Текст книги "В тени московского мэра"

– У тебя еще какие-то вопросы по интервью были? Давай, пока время есть, – чиновник протянул руку и нажал кнопку громкой связи:

– Слушаю… – раздался голос секретарши.

– Чай мне принеси…

– Как обычно, без сахара?

– Да, – секретаршу отключили. – Так что ты там хотел?

– Я хотел, чтобы вы рассказали…

В кабинете раздался звуковой сигнал, и видеосвязь снова заработала.

– Слушай, почему до сих пор у меня нет отчета твоего департамента? – заговорил с экрана знакомый голос Лужкова.

– Здравствуйте, Юрий Михайлович! – чиновник весь подобрался, скинул ногу с ноги, подъехал на кресле вплотную к столу и уставился в монитор. Расслабленное начальствующее выражение лица моментально трансформировалось в подобострастное. – Я? Я все отправил уже, Юрий Михайлович! Это недоразумение какое-то…

В этот момент дверь кабинета открылась, показалась секретарша с подносом, на котором стояли чашка чая и два блюдца – одно с орехами, а другое с медом. Заметив ее боковым зрением, чиновник еще ближе придвинулся к экрану и, вытянув левую руку за угол обзора видеокамеры, замахал секретарше: мол, не до тебя сейчас с твоим чаем. Девушка была понятливая, работала на своем месте уже не первый год, поэтому остановилась у дверей, чтобы не попасть в зону обзора камер, и замерла.

– Я тебе говорю, отчета твоего нет. Разберись, и чтобы завтра утром он был! – Лужков отключился.

– Хорошо, конечно! Я все выясню! – проговорил чиновник в уже погасший экран и облегченно откинулся на спинку кресла.

Секретарша выждала, пока шеф отдышался, донесла поднос, поставила чай, мед и орехи на стол и пошла к двери. Но тут экран снова ожил, и чиновника опять подбросило к монитору.

– Да, вот еще что, – Лужков сделал паузу, – мы договаривались, что ты приведешь ко мне в среду… – он назвал фамилию известного на всю страну актера, – надо перенести, я буду занят.

– Понял, Юрий Михайлович, хорошо! А на какое число можно перенести?

– Недели через две, там посмотрим, – экран потемнел.

– Спасибо, Юрий Михайлович! Я все понял.

Секретарша вышла из кабинета. Аркадий молча сидел перед чистым блокнотом и вертел в руке ручку. Чиновник отхлебнул чаю, отодвинулся от стола, постепенно возвращая своему телу вальяжность движений, и вопросительно посмотрел на Аркадия.

– Так, что там еще у тебя?

– Цифры жду… – о дополнительном комментарии к интервью Аркадий решил не напоминать, настроение чиновника заметно испортилось: передовые московские технологи впустили во внутреннюю жизнь постороннего человека.

– А, да, – вспомнил чиновник, и тут экран опять зажегся.

– Ну, что ты не отвечаешь? – заговорил социальный начальник.

– A-а, привет! Мэр выходил на связь. Два раза! Просил уточнить кое-что, сам понимаешь… – хозяин кабинета, уже не прячась, отхлебнул чая, хрустнул очищенным грецким орехом. – Так что с цифрами?

– Записывай…

– Бери ручку, записывай! Все свежие цифры для тебя, должен ценить, – чиновник снисходительно посмотрел в сторону Аркадия.

* * *

– А в караоке вечером пойдем? – не успел еще спросить Леха, как на него все напали.

– Да что ты пристал со своим караоке!

И все зашумели, засмеялись, а сам Леха громче всех. Наташа посмотрела на часы.

– Что, пора уже? – взглянул на нее Алексей. – Договаривались вроде, что на сегодня отложим все дела.

– Да все нормально, успокойся. У меня в это время бабушка ребенка кормить должна, я просто позвоню, узнаю, все ли в порядке.

– А он у тебя с мамой, да? – спросила Яна.

– Да, за городом.

