Текст книги "Выстрел в чепчик"

Глава 15

Приключения Пупса потрясли и меня. Ночью я ворочалась в постели, страдая от полученных впечатлений и приключившейся от них бессонницы. Заснула с рассветом, а проснулась от телефонного звонка. Звонила Маруся.

– Старушка, – вопила она, – ты прямо вся про меня забыла! Епэрэсэтэ!

– Что? – испугалась я. – Уже прилетела стрела?

– Да нет, – успокоила Маруся, – другое. Я вся в буфете, срочно приезжай.

И я поехала.

Давненько я не видела Марусю при исполнении тех обязанностей, за которые ей платят. Маруся была так мила, так энергична и оптимистична, словно и не было ее отпуска без сна и отдыха.

«Свежа, чертовка», – подумала я, любуясь ее тугими румяными щеками.

Тут же зеркало, висящее напротив столика, за которым меня пристроила Маруся, сообщило, что мой вид далек от совершенства: бессонная ночь сказалась самым нелучшим образом. Это открытие так расстроило меня, что я неспособна была поглощать информацию, щедро вливаемую в мои уши Марусей. Я мучительно переживала свою трагедию и очнулась только тогда, когда Маруся рявкнула:

– Ты что, прямо вся не слушаешь меня?

– Слушаю-слушаю, – успокоила я. – Прямо вся и слушаю, продолжай.

– Что – продолжай? Записывай давай!

И Маруся придвинула ко мне тетрадный листок и шариковую ручку.

– Я прямо вся не знаю, – сказала она, – текст принимала с голоса, так что, как надо, запишешь сама.

– Хорошо, постараюсь, – все еще не вникая, отмахнулась я.

И Маруся начала диктовать, я же машинально записывала.

– Здесь, видимо, латынью, – сказала она. – ni, точка, ru, точка.

Я послушно записала: – ni.ru.

– Бля, – продолжила Маруся.

Я добросовестно попыталась записать латынью «бля», но в последний момент задалась вопросом: зачем мне это, и, не найдя ответа, воскликнула:

– При чем здесь «бля», Маруся? И что я вообще записываю?

– Как что? – изумилась Маруся. – Адрес!

– Адрес?

– Ну да, адрес этого вашего Интернета. Ну письмо чтоб послать. Ру, точка, бля, – вдохновенно продолжила она.

– А-а, вот оно что, адрес, значит, – удовлетворилась я и принялась ломать голову, как правильно записать «бля».

И тут меня осенило.

– Постой, Маруся, да откуда взялось это «бля»? Не может там на конце быть «бля».

– А что может?

– Точка, т, и все. А «бля» – это уже какая-то другая страна. Или тебе для прикола в качестве связки слов «бля» предложили.

– Да нет, – усомнилась Маруся. – Пупс не употребляет такие слова. Ты слышала когда-нибудь, чтобы он «бля» говорил?

– Нет, не слышала, – призналась я.

– Вот и я не слышала. Ваня мой запросто может так сказать, даже Женька твой в сердцах скажет, а Пупс – никогда. Он же интеллигент.

– А при чем здесь Пупс? – удивилась я.

– Ну как же, – всплеснула руками Маруся. – Это же он мне адрес достал. Рано утром приходил сюда, просил опохмелиться. Ясное дело, Розка денег ему не дала, хоть и говоришь, что он брал у нее бабки когда-то прямо на твоих глазах.

– Брал-брал, – подтвердила я.

– Значит, сегодня взять постеснялся, – заключила Маруся, – или Розку жадность одолела, а мне это и на руку. Я как узнала, что Витька выпить хочет, так и обрадовалась прямо вся. «Сколько хочешь налью, – сказала, – а ты за это адрес мне достань».

– И что же Пупс ответил?

– Без проблем.

– Ну и ну, – подивилась я. – А ведь вчера весь вечер нам с Розой клятву давал. И чем это дело закончилось?

Маруся победоносно глянула на меня:

– Позвонил и адрес продиктовал. Я записала, вот, посмотри.

И Маруся протянула клочок бумаги. Это было жалостливое поношение судьбы, почему-то разбитое Марусей точками. Думаю, точки она ставила в том месте, где Пупс пьяно икал. Заканчивалось послание фразой:

«Нет ни рубля». И все это, вместе взятое, наивная Маруся приняла за электронный адрес.

