

– Отдала на реставрацию, – сказала я Евгению. – Рамка треснула, бронза местами слетела, и полотно кое-где подновить не мешает.

И Евгений успокоился.

После этого я собрала все свои шляпки и отвезла их к Тамаре.

– Пускай пока поживут у тебя, – сказала я.

– Зачем? – удивилась она.

Я прибегла к хитрости.

– Те, что понравились, можешь носить, пока шляпки у тебя жить будут, тебе же понравилась шоколадная фетровая с широкими полями, – напомнила я, после чего у Тамары все вопросы отпали.

Она была влюблена в эту шляпу странной любовью и даже несколько раз просила ее у меня для каких-то особо важных случаев. Я не жадная, давала поносить, раз уж Тамарка вбила себе в голову, что в этой шляпе она выглядит на десять лет моложе.

«Ну что ж, – подумала я, – картина снята, шляпки пристроены, посмотрим, что дальше будет».

А дальше не было ничего.

День живу, два живу, три – ничего. Четвертый день, пятый проходит – никаких покушений.

И вдруг звонит Тамарка и причитает:

– Мама, я не виновата.

– Что случилось? – испугалась я, уже почуяв, что дело в шляпке.

Тамарка горестно мне сообщает:

– Сегодня хотела, Мама, твою шляпку надеть, ну ту, зеленую, как моя тоска. Вытащила из коробки, глядь, а в ней дыра.

Я сразу же подумала: «Началось, и у Тамарки мою шляпку достали».

Однако вида подавать не собиралась, помня о заразе.

– Ну и фиг с ней, – безразлично ответила я, стараясь увести Тамарку от этой скользкой темы, чтобы случайно ее не заразить. – Дырка и дырка, может, моль проела.

– Мама, ты невозможная! – возмутилась Тамарка. – Какая моль?! Шляпа новая!

– Не такая уж и новая. Больше месяца прошло, как купила. Современная моль за это время и всю шляпу могла бы сгрызть. Что такое, собственно, дырка? Это для нее просто тьфу.

– Мама, ты что, за дуру меня держишь? – обиделась Тамарка. – Сейчас же говори, что там у тебя?

Стрела еще не прилетала?

– При чем здесь стрела?

– Мама, ты невозможная! Хватит прикидываться. Я все знаю.

– Кто рассказал тебе? – изумилась я.

– С ходу могу назвать человек десять. В нашем кругу все только об этом и говорят. В общем, так, Мама, раз пришла твоя очередь, ты держись, не нервничай, я с тобой. Можешь целиком рассчитывать на меня.

– Да почему я должна на тебя рассчитывать? – спросила я, в душе давая себе клятвы любой ценой отделаться от Тамарки для ее же блага.

– Потому что я лучшая твоя подруга и без меня тебе никуда. Жди, Мама, еду, потому что скоро прилетит стрела.

Я хотела сказать Тамарке, что она «обрадовала» меня, но не успела – Тамарка бросила трубку.

– Едет, – безрадостно прошептала я.

– Их-то едить? – забеспокоилась баба Рая, обнаглевшая в своем любопытстве окончательно.

– Баба Рая, – закричала я. – Вы скоро от трубки меня отпихивать будете, чтобы ухо свое к ней приложить.

– Дак хто едить? – презрительно игнорируя мое эмоциональное замечание, повторила вопрос баба Рая. – Едить-то хто?

– Тамарка едить! – гаркнула я, и с бабой Раей приключилась радость.

В отличие от Маруси Тамарка была ее кумиром. Все в Тамарке любила баба Рая, даже пьянство, которое органически не терпела в Марусе.

– И пусть пьеть, – говорила баба Рая, когда я указывала ей на эту несправедливость, – ей по должности положено. Она жа ж, должна сделку каждую обмыть, чтобы с богом сладилось дело, и партнеров опять жа ж умаслить должна, и к чиновникам подкатиться, потому как Тамарка не буфетчица там какая жа ж, а цельный президент компании. Тамарка жа пьеть культурно.

Здесь я возразить ничего не могла – Тамарка действительно пила культурно, хоть и много. Приятно было одно: это редко происходило в моем доме.

Пока я размышляла над тем, что будет теперь с Тамаркой и заразится ли она, пришел с работы Евгений, чмокнул меня в щеку и крикнул:

– Баба Рая, жрать хочу!

– Мне ж некогда ж, – заявила с кухни баба Рая. – Я жа ж занята.

Евгений удивился.

– А чем занята? – почему-то спросил он у меня, хотя имел возможность поинтересоваться прямо у бабы Раи.

– Ужин торжественный Тамарке готовит, – сообщила я.

– Ой, е-мое, – подивился Евгений и отправился на кухню, хватать куски из-под рук бабы Раи.

Имея аппетит, который уступал только Марусиному, Евгений был большой любитель крутиться на кухне и втихарцах подъедать самые важные продукты.

Так, Евгению ничего не стоило слопать крем перед непосредственным нанесением его на торт. Крем, конечно же, обычно оказывался очень сложным, и на его приготовление требовалось как минимум два часа, а гости ожидались с минуты на минуту. Можно представить, как возмущалась такими поступками Евгения баба Рая.

Вот и в этот раз он, несмотря на то, что только зашел, уже успел съесть что-то чрезвычайно важное.