– Слушайте, а ни у кого дача в новые границы Москвы не попала? – спросил вдруг Игорь.

– Судя по твоему голосу, Николаич, небоскребы построят рядом с твоим участком, – уколола его Янка.

– У меня дача на Дмитровке, а вот у Лехи, кажется, участок где-то по Калужскому. Правда, Леха?

– Ничего, зато цена в три раза вырастет, – парировал тот.

Соседи по МКАД

Несмотря на статус самостоятельных субъектов федерации, Москва и Подмосковье давно срослись воедино автомагистралями, железными дорогами, трубопроводами, электрическими проводами и даже жилыми кварталами. Но такое тесное соседство не мешало двум руководителям – мэру Лужкову и губернатору Громову – в течение нескольких лет почти не замечать друг друга.

История такого недоброжелательства брала свое начало еще в двадцатом веке. Долгое время в Московской области губернаторствовал Анатолий Тяжлов, очень похожий по своим манерам и стилю управления на некоторых руководителей «новой» России.

График деловых встреч Тяжлова предугадать было очень сложно. Приехав утром на работу, он мог быть еще вполне бодрым, и ожидавшие в приемной чиновники и просители облегченно вздыхали. Но иногда, уединившись в кабинете, губернатор уже через двадцать минут выходил оттуда в приподнятом настроении, и становилось очевидно: дела опять откладываются и все встречи на сегодня надо отменять. Ожидавшие аудиенции у главы одного из крупнейших регионов России, обмениваясь понимающими взглядами, расходились. Охрана брала Тяжлова под отяжелевшие руки и уводила в комнату отдыха «работать над документами».

В последние годы правления Анатолий Степанович все больше терял связь с реальными процессами, происходящими в Подмосковье: экономическое положение региона ухудшалось, люди беднели. На одной из пресс-конференций, чтобы как-то сбить волну неудобных для губернатора вопросов о плачевном экономическом положении области, кто-то из «своих» журналистов спросил:

– Анатолий Степанович, вот вас тут все про дела спрашивают. А вам отдыхать вообще удается после такой напряженной работы?

– Да, мы с друзьями иногда выбираемся в походы, – ответил Тяжлов. – Знаете, я очень люблю рыбалку, ночевки в палатке, у костра посидеть, под дождем помочиться…

Весь зал смеялся несколько минут. Даже те, кому смеяться не полагалось, корчились за спинами коллег. Фраза подмосковного губернатора стала «цитатой дня» на самом профессиональном и остром в те годы телеканале НТВ, но Анатолий Степанович, похоже, даже и не понял насмешек: что такого, ну промок под дождем человек…

А в это время смекалистые люди с жуликоватыми лицами правили областью от имени губернатора. Постоянно уставший Тяжлов был вял, делами интересовался от раза к разу и вникал не очень глубоко, поэтому, конечно, был очень удобен не только своему окружению, но и давно непьющему, энергичному и деловому соседу Юрию Михайловичу. Тяжлов был готов легко отдать Москве и спорные земли, и «вкусную», как любил говорить сам Лужков, придорожную территорию с внешней стороны МКАД, на которой потом, как грибы, выросли ценные арендаторы – торговые центры. Готов был уступить и во многих других вопросах.

Поэтому, когда приблизились очередные выборы подмосковного губернатора, Лужков из претендующих на этот пост двух кандидатов от собственной же партии «Отечество» поставил на более удобного Анатолия Степановича, а боевого генерала, «афганца» Бориса Громова как будто не заметил. Хотя рейтинги Тяжлова были очень низкими.

Для того, чтобы вернуть доверие избирателей к Тяжлову, был задействован весь авторитет Юрия Михайловича и медийные рычаги, находящиеся в распоряжении московского правительства. Месяца за два до выборов Лужков и Тяжлов в сопровождении многочисленной свиты и автобуса журналистов начали систематически объезжать подмосковные города, заводы, научные институты, встречаясь с избирателями. На экранах телевизоров и страницах газет стали появляться ретушированные образы подмосковного губернатора рядом с хозяйственником Лужковым, которые совместно, по-соседски, должны были не допустить краха Московской области.

