Текст книги "Тяжелый свет Куртейна (темный). Зеленый. Том 3"

Шестое море
леденцово-зелёного цвета, цвета зелёной тени, зелёного цвета ясеня, цвета зелёных брызг

Зоран, Люси

сентябрь 2020 года

– Вообще не понимаю, куда мы забрели, – призналась Люси. – Чокнуться можно. В Вильнюсе среди бела дня заблудилась! Я же в Старом городе знаю все закоулки… То есть, думала, что знаю. А нет.

– Главное, что место хорошее, – беспечно откликнулся Зоран, устраиваясь поудобнее на лавке среди разнокалиберных подушек немыслимых форм и расцветок. – И, кстати, совершенно фантастический грог.

– Дай попробовать! – Люси взяла его кружку, отхлебнула, невольно зажмурилась от удовольствия и согласилась: – Да. Фантастический, без вопросов. Не понимаю, что они туда добавляют, но правильно делают. Надо мне тоже такой заказать. Слушай, а это точно Другая Сторона?

– Ты меня спрашиваешь? – изумился Зоран. – Это же ты у нас крупный специалист по перемещению между реальностями, а я просто хожу за тобой хвостиком, потому что так уж мне повезло. Но вообще я запомнил дорогу. Мы с тобой всегда ходим на Другую Сторону через тот двор, где между цветочными ящиками и велосипедами почти не протиснуться. И иногда бегает белый кот. И сегодня мы там же прошли. И вышли на Базилиону, возле крытого рынка. И вроде пока не возвращались назад.

– Вроде нет. А всё-таки мало ли. В Вильнюсе стало столько открытых Проходов, что вполне можно, не заметив, провалиться в какую-нибудь щель и внезапно оказаться на изнанке… то есть снова дома, у нас. Даже с людьми Другой Стороны такое порой случается, а вашим… нашим сам бог велел. А уж нам-то с тобой!.. Короче, мы оба странные, и вообще, чего только не бывает. Ты это место случайно не узнаёшь?

Зоран отрицательно помотал головой.

– Ничего даже близко похожего не припомню. Я, конечно, так себе краевед. Но архитектура у нас другая; ну или я чего-то не знаю. А всё-таки больше на вашу похоже, насколько я её изучил.

– Да, ты прав, – кивнула Люси. – Архитектура типичная наша. Виленское барокко[16]16
  *  Виленское барокко – условное название позднего этапа развития стиля барокко в храмовой архитектуре Великого княжества Литовского. У истоков виленского барокко стоял архитектор Ян Кристоф Глаубиц, который, перестраивая существующие храмы литовской столицы, черпал вдохновение в современных постройках Австрии и Баварии. Архитектурно-художественная система виленского барокко получила распространение во второй половине XVIII века благодаря деятельности выпускников архитектурного отделения Виленского университета и наибольшая концентрация памятников этой ветви барокко сосредоточенa в Вильнюсе.


[Закрыть] начинает и выигрывает, и обступает со всех сторон… Слушай, так это же костёл Святого Георгия[17]17
    Костёл Святого Георгия находится в южной части Старого города Вильнюса, занимает участок в глубине застройки между улицами Сирвидо (K. Sirvydo g.) и Тилто (Tilto g.) и площадью Винцо Кудиркос (V. Kudirkos a.). Он был заложен в 1506 году воеводой виленским и канцлером великим литовским Николаем Радзивиллом в память о победе над татарами в битве под Клецком. В настоящее время костёл не действует, часть его помещений использует Литовская национальная библиотека имени Мартинаса Мажвидаса.


[Закрыть] прямо за теми домами, рядом совсем! А там Миссионерский костёл[18]18
  **  Костёл Миссионеров, он же костёл Вознесения Господня – католический костёл бывшего монастыря миссионеров в Вильнюсе. Заложен в 1695 году, в настоящее время не действует. Находится в Старом городе на улице Субачяус 26 (Subačiaus g. 26).


[Закрыть] виднеется. Погоди, но Георгия и Миссионеров нельзя увидеть одновременно… вроде бы. Да ну, точно нет[19]19
  *  Люси права. Нельзя.


[Закрыть]! Разве только на холм взобраться, но тогда был бы вид сверху, а он не сверху. Это где же, получается, мы сидим? Интересно, это я совсем спятила, или всё-таки окружающий мир?

