Текст книги "Парящая для дракона. Обрести крылья"

Глава 15

Торнгер Ландерстерг

Смотреть на Лауру можно бесконечно. Как она сопит, уткнувшись носом в подушку, – кто бы мог подумать, что когда-нибудь мне вообще захочется на кого-нибудь так смотреть? Все женщины, которые были в моей жизни, либо просто были, либо были партнерами или коллегами. Кем для меня стала она? Кем-то гораздо большим, чем пара, как бы парадоксально это ни звучало в мыслях иртхана.

После того как я жил без нее, оказаться рядом с ней было в разы сложнее. Просто потому, что каждый раз, когда мы встречались, внутри рушилась очередная стена, а мне больше не хотелось возводить ее заново. В этой девушке смешалось столько парадоксов, что рядом с ней я сам становился парадоксом. Не тем, кого боялись еще врачи до родов, а тем, кого я сам до конца не знал.

Тем интереснее было его сейчас узнавать.

Например, узнавать о его желании коснуться тонкой высокой скулы, чтобы убрать волосы с ее лица. Или коснуться губами губ, чтобы раскрыть ее рот в поцелуе – таком, чтобы больше ни разу, никогда в ее памяти не проявился никакой Эстфардхар. Вчера, когда я о нем услышал, мне захотелось разнести резиденцию повторно, и отнюдь не раскрывшейся мощью дракона. Просто потому, что представлять ее рядом с ним было по-прежнему больно, до ярости и желания разорвать посягнувшего на нее в поединке.

Тем не менее мне удалось с этим справиться, и справиться не столько благодаря хваленому самоконтролю (хотя на первых порах и ему тоже), сколько благодаря ей. Ее присутствие, ее доверие, ее открытость – вот то, что я не хотел потерять. Я больше никогда не хотел видеть в ее глазах холод и неприятие, особенно после случившегося вчера.

Тот момент близости, который навсегда остался в прошлом, показал мне, как это может быть. Как это может быть, когда оно по-настоящему, глубоко, в самое сердце. Если между моими родителями была хотя бы сотая доля того, что я чувствовал вчера, я понимал, почему мама не смогла жить дальше. Она справилась со смертью, но не смогла справиться со смертью отца.

Но жизнь – та жизнь, которая у них была, стоила каждой минуты.

Она не оставила меня одного, она просто ушла к нему, потому что по-другому просто не могла поступить. Это выше звериных инстинктов, первобытных инстинктов выживания, это было что-то безумно глубокое и необъяснимое. То, что драконы передали пустынным шаманам и нам, – не только свое пламя, но и свою суть. Гораздо более таинственную, чем мы все предполагали.

Долгое время считалось, что притяжение огней, слияние огней, парность – это высшая степень близости, но сейчас я начинал понимать, что это только верхушка айсберга. У драконов – с теми, кого они выбирают, – совершенно иной уровень связи, неподвластный человеческому сознанию. Во что это трансформировалось в иртханах рядом с людьми, оставалось только догадываться.

Дракон увидел в ней пару, когда она была человеком. Сначала я думал, что это просто ошибка. Потом – что это связано с ее глубинной сутью, которую не показали даже анализы, но которую почувствовал он. Сейчас я понимал, что это выше любой сути, это что-то, что миру еще только предстоит изучить и понять. Не менее неизведанное, чем то, что собой представляет Лаура.

Она заворочалась и вздохнула. Прядка волос упала поперек лица, когда Лаура повернулась на спину. Ее я убрать не успел, при вдохе она подтянулась к носу.

– Апчхи! Ой! – Она уставилась на меня так, будто не верила своим глазам.

Постепенно вспоминая все, что произошло вчера, и как я оказался в ее постели, и весь наш разговор.

– Тебе не пора на работу? – поинтересовалась она, подтягивая одеяло под подбородок, хотя была в свитере.

