Текст книги "В тени московского мэра"

В пуле московского мэра одним из таких журналистов, часто злоупотреблявшим доверием товарищей, был долговязый юноша Юрий Кологривов. Когда его ловили на вранье, он прикидывался дурачком:

– Разве договаривались? А я не понял, – говорил он, ухмыляясь в глаза.

Перед очередными выборами мэра все ждали, что Лужков вот-вот объявит о том, что снова будет баллотироваться на пост московского градоначальника. Журналисты буквально охотились за мэром, который все тянул с публичным согласием опять возглавить столицу, но мог заявить об этом в любой момент и в любом месте.

Однажды репортеры ждали выхода мэра после совещания в вестибюле какой-то городской больницы. Заседание затягивалось, ожидание уже всем надоело, но самым нетерпеливым был Юрий. Он постоянно выходил то курить, то звонить, а возвращаясь, пристально вглядывался в глаза коллег и спрашивал:

– Ну что, не выходил еще мэр?

– Юра, да только что мимо тебя прошел. Догоняй! – издевался над ним Аркадий.

Когда Кологривов в очередной раз вышел покурить Аркадий предложил:

– Слушайте, а давайте разыграем этого жулика, который все время нас хочет подставить?

– Да с удовольствием! А как? – раздалось несколько голосов.

…Юрий уже сделал пару звонков и докуривал сигарету, когда дверь больницы распахнулась, и на крыльце показался сначала охранник, за ним Лужков, а потом провожавшие мэра чиновники и врачи. Лужков пожал несколько рук, сел в машину, и его кортеж быстро уехал. В тот же момент с крыльца в разные стороны стали рассыпаться агентские репортеры. Каждый держал в руках блокнот, а к уху прижимал мобильник, в который что-то быстро говорил. Вид у всех был возбужденный и очень серьезный. Увидев это, Юрий заметался между ними, потом подбежал к девушке из конкурирующего агентства, но та отмахнулась от него, крикнув в трубку: «Срочно запишите меня на экран!» – что означало большую важность передаваемой информации. Тогда Юрий тихо подкрался со спины к Аркадию и подслушал, как тот диктует в телефон:

– …намерен принять участие в предстоящих выборах мэра Москвы, – услышал Юрий, схватил свой мобильник и бросился диктовать пропущенную новость о том, что Лужков объявил о намерении вновь баллотироваться на пост столичного градоначальника.

Пока он кричал в трубку: «У меня срочная новость! Давайте быстрее, а то все просрем!» – его конкуренты лукаво переглядывались. Через несколько минут на ленте одного из крупнейших информационных агентств страны должна была выйти «молния» про Лужкова, после чего разразился бы громкий скандал, потому что, проходя мимо журналистов в вестибюле больницы, Юрий Михайлович только улыбнулся им, не сделав никаких заявлений. А в центре этого скандала был бы корреспондент Юра, так часто пытавшийся надуть своих товарищей. Но его коллеги решили не переходить грань жестокости розыгрыша:

– Юра, давай отбой срочно. А то вляпаешься сейчас по полной, – Аркадий похлопал Кологривова по плечу сразу после того, как тот закончил диктовать.

– А что такое? – Юра посмотрел на лица своих коллег и все понял. – Какого черта!? – истерично закричал он и стал судорожно набирать телефон редакции, потому что до выхода новости оставались секунды…

Субботние объезды часто оставляли уникальные впечатления, потому что вместе с мэром можно было попасть в такие места, которые в обычной жизни были недоступны. Благодаря объездам Аркадий увидел, как собирают и проверяют на специальных стендах двигатели для истребителей и штурмовиков, побывал на заводе, где создают баллистические ракеты, прогулялся вдоль российского коллайдера в Подмосковном городе Протвино, увидел бывший бункер Сталина на востоке Москвы. Конечно, ничего секретного журналистам там не показывали, но впечатлений хватало и без этого.

