Текст книги "Зеркало для героев"

Они еще долго молча сидели в наэлектризованной темноте, полной прошлых страстей и невозможных желаний.

Джим гнал по ночной трассе, как сумасшедший. По радио зазвучала «Быстрая машина» – нежная мелодия под речитативом про любовь, скорость и свободу быть тем, кто ты есть. Я поймала взгляд Джима, устремленный на опору стремительно приближающегося моста и едва не закричала. С усилием я взорвала реальность, на секунду став женщиной на пассажирском сиденьи, протянула руку и переключила радио. Джим успел повернуть голову и меня увидеть, его лицо отразило безграничное удивление, неверие, но песня прервалась, машину заполнил бубнеж какого-то старика про злоупотребления в парламенте, и опора моста пронеслась мимо.

Джим остановился за ближайшей заправке, купил кофе и выпил его, дрожа и глядя на мое сиденье.

Он сделал предложение Кейти прямо в машине. Кольцо было от Тиффани, с сапфиром, окруженным мелкими бриллиантами. Джим сказал, что камень того же цвета, что и ее глаза, хотя это было серьезным художественным преувеличением. Кейти разрыдалась.

– Да, – всхлипнула она. – Конечно, да, мой хороший…

Она была так счастлива в этот день, что казалась необыкновенной красавицей. Мне очень хотелось погладить ее по голове и строго-настрого наказать Джиму ее не обижать.

Он старался. Он был очень добр и внимателен с нею. Они ездили в круизы и часто навещали ее родителей. Он дарил ей то, что она любила – первое издание «Волшебника страны Оз», лысого котенка в теплой корзинке, новенький вокмэн с песнями о любви, когда на рынке появились компакт-диски.

Она его любила все сильнее, ей все время хотелось к нему прикасаться, гладить по плечу, по коленке, но он этого не любил, и иногда я видела, как она сцепляет руки, сплетая пальцы, чтобы удержаться.

Она ревновала ко мне, я видела.

– Что я делаю не так? – иногда спрашивала она, и в отчаянии била меня по приборной панели и по сиденьям.

Даже если бы я могла, я не знала, что ей ответить.

В новостях по радио захлебываясь, говорили об одном – Советский Союз закончился. Отделилась Латвия.

Отделилась Украина. Айзерба-что-то, и другие страны с длинными азиатскими названиями. Империя пала, жупел коммунизма больше не был страшен. Европа выдохнула.

– Войны не будет, – сияя, сказала Кейти и положила руку на живот. – Джим, это же значит, что ядерной войны можно больше не бояться. Теперь все изменится, все устройство мира, весь расклад в обществе…

Джим невнимательно кивнул, он был очень рассеян и несчастен в последнее время. Кейти хотела еще что-то сказать, но он сделал радио погромче, она пару раз открыла рот, да так и не решилась. Сидела, сцепив пальцы, и чуть не плакала.

Джим отвез ее к родителям на уикэнд, у него в городе было много работы, он не хотел, чтобы она скучала.

Он остановился купить кофе и согласился подвезти симпатичного кудрявого итальянского паренька-туриста, который автостопом осматривал графство Суррей, очень плохо говорил по-английски, а через полчаса положил руку Джиму на бедро и крепко сжал. Джим окаменел, сглотнул, потом остановил машину и велел пареньку убираться.

– Перке? – крикнул тот, вываливаясь на обочину со своим рюкзаком. – Перке, ступидо?

Джим гнал меня, крепко сжав челюсти, и глаза у него были страшные.

В своем крохотном гараже под таунхаусом он закрыл ворота изнутри и подложил под щель внизу скатанный брезент. Не выключая двигателя, уселся в машину и достал из бардачка бутылку джина.

– Покажись, – попросил он меня, свинчивая крышку и делая большой глоток.

У меня получилось показаться ему не сразу. Но по мере того, как моноксид из выхлопного газа связывал красные клетки в его крови, не давая им забирать кислород, по мере того, как он умирал, я становилась все сильнее.

– Я, знаешь, вообще никогда не был счастлив, – говорил он, отхлебывая. – Не знаю, почему. Наверное, такое свойство. И никогда не хотел никого разочаровывать…

Я то появлялась, то исчезала рядом с ним, смотрела в его глаза, ощущала его безболезненное, но неприятное удушье. Перед тем, как он потерял сознание, мне даже удалось на секунду дотронуться до его щеки.

– Какая ты красивая, – сказал он. – Ты же понимаешь… Ты знаешь, перке.

Джима нашли через сутки – Кейти, обеспокоенная, что он не отвечает на звонки, позвонила друзьям, у которых были ключи.

После похорон она не заходила в гараж, но я могла дотянуться, почувствовать ее, посмотреть, как она бродит по дому, пьет молоко, глядя в никуда, подолгу лежит на кровати без сна.

