Текст книги "Парящая для дракона. Обрести крылья"

Ардену я об этом не стал говорить. Я даже сам не стал концентрироваться на этой мысли, просто направился в отсек гибернации. Пребывавший в легком шоке друг ничего не стал спрашивать, а когда надо мной закрылась крышка и заработала вентиляция, я не просто заснул, как это было обычно. Я отключился с радостью, оставившей меня в черной бесконечной тишине, где не было ничего. В том числе мыслей о ней, но и меня тоже больше не было.

На следующий день, после обеда, я поехал в Бельвенхарт. Петер с женой встретили меня очень холодно, но ничего удивительного в этом не было. Так же как в вопросе Эллегрин:

– Зачем ты пришел?

Она тоже осунулась. Похудела. Нет, Эллегрин всегда оставалась Эллегрин: кажется, она следила за собой даже в тюрьме, но сейчас я отчетливо понимал, как нелегко ей пришлось. Насколько ей пришлось нелегко.

– Элль, ты сама верила в то, что случилось. Все остальное сделал Крейд.

– Я больше не Элль. По крайней мере, для тебя. – Она обхватила себя руками и обернулась. – Мне не нужны твои оправдания.

– Я не оправдываюсь. Я хочу объяснить.

Эллегрин усмехнулась.

– Странное дело, Торн. Раньше ты никогда и ничего не объяснял. Не утруждался такими мелочами, не делал исключения даже для тех, кто был рядом долгие годы. Знаешь, что я тебе скажу? Я могу простить то, что ты запихнул в тюрьму меня. Но Арден?! – Она покачала головой. – Он с тобой работает. Я знаю. И я не представляю, что творится у него в голове, если он тебя не послал. После всего.

– Возможно, он просто знает чуть больше.

– Например? – Ноздри ее раздулись, а глаза сверкнули. – Что ты запихнул его в тюрьму, руководствуясь высшими мотивами… дай угадаю, потому что он отказался выполнять твой приказ? Или потому, что? Потому что что, Торн? Давай, объясни мне! Ты же пришел объяснить.

– Потому что я сходил с ума без нее.

Эллегрин покачала головой.

– Ты сходил без нее с ума и вышвырнул ее семью из страны? Странная у тебя любовь, Торн. Ты, наверное, не в курсе, но любовь – это не когда сходишь с ума по тому, что разрушил, а когда веришь в тех, кого любишь, даже когда против них целый мир и они сами.

Она передернула плечами и отвернулась.

– Уходи.

Ее профиль подчеркнуло солнце, Эллегрин чуть нахмурилась. Она ненавидела морщины, поэтому всегда избегала такой мимики, но сейчас продолжала так стоять, сдвинув брови.

Разумеется, я никуда не ушел. Подошел ближе.

– Ты права, – сказал, глядя на Бельвенхарт. – Но, когда я высылал ее семью из страны, я любить не умел. Я тогда ни в кого не верил. Ни в нее. Ни в тебя. Ни в Ардена. Но в первую очередь я не верил в себя.

– Тебе не с кем больше поговорить, Торн? – Она метнула в меня яростный взгляд.

– Я бы очень хотел поговорить с тобой, Эллегрин, но, судя по всему, нормального разговора у нас не получится. Я здесь не только за этим.

– Тогда зачем?

– Хочу вернуть тебе твою свободу. – Я кивнул на диванчик. – Присядешь?

Эллегрин неверяще взглянула на меня.

– Ты узнал, как снять отложенный приказ? Узнал слово, которое может меня убить?

– Да.

Ей рассказали о том, что произошло, буквально сегодня утром. О том, что она на самом деле не имеет отношения к организации того, что произошло в «Алой ленте». Одним из важнейших пунктов в допросе Кроунгарда было раскрытие того, что сделали с Эллегрин, и вчера Роудхорн передал мне всю информацию. Сразу после встречи с Халлораном, по пути в клинику Ардена я созвонился с Петерфъерном. Дочь пока жила у них – на время домашнего ареста, – и я посоветовал максимально мягко до моего появления ввести ее в курс дела. Правда, о том, что собираюсь делать, не сказал.