И в носочках. Помимо этого на ней были только трусики, и мысли об этом совершенно точно не способствовали рабочему настроению, равно как и тому, что мне предстояло сегодня сделать. Поэтому пришлось вышвырнуть себя из кровати, буквально – еще пара мгновений, и меня бы не остановили ни ее возражения, ни даже собственное обещание ее не трогать. Вопреки всякой логике я еще и подхватил с пола покрывало, как пацан в академии, честное слово!

Не прикрыться я просто не мог, хотя бы потому, что она на меня смотрела во все глаза и, раньше чем я успел сделать хотя бы шаг к ванной, спросила:

– Торн… а где твоя чешуя?

Я перевожу взгляд на руку: чешуи нет. За последнее время я настолько к ней привык, что почти перестал обращать внимание. Если можно так говорить о защитных материалах под одеждой, о постоянном контроле пламени и о текущем сквозь меня ледяном дыхании. Каждое мгновение. Не сказать даже, что я этого не замечал, я перестал его замечать, когда забрал Лауру. Но…

– Ее действительно нет, – подтверждаю я. Скорее для себя, чем для нее.

В этот момент Лаура откидывает край одеяла, морщится и начинает что-то стряхивать на пол.

– Фу, Торн! Совершенно незачем было сбрасывать ее прямо в постель.

Я хмурюсь и шагаю обратно к кровати, но, когда смотрю на простыню, никакой чешуи там нет. Перевожу взгляд на Лауру: она сидит и кусает губы, чтобы не рассмеяться. Но спустя мгновение она уже хохочет, и так заразительно, что мне самому стоит немалого труда к ней не присоединиться.

– Это смешно, по-твоему? – интересуюсь я.

– Д-д-а-а-а, – сквозь смех выдыхает она, а у меня одна только мысль: как будет звучать ее «да-а-а», когда я снова ее возьму. – Прости, но у тебя было такое лицо, что я не удержалась. Кстати, сейчас у тебя в точности такое же лицо. Торн, я просто пошутила.

Пошутила она.

Еще и одеяло сбросила, открывая изгиб ноги и тонкую полоску белья под съехавшим с плеча свитером. Я шагаю вперед, оказываюсь на кровати, заключив Лауру между руками, но она не отшатывается. Просто смотрит на меня в упор, хотя грудь часто вздымается, между нашими губами – какие-то миллиметры, я почти чувствую этот рывок к ее рту, мягкость ее губ, когда Лаура произносит:

– Торн, нет. – Ее дыхание обжигает так, что никакое пламя с ним не сравнится. – Ты обещал.

Язык бы мне оторвать, когда я это обещал.

Это единственная здравая мысль, которая удерживает меня на грани и от того, чтобы просто распластать ее по простыне.

Поэтому сейчас я просто смотрю на нее, потом так же рывком отстраняюсь, оставляя за спиной, и иду в душ. Делаю его похолоднее, прислоняюсь лбом к стеклу, вспоминая, как на этом самом месте стояла она. Как наяву вижу изгибы ее тела под цензурой запотевшего стекла, смягчаемой бегущими по жаркому инею каплями.

Хрипло выдыхаю и делаю воду просто ледяной. Простудиться мне все равно не грозит, а вот охладиться – точно не помешает. Еще бы это работало на том, чья стихия – ледяное пламя, которое сейчас бурлит в крови. Дракон, проснувшийся от его силы, недовольно рычит, не понимая, почему я оставил ее там. Почему, если от нее идет отклик такой силы, справиться с которой невероятно, безумно сложно.

Усилием воли разворачиваю свои мысли к тому, что произошло.

Сейчас нам главное успеть сделать анализы (в том числе и мне, поскольку отсутствие чешуи тоже стоит внимания), провести тест по поводу нашего мысленного общения, и к вечеру, я думаю, у нас уже будут гипотезы. Проблема заключается в том, что мой бывший друг и лучший врач Ферверна вполне способен передать эту информацию не только мне.