Достала телефон, сказала:

– Нормально работает, ловит сеть. Значит, этот вопрос снимается: мы точно на Другой Стороне. Сейчас ещё гляну на карту. Ох ты ж ё!

– Что там такое? – обрадовался Зоран.

Он сиял как ребёнок в начале новой игры – пофиг, какие правила, разберёмся по ходу, главное, интересно же! Не играл в неё до сих пор.

– На первый взгляд, ничего, – вздохнула Люси. – Мы сидим на улице Тилто, костёл Святого Георгия, как положено, рядом. Но совершенно непонятно, почему мы отсюда видим Миссионерский костёл. И с какого перепугу гугл-карты стали писать название улиц сразу двумя алфавитами, латиницей и кириллицей? Смотри: «Tiлto», «Šв. Юrgio», «Sirвидo»[20]20
    Речь об улицах Tilto, šv. Jurgio, K. Sirvydo, которые действительно есть в Вильнюсе и находятся рядом друг с другом, в этом смысле карта у Люси не врёт.


[Закрыть]. Выглядит – зашибись… Ладно, Вильнюс есть Вильнюс. У этого города ещё и не такие закидоны бывают. Чему я вообще удивляюсь? Вот что значит – с весны всего пару раз тут была. Смешной парадокс: пожила в волшебной реальности и отвыкла от настоящих чудес!

– А тут правда всё стало иначе, – вдруг сказал Зоран. – Только я не про где что находится, и откуда что видно, этого я не знаю, или не помню, тебе точно видней. Я про… иное движение воздуха? Оттенок и преломление света? Близко, а всё равно не то. Не знаю, как об этом сказать словами, но очень красивые изменения. Попробую дома нарисовать.

– Кому что, а голому баня! – рассмеялась Люси. – Тебе только повод дай.

– Не обязательно. Я могу и без повода. То есть я сам и есть повод, чтобы начать рисовать. Но иногда от рисунков бывает дополнительная польза. Я бы сказал, житейская. Например, можно показать, что именно стало не так. Даже если никто не поймёт, всё равно все увидят. А видеть важнее, чем понимать.

– Это точно, – кивнула Люси и огляделась по сторонам. – Слушай, а куда вход в кафе подевался? Я тоже хочу грог, как у тебя.

– Вход в кафе? – неуверенно переспросил Зоран. Обернулся, долго смотрел на грязно-белую стену, возле которой стояла их лавка. – А был вообще вход?

– Ну грог тебе откуда-то принесли. И мой кофе. Мальчишка в чёрном переднике. Вроде он с неба не падал и не вылезал из-под земли… А, так они во дворе, наверное! Сейчас посмотрю.

– Я с тобой, – сказал Зоран, выбираясь из-под подушек. – А то ещё потеряемся.

– Потеряемся? В центре Вильнюса? Мы?!

– Сама говорила, Миссионерский костёл отсюда не может быть видно, а он почему-то есть. И улицы двумя алфавитами сразу написаны. И воздух трепещет, и свет иначе мерцает. Странное место здесь.

– Действительно странное место, – вздохнула Люси после того, как они обошли весь двор и не нашли там ничего похожего на вход в кафе. – Тони что ли открыл филиалы своего наваждения? По всему городу, целую сеть? Судя по твоему грогу, вполне может быть. Правда, кофе у меня не шедевр, но Иоганнов-Георгов на все филиалы не напасёшься, а кофейный аппарат – он и в наваждении аппарат.

Вернулись, снова сели на лавку. Переглянулись.

– А подушки-то унесли, пока мы ходили, – сказал Зоран. – Или украли?

– Или исчезли, – подхватила Люси. – И кстати, Миссионерский костёл отсюда больше не видно. Жизнь налаживается. Или наоборот разлаживается? Хорошо, короче, что мы вместе во двор пошли.

– И вот это неведомо что, которое я обязательно попробую нарисовать, закончилось, – заметил Зоран. – Офигеть приключение! Хотя если словами рассказывать, считай, и не было ничего.

Сайрус

сентябрь 2020 года

Сайрус заходит в «Позапрошлый июнь», небрежно облокачивается на барную стойку, ещё более небрежно достаёт из кармана сигару и раскуривает её с такой неподражаемой небрежностью, что выноси дрова.

На этом месте всем присутствующим полагается сделать большие глаза, даже если уже сто раз видели, как Сайрус самостоятельно курит. Сайрусу это приятно, как фокуснику, который рад аплодисментам восторженной публики на каждом своём представлении, а не только на первом; к тому же многократно повторённое чудо быть чудом от этого не перестаёт.