Я даже Ардену об этом не сказал, потому что вернуть Эллегрин жизнь и свободу я должен был лично. Точно так же, как впоследствии публично должен был снять с нее все обвинения.

– Это не отложенный приказ, это ментальный блок. Он был поставлен на твои воспоминания о том, что случилось, поэтому просто садись сюда и дай мне руки.

Руки давать вовсе не обязательно, я просто вижу, что Эллегрин нужна поддержка. Раньше я такое не замечал, точнее, замечал, но не придавал этому значения. Она бледнеет, кажется, еще сильнее, на лбу выступают капельки пота.

– Торн, ты уверен, что можешь это сделать?

– Если бы не был уверен, меня бы здесь не было.

Я единственный в Ферверне, кто может сделать это без последствий, и это еще одна причина, по которой я не стал привлекать Ардена и о чем бы то ни было говорить Рэгстернам. Моя ментальная сила, доставшаяся мне в подарок от глубоководного, способна деактивировать любой даже самый опасный блок.

Эллегрин поправляет юбку и садится. Протягивает мне руки.

Я сжимаю изящные, ухоженные, тонкие пальцы. Смотрю ей в глаза и говорю:

– Замри.

Она замирает, глядя на меня широко распахнутыми глазами, будто не верит, что я ей приказал, а я произношу:

– Все, что я скажу дальше, отменит приказ и больше не будет представлять для тебя никакой опасности.

Ментальный блок ставится для того, чтобы иметь возможность мгновенно лишить кого бы то ни было жизни. Одним словом. Или комбинацией. В данном случае – комбинацией.

– Арден Ристграфф. Солнечный остров. Шестьдесят седьмой.

Не знаю, что это для нее значит, но чувствую, как натягивается в сознании тонкая черная нить, способная убивать. Касаюсь ее своей новообретенной силой – и нить исчезает. Подобно ей исчезают тонкие черные прожилки, полыхнувшие в ее радужках.

– Эллегрин. Все.

Она моргает.

– Что – все?

– Все, – говорю я. – Понятия не имею, что для тебя это значит – не Арден, разумеется, а все остальное, но теперь, даже если ты или кто-то другой десять раз повторят это вслух, с тобой ничего не случится.

Эллегрин начинает трясти. Она сидит прямая как палка, но ее колотит изнутри, поэтому я тянусь к ней и осторожно привлекаю в свои объятия. Я чувствую, как она напряжена, только пальцы подрагивают на моих плечах. Сжатые с такой силой, что ногти ощутимо впиваются даже через пиджак.

Не знаю, сколько мы так сидим в тишине.

Арден сказал, что Лаура хотела сделать то же самое. У меня все мысли сходятся на ней и на том, что каждый раз, когда я к ней захожу – вчера вечером, сегодня утром, она все больше отдаляется от меня. Я не хочу об этом думать, но снова и снова думаю именно об этом.

– «Сан Айлэнд», – голос Эллегрин вспарывает мое сознание, – это отель в Зингсприде. Шестьдесят седьмой этаж. Там мы провели выходные. Как-то раз. Я не должна была… Торн, я…

– Предлагаю все прошлое оставить в прошлом. – Я отстраняюсь, чтобы посмотреть на нее. – Особенно теперь, когда у тебя снова есть настоящее и будущее.

Она плачет. Беззвучно.

Потом мы прощаемся. Рэгстерны слишком заняты дочерью, и я этому рад. Я возвращаюсь к Хайрмарг, лечу в клинику Ардена. Не знаю, сколько я стою рядом с Лаурой, потом сижу рядом с ней. Потом хожу по палате.

Друг появляется далеко не сразу, а когда появляется, вид у него свирепый.

– Не были бы мы здесь, – кивает на Лауру, – я бы тебе врезал.