Но даже эти поездки, которые могли стать спасением для карьеры Тяжлова, тяготили уставшего от жизни Анатолия Степановича. Когда вся делегация знакомилась с последними разработками в каком-нибудь подмосковном наукограде, он мог тихонько отойти в сторону и выйти на крыльцо здания покурить. Удивленные журналисты здоровались, но даже ничего не стремились спросить у доступного губернатора, знали: ничего серьезного не скажет.

Перед тем, как попасть в число журналистов, пишущих о Лужкове, Аркадий работал как раз при подмосковном правительстве, поэтому был Тяжлову знаком. Однажды, когда мэр и губернатор приехали в Пущино, Тяжлов вот так же «незаметно» сбежал от надоедливых разговоров, вышел на улицу, закурил и, увидев знакомое лицо, подошел к Аркадию.

– Ну, как дела?

– Да, ничего, Анатолий Степанович, спасибо. Все вроде нормально.

Тяжлов глубоко затянулся.

– Слушай, а хочешь, я тебе свои стихи почитаю?

Аркадий знал, что Тяжлов пишет стихи, печатается, даже читал что-то, но из уст автора ничего не слышал, да и отказать не мог. Губернатор обнял журналиста за плечи, отвел в сторону и хриплым прокуренным голосом начал читать в самое ухо. Это было длинное стихотворение о том, как один из супругов, то ли муж, то ли жена, Аркадий точно вспомнить не мог, уехал на курорт и там предался всем возможным утехам. Стихотворение было длинное и подробное, изобиловало «крепкими народными» словами.

– Вот так бывает в жизни, ха-ха! – закончил Анатолий Степанович. – Ну ладно, пойду.

И он вернулся в здание. Аркадий растерянно улыбался.

– Что, что он тебе так долго рассказывал? – подошли к Аркадию знакомые журналисты.

– Да стихи свои читал…

По глазам коллег Аркадий понял, что поверили ему не все.

– Ну что, Аркадий, – начальник ехидно смотрел на своего сотрудника, – заменить тебя некем, поэтому на подмосковных выборах дежурить будешь один. Сменим, когда сможем.

– Один так один.

Долгие годы правительство Подмосковья заседало в самом центре Москвы на Старой площади, в здании, где в советское время размещался московский городской комитет КПСС, откуда партийные боссы управляли столицей. Красный дом на Тверской, ставший символом московской власти при Лужкове, занимал тогда Моссовет, который реальной политической властью почти не обладал.

Московская область находилась в двусмысленном географическом положении, потому что ее столицей по логике должна была быть Москва, которая на самом деле Подмосковью совершенно не подчинялась. При этом никакого собственного главного города у области не было, хотя в разные годы несколько крупных райцентров на это и претендовали. Пока будущий губернатор не построил из стекла и бетона новое здание подмосковного правительства в Красногорске, прозванное в народе «водокачкой» за характерную форму башни, возвышающейся над основным корпусом, областные власти заседали на Старой площади. Здесь в ночь подсчета голосов находился неофициальный штаб правящей элиты, и сюда, благодаря друзьям из пресс-службы Тяжлова, получил доступ и Аркадий. Здание московской областной избирательной комиссии, куда со всего региона стекались данные о голосовании, находилось совсем рядом, через сквер.

После закрытия избирательных участков из городов и районов Подмосковья начали поступать первые сведения об итогах голосования, и после обработки примерно пятнадцати процентов бюллетеней стало понятно, что Анатолий Степанович, несмотря на весь административный ресурс, нужных для победы процентов не набирает. И тут сведения из районных избиркомов оборвались, просто перестали поступать и все. Проходил час, другой, третий, а новой информации о подсчете голосов не было, как будто их никто и не считал.