А еще во время объездов можно было почувствовать себя человеком разных профессий, например, кондитером, когда Лужков посещал знаменитую фабрику «Красный Октябрь». Гостям, одетым в белые халаты и шапочки, показывали весь цикл производства конфет: от замеса шоколадной массы и ее отливки в разные формочки до завертывания сладостей в цветные фантики. И все это шоколадное лакомство беспрестанно куда-то двигалось, крутилось, падало, переваливалось…

Или можно было ненадолго превратиться в парфюмера и узнать, из чего делают духи и одеколоны. Проходя на «Красной Заре» мимо больших чанов, в которых «варилась» основа для будущих благовоний, Аркадий с удивлением услышал, что при производстве нежных запахов используют отрыжку кашалота – амбру, откуда и пошло знаменитое слово «амбре».

После экскурсии всем гостям, включая Лужкова, презентовали новый одеколон под названием «Мэр», с явным намеком на самого Юрия Михайловича. Журналисты, принюхиваясь потом к запаху подарка, шутили: «Вот как, оказывается, пахнет Лужков!»

Но не всегда работать рядом с мэром было так интересно и комфортно. Зимой журналистов могли оставить ждать итогов совещания почти в чистом поле, где строился новый жилой микрорайон. В погоне за лужковским кортежем, переезжавшим с объекта на объект, корреспондента могли и просто забыть – несмотря на то, что в микроавтобусе пресс-службы у него осталась сумка и даже верхняя одежда. И тогда какой-нибудь неопытной молодой журналистке приходилось брать такси и полдня мотаться по городу в поисках своих вещей.

Еще до признания Россией независимости Южной Осетии правительство Москвы активно помогало этой маленькой республике. В качестве гуманитарной помощи российская столица направляла туда дорожную технику, машины скорой помощи, лекарства, продукты… Городские власти совместно с МЧС формировали целые железнодорожные составы, которые и доставляли все необходимое в Цхинвал. Отправление каждого состава обязательно сопровождалось митингом, на котором выступал сам Лужков и глава Южной Осетии Эдуард Кокойты. Правда, место для этих митингов было крайне неудачным, потому что составы отправлялись с товарной станции на окраине Москвы. Тем не менее, на узком островке между железнодорожными путями специально сооружали временную трибуну из досок, устанавливали микрофоны и динамики. Трибуну сколачивали на фоне отправляющегося поезда, на вагонах которого бросались в глаза красочные транспаранты: «Южноосетинскому народу от правительства Москвы». Некоторые составы с гуманитарной помощью отправляли во время субботнего объезда.

Когда Лужков вместе с Кокойты подъехали, вслед за ними на трибуну поднялись московские чиновники, гости из Южной Осетии, разные железнодорожные начальники и чины из МЧС. Первым о дружбе народов и взаимной помощи заговорил Лужков, но жилые кварталы были далеко, любопытным зрителям взяться было неоткуда, и перед трибуной стояло только десятка два человек: журналисты, несколько железнодорожных рабочих и рядовых МЧСовцев. Получалась комическая ситуация, когда стоявших на трибуне было почти в два раза больше, чем перед ней.

Послушав Лужкова и Кокойты, журналисты стали потихоньку расходиться. Корреспонденты потянулись диктовать новости в свой микроавтобус, припаркованный метрах в ста от выступающих, а телеоператоры стали снимать перебивки, не уделяя внимания второстепенным ораторам, которые сменили у микрофона первых лиц. Погода хмурилась, начинал моросить мелкий дождик. Репортеры уже расположились в микроавтобусе и начали передавать свои тексты, когда дверь с грохотом отъехала в сторону – в проеме показался пресс-секретарь мэра, лицо было искажено яростью.

– Почему вы ушли с митинга!? – Сергей Петрович стоял на улице, но голова и плечи были внутри салона. – Кто вас отпускал?

– Сергей Петрович, мы новости пошли диктовать. Как обычно, – ответил кто-то.