– Маруся, мне тебя жаль, – только и сказала я. – Еще немного, и сама отправлюсь к той бабе. Ты меня доведешь…

– Так это не адрес? – загоревала Маруся, возвращаясь в свой буфет.

Я пошла за ней, горюя тоже, но предметом моих переживаний был Пупс. Он явно попал в беду и не знает, как выпутаться.

– Неужели так быстро можно стать алкоголиком? – сказала я, машинально наблюдая взглядом за тем, как Маруся садится за кассу и пробивает чек.

И тут я увидела стрелу. Она спокойненько торчала в колонне, возле которой стояла касса. Маруся даже не заметила стрелу и, естественно, не могла сказать, когда и кто стрелял из арбалета. И я в это время, возможно, крепко дома спала.

– Маруся, – растерянно прошептала я, – завтра рухнет твоя картина. Ты бы посильней привязала ее.

– С чего ты взяла, что рухнет картина? – оптимистично поинтересовалась Маруся.

Вместо ответа я глазами указала на стрелу. Вопреки ожиданиям, Маруся обрадовалась, восторженно всплеснула руками, издала вопль ликования и закричала:

– Слава богу, я жива!

Заметив мое изумление, она пояснила:

– Картина – это не опасно.

Я не разделила ее оптимизма.

– Уж не знаю, – сказала я, – учитывая, что картина висит над кроватью, а следовательно, и над твоей головой, я бы так утверждать не стала. Поспи. – ка несколько дней на диване.

– Придется, – согласилась Маруся.

* * *

На следующий день рано утром я позвонила Марусе и спросила:

– Картина еще не упала?

– Я сняла ее со стены и поставила в угол, но дело не в этом. Что с Пупсом?

– А что с Пупсом? – испугалась я.

– Он странный, – сообщила Маруся. – Вчера вечером я позвонила Розе и попросила позвать Пупса.

– Роза не удивилась?

– Удивилась, но позвала – я сказала, что Пупс обещал мне свою помощь. Роза Пупса позвала, и вот тут-то началось самое удивительное.

– Пупс все отрицает, – догадалась я.

– Точно, – подтвердила Маруся. – Отрицает все начисто. Самое обидное, старушка, что не признает и то, что я прямо вся его бесплатно поила.

– Ни о каком адресе, естественно, он не хочет и слышать.

– Да, что удивительно. Он так охотно согласился его достать, а теперь даже слышать не желает. Я прямо вся киплю.

– То, что Пупс отказывается доставать адрес, совсем не удивительно и для него характерно, – заметила я. – Лично мне было странно слышать, что Пупс вообще ввязался в эту авантюру.

– Что тут странного? – рассердилась Маруся. – Я попросила, он согласился. Пупс и мой Ваня были вполне дружны, кому, как не ему, удобней всего зайти навестить Ваню? А там и адрес нетрудно узнать. Ничего в моем поручении сложного для него не было.

Странно, что Пупс не помнит.

– Вот это как раз не странно. Не ты одна жалуешься, – успокоила я Марусю. – Кстати, как там Юля?

Ты ей не звонила?

– Мне некогда, я работаю. Ой, подожди, кто-то пришел, пойду открою.

Маруся бросила трубку, и ждать мне пришлось довольно долго. Наконец она вернулась и, запыхавшись, сообщила:

– Представляешь, опять Пупс. Легок на помине И пьян с утра.

– Чего он хотел?

– А как ты думаешь, чего?

У меня мелькнули сразу две догадки. Пугали обе, но последняя значительно больше После откровений Розы от Пупса я ждала уже всего.

– Маруся, только не говори, что он домогался…

– Успокойся, – сжалилась надо мной Маруся. – Выпить он хотел.

– Надеюсь, ты ему не налила?

– Конечно, налила, иначе как бы я его выпроводила? Он бы не ушел. И зачем я только связалась с ним.

Бедная Роза, такое горе на ее голову. Я прямо вся ей сочувствую.

– Но Пупса поишь, – о укором напомнила я.

Маруся рассердилась.

– Старушка, лучше спасибо мне за это скажи, – закричала она.

– Почему «спасибо»?

– Я налила ему хорошей водки, а то он травился бы непонятной дрянью, – тут же пролила свет Маруся. – И вообще, думаете, у меня дел нет больше? Ой! Ай! Епэрэсэтэ, да что же это такое? Ужас! Убивают!

