Текст книги "Сверхситуативное мышление. Чуждый опыт"

Несносный Колумб

Протестующие снесли памятник Колумбу в Балтиморе и покушаются на историческую память по всей территории США. Вот ведь с какой злобой орудовала толпа: с криками накинула веревки на статую и скинула с постамента, после чего выкатила ее к заливу и выкинула в воду. Неужели отважный мореплаватель заслужил эту участь, ведь без его участия в Америке не было бы не только белых европейцев, но и африканцев. За год, прожитый на Мадейре, я привыкла к более почтительному отношению к великому первопроходцу. В парке Фуншала тоже стоит памятник Колумбу, у причала – точная копия флагманского корабля командора «Санта Мария де Коломбо», построенная по гравюрам и чертежам, сохранившимся в архивах Испании, а в сентябре проходит фестиваль с реконструкцией исторических событий происходивших на острове в XV веке во время пребывания здесь знаменитого генуэзца.

Можно сколько угодно сносить памятники, но вот самого Колумба не удастся «вынести» из истории, да и коллективного бессознательного по обе стороны Атлантического океана, которые он соединил. Колумб почти постоянно жил на Мадейре в 1480—82 годах, а на соседнем острове Порту Санту сохранился его дом, откуда он отправился в Америку. Как известно, реальные планы состояли в очередном походе вокруг Африки, поскольку в то время португальские открытия и освоения ее западного побережья шли полным ходом, и возник замысел проложить окружной путь в Индию. Однако по некоторым историческим данным, Колумб женился на дочери губернатора Мадейры, хотя его первоначальным интересом для краткой остановки на острове было прозаическое заключение сделки по покупке партии тростникового сахара, который там производили. В общем, так или иначе, великий мореплаватель фактически застрял там на несколько лет.

Прошлая колониальная политика Португалии сыграла с ней такую же злую шутку, как и завоевания других европейских стран. Я проживала у своей ученицы-бразильянки, владевшей шикарными апартаментами с видом на океан, тогда как многие коренные мадерьянцы считали большой удачей найти работу в Бразилии во время португальского кризиса, который привел страну в компанию PIGS. Помнится, хозяйка покатывалась со смеху, когда слышала заверения президента Бразилии о необходимости реформ, без которых экономика страны «рискует скатиться до уровня Португалии». Да, все перевернулось, однако никто не вменял ход исторических событий в вину Колумбу, который ведь просто не туда попал волею судеб и морских течений. Причем, в первую экспедицию он высадился именно в Южной Америке, и вообще исходно его отправили исключительно на поиски торговых путей.

Остается пожелать Колумбу держаться там, куда доплыл, до последнего!

Пропащий мэр Сеула

Тело Пак Вон Суна обнаружили на лесистой горе в парке Пугаксан в самом центре Сеула. Искать мэра бросились после таинственной записки вроде завещания, которую перед выходом прогуляться он оставил своей дочери, отменив ближайшее мероприятие со своим участием. Прямо накануне в суд заявила жертва его трехлетних домогательств, отчего явно замаячили перспективы тюрьмы или как минимум всенародного позора вместо поста президента. Вообще, позиция мэра столицы в государстве с новым политическим курсом не помешала ему ранее многое сделать для благоустройства города и завоевать уважение жителей к своим 65 годам. По версии полиции, Пак Вон Сун покончил с собой, что неудивительно, однако история его одинокого ухода на гору похожа на библейский сюжет, который заслуживает более пристального вглядывания сквозь факты.

Разве мало известных людей обвиняют ныне в харрасменте, но многие ли сводят счеты с жизнью, даже не попытавшись восстановить свою честь в суде, вот так сразу по первому же заявлению на следующий день? Такая моментальная реакция больше похожа на предательский удар со стороны любимой женщины, чем на опасения утратить карьерные перспективы, ведь представитель оппозиции должен быть изрядно закален в баталиях, поэтому сам по себе судебный процесс едва ли мог его нокаутировать. Вероятно, я слишком романтизирую ситуацию, но спрашивается, зачем столь влиятельному человеку с огромными связями и возможностями, целых три года безнадежно приставать к одной и той же женщине, когда потенциальных любовниц хоть отбавляй, причем ненасильственным образом, ведь столь харизматичная фигура естественно вызывает восхищение у многих девушек. Итак, речь может идти о чувствах, хотя утверждается, что претензии к приставаниям были и от других женщин.