– Какие новости!? Выступления еще не закончились! Почему вы ушли!? Все назад!

– Но мэр ведь уже выступил…

Обычно Сергея Петровича волновали только выступления мэра и других важных персон.

– Вы что, не поняли? Все назад!

Больше спорить с пресс-секретарем никто не стал, и, оборвав диктовку, журналисты пошли назад к трибуне и вернулись к ней как раз под жидкие аплодисменты, которыми слушатели приветствовали завершение торжественных речей. Лужков с Кокойты дали символическую команду и поезд, под звуки гимна Москвы, тронулся на юг.

Как рассказал потом один из охранников Лужкова, после того, как журналисты постепенно покинули группу слушателей, людей перед трибуной осталось совсем стыдно мало, и кто-то из окружения Лужкова шепнул Сергею Петровичу:

– Смотри, твои разбежались… – и разъяренный Цой помчался возвращать журналистов, что только подчеркнуло нелепость ситуации.

Пример проводить субботние объезды взяли с Лужкова и некоторые члены его правительства. Город по выходным объезжал и вице-мэр Валерий Шанцев, и некоторые префекты, но активнее всего подхватил эту инициативу глава стройкомплекса Владимир Ресин. Если сам Лужков мог и пропустить какую-нибудь субботу, особенно в последние годы своего правления, то Владимир Иосифович не объезжал московские стройки, только если был в отпуске или болел. Более того, Ресин сохранил свою привычку работать по субботам и после отставки Юрия Михайловича, при новом мэре.

В отличие от Лужкова, который посещал совершенно разные объекты, что делало более разнообразным субботний сценарий, Владимир Иосифович концентрировался исключительно на стройках и мог фанатично, неделю за неделей, месяцами осматривать одну и ту же стройплощадку, сверяя графики поставки утеплителя и арматуры. Такое презрение к выходным напрягало не только журналистов, но и многих чиновников, которые были вынуждены сопровождать своего шефа.

Однажды перед Новым годом Ресин проводил в своем здании в Никитском переулке коллегию строительного комплекса. В большом зале, пошло косившим под классицизм псевдоколоннами и крашенным под золото металлическим профилем, собрались все руководители городского строительства. Завершая заседание, Владимир Иосифович поздравил своих подчиненных с наступающим.

– Ну, что же… Поздравляю всех с наступающим Новым годом! Здоровья вам и удачи! А второго января в девять утра жду на объезде.

Второе января в тот год как раз выпадало на субботу. В зале раздался неодобрительный гул.

– Что такое? – удивился Ресин.

– Так Новый год все-таки, Владимир Иосифович, – сказал кто-то из его замов, сидевший по соседству в президиуме.

– Ах, да! – вспомнил первый заместитель мэра.

В зале облегченно выдохнули.

– Конечно, самый народный праздник у нас! – доброжелательно улыбнулся Владимир Иосифович. – Ну, хорошо. Тогда встречаемся в десять…

И объезд состоялся по плану. И даже когда в России появились большие зимние каникулы, все выпадавшие на них субботы Ресин объезжал московские стройки.

Субботние объезды стали частью образа Лужкова. И, конечно, его облик не был бы полным без кепки, которая пришла в его мэрскую жизнь из детства на рабочей окраине Москвы. Юрий Михайлович носил очень разные кепки и даже собирал эти головные уборы. Он рассказывал, что хранит дома целую коллекцию.

Легче всего разглядеть экспонаты можно было на субботних объездах, когда Юрий Михайлович «выгуливал» очередной головной убор на людях. Глядя на кепки, которые периодически появлялись на голове Лужкова, можно было убедиться, что коллекция мэра была солидной и разнообразной. Градоначальник носил кепки совсем простого рабочего кроя, стильные кожаные кепки, в летнюю жару мог появиться в светлой кепке, больше напоминающей легкие южные кепи. А в мороз Юрий Михайлович надевал большую меховую кепку из неизвестного Аркадию зверя, у которой были даже небольшие, застегивающиеся на «макушке» «уши», как у настоящей русской шапки-ушанки. И, казалось бы, что может угрожать кепке на голове мэра Москвы?