Дальше я уже ничего понять не могла, речь Маруси стала невнятной.

Меня охватила паника. Я заметалась по комнатам, хаотично раздумывая, звонить ли в милицию.

К счастью, Евгении еще не ушел. Он собирался на работу и топтался в прихожей.

– Женька, – завопила я, – срочно вези меня к Марусе!

– Это еще зачем? – удивился он.

– Пока не знаю, но думаю, что ее уже нешуточно убивают.

– Неужели Ваня вернулся! – обрадовалась баба Рая, хронически подслушивающая наши разговоры.

Глава 16

До Маруси мы добрались на удивление быстро. Евгений, узнав, что Марусе грозит опасность, устроил настоящие гонки.

Более того, Евгений не только подвез меня к дом;

Маруси, но и поднялся в ее квартиру со мной, нервничая невероятно. Вот, оказывается, как она ему дорога.

Кто бы мог подумать. Я даже заревновала.

Впрочем, увидев Марусю в добром здравии, Евгений зло сплюнул и заорал:

– Бляха-муха, вы тут балуетесь, а я на работу опоздал.

И с нервным топотом удалился. Я же ворвалась в Марусину квартиру и, как ищейка, засновала по комнатам.

– Что случилось? – не переставая, кричала я.

Маруся была в страшном волнении и ничего не могла ответить, а только бегала за мной, прижимая руки к сердцу. Таким образом мы забежали в спальню.

Первое, что бросилось мне в глаза: на стене не было картины. Не было ее и на полу.

– Маруся, – поразилась я, – а где же картина?

– Разбилась, – скорбно сообщила Маруся.

– Как разбилась? Ты же ее сняла.

– Я сняла, а кто-то повесил.

Нетрудно представить мое изумление.

– Как это – повесил? – закричала я. – Когда?

– Видимо, когда я прямо вся разговаривала с тобой по телефону. Когда ты позвонила, картина стояла возле кровати. Я ее к стенке поставила.

– А почему ты так кричала?

Маруся выразительно закатила глаза и опять схватилась за сердце.

– А что мне оставалось делать? – рыдающим голосом вопросила она. – Эти пули, эти стрелы! Нервы сдают прямо все. Я вся спокойненько разговариваю с тобой по телефону, и вдруг раздается страшный грохот. Конечно же, я прямо вся испугалась. Я подумала, что это уже пришли меня всю убивать.

И на это были у Маруси причины, ведь кто-то же проник в ее квартиру, не сама же картина застрелилась. Впрочем, будь я картиной, именно так и поступила бы, до того ужасна шляпка, а может, чепчик, не говоря уж о самой Марусе – нет, нельзя ей худеть.

Природа знает, что делает.

– Ты с какого телефона звонила мне? – деловито осведомилась я.

– Старушка, мне звонила ты, – напомнила Маруся. – А я завтракала на кухне.

– Точно, на этот раз звонила я. Раз ты была на кухне, следовательно, пока мы с тобой разговаривали, любой мог зайти в спальню и повесить на стену картину, а заодно и подпилить веревку.

– Не любой, а только тот, у кого есть ключи, – резонно заметила Маруся.

– А у кого могли быть твои ключи?

Маруся задумалась.

– Вообще-то, кроме Вани, я ключей никому не давала, – с огромным сожалением сообщила она.

– Еще дашь, не переживай, какие твои годы, будет и на твоей улице праздник, – приободрила я Марусю. – Кстати, у Вани ты отобрала ключи?

– Он сам их оставил.

– Значит, теперь ключи есть только у тебя, но если вспомнить, как ты с ними обращаешься, то легко можно предположить, что твои ключи могут быть у любого, кто проявит к ним интерес.

И тут я вспомнила про Пупса. Ведь картина упала сразу же после того, как Маруся, напоив Пупса, выпроводила его из квартиры.

– А Пупс мог твой портрет обратно на стену повесить? – спросила я.

– Нет, не мог, – возразила Маруся.

– Почему? Вспомни, как он вошел, куда направился, где ты в это время была, не выпускала ли ты его из поля зрения?

– Нет, портрэт повесить он не мог, – уверенно заявила Маруся и после секундного размышления с большими сомнениями добавила:

– Или мог?..