– Не благодари.

Арден приближается ко мне, и в груди снова разрастается пустота. Мне казалось, что я с ней справлюсь, когда увижу Эллегрин и сделаю то, что сделал, но ее становится все больше, больше и больше. В этот момент друг хватает меня за лацканы пиджака и толкает к стене. Как ни странно, во мне не остается сил даже на то, чтобы ответить.

Ни сил. Ни желания.

– Ты всегда все решал за других, Торн, – цедит он. – Для меня ты всегда был примером и образцом. Я всегда занимал твою сторону, я всегда тобой восхищался. Ты вытряс из Кроунгарда то, что тебе было нужно, тогда какого набла ты делаешь сейчас?!

– Что я делаю? – спрашиваю еле слышно.

Хотя если бы громкий голос мог ее разбудить, я бы орал во всю мощь легких.

– Да вот что! – Арден врезает край планшета мне в грудь с такой силой, что, не будь за моей спиной стены, я бы пошатнулся. – Ты видел свои показатели? Это состояние предугасания.

Состояние предугасания?

– Тебе-то что? – говорю я. – Я думал, ты из-за Эллегрин бесишься.

В этот момент мне все-таки прилетает в лицо. Не знаю, какое у меня там состояние, но я отвечаю автоматически, и теперь уже Арден отлетает метра на полтора. Планшет с хрустом раскалывается, а друг смотрит на меня как на помешанного.

– Пойдем, – говорит. – Я тебе кое-что покажу.

– Кое-что?

– Кое-кого. Давай, Торн. Шевелись, пока мы не разгромили здесь все.

Его слова отрезвляют. Мы здесь, рядом с ней. Я только что чуть не сцепился с ним прямо здесь.

Молча выхожу за ним, долго идти не приходится. Палата Лауры, если так можно выразиться про закрытый медицинский центр, находится в двух шагах от кабинета Ардена, по совместительству его лаборатории. Там он хватает со стола какие-то снимки, сует мне в руки.

– Посмотри.

– Что это?

– Посмотри, – рычит он.

Я все-таки опускаю глаза и вижу… ребенка. Нашего с Лаурой ребенка, окруженного мерцающей тонкой преградой, напоминающей скорлупку яйца. Сам не знаю, почему на меня это так действует, я ведь раньше вообще не смотрел на ее снимки, но сейчас, когда я их вижу, когда я вижу ее, из меня будто разом выбивает весь воздух кулаком размером с лапу дракона. Вместе с этим ударом приходит такая боль, что дышать окончательно становится нечем.

– А теперь расскажи мне, кому ты хочешь ее оставить, – цедит Арден. Почти выплевывает. – Расскажи, что ты не злился на свою мать за то, что она не стала бороться. Давай, Торн, говори. Я послушаю.

Его слова делают еще больнее. Но больнее всего от того, что звучит внутри: я действительно злился на мать. После того как она выжила – клянусь, теперь я знаю, почему она выжила, кровь глубоководного не дала ей умереть, – она пришла в себя и узнала, что отец мертв. Не так долго она прожила после этого, даже понимая, что я остаюсь один. Я был свидетелем ее угасания, и все, на что меня хватало тогда – это отчаяние, ярость, непонимание, которое я глушил в себе всеми привычными способами. Всеми методами контроля, которым меня обучали. Я хотел быть хорошим сыном, но хорошего сына из меня не получилось.

Тогда я просто не мог понять: почему нельзя сражаться ради меня. Угасание – процесс, который до конца не изучен, он случается в парах. Но мы с Лаурой даже не были парой, по крайней мере, в привычном смысле мира иртханов. Мы не засыпали вместе после слияния пламени.

Арден не продолжает, он оперся руками о стол, как будто ему тяжело стоять. Может быть, и тяжело, я не знаю, но во мне под пластом разрастающейся боли раскрывается что-то новое, пока еще хрупкое, как только что пробившийся из семечка росток. Я смутно понимаю, откуда оно берется, потому что во мне только что была абсолютная пустота, но я точно знаю, что это такое.

