Текст книги "Парящая для дракона. Обрести крылья"

– А мне в туалет можно?

У Торна стало такое лицо… такое торновское лицо, пожалуй, это уже можно использовать как имя нарицательное, когда человек или иртхан врубает ледяной взгляд и очень жестко на тебя смотрит.

– Ладно-ладно. Сплю.

Я зарылась в подушки, но все-таки приоткрыла один глаз, чтобы увидеть, как Дракон номер один садится за стол и подтягивает к себе ноутбук.

– Это вместо второй кровати? – не удержалась я.

– Это вместо рабочего места в Айрлэнгер Харддарк.

Я моргнула.

– В смысле? Ты что, работаешь здесь? А пресс-конференции? А…

– Это все можно спокойно сделать отсюда. Благо спутниковую систему связи никто не отменял.

– Ты что, две недели не был в Хайрмарге?! – Я все еще не могла поверить. Да что там поверить, это даже звучало как бред!

До той самой минуты, когда Торн просто и прямо ответил:

– Да.

Глава 18

К драконам мы собрались через пару дней. За это время меня умудрились обследовать с головы до ног, от кончиков пальцев до корней волос, но не нашли причины, по которой нормальная (сомнительный факт) и в прошлом обычная женщина неожиданно отложила яйцо. Подобно моей ДНК мой состав крови менялся по десять раз на дню, и Арден только разводил руками.

– Я не представляю, как работать с таким материалом, – сказал он. – Как его анализировать – тоже.

Торн сурово промолчал – видимо, тоже не представлял, как работать с «таким материалом», и именно после этого разговора мы направились к драконам. Одежду мне доставили новую. Ту, которую я сама выбрала из разных интернет-каталогов. Торн намекнул, что пора бы это сделать, если я не хочу ходить голой.

«Ходить голой» его низким рычащим голосом прозвучало так, что я даже забросила очередной день работы над сценарием и побежала заказывать. Справедливости ради, я сама об этом просила, и он это запомнил. Он вообще запомнил слишком много всего, что было со мной связано, не считая того, что продолжал безвылазно сидеть у меня. Несмотря на то что в Хайрмарге митинги понемногу перерастали в протесты, на которых требовали справедливости для Солливер Ригхарн и раскрытия правды про реформу, которая «была не чем иным, как обходным политическим маневром».

Как-то я заикнулась о том, что ему стоит съездить в Хайрмарг, но на меня посмотрели так, что больше я на эту тему не говорила. Пусть сам решает свои драконьи дела, если мои советы ему кажутся лишними.

Ко мне пока тоже никого не пускали. Впрочем, видеть меня хотели только отец и Даргел, но если с братом я поговорила по видеосвязи, то с отцом еще не созванивалась. Не могла себя заставить снова возвращаться к тому, что между нами произошло. Мне казалось, я кое-как с этим справилась, оказалось, что нет. И даже не кое-как. Поэтому поговорила с братом, заверив, что у меня все в порядке, а заодно пообщалась с Мел, которая пожелала заговорщикам несварения на десять лет вперед, а мне – как можно скорее встать на ноги и их навестить.

– Я все-таки собираюсь сделать ей предложение, – сказал Даргел, когда его девушка скрылась в арке кухни-гостиной.

Сам брат вышел на балкон, явив видеокамере ночной Хайрмарг, окутанный дыханием Ледяной волны. Стекла были обманчиво – едва-едва – тронуты ледяным узором, но панорама города ощутимо отличалась от привычной. Во-первых, было меньше флайсов, и даже стрелы общественного транспорта не мельтешили на специально выделенных магистралях так часто. Во-вторых, высотки были подсвечены гораздо большим количеством окон, чем обычно: преимущественно все сидели дома.

За исключением тех, кто ходил на митинги в поддержку Солливер, чтоб их.

Я не считаю, что потерю ребенка можно пережить так легко, но и устраивать из этого шоу, которое устроила она, мерзко. Мне удалось посмотреть несколько видео, пока Торн отлучался в душ, и вместо сочувствия, которое я должна была испытать, мне захотелось ее придушить.

Сама не знаю почему.

– Лал? Ты меня слышишь?