– Так мог или не мог? – с трудом сдерживая раздражение, спросила я.

Маруся глубоко задумалась и, рубанув рукой воздух, отрезала:

– Мог. Когда Пупс пришел и попросил выпить, я не стала приглашать его на кухню.

– Почему?

– Я же разговаривала с тобой и прямо вся хотела поскорей от него отвязаться, а он в ботинках, пока снимет их, пока развяжет шнурки… В общем, приказала ему ждать, а сама отправилась на кухню, ну, накапать сто граммов.

– И пока ты капала, он все это время был в прихожей? – мгновенно выстраивая гипотезу, спросила я.

– Конечно.

– Следовательно, мог спокойно зайти в спальню и повесить картину?

– Мог, – заверила Маруся, – конечно, мог. Я на кухне была достаточно долго: пока водку нашла, пока бутылку открыла, пока стакан из шкафа достала… Все это время Пупс был в прихожей. Портрэт он повесить мог, но зачем ему это?

Я отмахнулась:

– В последнее время он сам не свой. Всему поверю, что бы про него ни рассказали. Похоже, чудачества становятся нормой его жизни.

– Бедный Пупс, – посочувствовала Маруся. – Неужели ты думаешь, что шляпку прострелил он? Знаешь, у него так дрожали руки… Нет, он бы в портрэт не попал, даже если бы стрелял в упор.

– Дай-ка мне свои ключи, – приказала я, – а сама отправляйся на кухню, возьми телефон и позвони кому-нибудь.

– Кому?

Я рассердилась:

– Господи, что за вопрос, уже не знаешь, кому позвонить? Несчастная, каждый второй в городе твой знакомый. Скоро памятники с тобой сплетничать будут. Позвони Юле или Розе.

Маруся отправилась на кухню, а я вышла из ее квартиры, демонстративно захлопнув за собой дверь.

Выждав несколько минут, я осторожно вставила ключ в замочную скважину, повернула его и осторожно, стараясь не шуметь, приоткрыла дверь.

В уши мне ударил громкий голос Маруси, доносящийся из кухни. Очень выразительно она делилась с кем-то своим горем, расписывая в красках достоинства упавшего портрета и преувеличивая тяжесть утраты.

– Я прямо вся упала со стены, с рамкой и шляпкой.

Рамка раскололась, а шляпка слетела, – ревущим голосом сообщала Маруся.

«Да что она врет-то, бессовестная, – тут же осудила я подругу, – как чепец ее проклятый с картины слететь мог? Он же нарисованный».

Судя по всему, тот же вопрос был задан Марусе, потому что она сразу ответила на него.

– Очень просто, – заверила она, – шляпка слетела вместе с лицом, причем самым натуральным образом.

Подлый художник плохими красками писал мой портрэт. Жаль, его уже нет в живых, прямо вся мошенника убила бы, столько денег с меня, негодяй, содрал, царства ему небесного!

Очень захотелось Марусе возразить, но я подавила в себе это желание и на цыпочках отправилась в спальню. Там я походила вокруг кровати, потом залезла на нее, потом слезла и вышла в прихожую. Маруся болтала без умолку и, похоже, о том, что я нахожусь в квартире, даже не подозревала.

Я уже собралась выйти на лестничную площадку, чтобы потом у Маруси спросить, слышала ли она, как закрывалась дверь и как я по спальне ходила, но этого не понадобилось. Когда я взялась за дверную ручку, в уши мои влетела ужасная фраза. Речь явно шла обо мне.

– Ты же знаешь эту Мархалеву, – с кем-то делилась мыслями бессовестная Маруся. – Мархалева соврет – недорого возьмет. Уж такая она, старушка, с детства.

Я затаилась. Знать, что думает о тебе лучшая подруга, всегда полезно.

Слава богу, не все обо мне такого плохого мнения.

Тот, с кем Маруся делилась, явно ей возражал, на что Маруся, психуя, отвечала.

– Да, – возмущенно гремела она, – конечно, Сонька своему слову хозяйка, потому она, как слов хозяйка, всегда это слово обратно и заберет. Лично я ей не верю и на грош. Кто рассорил меня с Ваней? Она!

Конечно, она! Ты подальше от Мархалевой держись, как друг тебе говорю. Я-то уж держусь подальше. Стараюсь не видеться с ней без нужды. У тебя любовник?