Я знаю Ардена достаточно хорошо. Достаточно хорошо для того, чтобы понимать, на чьей он стороне, но сейчас, когда Эллегрин могут в любой момент свести с ума или просто уничтожить одним словом (вытащить которое не представляется возможным даже мне, это может быть даже не слово, а хлопок в ладоши или упавшее перо планшета, жест или что бы то ни было еще – в частности, полная изоляция, если я попытаюсь вывезти ее из тюрьмы и закрыть там, где никто до нее не доберется), я не знаю, что думать. Не представляю, как чувствовал бы себя я, если бы не знал, как помочь Лауре. Ментальных крючков может быть несколько, любая, даже самая невинная ситуация может оказаться спусковой.

Пожалуй, я солгал, когда говорил, что до Лауры в моей жизни женщины просто были. Была еще Эллегрин.

Она тоже была моим другом.

И я всех своих друзей посадил в тюрьму.

Это срабатывает. Мне больше не хочется думать о Лауре, стоящей за запотевшим стеклом, а хочется как следует по нему врезать. Хотя, по-хорошему, врезать стоило бы себе. За то, что позволил переключить свое внимание на Лауру – теперь уже очевидно, что случай в ресторане был отвлекающим маневром, чтобы заставить меня сосредоточиться на этой интриге и на ее отце.

Что на самом деле им удалось провернуть у меня под носом, мне еще только предстоит выяснить. Равно как и лично допросить Вильценбаргера.

Именно за этим я еду в тюрьму, к Эллегрин.

Но Лауре об этом знать совершенно необязательно, равно как и остальным – как бы они ни добывали свою информацию. Я понятия не имею, где может оказаться прослушка и кто в моей службе безопасности работает против меня.

Сконцентрироваться на этой мысли я не успеваю, потому что меня ударяет пламенем. Ее пламенем – настолько сильным, что на миг в груди кончается воздух, а в глазах темнеет. Эта вспышка, короткий миг, который берет в тиски, сдавливает – и отпускает. Я вылетаю из душевой кабины, а следом – из ванной. Пламени больше не чувствуется, Лаура сидит подтянув колени к груди и смотрит в одну точку.

Рывком бросаюсь к ней, но она вскидывает голову, в глазах – фиолетовое пламя. Вертикальный зрачок расширяется и сужается, разрезая радужку и вновь спаивая ее.

– Со мной все в порядке, – произносит она. – Я справилась.

С чем именно?

У меня даже вопрос не успевает толком оформиться, она переводит взгляд на окно и произносит:

– Солливер Ригхарн потеряла ребенка.

Лаура снова отводит глаза, кивает на смартфон.

– Она выложила это в сеть. Так что весь Ферверн в курсе.

Мне как минимум нужно одеться, а по-хорошему, еще и переварить эту новость, чтобы не наделать глупостей, но все, о чем я могу думать, – это о сидящей на постели женщине и о том, как она себя чувствует. Я должен думать о той, которая потеряла ребенка, но во мне по этому поводу нет никаких чувств.

В чем-то Лаура была права.

Есть во мне что-то от монстра.

Я все-таки возвращаюсь в ванную, чтобы дать время и ей, и себе. Не представляю, как бы я себя чувствовал, узнай я о том, что она ждет ребенка от Эстфардхара. Не представляю и даже представлять не хочу. От Кадгара четыре пропущенных (подозреваю, что всего четыре из-за его сдержанности). Мне нужно набрать Крейда и уточнить, что случилось, но я всего лишь закрываю воду, набрасываю халат и возвращаюсь в спальню.

– Это из-за меня, – говорит она. – Из-за того, что мы сделали.

– Ты о чем? – Я опускаюсь рядом с ней на постель.

– Короткая у тебя память, Торн. Ты уже забыл, что случилось в мое первое утро в Ферверне?

– Не забыл. Я помню все, что связано с тобой.

Лаура приподнимает брови:

– И?..

– И я не считаю, что эти события связаны. Если кто-то и ответственен за то, что происходит с Солливер, то это я.

– Если кто-то и ответственен за то, что происходит с Солливер, то это она, – неожиданно произносит Лаура, а потом складывает руки на груди. – Но я не могу представить себе, как бы себя чувствовала я…

– И не стоит. Вы с Солливер абсолютно разные.

Она вопросительно смотрит на меня.