– Слышу. – Я вернулась в реальность. – Прости. Задумалась о некоторых.

– Об отце?

– Не совсем. Так все-таки… предложение. – Я улыбнулась. – Давно пора. Мел у тебя мировая.

– Главное, чтобы эта мировая не отказала мне. – Даргел улыбнулся в ответ. – Иначе не представляю, как я буду жить с уязвленной мужской гордостью.

Я не выдержала и фыркнула.

– Ты даже не представляешь, как это бьет по тебе, Лал, – брат поежился, как будто Ледяная волна сквозь оконную изморозь могла перетечь в него, – когда женщина, которой ты хочешь обладать, в которую влюблен до безумия и ради которой готов на все, говорит, что не готова к браку с тобой.

Я почему-то подумала про Торна.

Про то, какими были наши отношения и какими они стали. Во что они превратились после того, как мы не захотели друг друга слышать.

– Возможно, тебе стоит понять, почему она этого не хочет?

– Почему, я знаю. У нее был парень, который предлагал ей стать его женой, и она согласилась. А после он трахнул ее лучшую подругу.

М-да. Не сказать, что это какая-то сверхвыдающаяся ситуация, но я бы на месте Мел тоже не хотела замуж.

– Она боится не меньше тебя, – ответила я. – И, Даргел, сделаем вид, что я этого не слышала. Это не тот секрет, который стоит рассказывать даже сестре. Это очень личное.

– Очень личное. – Он кивнул. – Прости. Просто мы так давно не говорили о настоящем… о нас. О наших… о чем-то простом и земном. Я уже забыл, когда мы с тобой вот так общались – не о матери, не обо всяких шпионских играх и секретных экспериментах.

Я улыбнулась.

– Знаешь, я тоже скучаю по тем временам, когда я была просто я. Заканчивала ХГУ и мечтала танцевать на льду.

– Теперь ты мечтаешь написать сценарий, по которому все будут танцевать на льду?

Я приподняла брови.

– Это Торн рассказал. Мы немного поговорили о тебе.

Да-а-а. А еще говорят, что у женщин на языке ничего не держится. Хотя… мне вдруг стало интересно.

– И что он говорил по поводу того, что я хочу написать сценарий?

– Ничего. Просто то, что ты хочешь написать сценарий.

– Я имею в виду, какой у него при этом был вид? Голос, интонации?

Теперь уже брови приподнял Даргел.

– Мне нужно понять, считает ли он это моей очередной блажью.

– Почему бы тебе не спросить у него?

Если бы это было так просто.

Я так и вижу наш диалог: «Торн, что ты думаешь о моем желании написать сценарий для нового формата – аэрошоу, постановкой которого займется Джерман Гроу?» – «Я думаю, что тебе стоит сидеть в резиденции, Лаура, и откладывать яйца».

Нет, разумеется, так он не скажет, но больше всего я боялась, что смысл его ответа будет именно таким. Потому что это будет значить, что все, от чего я бежала, все еще в силе и что никаких перемен в отношениях между ним и мной нет и не может быть.

Говорить об этом Даргелу я, разумеется, не стала. Быстренько свернула разговор на то, что действительно пишу сценарий, хотя после возвращения из сна написала от силы две строчки, и пожелала ему быть уверенней в разговоре с Мел.

– Ты – не он, и она уже взрослая девочка, чтобы это понять, – сказала я.

Брат согласился. Для вида, потому что было заметно, как он волнуется, но обещал перезвонить и рассказать, как все прошло. В итоге сегодня вечером он делал предложение своей девушке, а я собиралась на встречу с драконами. На этот раз зачехляться пришлось не только в утепленный костюм и ботинки, но еще в маску-респиратор, не позволяющую легким превратиться в кусочки льда при вдохе.

Торн маску надевать не стал.

– Мой организм адаптируется к любым условиям холода, – произнес он. – Ледяное пламя.

Я не стала говорить, что мой организм, похоже, тоже это умеет, да и зачем? Проверять пределы своей выносливости не хотелось даже исходя из соображений собственной безопасности, не говоря уже о безопасности Льдинки. Помнится, в детстве я была совершенно безбашенной, и как-то мы с Рин решили попробовать высунуться за окно и сказать: «Р-р-р!!!» – как раз во время Ледяной волны.