В очередной канун Нового года Лужков по традиции отправился встречать главного Деда Мороза страны. Праздник обычно устраивали на Манежной площади, приглашали детей и организовывали театрализованное действо. Каждый раз сюжет спектакля-встречи Деда Мороза был разным, а в тот год Злые силы – Волк и Лиса – украли золотой ключик от города, и Дед Мороз не мог въехать в Москву и привезти снег к Новому году.

Сюжет был закручен весьма лихо, помимо украденного ключа Волк и Лиса наделали всяких гадостей, подослав, например, вирусы в компьютеры чиновников, а сами, изображая хулиганов, катались перед зрителями на байках. Вся Манежка была в угарном черном дыму от стреляющих выхлопов, моторы ревели, мерцали зловещие огни и грохотали хлопушки, злые силы торжествовали, и тут появился Лужков, который должен был прекратить эту вакханалию и открыть ворота столицы. Но организаторы праздника, увлекшись спецэффектами, немного не рассчитали, и в какой-то миг петарда, запущенная для большего ужаса, взлетев в воздух, угодила прямо на кепку мэра, где и взорвалась, проделав дыру в головном уборе и повредив голову Лужкова. Лицо мэра исказилось, но присутствие прессы и детей, с интересом наблюдавших за безумным спектаклем, заставили Лужкова сдержать эмоции. Он быстро победил силы зла, убил компьютерные вирусы, вернул ключ от города, за десять секунд открыл ворота Деду Морозу и Снегурочке, после чего впрыгнул в автомобиль – кортеж унесся в Красный дом. Новогодние герои, въехавшие на санях в открытые ворота Москвы, веселили публику и заканчивали праздник уже без него.

Разнос подчиненным мэр устроил страшный. Во-первых, одна из кепок уже не подлежала восстановлению, а во-вторых, на голове проступили ожог и гематома. В течение нескольких недель перед всеми официальными мероприятиями Юрию Михайловичу приходилось гримировать поврежденную лысину, а на телевидении операторы долго подбирали ракурс, чтобы в камеру не попадали лишние детали.

* * *

– Да при чем здесь Луи де Фюнес? – спрашивала Яна у Игоря.

– Да при том, что он похож на него как близнец!

– A-а, ты в этом смысле!

Аркадий прислушался к разговору и догадался, о ком идет речь. Петр Николаевич Аксенов, префект Южного округа Москвы (в дальнейшем глава комплекса городского хозяйства) действительно был очень похож на знаменитого французского комика. Причем сходство это не ограничивалось только внешностью, а прорывалось и в мимике, и в жестах крупного московского чиновника. Петр Николаевич сам прекрасно знал об этой схожести, подшучивал над собой, но иногда спрашивал у своего пресс-секретаря:

– Слушай, неужели я правда так на него похож?

– Ну, не очень, Петр Николаевич, – отвечала пресс-секретарь, давясь от смеха.

Выступая на совещаниях, Аксенов иногда вдруг так сливался с образом, что любые его слова уже невозможно было воспринимать всерьез.

А еще Петр Николаевич был таким маленьким московским Черномырдиным: он, как и Виктор Степанович, иногда случайно придумывал удивительные неповторимые фразы, которые некоторые журналисты даже записывали на память.

Осматривая территорию вокруг монорельса, Петр Николаевич в сердцах бросил своим подчиненным:

– Что тут у вас с деревьями происходит!? Это не деревья, это сплошное дупло!

В другой раз Аксенов объяснял кому-то, как нужно проехать на объект в районе улицы Миклухо-Маклая, и в конце уточнил:

– …а там уже нужно свернуть на Миклухо, точнее на Маклая…

На самом деле Петр Николаевич был очень простой и, как казалось, Аркадию, доверчивый человек. Может быть, именно поэтому еще при Лужкове он не удержался на своих высоких постах и был отправлен в почетную ссылку на второстепенную должность в московский стройкомплекс.