Что делалось на душе у Пак Вон Суна, мы уже никогда не узнаем, но судя по последним действиям, он уходил на гору в сомнениях: отменил на день мероприятия, а не все сразу или вообще никакие от отчаяния, записка содержала туманные намеки, а не очевидное предсмертное послание, было объявлено, что ему нездоровится, то есть он мог бы погулять и выздороветь, по крайней мере он явно оставлял себе такой шанс. О чем думал мэр, окидывая взором с высоты горы любимую столицу, мы тоже никогда не узнаем. Борец за демократию и адвокат со специализацией на правах человека (кстати, почему бы ему не выиграть свой собственный суд), политик едва ли был слишком религиозным человеком, причем в его биографии вообще не упоминается вероисповедание, как незначимый штрих к портрету. Он сам завещал себя кремировать и развеять прах, что больше соответствует традиционным буддийским обычаям в Корее.

Мэр Сеула действительно пользовался любовью народа за свою простоту, честность, умение общаться напрямую с народом и чисто человеческую доброту. В его предсмертной записке не содержится почти ничего, кроме извинений перед семьей за доставленную боль. Новость о его смерти стала как гром среди ясного неба, ведь ему прочили пост президента, корейцы выискивают подробности случившегося. В целом, уход на гору для человеческого жертвоприношения перекликается с библейским сюжетом, приводящим к прямо противоположной развязке. Помните, как Авраам берет сына и бредет на гору, – этот поступок не понятен никому, ведь Бог явился в видении только ему одному, потребовав самой дорогой жертвы, однако тот не сомневался до самого последнего момента, что Бог усмотрит себе другого агнца, как оно и вышло. Пак Вон Сун отправляется на гору в поисках единоличного принятия решения – и никакого иного агнца по совести своей не находит, принося в искупление свою жизнь.

По законам Южной Кореи судебное дело после смерти было сразу закрыто. Однако мэр Сеула принял решение искупить все и сразу, осудив себя самого, поэтому в памяти корейского народа, вполне вероятно, оставит лишь сочувствие. А ведь какая захватывающая жизнь – борьба, тюрьма, триумф и порок!

Айя-София. Двойные стандарты

«Никогда не езди в Турцию!» – напутствовал меня греческий друг на прощанье, и я действительно впоследствии предпочла вернуться в Грецию. Происки «возрождения» Османской империи вызывают сопротивление у всех, кто помнит многовековое иго. Последний жест турецкой фемиды по превращению собора Св. Софии из музея в мечеть вызывает закономерный протест христиан во всем мире, причем не только православных – именно в этом соборе свершилось разделение церквей, поэтому он дорог всем христианским конфессиям. Однако многовековая история собора действительно сложная и запутанная, поэтому сами турки преспокойно утверждают о торжестве справедливости, позволившим музею стать «снова» мечетью. Как бы то ни было, это внутреннее дело Турции – и повлиять на политические амбиции никто не сможет, остается только вскрыть некоторые противоречия.

Эрдоган резонно возразил на протесты греков, что в Афинах нет ни одной мечети, несмотря на проживающих там мусульман, тогда как в Стамбуле имеются христианские церкви, и спрашивается, где больше демократии? Родине демократии не совсем нечего было бы возразить, ведь Эрдогану не случайно не хочется вспоминать об участи единственной крупной мечети в самом центре Афин, которая ныне тоже считается музеем. Если бы греки решились на абсолютно симметричный жест вернуть музею именно предыдущий статус, то там открылась бы не мечеть, а… тюрьма. Именно в таком качестве греки использовали святое место сверженных завоевателей. Впрочем, мечеть Фетхие, расположенная на Римской агоре недалеко от Акрополя, используется как помещение для выставки, посвященной римскому императору Адриану, а в доме Ататюрка в Салониках предлагали сделать музей геноцида. И все же Эрдоган не прав, ибо новая мечеть строится в пригороде Афин.