– Ничего не случится, – уверяла меня Рин. – Главное при этом не дышать.

В общем, окно мы открыли, и я даже сказала: «Р-р-р!» Потом мне лечили обморожение слизистой глаз, а Ингрид ругалась на Рин и говорила, что никогда больше ноги ее не будет в нашем доме.

– Вашей девочке еще повезло, что она вообще не лишилась зрения, – сказала тогда врач.

Сейчас я понимала, что, возможно, тогда мне не просто повезло. Хотя повезло, наверное, но не так, как мы все решили.

– Очки. – Торн протянул мне защитные очки и проверил, что они сидят плотно.

А я в очередной раз вспомнила о Рин, о том, сколько мы с ней уже дружим.

И о своих словах: «Я не забуду о том, что вы для меня сделали».

Я сказала это в ночь перед отъездом в Рагран, когда мы с ней секретничали в доме ее родителей. То, что происходит между нами сейчас, а точнее, то, что не происходит, кажется противоестественным и диким. Мы же собирались танцевать друг у друга на свадьбах! Мы же знаем друг друга, как… как…

Ладно, сейчас думать об этом не стоит. Вот схожу к драконам, отпущу их поесть и в туалет, тогда и вернусь к этой теме. А пока…

Пока мы идем по уже полностью восстановленной и более чем жилой резиденции. По крайней мере, сейчас она не похожа на тот холодный бездушный дом, в котором я впервые оказалась здесь. Но даже в том доме у меня были друзья. Как так получилось, что сейчас их нет?

– Дораж Эмери здесь больше не работает? – озвучиваю я свою мысль, которую не решалась озвучить очень и очень долго.

– Нет.

– Почему?

– Он уволился после того, как ты уехала. После того как я отослал твоего отца. Высказал мне все, что обо мне думает, и уволился. Я не стал его задерживать.

Я поворачиваюсь к Торну:

– Ты не стал его задерживать?!

– Я тогда никого не задерживал. Мне хотелось избавиться от всего, что напоминало мне о тебе. От всех. Максимально. Мы пришли.

Мы и правда стоим перед выходом на дорожки к парку. Что ни говори, а мысли о Рин и разговор о Дораже здорово мне помогли, потому что сейчас сердце неожиданно проваливается в пятки: через стекло я вижу исполинские очертания мощных, яростных зверей. Снежные драконы окружают резиденцию, и по сравнению с ними я кажусь просто крохотной. Несмотря на то что я два дня обнималась с Верражем и Гринни, на то, что драконенок еще подрос, сейчас я чувствую себя ходячим снеком.

Стоит мне об этом подумать, как Торн берет мою руку в свою.

Двери распахиваются, и мы вместе шагаем в ледяную пасть.

Драконов здесь десятки. Большинство из них сидят или лежат, несколько кружат над резиденцией, и то, что называется моим сердцем, медленно проваливается в трусы и ниже, звякая как пустынная ледяшка где-то на уровне пяток.

– Если я сейчас упаду в обморок, они меня сожрут или тебя? – спрашиваю у Торна.

У меня микрофон, у него наушник, потому что в такой амуниции очень сложно общаться без микрофона.

– Давай не будем это проверять, – произносит он, и, судя по интонациям, я его здорово повеселила. – Представь, что это я. Просто меня много.

Да мне тебя одного много.

Я прикусываю язык, хотя просто это подумала, и поворачиваюсь к нему. По лицу Торна непонятно, слышит ли он мои мысли или нет. Во время наших обследований он говорил, что телепатически я с ним больше не общалась, но кто знает, как оно включается или выключается. Как, а главное – когда. В прошлый раз включилось в самый неподходящий момент.

– И что мне теперь делать? – спрашиваю я, когда взгляды драконов обращаются к нам. Те, кто парил над резиденцией, снижаются и садятся за спинами своих собратьев. Или сосестер, я не проверяла.

– Для начала тебе надо успокоиться.

Хорошо ему говорить.

Торнгер Ландерстерг явно чувствует себя в своей стихии, потому что от него не исходит ни малейшего напряжения, а вот от драконов – исходит, еще как. Особенно напрягается один, сидящий ближе всех.