Этому меня научила Лаура.

Это – странная, едва уловимая нежность, которой даже описание подобрать сложно. Ребенок, который еще не родился, наша Льдинка, такая же хрупкая, и сегодня я впервые думаю о ней отдельно от Лауры. Это моя дочь.

Это моя девочка.

Моя малышка.

Которая сейчас, возможно, тоже ничего не чувствует, потому что Лаура спит. И если кому-то может быть по-настоящему страшно и одиноко, насколько может быть одиноко зарождающемуся крохотному существу, отрезанному от такого источника любви, как Лаура, то это сейчас она.

– Спасибо, – говорю я.

Кладу снимки на стол и выхожу. Почему-то обратная дорога кажется мне гораздо более долгой, чем дорога до кабинета Ардена, но, когда я влетаю в палату Лауры, там все по-прежнему. Разве что я немного другой.

Я снова подхожу к ней. Касаюсь щеки.

– Прости, – говорю, глядя на нее. – За то, что снова почти сдался. Больше я тебя не отпущу.

Ее кожа под пальцами настолько нежная, что сложно представить, сколько в этой маленькой хрупкой женщине сосредоточено силы. И в другой маленькой – тоже.

– Привет, – теперь уже кладу руку ей на живот. – С тобой мы вообще не общались, но я был немыслимо занят… всем, чем угодно, кроме тебя и твоей мамы. Я все исправлю. Обещаю.

Мне в пальцы ударяет искоркой льда. Настолько мимолетно и едва ощутимо, что впору думать о помутнении рассудка, но мое пламя отзывается на этот призыв. Ладонь мгновенно покрывается чешуей, не причиняя ни малейшего вреда ткани тонкого покрывала. Даже сквозь эту грубую преграду я слышу легкий, еле слышный ответ.

Больше мне сейчас ничего не нужно, потому что это – уже безмерно много.

Это – новая жизнь.

Глава 30

Торнгер Ландерстерг

Эллегрин была права, когда говорила, что любовь – это вера в тебе самом, когда вокруг ее почти не осталось. В тот день, когда Арден показал мне снимки моей дочери, во мне что-то основательно изменилось. Будто весь тот процесс, который начался с появлением Лауры в моей жизни – что-то похожее на плавление и деформацию перед приданием чему бы то ни было формы, – окончательно завершился именно в минуту, когда я почувствовал пламя нашей крохи. О том, какую силу дает это чувство, раньше я мог только догадываться. Хотя раньше я считал это слабостью, но именно в тот день дал себе слово, что я буду верить.

Верить в то, что Лаура придет в себя, верить в то, что у Льдинки будут и мать, и отец. Я отмел из своих мыслей все варианты, что может быть иначе, и, хотя Арден говорил, что не может дать мне гарантии, я больше в них не нуждался.

Поначалу было сложно. Сложно хотя бы потому, что я хотел как можно больше времени проводить с ней, но проводил его в Айрлэнгер Харддарк, на встречах, в других мегаполисах Ферверна, на бесчисленных пресс-конференциях, и в момент официального выхода Ферверна из Мирового сообщества мне пришлось даже побывать в Аронгаре. Это был короткий визит, который прошел легко: Халлоран сдержал слово, и о Вэйдгрейне Гранхарсене тоже узнал мир.

Мир, который понемногу привыкал к мысли, что моя Лаура – не угроза и что она остановила мировую катастрофу.

Все наработки по нейросети были изъяты, Бермайера попросили подать в отставку. Помимо этого Халлоран выступил в защиту Лауры, а свидетельские показания Кроунгарда были обнародованы. Так же как и свидетельские показания Эстфардхара. Вот с ним у нас толкового разговора не получилось. Потому что после слов о том, что я ему благодарен за помощь, Эстфардхара знатно перекосило.

– Ты был мне так благодарен, – процедил он, – что вышвырнул из страны в бессознательном состоянии? Не позволив к ней даже приблизиться?!