Аркадий ходил из здания администрации на Старой площади в областной избирком и обратно, пытаясь получить хоть какую-нибудь официальную информацию, но чиновники делали каменные лица и от ответов уходили. Знакомые же сотрудники администрации, которых уже давно не устраивал стиль управления Тяжлова, а таких было немало, говорили, что отсутствие данных очень плохой признак – возможно, результаты пытаются подправить.

Наконец в одном из коридоров избирательной комиссии Аркадию удалось подловить проходившую из своего кабинета в туалет одну из сотрудниц облизбиркома.

– Когда же будут новые цифры? – буквально вцепился в нее журналист

– Ох, и не знаю даже! Область-то большая, никак не довезут нам бюллетени. Надеюсь, в туалет вы за мной не пойдете?

Но слухи об информационном вакууме стали постепенно выползать за рамки одного региона, и ситуацией заинтересовались федеральные СМИ. НТВ прислало к зданию областной администрации машину ПТС – передвижной телевизионной станции, чтобы с места событий можно было вести прямую трансляцию. И это очень напрягло власти. Автомобиль даже не пустили на стоянку перед администрацией. Аркадий как раз перебегал из одного здания в другое, когда корреспондент НТВ Юрий Липатов, приехавший с ПТС, пытался прорваться к зданию сквозь кордон охраны. Заметив эту сцену, Аркадий подошел, и они познакомились:

– Слушай, – спрашивал Юра, – что тут вообще происходит?

– Да похоже, пытаются протащить Тяжлова во второй тур, а с голосами совсем плохо. Вот официальный подсчет и приостановили.

– Нормально у них тут… А меня прислали в эфир выходить, а эти, – он махнул в сторону охраны, – даже к зданию не подпускают.

– Знаешь, я сейчас в администрацию зайду, у меня там в пресс-службе знакомые дежурят. Попробую что-нибудь сделать.

– Попробуй, а? Очень поможешь.

С помощью своих знакомых Аркадию удалось протащить машину телевизионщиков ближе к зданию. Обсудив с Юрой сложившуюся ситуацию, а новые сведения о подсчете голосов так и не поступали, они решили синхронно передать на ленту агентства и в эфир телекомпании, что результаты подсчета голосов на выборах губернатора Подмосковья утаиваются. Об этом открыто говорили эксперты, в частности депутаты Московской областной Думы, считавшие, что такая ситуация может свидетельствовать о серьезных нарушениях в ходе выборов.

А к областной избирательной комиссии уже подтягивались подмосковные депутаты, инициативные группы от разных кандидатов, журналисты, привлеченные грозящим скандалом.

Представители облизберкома зачастили с докладом на Старую площадь. От знакомых чиновников Аркадий узнал, что вызвало эту суету: чем больше голосов подсчитывали на местах, тем очевиднее становилось, что Анатолий Степанович не только не выходил во второй тур, но даже не дотягивал до третьего места в губернаторской гонке.

Информация агентства и телеканала о том, что подсчет результатов подозрительно затягивается, только разворошила чиновничий муравейник, потому что ситуация становилась публичной, а значит – почти не оставляла времени на принятие решения.

Как раз в этот момент Аркадий попался на глаза вспаренной, раскрасневшейся сотруднице избирательной комиссии, которая после очередной консультации выходила из кабинета на Старой площади.

– А это вы, наверное, молодой человек, – она хищно посмотрела на Аркадия, – передали, что мы голоса не подсчитываем?

– Но вы же не подсчитываете…

– А как вы вообще в этом режимном здании оказались? Кто вас сюда пустил?

– Работа у меня такая, – парировал Аркадий.

– Работа! Сейчас я скажу охране – и мы вас отсюда выведем! – она ускорила шаг и направилась вниз, к выходу.

Аркадий понял, что она не шутит, а вылететь из здания означало остаться без источников информации, и пустился в бега по длинным и запутанным коридорам. В этом же здании располагалась тогда и Московская областная Дума, где всю ночь и следующий день после выборов заседали в своих кабинетах и обсуждали в курилке последние новости подмосковные депутаты. Охрана действительно начала искать неудобного репортера, но Аркадию удалось продержаться в здании несколько часов. Прячась то в пресс-службе, то в кабинете у знакомых депутатов, он успел передать еще несколько новостей в тему, прежде чем его вычислили и выставили за дверь.