– Лидер, – комментирует Торн.

– Какой-то он нервный.

– Он чувствует конкуренцию.

– Меня?!

– Меня. Самка не может быть конкурентом, даже если она сильнее.

А вот это, между прочим, обидно! Не думала я, что драконы такие шовинисты. С виду приличные звери, а туда же.

Из-за марева Ледяной волны непонятно, излучают драконы пламя или нет, но воздух зыбкий, дрожащий. Никогда бы не подумала, что могу ощущать столько неукротимой силы вокруг и остаться на ногах. Их мощь потрясает, объединенная, она словно вливается в меня, заставляя каждую клеточку тела вибрировать. Если бы моя человеческая часть способна была отделяться от того, что в меня закачали, она бы с визгом убежала и забилась в самый дальний угол этой резиденции, но сейчас… я действительно чувствую себя странно. От втекающей в меня силы страх испаряется, я вижу перед собой громадных, опасных зверей, суперхищников, но не боюсь. Каждый шаг перестает восприниматься как шаг в пропасть, я просто иду. Точнее, мы с Торном идем. Шумное дыхание, струйки ледяного пламени, вырывающиеся через ноздри, мне больше не кажутся угрозой.

Должно быть, я впала в некое подобие транса, потому что сейчас меня словно связало нитями с каждым из них. Или со всеми вместе?

– Нам нужен лидер, – произносит Торн. – Я могу отдать ему приказ. Могу подавить силой, но это будет не то. Они пришли к тебе.

– Я их не звала, – выдыхаю я.

И вдруг понимаю, что звала. Каким-то шестым, седьмым или восьмым чувством, до сегодняшнего дня мне недоступным. Я слышу отголосок своего крика в каждом из них, но это точно не человеческий крик. Это звучание отражается во мне, усиленное десятикратно… стократно. Я содрогаюсь от его силы и понимаю, что они возвращают мне мои чувства. Мое отчаяние.

Как это получилось, я не знаю.

Знаю только, что мне действительно нужно их всех отпустить.

Пальцы непроизвольно сжимаются, и Торн в ответ сжимает мою ладонь. Из-за плотного слоя терморукавиц я не могу почувствовать это прикосновение так, как хотела бы, но сейчас оно придает мне уверенности.

Я ему доверяю.

Это тоже странное чувство, но оно рождается в самой глубине моего существа. Не как осознанное решение, а как что-то совершенно невероятное, инстинктивное, первобытное. Именно поэтому, когда мы останавливаемся перед массивным зверем, чья грудь раскрывается, как меха, втягивая в себя за раз даже не представляю сколько воздуха, я спокойна. Насколько вообще можно быть спокойной рядом с драконом.

Некстати вспоминается детский стишок: «Не бойся ты холода, бойся дракона, один взмах крылом – и летишь ты с балкона». В данном случае я полечу скорее в бассейн, но суть остается примерно та же.

– Не забывай моргать, когда смотришь ему в глаза. Это знак того, что ты не собираешься нападать.

Зверь очень красивый. Чешуя – что-то среднее по цвету между металлом и снегом, броней растеклась по мощному корпусу. Ноздри раскрывались и стягивались, точно так же раскрывались и стягивались зрачки. Веки чуть опустились и снова поднялись – взгляд сияющих пламенем голубых глаз прокатился по мне как поток ледяных искр.

– Как мне… с ним общаться?

– Просто дай ему понять, что все хорошо.

– Как?

– Драконы чувствуют на уровне энергий. Тебе достаточно сконцентрироваться на своем внутреннем состоянии – и раздать его им.

– Я что, типа драконий маршрутизатор?

Смешок Торна прозвучал в ушах.

– Можно и так сказать.

Дракон смотрел на меня. Я на него.

Мы оба моргали, и ничего не происходило. Точнее, происходило – я чувствовала, что ему не нравится Торн. Как он там сказал? Конкурент в непосредственной близости, или что-то вроде. Тем не менее он был настроен на меня, а я доверяла Торну и ухватилась за эту эмоцию.

Спокойствие.

Глубокая сила.