Ну, правда, с восторженной публикой в «Позапрошлом июне» дела обстоят так себе. Сейчас ещё нет полудня, и в самом популярном мертвецком баре на побережье пусто, публика здесь обычно собирается по вечерам. Только бармен – живой, и как все работники заведений для мёртвых приверженец культа Порога – наводит порядок за стойкой, и двое тоже живых студентов играют в шашки в дальнем углу. В барах для мёртвых всегда ошивается молодёжь, чтобы быть под рукой, на подхвате, если вдруг понадобится помочь – покурить, или сбегать по делу, или написать письмо под диктовку, потому что карандаши и бумагу для мёртвых давным-давно благополучно изобрели, но им обычно лень возиться с письменными приборами, если письмо не секретное, его гораздо проще надиктовать, чем писать.

В общем, школьники и студенты вечно крутятся среди мертвецов в расчёте не столько на редкие чаевые, сколько на близость к их тайнам; сам бы здесь тоже крутился, – думает Сайрус, – если бы родился в нынешние времена в Элливале и был молодым дураком.

Сайрус раскуривает сигару, и бармен с профессиональной искренностью говорит:

– Сколько раз видел, как ты сам куришь, а всё равно поверить своим глазам не могу.

– Я поначалу тоже не мог, – кивает Сайрус. – Но примерно на сотой сигаре привык.

Один из мальчишек-студентов вежливо открывает рот как бы от изумления; он почти каждый день имеет счастье созерцать курящего Сайруса, но старается сделать ему приятное, молодец. Зато второй удивляется по-настоящему, даже машинально поднимает к лицу правую руку с растопыренными пальцами – старинное сельское суеверие, защитный жест.

Я его знаю, – думает Сайрус. – Даже имя помню: Макари. Тощий, рыжий, лопоухий, глазастый, поди такого забудь. С самой зимы его тут не видел. То ли устроился на другую работу, то ли из города уезжал.

– Я тебя помню, – говорит Сайрус мальчишке. – Ты раньше здесь для меня часто курил, а потом куда-то пропал. Так что мне пришлось самому научиться. Ты во всём виноват! Где тебя девы морские носили? И почему назад принесли?

– Я два семестра в Нинне по обмену учился, – еле слышно бормочет мальчишка Макари, покраснев не до ушей, как говорят в таких случаях, а вместе с ушами. Собственно, начал как раз с ушей.

– Ничего себе, куда тебя занесло! – удивляется Сайрус. – Везучий. Понравилось там?

– Ещё бы! В Нинне вообще всё другое – архитектура, порядки, обычаи, даже внешний облик у большинства людей непривычный, какой-то иной. Они там, представляешь, не завтракают, выпьют воды или чаю и сразу бегут по делам, зато обедают долго и обстоятельно, а ужинают обязательно дважды: в нормальное время вечером и после полуночи ещё раз. И кофе там почти негде выпить, лично я за всё время всего три кофейни нашёл. Местные не понимают его и не любят, зато чая в любой студенческой забегаловке будет пару десятков сортов, и это считается очень мало, буквально не из чего выбирать. А вечеринки там называются «утренниками», потому что веселиться начинают обычно заполночь и обязательно до утра. В общем, что ни возьми, на Элливаль совсем не похоже. Иногда начинает казаться, будто в хаосе заблудился и забрёл в какой-то волшебный, сказочный мир.

– Ну так мир и есть волшебный и сказочный, – невольно улыбается Сайрус. – И наш, и любой другой. Просто когда попадаешь в незнакомое место, это проще заметить и осознать. На первом этапе познания мира помощь неоценимая. Затем, любовь моей жизни, путешествия и нужны.

Говорит, и сам над собой смеётся: всё-таки преподаватель это диагноз. За четыре тысячи лет не избавился от привычки при всяком удобном случае поучать молодёжь. Да и не надо от неё избавляться. Отличный, полезный порок. Потому что когда живые, пластичные, страстные, очень юные люди внимательно тебя слушают всем своим существом и в процессе прямо у тебя на глазах необратимо меняются, встраивая новое знание в свой фундамент, это примерно как в море курить сигару. Неописуемый кайф.

– Надо нам обняться на радостях, – объявляет Сайрус. – А ну-ка иди сюда и попробуй меня обнять.