Служебное шоу

Заседание любого правительства, на которое приглашена пресса, всегда имеет привкус некоего шоу, игры на публику. Заседания столичного правительства нередко превращались в целое действо. Некоторые московские аппаратчики даже специально приходили посмотреть и послушать, как пройдет очередное правительство, кого на этот раз разнесет Лужков, и уходили разочарованными, если Юрий Михайлович вдруг оказывался не в ударе.

Во времена Лужкова московское правительство почти всегда собиралось по вторникам в десять часов утра в Красном доме. В повестке дня, как правило, было два вопроса. По каждому из них выступал основной докладчик и один или несколько содокладчиков, которым потом задавали вопросы. В заранее срежиссированных прениях к трибуне выходили городские депутаты, общественные деятели, которые чуть-чуть критиковали, но в целом обязательно поддерживали предложенный на рассмотрение документ.

Итог всему сказанному подводил Лужков, который производил впечатление беспристрастного, сурового начальника, чьи прямые указания и даже мнения не должны были вызывать никаких сомнений.

Одно время постоянным объектом критики мэра на заседаниях правительства стал глава стройкомплекса Владимир Ресин. Лужков довольно грубо ругал его, то за срыв сроков строительства домов, то за обнаруженные в новостройках недоделки, то еще за что-то. Юрий Михайлович так жестко и конкретно наезжал на своего первого заместителя, что складывалось четкое впечатление: работать на своем посту Владимиру Иосифовичу осталось считанные дни. Ресин как-то вяло, неубедительно оправдывался, говорил, что все будет исправлено и сделано в срок. Когда же после очередного публичного разноса Лужков прямо на правительстве объявил Ресину выговор, еще не опытный Аркадий пришел к выводу, что все, Ресину пришел конец. Знающие люди похлопали неискушенного журналиста по плечу:

– Не переживай, Владимир Иосифович всех нас здесь переработает, может быть, и самого Юрий Михайловича.

Аркадий удивленно вытаращился.

– Что ты так удивляешься? Они сейчас вместе пообедают, посмеются… Все будет нормально.

– А выговор?

– А выговор через месяц тихонько снимут, без огласки, а потом еще благодарность объявят за многолетнюю плодотворную работу. Да, может, на бумаге еще и выговора никакого не будет.

Аркадий спорить не стал, но сильно засомневался, что такое может быть. Но потом, когда Ресин еще несколько раз получал от Лужкова выговоры, но это никак не сказывалось ни на его положении, ни на его влиянии, стало понятно, что публичная порка подчиненных хороший инструмент для собственного самовыражения.

Вообще, риторика на московском правительстве часто заканчивалась ничем. Когда проект документа одобрялся, по регламенту отводилось время на то, чтобы внести в итоговый текст высказанные в ходе обсуждения поправки и предложения. Сколько дать времени на доработку документа – решал сам Лужков: это могло быть дней десять, две недели, месяц. Повторно для его рассмотрения правительство уже не собиралось, мэр просто подписывал постановление, и через некоторое время оно появлялось в базе электронного документооборота мэрии.

Аркадий вместе с напарником Андреем внимательно наблюдали за тем, какие уточнения Лужков поручает внести в проекты постановлений, рассматриваемых на правительстве. Это было важно для того, чтобы не пропустить принципиальные поправки, которые могли кардинально поменять суть документа. Со временем они стали замечать некоторые странности. Выступая на правительстве, Лужков часто поручал внести изменения в итоговый протокол, а когда документ появлялся в электронной базе, то его поправки зачастую там просто отсутствовали. Что это? «Неужели, много лет проработав при правительстве, мы не расслышали или не поняли мэра», – думали журналисты. Это могло, конечно, случиться, но было бы исключением и профессиональным проколом.