Признание.

Связь.

Если бы я могла, сказала бы, что Торн не претендует на его драконье место в его драконьем мире, чтобы тот окончательно расслабился, но то, что его власть дракон признавал, было заметно. Он не бил хвостом. Чешуйки были опущены.

А я вдруг вспомнила, как успокаивала Льдинку: тогда, впервые, в Рагране. Чувство глубокого спокойствия и любви, рождающееся внутри, вспоминается так отчетливо, что я на мгновение теряюсь. В этой нежности к растущей внутри меня крохе, в этом умиротворении, когда думаю о ней. В звучании наших сердец, глубоком и гулком, более сильном моем и мягком – ее.

Тянущееся ко мне пламя ослабевает, я чувствую, как одна за другой рвутся нити.

– Все хорошо, – тихо говорю я, но слышим это только мы с Торном.

Маска заглушает мой голос, но драконам мой голос не нужен.

Напряжение – сильное, мощное, сидящего передо мной зверя ослабевает. Один последний рывок – и дракон на мгновение – долгое или просто растянутое во времени, впивается в мой взгляд ледяным пламенем огромных глаз, а после с силой отталкивается, взметнув вихри снега, и взлетает. Один за другим взлетают остальные, и нас с Торном закручивает в метель, как в веретено. Не в силах оторваться от этого зрелища, я смотрю, как растворяются в ледяном мареве звери: один за другим. Выдыхая опасное пламя в воздух, уходят все выше и выше, к небу, и дальше – в сторону пустошей, превращаясь в едва различимые точки.

Это настолько остро, этот разрыв, что мне хочется плакать.

Вместо этого я медленно сползаю в снег, чувствуя себя невыносимо легкой. Как кружащиеся над нами снежинки.

Глава 19

Торнгер Ландерстерг

Лаура всегда умудрялась от меня ускользнуть, но делала это настолько естественно и незаметно, что мне оставалось только удивляться, как ей это удалось. Она стала первой женщиной, которая бежала в противоположную от меня сторону, а я почему-то никогда раньше не думал, что мне стоит повернуться к ней спиной и пойти в обратном направлении, чтобы снова встретиться с ней спустя какое-то время.

Чтобы узнать ее заново и увидеть, сколько в ней внутренней силы, скрытой, женской, и в то же время ничуть не слабее драконьей. Возможно, именно это меня в ней и привлекло изначально: она не была драконом, когда пошла со мной в пустоши Ниргстенграффа после землетрясений. Не была драконом, когда тянулась к Верражу, которого побаивались даже в зооцентре – отлученный от погибшей матери драконенок в первые дни может быть непредсказуем и опасен, но рядом с ней он не был таким.

У нее получалось дотянуться до сердец всех, с кем она сталкивалась, и если бы я не был так зациклен на самоконтроле, возможно, увидел бы это раньше.

– Я не хочу работать там, где не ценят искренность, – выдал мне Дораж во время увольнения.

Творческие люди с другой планеты, я списал это на его блажь и благополучно забыл о нем до тех пор, пока у нас с Солливер Ригхарн снова не зашла о нем речь. Вряд ли он захотел бы знакомиться с ней, сейчас я это понимал. Равно как понимал, что Солливер Ригхарн никогда не была моим партнером. Она – одиночка, как я.

Точнее, каким я когда-то был.

До встречи с Лаурой. До того как подсознательно, неосознанно захотел впустить ее тепло в свою ледяную жизнь. Но смириться с этим не мог и поэтому воспринимал ее как угрозу.

– Одной проблемой меньше, – произнес я, опускаясь рядом с ней в снег.

– Одной?

– Да, теперь придется объяснять Мировому сообществу, только почему драконы улетели, а не почему они до этого прилетали.

Лаура рассмеялась.

Мне нравилось это. Нравилось слышать ее смех даже через наушники, а я ведь почти не помнил, как он звучит. Скольких ошибок можно было бы избежать, если бы я сразу принял в себе это чувство.

– По-моему, теперь тебе придется объяснять, почему драконы прилетели, почему так долго сидели и почему улетели именно сегодня.

– Вот, значит, как? Я совсем не слышу в твоем голосе оптимизма.