Мальчишка Макари поспешно вскакивает с места, опрокинув стул. Но по мере приближения к Сайрусу замедляет шаг. Ну, понятно, робеет. Во-первых, Сайрус есть Сайрус. А во-вторых, все знают, что без специального обучения невозможно обнять мертвеца.

Поэтому Сайрус сам делает шаг навстречу мальчишке и заключает его в объятия. Спрашивает:

– Чувствуешь что-нибудь?

– Немножко щекотно! – восторженно отвечает мальчишка. – Как будто по телу бежит вода. Тёплая, но не мокрая… Ой, я даже чувствую, в каком месте твоя ладонь прикоснулась к плечу! Это что, у меня внезапно открылось призвание? Я теперь умею обнимать мёртвых? И даже специальным приёмам учиться не надо? Ну и дела!

– Это всё-таки вряд ли, любовь моей жизни, – смеётся Сайрус и отпускает мальчишку. – Извини, если разочаровал. Это не у тебя, а у меня внезапно открылось призвание. Это я умею живых обнимать.

Стефан

сентябрь 2020 года

Нынешняя квартира Стефана очень ему по душе, хотя он её не выбирал, в поте лица не околдовывал и даже не обставлял. А может, не «хотя», а как раз поэтому – всякий раз, вернувшись домой, он первым делом с удовольствием вспоминает, как счастливо избежал хлопот.

В марте, когда Стефан остался бездомным, без своего обжитого, уютного давно прошедшего сентября, и ещё сомневался, стоит ли возиться с новым жильём, или забить уже на рудиментарную тягу к оседлости и просто спать, где упал, город сам привёл его в какой-то ветхий кирпичный сарай; у нас в центре таких очень много, чуть ли не в каждом дворе. Те, что покрепче и попросторней, хозяева иногда переделывают в квартиры, но в основном просто хранят в них хлам.

В общем, снаружи сарай сараем, Стефан даже сперва удивился, когда город его аккуратно, но внятно всем телом о хлипкую дверь приложил. Но внутри всё оказалось примерно как было в отменённой квартире, даже с сундуком и картинами, только без привычного бардака. Впрочем, с бардаком Стефан сам справился, в смысле, быстро снова его развёл. Дурное дело нехитрое, главное хотя бы изредка приходить ночевать домой, а всё остальное, как и положено подлинной магии, произойдёт просто от факта твоего бытия, само.

Снаружи сарай, конечно, остался как был – сараем, окружённым кустами сирени, окна забиты фанерой, на пороге многолетний бурьян. А что внутри стоят удобные кресла, тихо гудит холодильник и чайник вот-вот закипит на плите, так это никого не касается. Чужая частная жизнь.

Иногда – всё-таки Стефан есть Стефан – особо везучий случайный прохожий, среди ночи за каким-нибудь чёртом свернувший в этот укромный, спрятанный за жилыми домами, садами и гаражами двор, может увидеть, что ветхий кирпичный сарай сияет ослепительным светом, как упавшая с неба звезда. Но Стефану от этого ни малейшего беспокойства, а прохожему польза, в смысле, сатори. На худой конец, хотя бы кэнсё[21]21
    Кэнсё (видение собственной природы) – состояние, обычно предшествующее сатори (переживанию опыта постижения истинной природы реальности) в медитативной практике дзэн.


[Закрыть].

Стефан редко бывает дома, хотя ему тут очень нравится, просто времени вечно нет. Но вот прямо сейчас он наконец-то пришёл домой и не сел, а натурально плюхнулся в кресло. Несколько суток носился кометой, работал, гулял, веселился с друзьями, снова гулял, но «гулял» в его случае это и есть «работал», а «работал» и есть «веселился»; короче, Стефан очень долго был Стефаном практически без перерывов на «почти никем» и устал примерно как в те времена, когда ещё из обычной инертной материи, как всем нормальным людям положено, состоял. Теперь он сидит, сладко вытянув ноги, и гадает, заварить ему чай или просто достать из холодильника пиво. Впрочем, задача сугубо теоретическая, всё равно ему лень вставать.

В этой комнате два окна. Снаружи они выглядят заколоченными, а изнутри из них открывается вид на город, причём с такого интересного ракурса, словно смотришь с вершины холма. Это очень красиво, иного смысла в фокусе нет, да и не надо, зачем ещё какие-то смыслы, когда есть красота.