Обратите внимание на очередной асимметричный ход греков, которые превратили мечеть в выставку римского искусства. Это своеобразная компенсаторика исторической памяти, ведь установление христианства в Греции тоже происходило отнюдь не на пустом месте в ровном поле. Так, посещая православные церкви и монастыри, часто можно заметить, что они стоят либо на фундаментах разрушенных античных храмов, либо сохраняют какую-то атрибутику в качестве архитектурных украшений. Наверное, самое сильное впечатление произвел на меня лучше всего сохранившийся прекрасных храм Аполлона в Коринфе с устремленными в небо мраморными колоннами, на территории которого также тщательно сохраняется место проповеди апостола Павла коринфянам. Победителей не судят, и христиане вели себя по отношению к предыдущей религии едва ли более гуманно, чем к ним самим появившийся исторически позже ислам. Так же жалко замазанные штукатуркой фрески в соборе Св. Софии.

РПЦ ясно высказалась по поводу значимости собора для русских верующих, ведь именно в Константинополе князь Владимир проникся духом христианства и крестил Русь. Остается только напомнить, как вместе с тем порушили славянские капища и посносили идолы Перунов и прочих исконных богов, которых мы теперь с трудом представляем лишь по реконструкциям. И никто не станет говорить, якобы это «варварство» по отношению к русской культуре. А ведь Эрдоган делает нечто подобное – победившая религия ислам доселе торжествует в Турции, независимо от исконной принадлежности тех или иных архитектурных сооружений, даже если ранее собор был христианским. Напомню, славяно-арийские веды, восстановленные или сочиненные любителями древней литературы, в России и вовсе внесены в список экстремистских книг и запрещены. Как вы предлагаете распутать сей клубок противоречий без лишней драмы?

Ответ прост – это внутренняя политика каждой страны, и лишь законы государства определяют статус того или иного объекта, я же стою исключительно на научных религиоведческих позициях.

Открытое письмо о свободе слова

Выступившие в защиту справедливости и свободной дискуссии знаменитые писатели современности не ожидали, что даже здесь окажутся неправильно понятыми, и многие подписанты открытого письма уже столкнулись именно с той самой реакцией, характерной для модной субкультуры кансилинга (бойкота) и шейминга (шельмования), которую им хотелось бы так просто взять и отменить в современном обществе. «Искушенного наблюдателя содержимое письма удивляет своей наивностью», – на лету подмечают читатели, дескать, вот и до писателей добралась «карательная машина либеральной идеологии», отчего они недоуменно возмущаются, почему необходимо заниматься самоцензурой каждого высказывания в предвосхищении остракизма общественного мнения. Идеал «свободы слова» снова подвергается пересмотру, а пока умные люди спорят о главном, присмотримся к деталям самого послания.

A moment of trial. Нет такой эпохи, которая не служила бы «моментом испытаний» для настоящего писателя, который всегда находится в фокусе внимания общества, поэтому появление данного письма «именно сейчас» не слишком актуально, точнее, является делом вполне обыденным, когда у писателей нет вдохновения. Даже серые невзрачные будни доводили творцов до противостояния с обывателями, будь то Гоголь и Чехов против узости и мещанства, Довлатов и Бродский в гуще советского застоя. На самом деле, мастеру слова проще блистать во славе именно в схватках между сторонами противоречий, а не чахнуть в обстановке сытых будней. Нынешнее обострение политической ситуации на Западе – сущий подарок для самовыражения, отчего столь пафосное начало сразу настораживает, не является ли призыв к «доброжелательному несогласию» нарочитым, а иначе им почему-то не пишется, нужно встряхнуться и воспрять духом.

In favor of ideological conformity. В угоду идеологическому конформизму делается вообще все в действительно свободном обществе, как бы ни казалось это странным на первый взгляд. Кстати, перевод на русский как «в угоду идеологическим догмам» не представляется точным в данном контексте. Речь идет именно о приспособленчестве, хотя, согласитесь, в культурном контексте «доброжелательного несогласия» никак нельзя обойтись без изрядной гибкости, стараясь соответствовать убеждениям и одновременно согласовывать их правомерность с оппонентами. Тем, кто ратует за свободу слова, странно протестовать против конформизма в его положительном значении. Ведь без согласования право на несогласие никак не будет доброжелательным, а плюрализм мнений превратится в жесткую идеологическую борьбу с «человеческими жертвами», которых как раз призывают избежать подписанты. Так что будьте последовательны, уважаемые писатели: можно быть только свободными конформистами, а ярая бескомпромиссность ведет исключительно к гражданской войне.