– Ну, как ты? – спросил Юра, все еще дежуривший на улице. – Тебя, что ли, тут по всему зданию искали?

– Да, меня вроде.

– Нашли все-таки? Но ничего, это уже не важно. Тут такая заваруха по всем каналам закрутилась, только о Подмосковье и говорят. Так что мы с тобой свое дело уже сделали, можно расслабиться.

После подсчета голосов Тяжлов действительно занял только четвертое место, а во второй тур губернаторских выборов вышли председатель Государственной Думы РФ Геннадий Селезнев и генерал Борис Громов.

Раздосадованный этим обстоятельством Юрий Михайлович, только что публично убеждавший всех в незаменимости Тяжлова, вынужден был срочно поменять тактику и поддерживать уже другого выдвиженца от собственной партии – Бориса Всеволодовича. Генерал предложение о поддержке принял, но такой изменчивости, видимо, не забыл.

В результате драматического второго тура Громов победил Селезнева с перевесом всего в сорок тысяч голосов и на долгие годы стал губернатором Подмосковья. В ночь подсчета бюллетеней Аркадий тоже был на Старой площади. В пустом полутемном зале заседаний областной думы он беседовал с будущим вице-губернатором региона Михаилом Менем, пока генерал и спикер парламента балансировали на грани победы и поражения, и улыбался сотруднице избиркома, которая встречалась ему в коридорах власти, но уже не пыталась выгнать журналиста на улицу.

После победы Громова многим показалось: сейчас однопартийцы объединятся и московский регион будет процветать. Но эти иллюзии стали быстро развеиваться. Генерал оказался для Юрия Михайловича фигурой неудобной, потому что решил вдруг отстаивать собственные экономические интересы Подмосковья, одного из мощнейших регионов страны.

Как только Лужков убедился, что Борис Всеволодович не желает играть роль младшего брата, активные поствыборные контакты мэра и губернатора постепенно сменились некоторым охлаждением, а потом и вовсе перешли в открытую неприязнь. Личные встречи между ними практически прекратились, а все оперативные вопросы, которые так или иначе приходилось решать соседям, обсуждались на уровне замов.

При этом многие серьезные проблемы, которые нельзя было полноценно решить без участия двух регионов, вязли в бумажной переписке и волоките. Например, в Москве строили широченное Ярославское шоссе от площади Рижского вокзала до МКАД и рапортовали об открытии новой удобной для автомобилистов магистрали, а за кольцевой автодорогой она сразу же упиралась в «узкое горло», и все водители, чертыхаясь, часами простаивали в пробках. Со стороны области, на примыкающих к МКАД подмосковных землях, без согласования со столицей начали появляться огромные торговые центры, притягивающие тысячи автомобилей, и за несколько лет реконструированная Лужковым 109 километровая кольцевая дорога заросла пробками. И таких примеров с каждым годом становилось все больше.

Дошло до того, что, встречаясь на масштабных форумах, Лужков и Громов даже не подавали друг другу руки, в лучшем случае холодно кивали, а то и просто отводили глаза в сторону, чтобы не здороваться.

* * *

– А все потому, что Лужок во многом был барином, – сказал Игорь, развалившись на стуле, выкатив вперед внушительное брюшко и отхлебывая пиво.

На упитанном лице поблескивали очки, а свободной от пивной кружки рукой он поглаживал бороду. Сходство с расслабленным русским барином конца девятнадцатого века было настолько ярким, что все засмеялись.

– Ты на себя-то посмотри, Николаич! – не выдержала Яна.

– А что я? – удивился тот.

– Да какой Лужок барин, – вступился за бывшего градоначальника Алексей. – Он с московской окраины и работал всегда больше других. Помните, как с работы в командировку, из командировки на объезд… Мы уже с ног валились, а он ничего.