И тогда они решили провести эксперимент. Записали на диктофон несколько ярких критических выступлений Юрия Михайловича на разных заседаниях, а потом сравнили с итоговым текстом постановлений правительства. Многого из того, что поручал сделать мэр, в документах не нашлось…

Это было поразительно. Одна строчка в таком документе, например, предоставление некоторых льгот, могла означать доступ целого клана к солидным бюджетным ресурсам, а значит – имела огромное значение. А тут «исчезали» прямые, сделанные публично указания мэра. Была ли это просто игра на публику, когда сам мэр потом отзывал свои поручения, или чиновничьи интриги, когда люди из окружения Лужкова хотели любыми способами протащить в документах правительства нужные им и очень важные детали? Но однажды, на каком-то совещании, где не должно было быть прессы, Аркадий услышал фразу Лужкова, которую тот в сердцах бросил своим подчиненным:

– Хватит подсовывать мне такие бумаги! Они нарушают интересы города, а вы хотите, чтобы я их подписывал!? Кончайте с этим, я вам говорю! Больше ни одного подобного документа я не подпишу.

Конечно, далеко не всем московским чиновникам недовольство мэра сходило с рук так же легко, как влиятельному Владимиру Иосифовичу. Такое публичное бичевание легко отскакивало только от людей, входивших в самый близкий круг Юрия Михайловича. Многие же чиновники просто боялись ходить на доклад к мэру или выступать на правительстве. Иногда, чтобы отвести от себя возможный удар, руководители департаментов старались делегировать для выступления с докладом на правительстве своих заместителей, а сами оставались в тени, наблюдая за происходящим из зала. Но такой фокус проходил не всегда, потому что повестку дня и докладчиков утверждал сам Лужков.

Александра Удальцова, занимавшего должность начальника Управления городского заказа, Лужков недолюбливал. Знал это и сам Александр Николаевич. Знал и то, что к нему накопилось немало претензий. Но с докладом на правительство надо было идти, другого выхода не было.

Удальцову было за пятьдесят. Это был грузный, мрачноватый на вид человек, уже заработавший одышку и нездоровый цвет лица. Не успел он выйти на трибуну для доклада, как весь покрылся испариной, долго искал платок в карманах костюма, а потом вытирал им вспотевшее лицо, из-за чего возникла небольшая пауза. Все правительство во главе с Лужковым ждало. Наконец Александр Николаевич спрятал платок в карман, сосредоточился и начал с традиционного приветствия:

– Уважаемый Юрий Иванович! Уважаемые члены правительства, присутствующие!

По залу пробежал небольшой смешок, но Лужков в это время, надев очки, листал разложенные на столе документы и, казалось, ничего не заметил.

Произнеся приветствие, серьезно взволнованный начальник Управления опять машинально достал платок и, вытирая пот с лица, приступил к докладу:

– Юрий Иванович, за последнее время нашим Управлением была проделана большая работа по совершенствованию механизмов…

Шевеление в зале усилилось, кто-то даже коротко хохотнул, но ни докладчик, продолжавший зачитывать свою шпаргалку, ни Лужков, по-прежнему внимательно изучавший бумаги, ничего не замечали. Прошла примерно минута, и «уважаемые присутствующие» уже решили, что Лужков, увлеченный чтением, так ничего и не заметил, как Юрий Михайлович вдруг оторвался от документов, снял очки и прервал Удальцова:

– Александр Николаевич, остановитесь на минуту.

– Да, Юрий Михайлович? – чиновник совсем обмяк. Прерывание доклада, да еще на первых минутах, было плохим знаком.

– Скажите, пожалуйста, а кого вы здесь называете Юрием Ивановичем?

– Я!?

– Да, вы.

– Я, Юрий Михайлович, никого Юрием Ивановичем не называю, – вконец напуганный докладчик растерянно посмотрел в зал, будто призывая его в свидетели, но из зала на него смотрели улыбающиеся лица.