Его глаза заливало черное пламя, смешивающееся с его истинным. Мое пламя отозвалось незамедлительно.

– Я передал тебя в руки твоего союзника, – отрезал жестко.

На этом наш разговор и закончился, поэтому детали я узнавал уже от Халлорана. В частности, о том, что после исчезновения Кроунгарда и заговора вокруг нас с Лаурой Эстфардхар решил покопаться в прошлом своей семьи. Он прекрасно знал, что найти отчима с его умением прятаться через настоящее нереально, поэтому зашел с другой стороны. Со стороны прошлого.

Ему удалось выяснить, что начальник службы безопасности отца, которого должны были казнить вместе с ним, сбежал. Поскольку процесс был достаточно громкий, новое правительство Раграна решило не распространяться о том, что у них преступники такого уровня разбегаются из-под носа. Поэтому было сделано все, чтобы об этом никто не узнал. Эстфардхар нашел его в Фияне, а вместе с ним и свою сестру.

Она сделала пластическую операцию и вот уже много лет успешно вела жизнь законопослушной гражданки Фияна. Замужем за тем самым бывшим начальником службы безопасности. Как выяснилось, он действительно не был в курсе того, что отец Бена делал с драконами, его причастность сфабриковал Кроунгард, который в то время был подающим надежды сотрудником дипломатического корпуса.

Далее Кроунгард уже рассказывал сам, рассчитывая на снисхождение со стороны Аронгары.

– Он предлагал мне очень много интересных данных по Ферверну, добытых за годы работы по своим каналам. – Халлоран указал на ноутбук. – Взамен потребовал, чтобы я обеспечил ему неприкосновенность со стороны других стран и смягчение приговора.

Он действительно был искушенным дипломатом. И шпионом, потому что уже в те годы он работал на разведку Раграна, которая планировала переворот. Для этого был выбран простейший способ – подставить правящего. Кроунгард во время одной из встреч должен был отдать ему приказ, после которого правящий станет одержим идеей усиления крови. Признаться честно, правящие семьи Раграна и впрямь были слабыми, особенно если сравнивать с Ферверном и Аронгарой.

Чего не скажешь о Кроунгарде. Он уже тогда был достаточно силен для того, чтобы сделать внушение даже иртхану. Помимо прочего, он вливал себе часть крови драконов, которую добывал отец Эстфардхара. Вот только для него стало полнейшей неожиданностью, что после судебного процесса его решили убрать из Раграна в Ферверн. Сопротивляться он не стал, прихватив с собой мать и сына казненного, а впоследствии избавившись от тех, кто знал о его участии в заговоре.

– У него было много источников по всему миру, к которым он обращался. Один из них подсказал бывший начальник службы безопасности отца Бенгарна. Мы пробили всю эту цепочку, параллельно раскрутили еще несколько, но в целом Эстфардхар проделал большую работу… и очень быстро. Я предлагал ему возглавить внешнюю разведку Аронгары.

– Судя по тому, что ты делишься со мной этой информацией, он отказался.

Халлоран улыбнулся.

– Да. Он планирует вернуться к тому, чем занимался всю свою жизнь.

– К кардиохирургии?

– Да.

– Ты его уже обнадежил, что у него ничего не получится?

– Он мне все равно не поверит. Пусть проверяет сам.

Халлоран этого не сказал, но я почему-то подумал, что в свете вскрывшихся обстоятельств о ситуации с его отцом, а заодно после внезапной отставки Бермайера у Эстфардхара есть все шансы занять место правящего. Особенно учитывая то, что в Рагране правителя с такой силой никогда раньше не было.

У политики и всяких там Эстфардхаров было одно весомое преимущество: они помогали отвлечься. Хорошо помогали не думать о том, что Лаура и Льдинка совершенно одни. Хотя одни они не были. Допуск в медицинский центр Ардена был у Роудхорна, у Даргела и у Юргарна. Недавно Роудхорн попросил о допуске для Рин, и если раньше я бы отказал, как отказал бы и отцу, и брату, сейчас сразу же подписал разрешение. Кто бы мог подумать, что именно с ней я столкнусь сразу по возвращении из Аронгары.