Аркадий вспомнил, как однажды Лужков, произнеся речь перед ветеранами в «книжке», здании мэрии на Новом Арбате, не спустился со сцены, как обычно, по лесенке, а сходу спрыгнул в зал, за что ему аплодировали больше, чем за выступление.

– Барин и трудоголик тоже могут сочетаться, – сказал Игорь, подцепив вилкой креветку из своего салата.

– Ну, не скажи… – за столом снова заспорили.

Барский стиль

Юрий Михайлович рос на рабочей окраине Москвы и сам нередко об этом напоминал. Его происхождение, его образ, кепка, ставшая частью имиджа, должны были подчеркивать близость к избирателю, говорить на языке подсознания: «посмотрите, я же свой».

Но если появлялась возможность поближе присмотреться к Лужкову, увидеть его в разных ситуациях, то удивительным образом из этого делового, неглупого и хитроватого мужичка вдруг проступал настоящий русский барин, который непонятно даже откуда мог взяться.

Барин этот выглядывал не так уж и часто, но, один раз заметив его, потом уже было почти невозможно отделаться от ощущения, что он постоянно вылезает то тут, то там. Аркадий замечал, что даже во время переговоров с иностранными гостями, когда Юрий Михайлович и в беседе, и в манерах, и в отношении к бизнесу старался выглядеть европейцем, вдруг начинает выпирать из него русский мелкопоместный барин: то в позе проступит, то в жесте, то в непереводимой на другие языки интонации.

Он мог быть снисходителен, сокращая дистанцию в свою пользу и называя всех подчиненных на «ты», или грубоват, но не со зла, а за дело – он же для своих подданных почти как отец родной. Многие в Красном доме его так и называли про себя – «папа». На рабочих совещаниях, в своем кругу, когда присутствовали одни мужчины, он мог и любил употребить народное словцо, составлявшееся иногда в трехэтажные конструкции. Так сказать, поругать по-отечески.

Под настроение Юрий Михайлович часто не возражал против лести в свой адрес, причем далеко не всегда тонкой, а во время появления на людях, открывая магазин или встречаясь с театральной общественностью, был рад создававшейся вокруг своей персоны атмосфере праздника, пусть даже показной и переслащенной.

Несколько раз Аркадий с отвращением наблюдал, как один из крупных московских чиновников, пока Лужков в кругу своих министров ожидал приезда в Красный дом важной делегации, подскакивал к мэру со словами:

– Разрешите, Юрий Михайлович, я… – и стряхивал с пиджака Лужкова крупную пылинку или поправлял чуть съехавший набок галстук.

Такие непубличные действия могли быть работой службы протокола, но никак уж не чиновника в ранге руководителя департамента. Но сам Юрий Михайлович часто не возражал против подобных манер, не прерывая беседы, чуть замирал, позволяя уточнить свой внешний вид.

– Вот, Юрий Михайлович, теперь хорошо, – отходил чиновник, любуясь, а мэр снова отпускал на волю свои жесты.

Далеко не все в окружении Лужкова разделяли такие методы создания «доверительных» отношений и брезгливо отводили глаза, но, замечая, что, как правило, градоначальник против таких подходов ничего не имеет, были вынуждены делать выводы.

Желание прогнуться перед большим начальником часто сидит в начальнике маленьком, и, если стремление это не подавляется, то такое снисхождение воспринимается как поощрение, а в дальнейшем льстивые манеры только совершенствуются, постепенно становясь частью всей системы отношений; человек, к которому они обращены, невольно бронзовеет и перестает воспринимать реальность. И потом, даже в случаях, когда этого подхалимства никто уже и не просит или оно даже вредно для самого объекта лести, эти отношения продолжают жить своей жизнью.