Красота нужна Стефану не только для удовольствия – хотя, конечно, присутствует и оно – но и для поддержания жизненной силы, без неё совершенно не то. Стефан, как и положено высшим духам, питается красотой. Но не вместо нормальной еды, – настоятельно требует он добавить – а в дополнение к ней. Потому что красота красотой, а нема дурных от котлет и бутербродов отказываться. Особенно от тех, которые с колбасой.

Но в такие моменты, как сейчас, когда очень лень вставать и идти к холодильнику, красота это натурально спасение. Сидишь, смотришь в окна, из которых открывается лучший вид на самый прекрасный из человеческих городов, и ходить уже никуда не надо. Тем более, что-то распаковывать, чистить, резать и жарить. И так хорошо.

Поэтому Стефан сидит в своём кресле и смотрит сразу в оба окна. Натурально, не отрываясь, жадно, как воду пьют с бодуна. И очень внимательно, то есть даже внимательней, чем всегда.

Поэтому, и ещё потому, что Стефан сейчас в кои-то веки смотрит на город не из него самого, а как бы немного со стороны, отстранённо, как смотрел бы кино, он явственно видит, как много в последнее время здесь изменилось – не на поверхности, а в самом фундаменте, глубоко. Как дрожат и двоятся линии мира, как из здешних улиц и парков, судеб и событий, смеха и крови, горестей и идей прямо сейчас, у него на глазах, как говорится, в режиме реального времени плетётся новая, небывалая, невозможная тень. То есть пока обещание будущей тени. Но очень твёрдое и уверенное; так обычно обещают дорогие подарки, которые уже приготовили и держат в руках за спиной.

Очарованный, даже почти испуганный, как порой боятся влюблённые, что им сейчас скажут «да», и жизнь необратимо изменится, сбудется несбыточная мечта, Стефан, забыв о том, что ему буквально минуту назад было лень шевелиться, вскакивает, по пояс высовывается в распахнутое окно и громко спрашивает:

– Ты это серьёзно?

Понятия не имею, – смеётся довольный город. – Что такое – «серьёзно»? Но если тебе нравится, то наверное да.

Эдо

сентябрь 2020 года

– Какой-то я в последнее время стал скучный, – сказал Эдо. – Недостаточно вдохновенный. И почти совсем не мистический. Беда!

– Опустившийся обыватель, – подхватил Тони Куртейн. – Самодовольный бюргер. Невежественный мещанин!

– Да почему сразу «невежественный»? – возмутился Эдо. – Я знаешь, сколько книжек читал! Некоторые были толстые и без картинок. Честное слово. У меня есть свидетели. Могу доказать.

Переглянулись и рассмеялись. Хотя вообще были тренированные. То есть умели подолгу без тени улыбки нести любую абсурдную чушь.

– А в чём это выражается? – наконец спросил Тони Куртейн. – Как я прохлопал такое событие? С какого момента надо было начинать скучать?

– Да с любого практически, – улыбнулся Эдо, который на самом деле был страшно доволен как жизнью в целом, так и лично собой. – Ты помнишь, когда я вернулся из Элливаля?

– Месяцев девять назад. С хвостиком. Или без хвостика?…

– Ровно. День в день. И с тех пор ни разу не влипал в серьёзные неприятности. В несерьёзные, собственно, тоже. Это, наверное, и называется «остепенился»? Или, не приведи господи, «повзрослел»?

– Это называется «слишком много работал», – утешил его Тони Куртейн. – Неприятности просто не втиснулись в твоё расписание. Ничего, наверстаешь ещё.

– Вообще-то, если ты не заметил, я всё лето бездельничал. Выступать раз в неделю да книгу собирать из конспектов – тоже мне грандиозный труд. А я даже никуда толком не съездил. Как подменили меня! В июне шикарно промахнулся мимо Чёрного Севера, в августе смотался в Таллин на Другой Стороне, причём скорее из чувства долга: если их дурные границы снова открылись, надо брать, а не морду кривить. И на этом окончательно успокоился. Достаточно мне. Вообще никуда не тянет. Шляюсь по двум городам, иногда выпиваю с друзьями… с духами неизвестной природы, в мороке, который они же и навели. Но на серьёзные неприятности этот морок не тянет. Точно тебе говорю, это ещё не они! Нелепые духи неизвестной природы мне даже напиться как следует не дают. Чуть что, сразу: «Эй, профессор, вам хватит, вы нам нужны живым».

– О! – обрадовался Тони Куртейн. – Теперь я знаю, кем надо быть, чтобы сказать тебе «хватит» и не огрести по башке.