– Начать хотя бы с того, что она меня не любит.

Она замирает.

– У нас с ней изначально были договорные партнерские отношения. Я собирался жениться на ней, потому что мне нужна была женщина для реформы. Обычная женщина. Не иртханесса. Она собиралась выйти за меня замуж, потому что любит крутых мужчин и громкие статусы. Ничего личного.

Лаура молчит. Молчит так долго, что мне кажется, вообще ничего не ответит, но она все-таки отвечает:

– Это… очень цинично, Торн.

– Это правда.

– Правда, что это цинично, или правда, что ты сказал?

– И то и другое, но это не главное. Важно то, что это – мои ошибки, Лаура, и решать их мне. Тебе это совершенно не нужно.

Ей это правда совершенно не нужно. Ни то, что было между мной и Солливер, ни то, как я пытался перенести на Солливер то, что предназначалось Лауре. Как я пытался стать другим в отношениях, которые были заранее обречены.

Потому что ни одна женщина не могла быть со мной после того, как со мной была Лаура.

Когда-нибудь я ей об этом скажу.

Когда-нибудь, но не сейчас, когда мир вокруг меня превращается хаос.

Лаура молчит и смотрит на меня, глаза абсолютно сухие, но есть кое-что еще. Я чувствую ее как себя, именно сейчас, хотя до парности нам далеко. Не уверен, что это когда-либо случится, но, если это случится, я даже не представляю, как это будет, если сейчас – так.

– Я не знаю, что сказать, – произносит она наконец.

– Значит, не говори ничего.

Я убираю прядь волос с ее лица, а потом усилием воли поднимаюсь и ухожу в гардеробную. Ее успели оформить, теперь здесь и запасные костюмы, и все прочее. Защитные чехлы для чешуи тоже, но они мне больше не нужны. Сама мысль об этом кажется странной.

Небольшой отдел гардероба выделен для Лауры – некоторые пакеты она так и оставила нетронутыми, почему-то от этого становится невыносимо холодно.

– Тебе нужно разобрать вещи, – говорю я, когда возвращаюсь в комнату, на ходу застегивая запонки.

– Это твоя комната, Торн. И я хочу сама покупать себе вещи.

– А я хочу, чтобы тебе было комфортно.

– Значит, у меня будет отдельная комната?

Пожалуй, нам стоило прекратить этот разговор, когда я ушел в гардеробную. Проблема в том, что, когда бы мы ни остановились, если есть что-то еще (а оно есть), оно вылезет в самый неподходящий момент. Как, например, сейчас.

– Если ты этого хочешь.

– Хочу.

– Ты же понимаешь, что в той комнате все равно буду я?

– И вторая кровать.

Невыносимая женщина.

– Ты будешь переодеваться, Лаура?

– В смысле?

– В смысле, пойдешь в душ, или мне нести тебя на анализы на руках?

– Ты разве не поедешь… – Она делает паузу. – К ней?

– Поеду. После того как Арден проведет все тесты.

– До вечера это подождет. – Она поднимается и подходит ко мне. – Правда, Торн. Давай оставим это до вечера.

Какое-то время мы молча смотрим друг на друга, а потом я киваю.

Лаура закусывает губу, и, когда я уже почти выхожу из комнаты, до меня доносится:

– Я на твоей стороне, Торн. Если для тебя это важно.

Я оборачиваюсь, в два шага преодолеваю разделяющее нас расстояние и целую ее в губы. Это то, что надо было сделать вместо всех этих разговоров, это то, что дает мне силы больше, чем любые слова. Даже больше, чем ее последнее замечание, хотя без него не случилось бы этого поцелуя.

Достойным противником этого чувства может быть разве что ее молчание – когда я сказал: «Вы с Солливер абсолютно разные. Начать хотя бы с того, что она меня не любит», – и Лаура не стала возражать.

С этой мыслью я отрываюсь от ее губ, припухших и горящих – совершенно, невыносимо одуряюще горящих от моих ласк, и говорю:

– Никаких. Лишних. Кроватей.