Аркадий часто видел, как готовились к визиту градоначальника. Иногда желание угодить превращалось в откровенную глупость. Лужков часто инспектировал городские стройплощадки, и строители, желая придать ухоженный вид своей территории, перед приездом мэра начинали поливать дорогу в том месте, где должен был остановиться кортеж. Несколько поливальных машин делали круги, пытаясь сбить толстую присохшую грязь, гастарбайтеры лопатами подчищали то, что не могла смыть вода. Но, как правило, ни вода, ни лопаты не могли так быстро справиться с присохшей намертво глиной, и сухая, пусть грязноватая, дорога около стройки к приезду большого начальства превращалась в мутную жижу, в которую и выходил Лужков.

Рассказывают, что однажды, еще в самом начале своей мэрской карьеры, Лужков приехал посмотреть на строительство одного из крупных жилых микрорайонов. На месте градоначальника уже ждали несколько десятков чиновников. Но водитель мэра не рассчитал и остановил машину прямо в большой луже.

Юрий Михайлович открыл дверцу и машинально, не глядя под ноги, ступил на землю и почти по щиколотку оказался в воде. Возникла немая сцена: Лужков смотрел на свои промокшие ноги, а свита на мэра. Несколько секунд никто не знал, как же выйти из этой дурацкой ситуации. И тут из-за спин своих коллег выскочил один из чиновников. Он был в одних носках, а в руках держал свои ботинки, в которые и предложил переобуться промочившему ноги Лужкову. Такой жертвенности Лужков не принял, молча прошагал по луже и пошел осматривать стройку. Заботливый чиновник вынужден был надеть свои ботинки и поспешить за мэром. Неизвестно, что сказал «доброжелателю» после этого случая сам Лужков, да и сказал ли что-нибудь вообще, но чиновник этот проработал в команде Юрия Михайловича долгие годы, вплоть до самой отставки мэра.

Чтобы вывести военную автобазу из Провиантских магазинов, памятника архитектуры, расположенного рядом с метро «Парк культуры», московские власти пообещали министерству обороны построить новую автобазу на пересечении МКАД и Рублевского шоссе. Освобожденное историческое здание предназначалось под экспозиции Музея города Москвы.

На открытие нового военного городка, куда собрали и журналистов, должен был приехать сам Лужков. Командование части очень ждало мэра и готовило ему торжественную встречу: с военным оркестром и даже небольшим парадом на местном плацу. Мэр должен был вот-вот подъехать, и все начальство, одетое в парадную форму, вышло встречать его на крыльцо нового административного корпуса. Рядом с командиром части стояла группа офицеров, один из которых держал на расшитом русскими узорами полотенце традиционный хлеб-соль, а другой – большую икону: Георгия Победоносца, поражающего копьем мерзкого змия. Георгий, он же Юра, как известно, является символом Москвы. Получалось, что Юрия Михайловича готовились встретить чуть ли не как духовное лицо, и все были серьезны и торжественны.

Некоторые, заметив икону с явным намеком на самого Юрия Михайловича, начали посмеиваться. Аркадий ткнул в бок Николаича, который от пресс-службы присматривал на этом мероприятии за журналистами:

– Николаич, смотри, Лужка уже собираются как патриарха встречать, с иконами.

– Они совсем, что ли, обалдели? – Игорь встрепенулся и побежал предупредить людей из протокола и охраны.

Буквально за несколько минут до приезда Лужкова, военных удалось убедить убрать икону и оставить только традиционные хлеб да соль.

Когда из заброшенного пустыря на Поклонной горе Лужков решил сделать Парк Победы, то сам часто приезжал следить за тем, как создается будущий мемориал. На месте современного парка, который стал одним из самых популярных мест отдыха, тогда не было ни деревьев, ни аллей, ни цветников, ни фонтанов; не было музея истории Великой Отечественной войны, православного храма, мечети и синагоги. Мемориальный комплекс и парк создавались с нуля.

Несколько лет подряд Лужков со своими министрами приезжал на традиционные весенние субботники по благоустройству города именно сюда.