– Да ладно тебе. Когда я вообще в последний раз дрался? Точно ещё до того, как сгинул на Другой Стороне. И это тоже чудовищно. Говорю же, скучный я стал. А самый ужас в том, что мне это нравится. Я, слушай, как-то пугающе счастлив. И чем дальше, тем хуже. Запущенный случай. Меня, пожалуй, уже не спасти.

– Ну, пропадёшь значит пропадом. Если что, я не против. Вот этим конкретным пропадом – на здоровьечко, пропадай.

– Стрёмно, знаешь, – честно сказал ему Эдо. – И странно. Я не жалуюсь, но и не хвастаюсь. Правду говорю, стрёмно мне. Живу, как будто иду по канату, по которому не умею ходить. Поэтому прежде чем сделать очередной шаг, приходится своей волей, больше-то нечем, превращать канат как минимум в доску, а лучше – в твёрдую землю, а ещё лучше – в широкий пирс, такой длинный, что его конец сливается с горизонтом. А горизонт, как мы знаем из учебников, недостижим.

– Всё-таки хвастаешься, – заключил Тони Куртейн. – Точно тебе говорю, я эксперт.

– Ладно, будем считать, что хвастаюсь. Но тогда уж и жалуюсь! По секрету, только тебе. То есть быть мной – это очуметь, как прекрасно. Но и трудно, хотя не могу сформулировать, в чём именно заключается труд. Вмещать в себя это странное стрёмное новое счастье? Осознавать его? Постоянно чувствовать, что оно есть? Усилием воли удерживать? И при этом не беспокоиться, что будет завтра, кем я проснусь, останется ли моё счастье при мне? Звучит не очень-то убедительно, это я сам понимаю. Но слушай, действительно сложно, как… ну, что ли, плавать учиться, или ездить верхом, или лазать по стенам. Тяжёлый физический труд. Смешно получается: вроде жил как хотел и делал только то, что мне нравится, радости у меня всегда было много, даже на Другой Стороне, а быть счастливым я, оказывается, до сих пор не умел.

– Самое время выпить за то, чтобы счастье всегда оставалось твоей единственной проблемой, – усмехнулся Тони Куртейн. – Но я тебя знаю. Какие тосты! Я за всю жизнь столько не выпью, чтобы они помогли.

Эти его слова Эдо сразу же вспомнил, когда подскочил на рассвете, проспав всего два часа. Не от кошмара, как часто подскакивал раньше, а от мысли; на самом деле, больше, чем просто мысли, от тотального ясного знания, похожего на сильный удар: я дурак, сижу здесь, когда должен быть ТАМ. Это огромное мощное «ТАМ» не описывалось словами, не уточнялось названием и географическими координатами, но всё с ним было ясно и так.

Сопротивляться было бесполезно, это он понял сразу. Спорить можно с людьми и внешними обстоятельствами, а знание, зараза такая, пришло изнутри.

Вот тогда Эдо первым делом вспомнил про давешний несостоявшийся тост и подумал: «Тони как в воду глядел». А потом он подумал всё остальное сразу, неслаженным внутренним хором: у меня же два раза в неделю лекции, чёртов учебный год. Мне книгу сдавать в октябре. Через неделю большая осенняя выставка, я обещал им помочь с экспозицией; страшно представить, как они там понавешают без меня. Ладно, значит придётся всех подвести; ничего, я сильный, я справлюсь, стисну зубы и как миленький подведу. Поезда всего два раза в неделю, ближайший… да чёрт его знает, надо позвонить на вокзал.

И действительно позвонил, не откладывая, благо справочная работает круглосуточно. Выяснил, что ближайший поезд до Марбурга послезавтра, всё тот же, с двумя пересадками, иначе никак. Подумал без тени улыбки: ладно, значит пойду пешком. Босой и простоволосый, добавил внутренний голос, ответственный за здоровый сарказм, и Эдо вслух рассмеялся, вообразив себя безумным паломником, в прострации бредущим по трассе. Друзья, кстати, совершенно не удивились бы: это же ты, у тебя всё через задницу, главное, не забудь зарядку для телефона и непромокаемый плащ-палатку возьми.

На самом деле, просто надо сообразить, у кого одолжить машину, – сказал он себе. – В аренду мне её надолго без междугородних прав не дадут. Всё-таки лучше самому сесть за руль, чем добираться туда автостопом. Хотя… Чем, собственно, плох автостоп?