Рин держала Лауру за руку, но, стоило мне войти, вскочила.

– Вам вовсе не обязательно было вставать, Ринара, – прокомментировал я, приближаясь.

Улыбнулся, глядя на своих девочек: для меня это уже стало своеобразным ритуалом. Улыбнуться. Поправить одеяло. Коснуться губами тонких пальцев, и каждый раз подсознательно ожидать, что она откроет глаза. Как тогда, когда она неожиданно проснулась у меня в резиденции после двух недель сна.

Сейчас прошло уже восемнадцать дней. Восемнадцать дней, которые казались мне вечностью.

– Я пойду, – сдавленно пробормотала ее подруга и действительно подхватила сумку.

– Вы уже давно здесь?

– Минут пятнадцать.

– Куда-то торопитесь?

Она замерла.

– Нет. Просто… – Мотнула головой. – Я не думала, что это будет так. Сложно. Особенно после того, что я…

Я примерно знал, что произошло. Лаура и Рин перестали общаться, точнее, с того момента, как Лаура уехала в Рагран, она почти не общалась ни с кем из своей прежней жизни (и теперь я понимал почему), но окончательно они поругались, когда я назначил Сэфла Роудхорна начальником службы безопасности.

– Вы поссорились, – напомнил я.

– На самом деле поссорилась с ней я. Я сказала… я ей кучу всего сказала, просто думала, что так будет лучше. Что она вернется… я вообще не понимала, что творю. Я тогда была не в себе из-за того, что она так быстро уехала. Мы с ней виделись каждый день, и… Лаура была мне как сестра, а потом все так резко перевернулось. Я даже с Сэфлом ссориться начала, такое чувство, что… – Она осеклась, закусила губу. – Простите.

– Продолжайте, – сказал я. – У нас с вами много общего. Я тоже кучу всего ей сказал. Только в отличие от вас еще и сделал.

Ринара моргнула.

– Если хотите, я могу вам рассказать примерно такую же историю, только у меня нет оправдания, что я девушка. Я – мужчина, на которого она рассчитывала, которому она доверилась и которого полюбила.

Судя по тому, что она долго молчала, у нее кончились слова. У меня тоже. Я наконец-то сказал все то, что хотел сказать. Стало легче. Самую малость.

– Но вы же… – осторожно сказала она. – Вы же ее спасли.

– От того, к чему привели мои действия?

– От того, к чему привели ваши общие действия, – хмыкнула она.

Я пожал плечами.

– Тем не менее сейчас все так.

– Сейчас все не так. Сейчас вся страна следит за новостями о ее состоянии, и не потому, что они ее боятся, а потому, что хотят, чтобы она вернулась. Все снова перестают бояться драконов и верят в то, что люди и иртханы смогут править вместе, и не номинально, как всегда было в той же Аронгаре, а по-настоящему. Благодаря вам.

Кое в чем она была права. Рейтинги, на которых так зациклена политика, сейчас были на моей стороне. И не только на моей. Благодаря совместным усилиям – моим и Халлорана, Лауру действительно не боялись. Наработки по нейросети были переданы в руки Аронгары и Ферверна, что касается осведомленности Раграна, это предстояло решать Мировому сообществу.

– В общем, не так уж мало вы для нее сделали, – подвела итог Рин. – Я недавно прочитала интервью Эллегрин Рэгстерн… знаете, что она сказала?

Честно говоря, не имел ни малейшего понятия. С нашей встречи в Бельвенхарте и официального снятия обвинений я выпустил Эллегрин из поля зрения. Несмотря на все, что между нами было, мы оба явно не были готовы вернуться к тем отношениям, которые нас связывали в юности, или хотя бы к тем, которые были до недавних пор.