После чего выхожу из комнаты, на ходу набирая Роудхорна. Пусть обстоятельствами выкидыша Солливер занимается он.

Солливер Ригхарн

История с Лаурой Хэдфенгер начала набирать обороты сразу после оборота, как бы по-идиотски это ни звучало. Но с той самой минуты, как она шагнула из телепорта, история перестала быть историей и стала большой проблемой. Возможно, изначально она недооценила эту девицу из-за того, что привыкла иметь дело с самыми разными представительницами женского пола. От трепетных виари, хлопающих глазками, до самых прожженных и циничных соблазнительниц. Еще одна проблема заключалась в том, что с Хэдфенгер она изначально ошиблась. Эти виарячьи глаза, которые делала эта проститутка, могли обмануть кого угодно, но ее, Солливер, не должны были обмануть! И все-таки ей это удалось.

Хэдфенгер держалась рядом с Торном так, будто он ей совсем не нужен, но если это еще можно было списать на обходной маневр и попытку соблазнения через недоступность, то как она от него шарахалась – вряд ли. Почему она изначально недооценила эту ларрку, так это из-за ее идиотского побега в Рагран, а после в Аронгару. Нельзя, ну просто нельзя, обладая хотя бы зачатками мозгов, так себя вести!

Похоже, в зачатках мозга были участки, которые очень хорошо работали на то, как обвести вокруг пальца даже такого, как Торнгер Ландерстерг. Да наблы с ним, с Ландерстергом, ей удалось обвести вокруг пальца даже ее, Солливер. Пожалуй, этого она не могла ей простить больше всего.

Изначально она собиралась оказаться в резиденции и сделать все так, чтобы Хэдфенгер обвинили в потере ее ребенка. Как ни крути, этот вариант был просто идеален, да что там, он был блестящим! При мысли о том, что воплотить его не удастся, Солливер готова была швыряться вещами, но был в этом, разумеется, и один плюс. Оказываться рядом с Хэдфенгер, чья сила, мягко говоря, неуправляема, уже не придется. По крайней мере ей.

Вчера вечером Крейд сказал, что ждать больше нельзя, поскольку к Хэдфенгер приезжал Роудхорн. Что бы они там ни обсуждали, это действительно было очень и очень паршиво, особенно после всех Торновых ночевок рядом с этой девицей.

«Нам нужно их опередить, – сказал Крейд, – я займусь Роудхорном. Хэдфенгер на тебе».

Под «Хэдфенгер на тебе» он, конечно, понимал выкидыш, потому что это была только первая часть плана. Вторую уже предстояло осуществить ему, а точнее, одному из мергхандаров, но Солливер все равно не находила себе места.

Торн просто помешался на ней. Хотя «помешался» – это даже не то слово.

Он совершенно, окончательно и безоговорочно свихнулся на этой Хэдфенгер, потому что до ее появления с ним можно было нормально общаться (относительно, разумеется), а после…

Ух, как же она сожалела, что рагранским спецслужбам, или кто там еще за ней охотился, не удалось довести начатое до конца! Скольких проблем можно было бы избежать, если бы Хэдфенгер со своим выродком навсегда сгинула в Аронгаре!

Глубоко вздохнув, она сжала и разжала кулаки. Обхватила себя руками.

Еще и с этой ненавистной койки не встанешь, потому что мало ли что – Крейд сказал, что, когда Роудхорн так близок к делам Торна, записи с камер могут попасть к нему. Приходилось лежать и изображать несчастную виари, лишившуюся (тьфу на всех, кто так считает) самого главного в своей жизни.

Было бы можно, блеванула бы. Как наблова Хэдфенгер.

«Что ты собираешься делать с Роудхорном?» – спросила она у Крейда.

«Это мое дело».

«Это наше общее дело. Я имею право знать».

«Все, что непосредственно касается тебя, ты знаешь. Остальное узнаешь вместе со всеми».