Он попробовал встать. Получалось не очень. С недосыпа и от волнения его мотало, как пьяного моряка, ещё не привыкшего передвигаться по суше. Пару раз вмазался в стену и рухнул – хорошо хоть обратно в постель, а не мимо. Сказал вслух:

– Так не пойдёт. Дорогие пророческие видения и внутренние голоса, мне сперва надо выспаться. Я сейчас не то что до Марбурга, а даже до кухни не доберусь. Давайте я посплю до полудня, проснусь, соберусь и поеду. Прямо сегодня. Честное слово, не стану больше тянуть. – И добавил на Старом Жреческом: – Архе Тэре Ахорум. Пожалуйста, а.

Это малоизвестное охранное заклинание по смыслу тождественно детской просьбе: «Возьми меня на ручки, Большая Судьба». Не дословно, конечно, но по сути ближе всего. Глагол «архе» переводится как «береги» и одновременно «люби меня», причём он уместен только с самыми близкими, чужим так не говорят. Сайрус объяснял, что если злоупотреблять этим заклинанием, оно быстро утратит действенность, ещё, чего доброго, дополнительно по шее дадут. Но если прибегать к нему изредка, только в крайней нужде, отлично сработает: и сил прибавит, и защитит. Считай, – веселился Сайрус, – Большая Судьба тебе купит мороженое, чтобы утешился и не ныл.

Эдо не планировал пользоваться этим заклинанием. Нет уж, – думал он, – спасибо, не надо, со своей жизнью буду справляться сам. Просто не мог представить, что однажды Большая Судьба пинками погонит его на край света с утра пораньше, не поинтересовавшись, когда он улёгся и сколько в итоге проспал.

Просьба отлично сработала. Он мгновенно расслабился и уснул. Проснулся, как заказывал, в полдень, да и то не сам, а от телефонного звона, который спросонок показался ему рёвом демонов ада; ну, сам виноват, надо было устанавливать более мелодичный звонок.

Звонили с неизвестного номера, но это как раз нормально: когда у тебя знакомых полгорода и в придачу толпа студентов, чего ещё ожидать.

Взял трубку, некоторое время слушал весёлый девичий голос. Все слова по отдельности были знакомые, но смысл от него ускользал. Наконец Эдо сдался, мысленно вычеркнул себя из списка интеллектуалов и попросил:

– Повторите всё ещё раз, пожалуйста. Я только проснулся. Не понимаю вообще ни черта.

– Мы решили выдать вам междугородние права, – повторила весёлая девица из Дорожной полиции. – В виде исключения, без дополнительных тестов. Но правда, не синие, как у всех, а зелёные. То есть не дающие разрешения на соответствующую работу. Это, с одной стороны, делает их почти бесполезными, зато с другой, даже почётно: у Ханны-Лоры тоже такие права. Для неё когда-то и ввели эту категорию. Ей по работе иногда надо выезжать за город одной, без водителя. И нехорошо получалось: начальница Граничной полиции сама постоянно нарушает закон.

– Серьёзно? – На этом месте он заподозрил, что не проснулся, просто начался новый сон. – Ханна-Лора тоже не прошла ваши дурац… прекрасные тесты? И не имеет права работать дорожным строителем? И заниматься междугородними перевозками? Ну и дела.

– Не имеет! – радостно подтвердила его собеседница. – Ханна-Лора крутая; говорят, даже хаос ей подчиняется. Но экзамен она, как и вы, не сдала. Потому что наш тест рассчитан на нормальных людей. И выявляет способность игнорировать влияние хаоса, а не его подчинять.

– Ясно, – вздохнул Эдо.

Соврал, конечно. Ясно ему не было ни черта.

– Мы с некоторыми коллегами часто ходим на ваши лекции, – сказала девица из Дорожной полиции. – На одной из них, ещё летом, вы говорили, что лично для вас самое невозможное – получить междугородние права. И мы решили сделать вам подарок. Чтобы вы оказались в пространстве мифа, где ничего невозможного нет. На официальное согласование ушла куча времени, но теперь всё в порядке, ваши права готовы и ждут вас в центральном отделении на Вчерашней. Когда вы сможете их забрать?

– Через час нормально? – спросил Эдо. Но трезво оценив свои возможности, тут же исправился: – Нет, полтора.

– На самом деле, можно в любое время, когда вам удобно. Просто мои коллеги хотели прийти посмотреть, как вы обрадуетесь. Вы же рады? – внезапно засомневалась она.