Через несколько месяцев Кейти собрала все вещи Джима в большие коробки и отдала на благотворительность. Потом перед домом появилась табличка «на продажу». И тогда она, наконец, зашла в гараж, села на водительское сиденье, погладила руль.

– Я продаю тебя, – сказала она мне. – Надеюсь, ты попадешь в хорошие руки. Я знаю, как Джим тебя любил. Но я верю, что и меня он любил тоже.

Она помолчала. Ее лицо сильно осунулось, а живот округлился. Она была очень красивой, и глаза ее действительно были того же глубокого голубого цвета, что и сапфир на ее пальце. Она завела двигатель и повела меня на другой конец города, остановившись у большого подсвеченного автомагазина.

– Я знаю, что ты здесь, – сказала она мне. – Всегда знала.

Она закрыла глаза руками, а я включила магнитолу и выбрала песню.

Синатра запел «По-моему». Кейти подскочила, задохнувшись.

– Ее играли на похоронах Джима, – сказала она. – Священник сказал – эту песню очень часто выбирают на похоронах.

Мы сидели и слушали Синатру.

– У меня будет девочка, – сказала Кейти прежде чем навсегда выйти из моей машины.

Меня выставили в хорошем месте. Я была красивой и ценной, но не такой баснословно дорогой, как многие другие.

– Эта красавица быстро уйдет, – сказал менеджер, любовно полируя рукавом мой капот.

Приходили люди, любовались мною, задавали вопросы, дотрагивались.

Я смотрела в их лица, пытаясь по чертам, по улыбке, по одежде понять, кто они, какие они, чего они хотят.

Один раз меня увидел мальчик лет восьми – он был с бабушкой, очень строго и дорого одетой. Он вздрогнул и показал на меня рукой, но бабушка покачала головой, сказала, чтобы он не выдумывал и потянула его дальше по залу. Я прижала палец к губам и улыбнулась. Мальчишка помахал мне рукой и несмело улыбнулся в ответ.

Потом появился он, я сразу его узнала, сразу поняла, что именно он меня купит. Высокий, чуть полноватый, хорошо за сорок. Одет странно – вроде бы и дорогое все, а не сочетается. Меня увидел и застыл.

– Пойдем дальше, – с польским акцентом протянула его молоденькая длинноногая спутница. – Ну Сергей, посмотри, там такие феррари!

– Не называй меня Сергей, – одернул он ее. – Сто раз тебе говорил – по-английски плохо звучит. Типа «сэр Гей». Говори – Серж!

– Добре, Серж, – сказала девушка. – Пойдем дальше. Чего ты в этой-то нашел? Стоит до хрена, а лоску мало.

– Ты не понимаешь, – сказал он. – Она особенная…

Я смотрела в его красивое скуластое лицо и видела, какой он, и что у нас будет.

Быстрая езда, на пределе, с открытым верхом. Секс в машине с разными молоденькими девочками – голая кожа к моей коже, стоны, крики, пот и семя. Водка и сигаретный дым. Простые, яркие страсти, которых так хочется людям, достигшим в жизни точки, за которой им становится ясно, что они умрут.

Я улыбнулась, предвкушая.

Серж пошел разговаривать с менеджером.

А фермеру, который нашел меня в амбаре, деньги счастья так и не принесли.

Успех – да.

Коровы доились, индейки неслись, клекотали, мели пыль крыльями, не догадываясь, что очередное рождество неотвратимо приближается. Теплицы окупились за четыре года.

Но у хозяина крепкого бизнеса оставалось неприятное, горчащее ощущение неправильного начала – будто, присвоив дорогую машину, он ограбил неизвестную мертвую женщину из прошлого, лишил ее – меня – возможности получить имя, память, возмездие.

Он часто приезжал туда, где меня закопал. Сидел, разговаривал со мной.

Сначала с собакой приезжал. Черчилль гонял кроликов, заходил в реку и плавал, наслаждаясь движением, загребая воду сильными лапами. Потом пес умер и фермер похоронил его рядом со мной.

Часто он приезжал с пивом или бутылкой виски. Виски пил неразбавленным, прямо из горла.

Иногда плакал.

Через пару лет записался в Национальный архив, списывался со специалистами, искал меня своими силами, как уж мог.

Хороший он был парень, добрый, мне очень хотелось на минуту разладить реальность, собраться перед ним в себя-Аену. Сказать ему, что не надо мне ничего. Чтобы просто жил и радовался.

Но никак было, слишком большая часть меня оставалась в машине, здесь, в костях, было лишь эхо, дымка, тень.

– Живи, Колин, – сказала бы я ему. – Я тебя простила.