– Ну почему же? – Она фыркнула. – Как по мне, гораздо легче объяснить все в связке, чем когда у тебя вокруг резиденции просто сидят драконы и сами не понимают, что они тут делают.

– Они защищали тебя. Теперь мы это знаем.

– Да. – Под респиратором не было видно, но мне бы хотелось, чтобы Лаура улыбалась.

По крайней мере, я сделаю все от меня зависящее, чтобы она улыбалась чаще.

– Торн. Ты правда не мерзнешь вот так?

Она потянулась ко мне, но отдернула руку, словно опомнившись.

– Правда.

– Почему? Ты же сейчас больше человек, чем дракон.

– Я сейчас больше иртхан, чем дракон, а это существенная разница. В моей крови пламя, которое меняет все процессы терморегуляции и не позволяет моей коже покрыться ледяной корочкой, а легким замерзнуть.

– У меня чуть не замерзли глаза в детстве. – Она устроилась поудобнее. Хрупкий, сухой от низкой температуры снег рассыпался пушистой крошкой под ее затянутой в рукавицу ладонью. – Мы с Рин решили высунуться в окно и порычать.

Я покачал головой.

– Так что то, что я сейчас зрячая – вероятно, именно благодаря тем экспериментам. Ну и еще тому, что Ледяная волна только-только набирала силу. Будь она как сейчас, я бы, наверное, превратилась в маленькую ледяную статуйку. И Рин тоже.

Теперь она точно не улыбалась, но это я уже почувствовал. Настолько остро меня полоснуло болезненными и близкими ее сердцу воспоминаниями, отравленными настоящей реальностью, что на мгновение показалось – Ледяной волне все-таки удалось меня зацепить. Вцепиться своими полупрозрачными лапами в легкие и выкрутить их так, что я просто не мог вдохнуть.

– Из тебя бы получилась очень красивая ледяная статуйка, но я рад, что этого не случилось. – Я коснулся рукавицей ее респиратора так, как хотел бы коснуться без всех этих слоев одежды. Да что там, я бы хотел просто повалить ее в снег и впиться поцелуем в ее губы, прямо в этих бесконечных льдах и низких температурах, под взглядами камер и мергхандаров – мне было без разницы, кто на нас смотрит.

На мгновение эта картина промелькнула перед глазами так ярко, что я поймал своего дракона буквально за хвост на подлете. Во-первых, наши поцелуи не для посторонних глаз. А во-вторых, я не стану ею рисковать из-за собственного минутного помешательства. Или пожизненного помешательства – так будет точнее.

– Так, – она чуть подалась назад, – драконов мы отправили в туалет и поесть, наверное, нам тоже стоит…

К наблам все!

Я подхватил ее на руки и поднялся так резко, что снег следом за нами взметнулся вихрями, как отголоски драконьего пламени. Лаура дернулась, но я только сильнее прижал ее к себе, направляясь в сторону резиденции и расступающихся передо мной мергхандаров.

– Пусти! – предсказуемо брыкается она.

Но брыкаться, будучи так экипированной, достаточно сложно. Когда напоминаешь снеговик на ножках, самое большее, что получается сделать, – упереться руками в грудь.

– Будешь вырываться – уроню в снег, – предупреждаю я.

Она затихает. Хотя бы потому, что и правда боится упасть. Если я что и понял за последнее время, так это то, что за нашу дочь (с какой радости она решила, что там у нас дочь, – не знаю, но пусть будет так) Лаура порвет любого на фервернские флажки и сделает все, чтобы она была в безопасности. Значит, сейчас будет тихо сидеть у меня на руках.

Моему дракону сейчас этого достаточно, он довольно рычит внутри. Его потенциальная пара рядом и никуда не денется, она в безопасности и всецело в его распоряжении.

Не хочется тебя расстраивать, парень, но с этой потенциальной парой очень сложно договориться.

Думая об этом, я чувствую себя как-то странно. Не считая того, что я долгие годы глушил свои чувства, все эти годы я глушил еще и своего дракона, и сейчас это вот перерыкивание (и мои мысли) напоминает разговоры с самим собой.

Как я и говорил, пожизненное помешательство.