The price in greater risk aversion. Столь ненавистная свободному творцу «расплата самоцензурой» в буквальном прочтении означает на самом деле «отвращение к риску», где подразумевается нежелание ставить под угрозу свое материальное благополучие в случае чрезмерно свободного высказывания, а как мы помним, кульминация послания заключается в «доброжелательном несогласии». Итак, под проклятой самоцензурой здесь скрывается необходимая самокритика, которой безусловно должен обладать всякий писатель не только в плане художественного стиля, но и в предвосхищении реакций общества. А ведь речь идет о представителях масс-медиа, а не гениях-одиночках, так спрашивается, что плохого в том, если редактор и журналист, прежде чем выпустить очередной материал, хорошенько подумают над последующей реакцией широкой аудитории. Здесь мы снова возвращаемся к позитивному конформизму в обществе, где коммуникации стремятся к снижению рисков, а не их повышению.

But resistance must not be allowed to harden into its own brand of dogma. Итак, сопротивление догматизму не должно превращаться в своего рода догму, однако именно это и происходит при подписании открытого письма, которое ратует за свободу слова для писателей, призывая оттяпать эту самую свободу у читателей, не дозволять им реагировать на написанное столь бурно, чтобы портить жизнь незадачливому автору, который не просчитал последствия своих высказываний или не готов нести за них ответственность по всей справедливости закона в либеральном демократическом обществе, где «доброжелательное несогласие» не может быть односторонним, и уж если требуется доброжелательное отношение к несогласным, то эти самые несогласные должны изначально вести себя крайне доброжелательно. Такая вот казуистика получается, не случайно скандалы уже начались, и само письмо стало очередным камнем преткновения в т.н. «свободе слова».

Интересно наблюдать в русскоязычной аудитории за попытками установить «доброжелательное несогласие», которого так жаждут западные коллеги, что получается совсем плохо. Негативный настрой читателей скатывается в стремление затравить автора, не особо выбирая выражения и не церемонясь с самоцензурой. Вот уж верно, ничего общего с либеральной демократией мы не имеем, и русский автор получает такую закалку, что никакой Трамп не страшен. Работать с англоязычной аудиторией гораздо приятнее и проще, ведь все стараются поддержать творческие начинания, подбодрить самого автора, во всяком случае на личном опыте я чувствую разительный контраст, когда публикуюсь в России и за границей – но здесь веселее, хотя там гораздо лучше условия, чтобы реально быстро развиваться. Зря они жалуются – попробовали бы писать в русском сегменте, это жесть!

Основания для шпиономании

Задержания журналистов вовсе не наводят на пафосные мысли: «Смеешь выйти на площадь?» Как человек пишущий всю свою жизнь вот уже почти полвека и печатающийся четверть века, я сильно остереглась бы гарантировать, что даже лучший «друг Ваня», которого вы знаете, как облупленного, действительно не является шпионом. Но наверное, не найдется ни одного журналиста, которого за свою карьеру не подозревали бы в шпионаже совершенно напрасно, ведь писателей много, а шпионов крайне мало. В этой среде, где добыча эксклюзивной инсайдерской информации составляет специфику профессионализма, порой все средства хороши. Тем более журналисту, который не является шпионом, бывает трудно отличить самостоятельно, что является государственной тайной. Покажу это здесь на собственном примере, почему меня не расстреляли прямо на месте в Китае, поймав с поличным на фотографировании военной техники при восстании в Тибете.

Я неоднократно вспоминала эту историю, происшедшую в марте 2008 года. По роковому стечению обстоятельств мой въезд в тибетские районы на западе провинции Сычуань совпал с началом последнего крупного восстания в Лхасе, и выезжая из Литанга (высота около 4500 м) я оказалась на дороге, по которой китайцы двигали войска в Тибет из Чэнду. Пытаясь выбраться в обратном направлении, я совершенно рефлекторно снимала военную технику из окна автобуса, а застряв на ночлег в городке Кандинг, имела неосторожность продолжить фотосъемку из окна гестхауза с третьего этажа. Никакой особой цели в этих действиях не было, просто я привыкла все фотографировать, поскольку писала книги по духовным практикам и была корреспондентом йогических журналов, хотя зарабатывала на жизнь переводами по заказам йога-центров.