– Не представляю.

– Что она искренне сожалеет, что послужила оружием против Лауры. И что, – Рин улыбнулась, – несмотря на все ее претензии к ней, она понимает, что все ее попытки оставаться рядом с вами были обречены. Потому что такие чувства, какие связывают вас, постичь сложно.

– Эллегрин всегда умела красиво говорить.

– Вы тоже. – Рин фыркнула. – А еще вы привезли ее маму… ой.

Она прикусила язык.

Да, информация об Оррис была, мягко говоря, секретной. Но в том, что Роудхорн ей расскажет, я даже не сомневался.

– Я тут в коридорах услышала, – быстро заговорила Рин. – Случайно. Я же в белом халате и с беджем… и…

– Рин, все в порядке. Я просто уволю вашего мужа.

Глаза у нее стали просто огромные.

– Шучу.

Глаза стали еще больше.

– Если вы, разумеется, не рассказали об этом кому-то еще.

– Я? Что? Нет! Нет, я никому не рассказывала!

– Вот и хорошо.

Я приблизился к Лауре, поправил прядку ее волос. Рин сглотнула, увидев этот жест, а потом поспешно попрощалась и убежала. Впрочем, даже если бы она осталась, меня бы это не смутило. Я наклонился к Льдинке, привычно коснулся пальцами с каждым днем становящегося все более выпуклым живота.

– Привет, малыш. Соскучилась? Я – очень. Но еще больше я соскучился по твоей маме. Слышишь, Лаура?

Она не слышала.

Но я все-таки опустился в кресло и взял ее руку в свою.

– Она стала еще больше. Наша девочка. Арден мне показывал снимки недавно, и… Лаура, ты уверена, что хочешь все это проспать? Я бы ни за что себе такое не простил.

Я накрыл тонкие пальцы ладонью, мягко.

– Возвращайся к нам. Мы тебя очень ждем. Она тебя очень ждет.

Но больше всего тебя жду я.

– Торн! – В палату вошел Арден, и я резко поднялся. Обычно он так не входил, без стука – зная, что я здесь. – Оррис пришла в себя.

Оррис смогла говорить только на третий день. До этого Арден вообще не позволял к ней никому приближаться, кроме меня и своей команды, и, хотя Юргарна Хэдфенгера пришлось выводить из центра чуть ли не силой, его к ней мы так и не пустили. Возможно, зря.

– Вы помните, кто вы? – мягко спросил Арден.

– Да. – Голос ее был слабым.

– Назовете свое имя?

– Оррис… Хэдфенгер. – Она едва могла пошевелиться, но все-таки спросила: – Где Юргарн? Что… с нашей малышкой?

Арден коротко взглянул на меня. В представлениях Оррис не было всех этих лет, в ее памяти осталось только то, что она рожала. И что ее муж был рядом с ней, когда она потеряла сознание.

– Вы их увидите. Чуть позже. Оррис, вы знаете, что ваши роды были тяжелыми. Вы были в коме.

– Как… долго?

– Сейчас это не важно, – мягко, но решительно произнес Арден. – Важно то, что вы с нами, и то, что вы себя помните. Остальное обсудим чуть позже, а пока вам стоит отдохнуть.

– Покажите мне… мою малышку.

– Чуть позже.

Арден положил на сгиб ее локтя пластинку, и глаза Оррис закрылись. Она снова спала.

– Прогнозы хорошие, – сказал он. – Если все продолжится так, как сейчас, через месяц поставим ее на ноги. За это время я основательно изучу ее кровь, сделаю тесты, и мы подумаем, что можем сделать для Лауры.

– Двадцать один год, – сказал я.

– Что?

– Двадцать один год, Арден. Ты представляешь себе, каково это – спать двадцать один год?

– Да, адаптироваться ей будет нелегко. Но учитывая, что у нее в крови почти не осталось следов пламени, причем, когда я говорю «следов», я имею в виду именно то, что говорю.

– Я помню.