– Но вы только что обратились: уважаемый Юрий Иванович… Кого вы имели в виду?

– Я не говорил…

– Так имейте в виду – Юрия Ивановича здесь нет. Продолжайте ваш доклад, – Лужков снова надел очки и погрузился в чтение документов.

Совершенно потерянный Удальцов, постоянно вытирающий пот с лица, с трудом дочитал доклад и сбивчиво ответил на многочисленные каверзные вопросы, во время которых Лужков еще и посоветовал ему более активно заниматься делом, чтобы сбросить лишний вес. Своей должности Удальцов лишился чуть позже.

Но иногда правила игры волшебным образом менялись – даже совсем маленький незаметный чиновник мог заставить отчитываться перед собой могущественного деятеля.

Геннадий, человек очень активный, работал в пресс-службе мэра всего несколько недель. Его главной задачей было написание позитивных статей о деятельности городских властей, которые потом размещались в московской прессе под разными псевдонимами.

Сотрудники пресс-службы, а значит, по определению, свои люди в мэрии, иногда допускались на совещания, откуда должна была уходить только проверенная фильтрованная информация. Первым таким мероприятием для Геннадия, куда незаметно просочился и Аркадий, стало совещание, посвященное очередному теннисному турниру на Кубок Кремля. Оргкомитет проводил сам Лужков, потому что любил теннис и потому что в те годы этот вид спорта в России был «президентским». В состав организационного комитета входили многие крупные чиновники, в том числе и непосредственный начальник Геннадия – Сергей Петрович Цой.

Заседание началось, и с докладом о подготовке к турниру выступил президент Федерации тенниса России Шамиль Тарпищев. Он рассказывал о том, что уже сделано, что еще предстоит, рассказал и о финансовых трудностях: несколько компаний отказались от своих спонсорских обязательств, поэтому бюджет турнира начал разваливаться. На эзоповом чиновничьем языке это означало, что нужно либо добавить денег из городского бюджета, либо напрячь кого-то из спонсоров, что в лужковское время было совершенно обычным явлением. Несколько раз во время доклада Лужков уточнял какие-то детали, а когда Тарпищев закончил, обратившись в зал, спросил:

– Вопросы к Шамилю Анвяровичу будут?

Мудрые аппаратчики стараются, как правило, не вылезать с лишними вопросами, даже если они вертятся на языке.

– Можно вопрос, Юрий Михайлович? – кто-то все-таки решился после небольшой паузы.

Лужков обвел взглядом зал:

– Да, пожалуйста.

Сергей Петрович дернулся, будто к его стулу подключили электричество. Вопрос решил задать его новый сотрудник.

– Шамиль Анвярович, вот вы только что рассказали о финансовых трудностях. А как вы собираетесь их решать?

Это была подстава. Задать такой провокационный вопрос мог решиться только сумасшедший или совершенно далекий от реалий человек. При этом весь удар за него, учитывая незначительность сотрудника, должен был прийтись на его начальника, то есть Сергея Петровича.

Сергей Петрович метал дикие взгляды с Лужкова на Геннадия и обратно, надеясь, что первый ничего не заметит, а второй – ужаснется выражению лица своего начальника и затаится. Шамиль Анвярович, между тем, не зная, кто ему задал вопрос, начал подробно, оперируя цифрами, отвечать. Геннадий, чувствуя себя равным среди равных, понимающе кивал, и тут вдруг заметил конвульсивно подергивавшегося Сергея Петровича и весь сжался.

– Вы удовлетворены ответом? – спросил Лужков, обращаясь к Геннадию.

– Да-а, – заикаясь, ответил тот.

Совещание продолжалось еще минут двадцать, и все это время между пресс-секретарем и его подчиненным происходила понятная только им и Аркадию игра жестов. Напуганный до краев Геннадий делал непонимающее лицо, а Сергей Петрович выразительно показывал, что очень скоро объяснит все в подробностях, а для убедительности показывал ему тренированный кулак, прикрывая его от Лужкова поставленной на ребро папкой.