Стеклянные двери разъезжаются в стороны, и я шагаю в холл. Благодаря Лауре я все-таки закончил обустраивать резиденцию, и теперь она действительно выглядит как дом, в котором можно жить. Минимализм, никакой пафосной роскоши, но, разумеется, все самое лучшее. Светильники, вмонтированные в стену и в потолки, представляют собой дракона, чей хвост и задние лапы располагаются на одной стене, туловище с детализированной чешуей на потолке, а морда – на противоположной. Сейчас здесь хватает дневного света, но, когда включается подсветка, особенно глаза, выглядит это очень реалистично.

– Куда мы?.. – Лаура не договаривает, стягивает шапку и респиратор и, нахмурившись, смотрит на меня.

– Это сюрприз.

– Сюрприз?

– Надеюсь. Если Арден тебе еще его не раскрыл.

– Арден мне ничего не раскрыл, потому что ты от меня не отходишь. Торн! Я с некоторых пор не люблю сюрпризы. Что там?

Я иду достаточно быстро, поэтому повозмущаться она не успевает. Я ставлю ее на ноги рядом с дверью, а потом закрываю руками глаза.

– Только не говори, что там…

Дверь открывается, и я легонько подталкиваю ее вперед. Потом убираю руки и отступаю, а Лаура замирает.

Детскую оформили в бело-голубых тонах. Кроватка с балдахином, над которой висят снежинки, отдельный манеж, выстеленный мягким ковром с густым ворсом, комод, игрушки и прочая милота, которую, если честно, выбирала и предлагала дизайнер. Я просто утверждал – говорил, что оставить, а что убрать. Свет из огромных панорамных окон льется потоком, пока что холодным, но Ледяная волна не вечна. К тому времени, как наша дочь соизволит появиться на свет, уже снова может пойти снег – ранняя осень в Ферверне как поздняя в Аронгаре, но тем не менее. Когда она появится, здесь будет много света и много солнца.

Хлюп.

Я не сразу понимаю, что это за звук, а когда понимаю…

– Лаура, ты что, плачешь?

Я разворачиваю ее к себе, но она закрывает лицо ладонями и мотает головой.

– Лаура!

Приходится осторожно отвести руки от ее лица: она действительно плачет. Щеки мокрые, глаза блестят.

– В чем дело?

– Я… – Она судорожно вздыхает, потом поднимает на меня взгляд.

– Что?

– Я…

Кроме «я» у нее ничего не выходит, поэтому я просто убираю мокрые дорожки с ее щек подушечками пальцев. Стираю их мягко, она опускает глаза, и тогда я смотрю на странное сооружение – перекладины вдоль стены, на которых висят мягкие разноцветные шарики и мягкие игрушки размером с детский кулачок: от низких к высоким (если так можно выразиться о росте годовалого ребенка). Меня уверяли, что так у малыша или малышки будет стимул все время подниматься, тянуться выше – когда ползание будет переходит в шаг.

Глубокий вздох совсем рядом.

Лаура поднимает на меня взгляд.

– Однажды я уже поверила в то, что все может быть хорошо, Торн. Поэтому…

– Однажды я совершил ошибку, Лаура. Но я хочу все исправить.

Дракон внутри меня дуреет от ее мягкого запаха – легкого, свежего, напоминающего о неуловимо коротком лете Хайрмарга, и в то же время такого острого, дурманящего, возбуждающего. Я отвожу прядки волос с ее лица и наклоняюсь к ее губам, пробуя их на вкус.

Нет, дракон тут определенно ни при чем, или мы просто дуреем вместе.

Ее губы соленые от слез, и меня сносит, как порывом Ледяной волны с Грайрэнд Рхай, одной из самых высоких точек Ферверна. Мой хриплый выдох врывается в нее, но Лаура упирается ладонями мне в грудь. Тонкая, хрупкая преграда, которую мне не составляет труда сокрушить – одним движением, ударом пламени. Я чувствую, как оно уже отзывается – ее странная, непонятная сила, которой сейчас боится весь мир.

«Тебе придется представить ее Мировому сообществу и позволить обследование, результаты которого будут обнародованы», – сказал мне Халлоран.