Епэрэсэтэ! Не вздумай говорить ей об этом. У нее такая зависть. Знаешь, как она мне с Ваней завидовала…

Надо было бы послушать еще, но я оказалась слаба.

Посудите сами, слышать про себя такое…

Я, коченея от возмущения и обиды, влетела в кухню, вырвала из рук Маруси телефонную трубку и завопила:

– Ах ты подлая! Вот ты какого мнения обо мне!

Стараешься не видеться со мной без нужды? Только почему-то нужда эта возникает каждый день!

Маруся побледнела, в глазах ее заметалась вина, и, не имея хвоста, она была точь-в-точь как поджавшая хвост собака.

– Старушка, старушка, – залепетала она. – Ты не так все поняла. Это Юлька, это все она. Юлька нападала на тебя, а я защищала.

– Слышала, как ты защищала. Нет, такое нагородить про меня! Я тебя с Ваней развела? Я тебе завидую?

Господи, да сердце мое просто-таки разрывается от жалости к тебе.

Маруся охнула, ахнула и, бия себя в грудь кулаком, сейчас же мне поклялась, что не говорила она никогда такого.

– Это все Юлька, это-асе она, епэрэсэтэ, – твердила Маруся.

И была при этом она так убедительна, что, несмотря на то, что я слышала все своими ушами, сомнения начали подкрадываться к моей душе. А тут уже и слезы накатились на Марусины глаза. Неподдельные исходили из нее страдания, и я сдалась.

– Черт с тобой, – сказала я, – живи уродом. Только знай, всю квартиру можно вынести, когда ты разговариваешь по телефону, а не то что незаметно повесить на стену твой портрет.

– Так это сделал Пупс или не Пуде? – захотела знать Маруся.

– Понятия не имею, – призналась я. – Мог быть Пупс или просто совпадение. Пупс пришел за водкой, ты же добрая у нас… к мужчинам, а перед этим завернул убийца и повесил твою картину.

– Ага, а потом скинул. А я прямо вся была на кухне.

Если я была на кухне, то у злодея не было никакой надежды, что картина упадет на меня, – заявила Маруся. – Следовательно, это не покушение.

Я, отчаянно ворочая мозгами, уставилась на Марусю.

– А что?

– Розыгрыш. Розыгрыш какой-то. Вот только кому это надо? Если узнаю, прямо вся голову ему отверну. Портрэт-то мой пострадал. Шуточки же у дураков!..

Я вздохнула:

– Буду счастлива, если это шуточки. Но даже если шуточки, все же опасные. Где уверенность, что этот шутник не промахнется когда-нибудь и вместо шляпки не продырявит чью-то голову?

Маруся испуганно всплеснула руками и закричала:

– Старушка, если эта зараза по телефону не передается, это может быть твоя голова! Нет, я прямо вся сейчас упаду! Не вздумай надевать шляпку и беги скорей домой.

– Зачем это? – насторожилась я.

– Снимай свой портрэт, пока он не… Ну, сама понимаешь.

Я похолодела. Учитывая размеры моего портрета и вес его рамы, действительно возможны жертвы.

А в доме ребенок, да и баба Рая не чужой мне человек.

Глава 17

Я решила так: раз уже покушались на Марусю и даже падала картина, значит, со дня на день наступит наша пора – или моя, или Юлина. Просто так сидеть и ждать сложа руки я не могла.

На следующий же день я надела новую шляпу и отправилась гулять. Выбирала самые людные места – универмаги, салоны и бутики, – потратила уйму денег, истоптала ноги, поругалась с тремя продавщицами и двумя консультантами, через каждые десять минут снимала шляпу и тщательно обследовала ее на предмет дырки от пули, но все зря. Шляпа была цела, и никто на меня не покушался, В конце концов это мне надоело, я с облегчением вздохнула и, разочарованная, пошла домой.

Дома я первым делом позвонила Юле и, заходя издалека, попыталась навести разговор на ее шляпу, поскольку раз уж не стреляли в мою, то должны бы стрелять в ее, уже пора.

Но Юля о шляпе говорить не желала, она все больше о себе рассказывала и загрузила меня так, что я на покушение уже смотрела как на благо единственное, способное избавить меня от многих бед. Не знаю, как выбиралась бы я из той «приятной» беседы, если бы не выручил меня Пупс. Он неожиданно пришел. Баба Рая открыла ему дверь и тут же зычно гаркнула:

– К тебе, непутевая!