Тем не менее, этот эпизод, если не считать словесно изуродованного после совещания Геннадия, остался для всех без последствий, что Аркадий объяснил себе неизвестностью Гены. Большие люди приняли его за чиновника одного из федеральных ведомств, которые тоже присутствовали на заседании оргкомитета.

Аркадий часто вспоминал этот случай, когда размышлял об изменении поведения людей в зависимости от того, с кем они общаются – со своим начальником или подчиненным. Для московской мэрии лужковского периода такие метаморфозы были не редкостью. Сам Юрий Михайлович, что можно было разглядеть даже на телевизионной картинке, выглядел совершено по-разному, выступая, например, на заседании своего столичного правительства или докладывая что-то в Кремле. Менялась поза, выражение лица, взгляд. Впрочем, это поведение совершенно естественно, если только человек не переходит границ хамства и подхалимства. Сам Юрий Михайлович этих границ не переходил, но получалось это не у всех его подчиненных. Особенно комично это выглядело, когда выражение лица чиновника почти мгновенно менялось с пренебрежительного на заискивающее.

Под предлогом модернизации технической базы аппарата правительства Москвы, улучшения управляемости и повышения эффективности кабинеты важных московских чиновников оснастили системами видеоконференцсвязи. На столах начальников появился еще один монитор. Нажав несколько кнопок, можно было вызвать на связь нужного собеседника, и, если тот оказывался на рабочем месте, его лицо проступало на экране, а большая часть кабинета оставалась «за кадром». Аркадий знал, что такая система уже установлена, но еще ни разу не видел ее в действии, пока его не пригласил к себе руководитель одного из департаментов, чтобы уточнить детали своего интервью.

– Здравствуйте, можно? – Аркадий приоткрыл дверь кабинета.

– A-а, привет! Заходи!

Аркадий вошел, поздоровался и сел в кресло сбоку от начальнического стола.

– Интервью я прочел. В общем – все правильно, мне понравилось. Только я бы добавил несколько цифр, которые подчеркнут социальную направленность нашего бюджета. Ты же понимаешь? – чиновник поверх очков взглянул на Аркадия.

– Я понимаю. Вы мне цифры через помощника передадите? Или можно вам напрямую позвонить? – поинтересовался Аркадий.

Чиновник нажал какую-то кнопку, отъехал от стола и, закинув ногу на ногу, вальяжно развалился в кресле.

– Зачем откладывать, сейчас все и узнаем. Готовься записывать, – он покровительственно улыбнулся.

Через несколько секунд на экране высветилось лицо чиновника, отвечавшего за социальную поддержку горожан.

– Здравствуй, мой дорогой! – начал хозяин кабинета. – Как поживаешь, не отвлекаю?

Они обменялись любезностями.

– Слушай, у меня тут корреспондент сидит, – с острого угла Аркадию была видна в мониторе искаженная ракурсом голова социальщика, – я по поручению мэра дал интервью, хочу добавить несколько цифр по твоей теме. Можешь прямо сейчас сказать, из первых рук, что называется?

– Знаешь, у меня под рукой цифр нет. Тебе срочно нужно?

– Да, у меня журналист в кабинете сидит.

– Понятно, – чиновник задумчиво почесал увеличенный экраном нос, – давай я сейчас уточню и буквально через пять минут тебя наберу.

– Договорились, спасибо, дорогой!

Связь прервалась.

– Видишь, как мы работаем! – обратился к Аркадию герой интервью. – Москва вообще всегда шла впереди всей России, да и федералы постоянно пользуются нашим опытом, только не всегда признаются.

– Да-а, – протянул Аркадий и вспомнил, как на прошлой неделе пришел в свою жилищную контору взять справку и просидел в очереди три часа, потому что там сломался единственный допотопный принтер с пожелтевшим от времени корпусом.