«Только после твоего племянника», – ответил я.

Больше мы с ним не разговаривали, но при воспоминании об этом ярость полыхнула в груди с такой силой, что Лаура невольно отпрянула.

– Я не могу просто забыть все, Торн, – выдохнула она.

– А я не могу изменить прошлое. Не могу изменить прошлое, когда отпустил тебя с ним. Не могу изменить прошлое, когда был с ней. Могу изменить только настоящее. Для тебя. Для нас. – Последнее я уже прорычал. – Просто позволь мне это сделать. Позволь…

Касаться ее было сродни какому-то безумному кайфу. Одно прикосновение к тонкой шее кончиками пальцев, скольжение вдоль бешено бьющейся под кожей жилки, и внутри полыхнуло так, что на миг потемнело в глазах.

Я рывком подался вперед, вжимая ее в дверь, рывком расстегнул молнию комбинезона. Под плотной защитной тканью был свитер, но не было белья. Ее глаза расширились, когда я скользнул ладонями по ее груди, а после – под грубую вязку, касаясь разгоряченной кожи. Это прикосновение отдалось во мне: от хриплого вздоха до расширившихся зрачков, которые почти затопили собой небесную радужку.

– Моя Лаура, – произнес я, глядя ей в глаза. – Только моя.

И задохнулся, когда она коснулась меня в ответ. Скользнула пальцами по молнии куртки, стягивая ее с меня, помогая снять пуловер, царапнула ногтями кожу. Эта невинная и в то же время такая острая ласка, а может быть, осознание того, что она делает и как – осознанно, не под влиянием необузданного драконьего пламени, которое только-только в ней зарождалось, – заставило судорожно втянуть в себя воздух.

Дернуть ее комбинезон вниз, чувствуя, как ее пальцы касаются ремня моих брюк. Не отпуская ее взгляда, по-звериному жестко – глаза в глаза – чувствовать эти прикосновения каждой клеткой напряженного от возбуждения тела.

Наблюдать.

Впитывать.

Смотреть, как она вышагивает из комбинезона, как из снега, и остается в свитере, трусиках и…

– Чулки, Лаура? – хрипло рычу я. – Серьезно?! Кто надевает под комбинезон в стиле «Антиледяная волна» чулки?!

Она смотрит на меня в упор, а потом облизывает губы.

– Я.

И все. Я просто шагаю к ней, подхватывая под бедра: не знал бы ее, подумал бы, что чулки она надела специально. Сейчас я уже ни в чем не уверен, поэтому просто отвожу край ее белья в сторону. Едва задевая пальцами, из-за чего она шипит. Мы по-прежнему не отводим глаз, словно между нами натянулась невидимая, но прочная, как напитанный пламенем стальной трос, нить, и это уже становится по-настоящему диким.

– Зачем? – интересуюсь хрипло.

– Я по ним соскучилась, – выдыхает она. Рвано, выдавая себя с головой.

Впрочем, не только вздохом. Рукой я тоже чувствую ее возбуждение, из-за чего едва удерживаюсь на этой грани.

– А по мне?

Она плотно сжимает губы и качает головой.

– Нет? – Я чуть выкручиваю трусики и слышу стон. Стон, который перетекает в меня с такой силой, что у меня слетают последние тормоза.

Сейчас, когда между нами не осталось ни единой преграды, особенно преграды ее отстраненности, стоит немалых усилий медленно, по-настоящему медленно и плавно, чтобы прочувствовать каждое мгновение, податься вперед, делая ее своей.

– Торрррррн.

Никогда бы не подумал, что она умеет рычать, а особенно – так рычать мое имя.

– Да? – хрипло интересуюсь прямо ей в губы.

Она молчит, даже под свитером угадываются напряженные вершинки груди, острые, как от долгих ласк. Приходится медленно податься вперед и так же медленно – снова назад, вызывая тихий вздох.

– Расскажи, как ты по мне скучала.

Двигаться в ней так – это просто изощренная пытка, но еще больше я хочу услышать то, что она может сказать. Хрупкие пальцы скользят по моей шее, с силой сжимаются на волосах.

– Очень, – тихо выдыхает она и все-таки опускает глаза. – Очень скучала.