Я, удивляясь, почему не нашла этот повод сама, спешно распрощалась с Юлей и сломя голову бросилась в прихожую.

Там топтался Пупс. Он сравнительно неплохо выглядел, даже, кажется, был трезв и совсем не помят.

В руках у него был кейс, найденный у Дани.

– Привет, – скромно поздоровался он.

– Привет, – растерянно ответила я.

Признаться, я была удивлена, потому что по собственной инициативе Пупс никогда к нам не заходил и уж тем более без Розы.

– А Жени нет дома, – воскликнула я, абсолютно исключая, что Пупс пришел ко мне.

– А он мне и не нужен. Я к тебе, – застенчиво молвил Пупс.

– Ко мне? – испугалась я и тут же завопила:

– Что с Розой?

– С Розой все в порядке, – заверил Пупс и, подумав, добавил:

– Думаю, что в порядке.

– Почему это думаешь? – насторожилась я.

– Потому что с утра не был дома.

– В таком случае я ей звоню.

– Нет-нет, не надо, – струхнул Пупс. – Она не должна знать, что я к тебе заходил. Я пришел по секрету, у меня разговор, а с Розой наверняка все в порядке, что ей сделается, моей Розе.

Я слегка успокоилась и пожала плечами:

– Что ж, тогда заходи.

– Нет-нет, я на пару слов, я только спросить, если можно.

Вид у Пупса был затравленный, загнанный, и, кажется, не Роза затравила его и загнала.

«Вот что делает алкоголь с мужиками», – с болью в сердце подумала я, вспоминая прежнего Пупса с огоньком уверенности в глазах.

Раньше он терял этот огонек лишь в присутствии Розы, теперь же, боюсь. Пупс угас навсегда.

– Ну, спрашивай, – подбадривая беднягу взглядом, сказала я.

Он подозрительно покосился в глубь коридора, ведущего в комнаты и в кухню, и шепотом спросил:

– А нас никто не услышит?

– Баба Рая обязательно, – заверила я, – думаю, уже подслушивает из последних сил, но ты же сам не хочешь проходить в комнату.

– А там она нас не услышит?

– Услышит и там, конечно, но уже хуже – дверь-то мы закроем.

Пупс задумался, нерешительно потоптался и попросил:

– Давай лучше здесь.

– Пожалуйста, как тебе будет угодно, – уже нервничая, сказала я.

Нервничала я от нетерпения, потому что, пока Пупс решался, надумала уже черт-те чего – фантазия-то богатая. Однако он не спешил и все опасливо косил на коридор.

– Хорошо, успокойся, пойду закрою все двери, – прошептала я и отправилась на кухню, где готовила ужин баба Рая.

Никакой ужин она, конечно, уже не готовила, а стояла в проходе, якобы протирая пыль с дверного косяка.

Этот косяк она уже до блеска натерла, предварительно стерев с него мебельный лак, поскольку гостей у меня всегда много и подслушивать ей приходится изнурительно часто. Евгений даже начал подумывать, не создать ли ей щадящих условий, все же у старушки уже возраст не тот, чтобы часами стоять под дверью с приложенным к щели ухом.

Однако на этот раз ни о каких щадящих условиях не могло быть и речи. Я была полна решимости подслушивания пресечь. Угадав мое намерение, баба Рая нехотя прошла в кухню, и вовремя: там уже выкипало что-то, булькая и шипя. Я демонстративно закрыла дверь и вернулась к Пупсу.

– Все в порядке, – сказала я, – говори.

– Соня, скажи, пожалуйста, – краснея, спросил он, – это правда, про доллары?

– То, что ты просил у Розы сто долларов и она тебе их дала, – чистая правда, тому я свидетель.

Пупс побледнел. Мне даже показалось, что бедняга вот-вот упадет, но он устоял, лишь покачнулся и спросил:

– А как это было?

– При каких обстоятельствах, ты хочешь знать?

– Да-да.

– Я побеседовала с Розой и собиралась от вас уходить – уже прощалась в прихожей, уже взялась за ручку двери, как неожиданно влетел ты…

– Как я выглядел? – воскликнул Пупс, еще больше бледнея, хотя казалось, это уже невозможно.