Итак, теперь кульминация поимки меня в качестве шпиона. Видимо, хозяйка сразу после сдачи мне комнаты донесла куда следует, что у нее остановилась иностранка в несезон (туристов зимой не было вообще), а возможно и подслушала характерные звуки камеры при фотосъемке. Как бы то ни было, по прибытии я успела сходить в интернет-центр, понять, что происходит по новостям после недели без связи, а также загрузить все фото в почту и написать о своей ситуации коллеге в университете Петербурга и руководителю йога-центра в Москве, то есть пропасть бесследно уже не могла. Сразу по возвращении в номер не прошло и пяти минут, как я заметила странную рокировку у себя под окнами, где часть военных отделилась от колонны и рванула куда-то в подъезд моего дома. Через несколько секунд в дверь уже колотили, совершенно рефлекторно я вынула карту памяти из камеры, засунула куда-то в щель в комнате и сразу открыла дверь, понимая, что иначе могут начать стрелять.

В комнату ввалилось с полдюжины автоматчиков, заняв круговую оборону по стенам вокруг меня в центре, и я оказалась под дулами автоматов, без шуток заряженных боевыми. По счастью, никто не поторопился выпалить (а при аналогичных обстоятельствах иностранного журналиста в Бирме просто застрелили на месте без суда и следствия), а увидев испуганную девушку, они быстро ретировались, оставив одного автоматчика на страже у двери и жестом велев паковать вещи, дескать, собирайся. Я сложила рюкзак, прошел час в томительном ожидании, хозяйка даже принесла мне чаю. Явившаяся китайская полиция не понимала даже по английски, поэтому в недоумении вертела мой паспорт в ожидании переводчика. Наконец, он добрался, и ситуация начала разруливаться. Обыск продолжался несколько часов, конечно, неумело спрятанную карту нашли и фотографии удалили, скопировали весь диск ноутбука, перерыли вещи и даже мусор из ведра упаковали в пакетик на экспертизу. Финал был неожиданным, – мне пожали руку, велели утром покинуть район, а билет на автобус у меня уже был на руках, и уже за полночь просто ушли.

Когда я добралась до Чэнду, меня ждало в почте пересланное письмо от якобы бывшего сотрудника КГБ, с которым успели связаться в России для консультаций мои коллеги. Оно не сохранилось, да и его имени мне не называли, но в тексте он в пух и прах разносил мои нелепые действия, начиная с откровенно досады, сколько ошибок я понаделала. Кончалось сие послание описанием моих перспектив: будет гнить в подвале, никто даже и не вспомнит, поскольку по его компетентной оценке «нашим» было бы совершенно неинтересно вытаскивать из китайских застенков столь незадачливую туристку, коей я считалась официально. Правда, именно мое российское гражданство и совершенно неумелые действия, скорее всего и показали наметанному глазу китайских спецслужб, что шпионы так себя не ведут, и всерьез опасаться меня не стоит, а может хотели еще проследить, куда я поеду и чем буду заниматься, тоже вполне вероятно. Через пару недель по окончании визы я благополучно вылетела в Таиланд.

Однако у этой истории было одно интересное продолжение год спустя. Поскольку я не успела завершить все культурные исследования в области даосизма, да и имела приглашение от мастера на обучение, мне хотелось вернуться в Китай, и через год я снова подала на китайскую визу. На удивление, ее дали без проблем по максимуму, причем экспрессом. К тому времени у меня были хорошие связи в Таиланде после ритритов в буддийском монастыре, и среди них знакомый из США, престарелый профессор университета Чианг-Маи, который был автором книг по религиоведению. Мы встретились у него на квартире для беседы, и когда я поделилась обуревавшими меня сомнениями, стоит ли возвращаться в Китай после той истории, он неожиданно признался, что в молодости сам работал в Европе и в разведке и в контрразведке, поэтому дал вполне определенный совет: «Не нужно считать, что ты человек маленький и никому не важна. Если ты хоть один раз попала к ним в файлы, то следить будут за каждым твоим шагом, как только ты пересечешь границу». Подобные перспективы напрочь отбили желание возвращаться в Китай, и я поселилась на Бали.

Ужасы шпиономании в моей карьере давно закончились, и больше в подобные ситуации я ни разу не попадала ни в одной стране мира, однако впечатлений хватило на всю оставшуюся жизнь, и я не готова вставать в пикет в поддержку подозреваемого в шпионаже, да и хештег «Я тоже шпион» считаю слишком провокационным. Вывод на личном опыте следующий: если вы действительно не являетесь шпионом, то в случае подозрений, спецслужбы быстро разберутся и вас отпустят даже при таком суровом режиме, как в Китае.