Баба Рая аж зашлась от крика, это и помешало ей услышать звонок Тамарки. Я сама ей открыла и прошептала:

– Проходи.

Тамарка на цыпочках прошла и, резко понижая голос, спросила:

– А почему шепотом?

– Чтобы баба Рая не услышала, – пояснила я. – Она уже тебе жутко рада и готовит ужин.

– Ах она моя рыбочка, – умилилась Тамарка, которая обожала бабу Раю уже за одно то, что баба Рая ненавидела Марусю.

– Пойдем в гостиную, – сказала я, – пока нас не застукали. Ведь не дадут поговорить.

В гостиной мы уселись на диван. Тамарка раскрыла сумочку и достала из нее небрежно свернутую шляпку, шляпку, которую сворачивать не рекомендовалось ни при каких обстоятельствах, ту самую шляпку, которую я и в коробку-то укладывала не дыша.

– Вот, Мама, полюбуйся, – трагически воскликнула она, расправляя шляпку и стряхивая с нее крупицы табака и шелуху от семечек.

Я взяла шляпку, с кислым видом покрутила ее в руках и вернула Тамарке.

– Пускай пока поживет у тебя, – сказала я, стоически ставя на шляпке крест.

Тамарка скомкала шляпку, запихнула ее обратно в сумку, сделала мне страшные глаза и спросила:

– Мама, что это такое?

– Еще не знаю сама, – ответила я.

– Хохма не хохма, – продолжила Тамарка, – прикол не прикол, но руки кому-то поотбивать надо бы.

Ума не приложу, кому это выгодно. Юлька сказала, что это маньяк.

– Вполне возможно, – согласилась я.

– Если маньяк, то не так уж покушения и безопасны, как вы все настроились. Маньяк – он существо непредсказуемое. Побалуется-побалуется, да и пришьет кого-нибудь ради прикола. Зря вы к этому так легкомысленно относитесь.

– Почему мы? А ты? У тебя, моя птичка, есть все возможности отнестись к этому нелегкомысленно, – саркастически заметила я. – Покажи нам пример.

Тамарка опешила:

– Мама, а я здесь при чем?

– Нет, ну как я упиралась! – закричала я. – Как не хотела с тобой разговаривать об этом! Нет же, ты, неугомонная, сама на неприятности полезла.

– Да куда я полезла-то? – рассердилась Тамарка. – Говори ясней.

– Куда уж ясней. Сама же утверждала, что все только и говорят об этом, так разве не сказали тебе, что это заразно? Вот Юлька, к примеру, она разве тебе не сказала?

– Говорила что-то…

– Говорила, – передразнила я Тамарку. – Зачем ты пришла? Не хочу я разговаривать с тобой об этом. Если промолчу, кто знает, может, еще и пронесет, не заразишься.

– Думаешь, я могу заразиться от тебя? – с большим сомнением спросила Тамарка.

– Не думаю, я уверена.

– Да ну, чепуха, – отмахнулась она.

Я воздела руки к потолку и, забыв про бабу Раю, завопила:

– И еще она говорит о легкомыслии! Не чепуха! Ты заразилась!

Слава богу, баба Рая меня не услышала, уж слишком она была занята борьбой с Евгением. Ее лай доносился из кухни.

А Тамарка после моего сообщения призадумалась.

Думала сосредоточенно и долго, рассеянно блуждая взглядом по комнате и время от времени выдавая комментарии, не относящиеся к предмету ее углубленных раздумий.

– Коврик, что ли, новый купила? – бросила она вопрос, уронив взгляд на коврик, лет десять уже лежащий у дивана.

– Какой новый, сто лет в обед, – удивилась я.

– Раньше его не замечала, – буркнула Тамарка, не выходя из глубокой мысли.

Я напряженно ждала, чем закончится ее анализ. Тамарка же, упершись взглядом в потолок, по ходу мысли равнодушно отметила:

– Хорошая люстра, жалею, что и себе не купила.

Была ты, Мама, права, брать надо было.

– Я всегда права, – радуясь открывшейся возможности, вставила я.

Но Тамарка уже далека была от люстры. Она уже шарила взглядом по старинной горке, оставшейся мне в наследство от бабушки.

– Горку продавать не решилась? – бегло спросила она.

– Бог с тобой, – испуганно отшатнулась я. – Это же память о бабуле!

– Решишься – я куплю, – невзирая на мою реакцию, рассеянно проинформировала Тамарка.

– Ты о чем говоришь? – рассердилась я. – О том ли у нас речь?

– Я не говорю, я думаю, – пояснила Тамарка.

– Вижу, что думаешь, – мысли скачут, как блохи по шерсти. Неужели не можешь сосредоточиться на чем-то одном? И как только ведешь дела своей компании с такой организацией ума? – подивилась я.

– Хорошо веду, – заверила Тамарка, перепрыгивая взглядом на дверь.

Я с сомнением покачала головой, а Тамарка вдруг изменилась в лице и как закричит:

– Слушай, Мама, а что это там торчит из дверного косяка?

Я оглянулась и увидела стрелу, ту стрелу, которую сначала пожевала Роза, а потом я по очереди находила то у Тоси, то у Ларисы, то у Маруси.

– Так, Мама, что там торчит? – Голос Тамарки был предельно раздражен, думаю, как и она сама.

– Стрела, – промямлила я.