Мне не хотелось его огорчать, но и лгать я не могла, а потому сказала:

– Ужасно выглядел. Небрит, пьян, в помятом плаще. Шокировал и меня, и Розу.

– И что я сказал? – уже в полнейшей прострации спросил Пупс.

– Ты, пользуясь тем, что мы с Розой онемели, не разуваясь залетел в свою комнату, но вскоре вернулся и рявкнул: «Дай сто долларов».

– Я?! – запаниковал Пупс.

– Ты, – сочувственно заверила я.

– И Роза дала?! – с непередаваемым ужасом спросил Пупс.

– Да, Роза, несмотря на мои протесты, дала сто долларов, с ними ты и скрылся.

– Кошмар! – только и вымолвил Пупс.

С этим словом он и покинул мою квартиру, а я, остолбенев, еще долго стояла в прихожей, в который раз думая: «До чего доводит пьянство».

* * *

Из-за этого Пупса я опять ночью не спала. Уже второй раз.

«Сколько это может продолжаться, – думала я, – куда смотрит Роза? Человека надо спасать. Надо тащить его к врачу, к психиатру, к наркологу, куда угодно, но только не сидеть и не смотреть, как он тонет в грехе и погрязает в недуге буквально на наших глазах.

Это жестоко».

Я решила, что пора принимать меры, и на следующий день пошла к Пупсу на работу. Я хотела посмотреть, в какой он находится обстановке, нет ли вредного влияния на него.

Без труда я отыскала его кабинет и без стука вошла.

Пупс обрадовался, выскочил из кресла и с криком «Соня!» устремился ко мне.

– Как ты сегодня чувствуешь себя? – придирчиво исследуя его мешки под глазами, спросила я.

– Очень плохо, а почему ты спрашиваешь? – удивился Пупс.

– Магнитная буря, – пояснила я.

– Да-да, я ее чувствую, – воскликнул Пупс, придвигая мне кресло и галантно помогая сесть.

Я еще раз внимательно всмотрелась в него и спросила:

– Витя, какие у тебя проблемы? Можешь говорить без утайки все. Я – могила.

Пупс с сомнением уставился на меня, но все же ответил:

– Много проблем.

– Выкладывай все. Пойму, – с напором воскликнула я.

Он замялся:

– Ну… Тут кое-что мучает меня…

– Не стесняйся, говори, – оживилась я.

Пупс набрал в легкие воздуха и уже собрался что-то сказать, но вдруг передумал.

– Да нет, не стоит, это мои проблемы, я о них не хочу говорить, тем более женщине, да еще подруге моей жены. Нет-нет, Сонечка, не обижайся, но давай о чем-нибудь другом.

– Да зачем же о другом, – возмутилась я, – когда как раз я и пришла за этим! Нет, Витя, уж давай о проблемах! Я жду!

Пупс растерялся. Против женского напора иммунитета у него так и не выработалось за долгие годы жизни с Розой.

– Это мучает меня, я боюсь, – пролепетал он.

– Что – это? Ты можешь сказать? – сгорая от любопытства, воскликнула я.

Пупс заробел, покрылся краской, уже изрядно меня пугая. Чего я пугалась, наверное, пояснять нет нужды – конечно же, того, что он откровенничать передумает.

– Ну! Ну же! Говори, – страшно волнуясь, закричала я, – Говори! Облегчи свою душу!

И он облегчил.

– Я боюсь этого больше всего, – признался Пупс, – потому что для меня это хуже смерти.

– Что – это? – воскликнула я.

– Тогда я пропал, – сильно нервничая и покрываясь капельками пота, продолжил Пупс, словно не слыша меня. – Я боюсь ее больше смерти, – как заклинание повторял он.

– Импотенции, что ли? – догадалась я, потому что ни для кого не секрет, что больше смерти любой мужчина боится только ее.

– Да нет, – раздраженно отмахнулся Пупс, – бессонницы. Бессонницы боюсь, с импотенцией уже давно смирился.

Я была разочарована: приготовилась буквально ко всему, и вдруг такая прозаическая развязка.

– Бессонницы? – растерянно промямлила я.

Однако Пупс переживал натурально.