Арден рассказал, что Оррис никогда не была иртханессой. Она даже такой, как Лаура, никогда не была. Синтезированное пламя в ее крови представляло собой какие-то вспышки, которые проявлялись и гасли на протяжении всего времени наблюдения. Но после того, как он отменил для нее определенные препараты и стал понижать дозу других, пламени становилось все меньше, меньше и меньше. Такое ощущение, что Оррис защищалась – от того, что ей пытались вводить. Арден предположил, что первоначальное ее состояние было вызвано вовсе не родами, а тем, что во время родов выброс пламени в кровь был настолько огромный, что ее организм не справился. Чтобы защитить себя и других, Оррис просто «выключилась», а Лаура…

С Лаурой все было иначе. Пламя в ее крови только набирало силу, и, несмотря на то что ей почти ничего не вводили, состав ее крови все равно был ближе к драконьей сущности. Именно к драконьей. Даже не к сущности иртханессы.

– Ты должен ввести меня в кому.

– Что?! – Арден впервые за долгое время повысил голос.

– Ты должен ввести меня в кому, – повторил я. – То, что происходит с Оррис, не поддается никакой логике. Это необъяснимо. Мы можем потратить месяцы или годы и ничего не добиться. Между мной и Лаурой есть связь. Я вытащу ее.

– Торн, ты бредишь. – Арден рассмеялся. Немного нервно. – Твои показатели только-только немного выровнялись, а ты хочешь, чтобы я своими руками связал тебя с парой… ладно, по всем параметрам с потенциальной парой, и чтобы ты снова скатился в угасание после того, как у тебя ничего не получится?

– Арден.

– Нет. Я не буду этого делать. Этого никто никогда не делал, и это… просто безумие! Ты хоть понимаешь, о чем просишь? Ты можешь вообще оттуда не выйти.

– Не так давно ты спрашивал меня, кому я оставлю Льдинку.

– Да, а сейчас я спрашиваю тебя, кому ты оставишь Ферверн.

– Ферверн без меня справится. А мои девочки – нет.

Арден натурально взвревел:

– Нет!

– Арден, я могу приказать.

– А в случае отказа посадишь меня в тюрьму? – Лицо его стало жестким. – Валяй.

– Я не договорил. Я могу приказать, но я тебя прошу. Как друга.

Арден, явно собиравшийся сказать что-то не очень приятное, осекся. Потом все-таки произнес:

– Как твой друг, я тебе говорю: это безумие. Как врач говорю: это безумие. Как иртхан говорю: это безумие.

– А как друг Лауры?

– Если я врежу тебе второй раз, это поможет?

– Я позволю тебе врезать, если ты отправишь меня в кому и поможешь достучаться до Лауры. Сможешь даже сделать это в людном месте, и тебе за это ничего не будет.

– И-ди-от.

– Может быть. Но второй раз такого шанса уже не представится, так что решайся.

Арден покачал головой.

– Это будет не завтра, Торн. Я все равно должен все проверить. Изучить ваши мозговые волны… наблова жесть! Я вообще не представляю, как это делается.

– Будешь первооткрывателем, получишь премию и мировую известность. – Я хлопнул его по плечу и, не дожидаясь ответа, вышел.

Оставив Ардена с совершенно зверским выражением лица.

Я догадывался, что он будет продолжать меня отговаривать, и догадывался, что попробует потянуть время. Но если у него это время есть, если у всех, кого она спасла, это время есть, то у Лауры нет. Я не хочу ждать каких-то призрачных результатов исследований состояния Оррис. Я не хочу, чтобы Лаура проснулась спустя несколько месяцев, чтобы последним, что она помнила, было случившееся в пустоши.

Нет.

Это не должно быть так.

Она должна вместе со мной смотреть снимки Льдинки. Она должна улыбаться вместе со мной. Она должна прожить эти месяцы – месяцы, которые никогда больше не повторятся, самой счастливой женщиной в мире.

И я сделаю для этого все.

Я ее вытащу.