– Я пока просто в шоке, – честно ответил Эдо. – Считайте, в обмороке лежу. Но всё будет в порядке, я сейчас выпью кофе, а по дороге в душ начну понемногу радоваться. С каждой минутой всё больше. К вам как раз уже в полном восторге приду. Возможно, буду истошно орать. Или рыдать, или душить всех в объятиях, или наоборот, делать вид, будто ничего особенного не случилось. Я просто не знаю. У меня нет такого опыта. Я ещё ни разу в жизни не получал междугородние права.

Положив телефон, ещё долго сидел в кровати, взявшись за голову. Думал: мамочки, так не бывает. Думал: ну и дела. Думал: хренассе мороженое мне купила Большая Судьба.

* * *

– У меня две новости, – сказал Эдо. – Обе хорошие, но по-разному. Первая: мне выдали междугородние права.

– Чего?! – переспросил Тони Куртейн, оторвавшись от прозрачного чайника, где бултыхался нелепый огромный цветок, который почему-то считается разновидностью чая среди гурманов и знатоков.

– Права, – повторил Эдо. – Междугородние.

– Ты сдал экзамен?!

– Естественно, нет. Поэтому права зелёного цвета. Специальные, только для частных междугородних поездок, без разрешения на работу. Для повелителей хаоса с ограниченными возможностями, вроде нас с Ханной-Лорой. Нет, я не спятил. И не шучу. Сам в шоке. Главное, я же ни у кого ни о чём таком не просил. Вообще не знал, что так можно. А сегодня вдруг позвонили из Дорожной полиции, сказали, что решили подарить мне права.

– Чокнуться можно, – вздохнул Тони Куртейн. – Права зелёного цвета с ограниченными возможностями! Впервые слышу. Так не бывает вообще.

– Мои слова, – кивнул Эдо. – У меня натурально пластинка заела, стоял там и повторял: «Так не бывает, так не бывает!» Девчонки из Дорожной полиции были счастливы. Удался сюрприз.

– Они настолько твои фанатки?

– Получается, что настолько. Вот так всю жизнь мечтаешь о славе, а потом на практике выясняешь, что совершенно к ней не готов. Просто как-то не ожидаешь атаки поклонниц, когда не стал ни певцом, ни актёром, а всего лишь читаешь умеренно популярные лекции об искусстве Другой Стороны. Но какие девчонки крутые! Серьёзно. Понимают меня лучше, чем я сам себя. Я на одной из лекций прогнал, что мы оказываемся в пространстве мифа, когда происходит нечто невозможное лично для нас, и для смеху, чтобы разрядить обстановку, добавил, что я сам окажусь в пространстве мифа, когда получу междугородние водительские права. Девчонки из Дорожной полиции подумали и решили подарить мне моё невозможное. Официально, по закону оформили, благо действительно был уже прецедент. И подарили. Я своё невозможное только что, буквально три часа назад положил в карман. По-моему, эти права – талисман страшной силы. Ну, по идее, должны работать, как талисман.

– Чокнуться можно, – повторил Тони Куртейн. И спросил: – Хочешь чаю? Скорей всего, очень горького. Перестоял.

Чай из цветка и правда был горький, но не слишком, а в меру. И слегка сладковатый, как ключевая вода.

– А вторая новость какая? – спросил Тони Куртейн. – Только не говори, что тебе прямо в центре города на голову сел орёл, и тебя объявили царём, как во времена Четвёртой империи, когда правителей выбирали гаданием. Не то чтобы я был против внезапного возрождения монархии, просто работа собачья, поверь историку. И на месте всё время сидеть придётся. Точно не для тебя.

– Не было никакого орла, – утешил его Эдо. – И монархия вроде не возрождается, хотя тут я не на сто процентов уверен, газет давно не читал. Вторая новость заключается в том, что права мне выдали своевременно. С ними можно взять машину в долгосрочную аренду. И я уже взял «Хокнесс» предпоследней модели. На месяц. Такие дела.

– На месяц, – повторил Тони Куртейн. – «Хокнесс», говоришь? Ну всё с тобой ясно. Поедешь искать неприятности. Чтобы скучным быть перестать.

– Да ну их, – помотал головой Эдо. – Не надо мне никаких неприятностей. Не хочу. Просто неторопливо, с присущей мне осторожностью съезжу на Чёрный Север. И максимум через месяц ещё более осторожно, не превышая скорость, вернусь.