Раньше он никогда не осмелился бы говорить с ней в таком тоне. Все потому, что сейчас (временно) она от него зависела. По-хорошему, выйти бы на того, на кого работает Крейд – на того, кому все это выгодно, и поговорить уже с ним. Солливер привыкла общаться с самыми разными мужчинами, и практика всегда показывала, что общаться с драконятами – себе дороже. Лучше сразу искать дракона, который за ними стоит.

Что ж, это все на будущее, а пока придется терпеть. Потому что все это зашло слишком далеко.

Дверь открылась настолько внезапно, что Солливер не успела подготовиться. Ударившись о взгляд Торна, поспешно отвернулась, но то, что он мог видеть и почувствовать, – пусть видит и чувствует. Это действительно предназначается ему и его ларрке Хэдфенгер, странно было бы, если бы при виде его она пускала ментальные радужные пузыри.

– Солливер. – Он прошел в палату и остановился у окна. Положил букет на тумбочку.

Она едва успела зацепить краем глаза цветы и испытала сильнейшее желание затолкать их ему в задницу. Так чтобы одни бутоны торчали.

– Что? Принес мне цветы и думаешь, что все будет замечательно, Торн?

Изначально Солливер хотела выбрать другую линию поведения, но правила актерской импровизации гласят: если выход сорвался, сделай так, чтобы все поверили, что это запланировано.

– Нет. Разумеется, я так не думаю.

– Я тебя ненавижу.

– Справедливо.

– Справедливо?! – Она вскинула голову. – Справедливо было тащить сюда Лауру Хэдфенгер, а от меня отворачиваться – только потому, что я – не она?! Справедливо было заставлять меня переживать все то, что я пережила?! Справедливо было…

Ее голос дрогнул.

– Лишать меня ребенка?! – выкрикнула она, и ее голос звеняще врезался в стены. – Я ненавижу тебя, Торн Ландерстерг, и я жалею о том дне, когда вообще вошла в твой кабинет. Спорим, она тоже об этом жалеет?

– Ты переходишь границы, Солливер.

– Нет, это ты перешел границы. Когда притащил ее в нашу резиденцию, когда валял ее по коврику для дракона и когда просто… – Она сжала и разжала пальцы. – Меня от тебя тошнит. Убирайся и забери свой веник. Надеюсь, у твоих идиотов из службы безопасности хватит мозгов не пускать ко мне журналистов, потому что именно сейчас, Торн, я не уверена, что готова молчать!

Она отвернулась и закрыла глаза.

Сердце бешено колотилось, колотилось, не сбавляя ритма и не отпуская – всеми обрушившимися на нее чувствами.

– Я с радостью расторгну помолвку с тобой. – Резко распахнув глаза, Солливер села на постели. – Для начала забери это.

Она стянула кольцо и швырнула в него.

– Только сейчас сделай милость, избавь меня от своего общества. Если мы будем общаться через твою пресс-службу и наших адвокатов, так будет даже лучше.

Какое-то время он молча смотрел на нее, потом развернулся и направился к двери. Стоило ей закрыться, Солливер откинулась на подушки. Все прошло не так, как она планировала, но все прошло даже лучше. Изначальное спокойствие теперь казалось совершенно невыгодной позицией, а такое отчаяние… что же, лучше она не придумала бы, даже если бы разрабатывала этот план пару недель.

Все прошло отлично, а скоро станет еще лучше.

Тогда почему внутри все клокочет – по-прежнему?! Почему по-прежнему хочется что-нибудь разбить?!

Она развернулась, схватила букет и запустила им в дверь. Следом отправился стакан с недопитой водой, который разлетелся осколками.

– Вон! – заорала она, когда в палату вбежали мергхандары и медсестра. – Пошли все вон!

– Ферна Ригхарн, может быть, успокоительное…

– Вон, – повторила Солливер севшим от крика голосом.

После чего рухнула на подушки, на бок, натянула одеяло на голову и, оставшись в полной темноте, смотрела в нее широко распахнутыми глазами. В последние годы она так привыкла играть, что почти потеряла эту едва уловимую разницу между актерским талантом и настоящими чувствами. Разучилась чувствовать, как считала все это время.

Вот только что тогда с ней творится сейчас?!