Той весной участок VIP-субботника, как обычно, был определен и подготовлен заранее. Около аккуратных ям взрослые деревья с обвязанными мешковиной комьями земли на корнях уже ждали торжественной минуты возвращения в почву. Недалеко разминался на бравурных нотах небольшой духовой оркестр, с ноги на ногу переминались подмерзшие журналисты, в большой сетке пряталось несколько сотен разноцветных шаров, готовых, как символ праздника труда, в нужное время вырваться в небо. Все вроде было готово, но организаторам показалось, что каких-то штрихов еще не хватает, и они решили добавить цветов. Решение это было принято, видимо, в самый последний момент, потому что небольшой грузовичок с цветоводами в кабине и рассадой в кузове подъехал к месту субботника, когда от охраны уже пошел шепоток: мэр выехал и скоро будет. Но рукастые цветоводы свое дело знали: они быстро выгрузили ящики с рассадой и принялись укладывать маленькие аккуратные анютины глазки в торфяных горшочках в стоявшие рядом с местом субботника большие бетонные вазоны неясной расплывшейся формы. Управившись за несколько минут, они погрузились в свой автомобиль и отъехали в сторону, метров за сто от мероприятия, чтобы не бросаться в глаза.

Субботник прошел без происшествий, традиционно: оркестр отыграл несколько маршей, деревья были посажены, шары улетели, умчались Юрий Михайлович и его министры, начала расходиться небольшая толпа любопытных горожан, которые всегда собираются поглазеть на такие события. Журналисты, для которых это был последний пункт в традиционном субботнем объезде, расходиться не спешили и решали, что делать дальше: несколько человек предложили вместе завершить субботний день в каком-нибудь кафе. Пока думали, куда пойти, к бетонным вазонам вернулся грузовичок с цветоводами, которые также сноровисто, как и высаживали, стали выкапывать анютины глазки, возвращать рассаду в ящики и грузить в машину.

Кто-то из журналистов удивился вслух:

– А зачем вы такую красоту выкапываете? Сами же только что сажали…

– Нам что говорят, то мы и делаем, – повернулась женщина лет сорока в комбинезоне. – А рассаду эту мы вообще в другое место везли…

Они быстро закончили работу, залезли в машину и уехали. Из кузова выглядывали анютины глазки и как будто махали на прощанье, раскачиваясь на кочках вместе с грузовичком…

Барство любит показуху, так, по крайней мере, казалось Аркадию, и окружение Лужкова все чаще генерировало показную деятельность в городе. И эти люди даже мэра использовали в своих «спектаклях» как публичное узнаваемое лицо. Его, например, было престижно заманить на открытие торгового центра, чтобы привлечь к прилавкам горожан и поднять свой престиж в глазах конкурентов. Часто Юрий Михайлович перерезал красные ленточки у давно работавших магазинов, и люди, выбирая капусту и ряженку, с удивлением смотрели на торжественную церемонию, воздушные шарики и надувавшихся от натуги музыкантов.

– А что праздновать-то? – спрашивали друг друга пораженные покупатели, – три месяца уже торгуют…

На самом деле, это был не самый жесткий вариант. В конце концов магазин уже работал, продавцы торговали, жители покупали… Ну захотелось Юрию Михайловичу перерезать ленточку да и ладно. Хуже было, когда ленточку перерезали не после, а задолго до…

На открытии физкультурно-оздоровительного комплекса на севере Москвы собралось несколько сот человек из близлежащих кварталов. Люди, уже прослышавшие, что приедет Лужков, хотели хоть мельком посмотреть на своего мэра. Любопытные лица выглядывали из окон и с балконов соседних домов.

Для отцов города устроили целое шоу: на катке старались юные фигуристы и хоккеисты, с трибун махали флажками специально обученные школьники, в буфете продавали булочки и бутерброды, а в одном из бассейнов устроили настоящее морское сражение: здесь плавали и стреляли радиоуправляемые крейсеры, эсминцы и даже подводные лодки. Юрий Михайлович произнес торжественную речь и пообещал, что в будущем такие прекрасные комплексы город построит почти в каждом районе.