– Бессонницы, – с жаром воскликнул он. – Потому что бессонница для бухгалтера – профессиональная смерть. У бухгалтера мозги должны быть всегда свежие, а тут до утра заснуть не могу. Все думаю, думаю…

– И о чем же ты думаешь? – поинтересовалась я.

Пупс с непередаваемым укором посмотрел на меня.

– Будто не о чем? – с обидой сказал он. – Сама видишь, какие кунштюки выделываю, фокусы творю какие. Голова кругом идет.

– Возьмись за ум, брось пить, и все прекратится, – посоветовала я.

Пупс аж подпрыгнул от негодования и закричал, явно веря самому себе:

– Да я же не пью! В рот практически уже не беру!

Так, с Соболевым сто граммов коньячку если когда накачу, а больше ни-ни.

Ха, ни-ни! Видели мы его ни-ни!

– Побойся бога, – возмутилась я. – Поверила бы тебе, когда бы не видела своими глазами. Нет, Виктор, так нельзя, так и до алкоголизма докатиться недолго.

А уж если до конца мое дружеское мнение хочешь знать – ты уже алкоголик!

– Да не алкоголик я! – синея от гнева, завопил Пупс. – Не алкоголик!

– Вот, видишь, – обрадовалась я. – Это первое тому доказательство. Все алкоголики кричат, что они не алкоголики. Симптомы налицо, о чем разговор? Ты вот что, Витя, не оправдывайся, а лучше в руки себя бери.

– Да как же брать, когда я из рук и не выпускал-то себя, – едва ли не со слезами пожаловался Пупс.

Я смилостивилась и от обличения перешла к уговорам.

– Не переживай, Витя, – ласково гладя его по спине, сказала я, – мы все с тобой и пропасть не дадим.

Согласна, в последнее время мы с Розой плохой подавали тебе пример, но это все Маруся. Теперь она на работу вышла, и пьянству бой. Держи равнение на нас.

Пупс посмотрел на меня так, как смотрят только на полоумных, и сказал:

– Точно сопьюсь, если держать начну.

Я вышла из себя.

– Ты что, действительно веришь в то, что говоришь? – закричала я.

– А ты? – в свою очередь поинтересовался Пупс. Ты же веришь, что ты не алкоголик, так почему же должен сомневаться я?

– Потому что это я откачивала тебя с Евгением, а не ты меня. Потому что я забирала твой кейс от Дани, а не ты мой. Потому что я была свидетелем тому, как ты пьяный отобрал у Розы сто долларов…

– Роза мне их сама дала, – уже весьма нагло напомнил Пупс.

Эта наглость показалась мне еще одним симптомом алкоголизма, и я закричала:

– Вот что, дорогой, не ерепенься, когда тебе верные люди помощь предлагают. Послушайся меня, и пошли к доктору. Сразу все станет на свои места.

При слове «доктор» Пупса передернуло, он затравленно поглядел на дверь.

«Сбежать хочет», – догадалась я и сразу же его предупредила:

– Даже и не думай. Обидишь этим смертельно меня, а я единственный человек, способный помочь в трудную минуту и сохранить эту помощь в тайне. Покумекай сам, кому довериться можно? Юле? Марусе?

А может быть, Тосе? Доверься, и завтра же будет знать вся Москва, что у тебя алкоголизм и белая горячка.

Однако Пупс повел себя абсолютно неблагодарно.

– Да никому я доверяться не хочу, – заявил он. – Я здоров, чего и вам желаю.

– Боже меня сохрани от такого здоровья, – обижаясь, ответила я. – Что ж, ты сам виноват, в случае чего.

Я сделала все, что могла. Прощай, но знай, наступит время, когда ты пожалеешь об этом.

– Да о чем об этом? – удивился Пупс.

Ну до чего же наглый народ мужчины, особенно если они алкоголики!

– О том, что пьешь и лечиться не хочешь, – ответила я, скромно умалчивая о том, что он жестоко меня обидел.

– Да не пью я, не пью, – уже зеленея от злости, закричал Пупс. – Как доказать это тебе?

– Как доказать? А не ты ли валялся у Ларисы под вешалкой?

Пупс сконфузился, но быстро нашелся и сказал:

– Меня отравили.

– Ну-ну, – усмехнулась я, – еще один симптом алкоголизма – бред. Ладно, считай, что я про этот разговор забыла, но боюсь, ты сам напомнишь о нем.

Как я сказала, так в дальнейшем и получилось.