5. Лев – Я ХОЧУ

Сила, достаток, плодородие. Бьющая через край энергия щедро расходуется, жизнь оплодотворяет жизнь.

♂ Города на букву «Н»
Майк Гелприн

– Нарьян-мар!

Электронный арбитр мигнул зелёным, невидимый со сцены ведущий азартно выкрикнул «Засчитано. Минута пошла!», и Вик перевёл дух.

Собраться. Мобилизоваться. Сосредоточиться. У противника, рослого плечистого красавца из Москвы, минута на ответный ход. Минута ценою в жизнь.

– Рамат-Ган.

«Засчитано! Минута пошла!»

Проклятье, снова на «и». Кто бы мог подумать, что жизнь и смерть в финале будут зависеть не от силы, ловкости, меткости, выносливости, находчивости, фантазии, эрудиции, а от детской игры и географических познаний. Впрочем, походило на то, что тренеры противника как раз об этом подумали. Москвич быстрее делал ходы и явно пользовался стратегий, которой у Вика не было и в помине. Городов, чьи названия заканчиваются на «и», великое множество. Противник намеренно один за другим подбирает такие. Тех же, что начинаются на «и», гораздо меньше. Рано или поздно Вик ошибётся: не сможет уложиться в минуту, назовёт несуществующий город или уже отыгранный. И тогда… Электрический разряд в сердце. Мгновенная смерть. Психологи утверждают, что половина зрителей прикована сейчас к экранам, чтобы не пропустить этот момент.

Собраться, мысленно рявкнул на себя Вик. Сосредоточиться, если жить хочешь! Ньюпорт – было.

Находка – было. Нахичевань – было, чёрт побери! Осталось полминуты. Ньюкасл – было. Назарет – было. Двадцать секунд. Ново…

– Новочеркасск.

«Засчитано. Минута пошла!»

Три года назад семнадцатилетний Вик прошёл региональный отбор. Родители из последних сил тянули его, старшего сына в семье с четырьмя детьми. Тянули, даже когда косяки тихоокеанской промысловой рыбы иссякли и Владивостокская рыболовецкая компания объявила банкротство. Даже когда вслед за отцом без работы осталась мама. Экономили на всём – на еде и воде, на одежде, на электричестве. Дети недоедали, но Вик, первый ученик в школе, спортивный, упорный, выносливый, ночами просиживал над учебниками и закончил с золотой медалью. Медаль ушла на рынке в обмен на крупу. Полгода Вик обивал пороги, безуспешно пытаясь найти хоть какую-нибудь работу. Последним был порог вербовочного агентства.

– Хорошие показатели, молодой человек, – ознакомившись с анкетой и аттестатом, констатировал селекционер. – Успехи в спортивных соревнованиях, ко всему. Конкуренция велика, но мы, пожалуй, попробуем.

– Я зарегистрировался, – сказал Вик отцу месяцем позже.

– Куда зарегистрировался?

– В смертники.

Охнула, схватилась за сердце мама. Отец закаменел лицом и грузно опустился на колченогий кухонный табурет. Заревели, словно Вик уже умер, сёстры. Лишь Артём вскинулся и посмотрел на старшего брата с восторгом, едва не с обожанием.

– Ты победишь, – выдохнул он. – Обязательно победишь.

– Замолчи, дурень, – рявкнул на Артёма отец и повернул к Вику враз осунувшееся, обрюзгшее лицо. – Зачем, сынок?

Вик не ответил. «Зачем» было ясно и так. За каждый выигранный раунд единоборцам полагалась компенсация, тем большая, чем дальше сумел продвинуться. За проигранный она полагалась их семьям. Если удастся хотя бы пройти первый раунд, родителям, брату и сёстрам хватит на год сносной жизни. Если второй – на пять лет. Третий – на пятнадцать. Дальше загадывать не имело смысла…

– Курган.

«Засчитано. Минута пошла».

Снова на «н». Новосибирск – было. Новокузнецк – было. Нарьян-Мар – было. Проклятая география. Тренеры могли бы вычислить, что предстоит словесная игра, как в третьем раунде, когда оба соперника тоже говорили на одном языке. Могли бы предугадать, что игра будет географической. Но не предугадали. А вот тренеры противника…

«Неужели меня слили?» – хлестанула в виски страшная, фатальная мысль. Если второй финалист знал вид единоборства заранее, то… Ставки на финал колоссальные, и неспроста за день до начала противник был фаворитом шесть к четырём. Правда, в предыдущих раундах Вик по сумме показателей тоже не раз шёл в аутсайдерах. Но тогда везло, а теперь…

Сосредоточиться, едва не заорал на себя он, осознав, что драгоценные десять секунд потеряны. Ноттингем – было. Новый Уренгой – было. Новый Орлеан – было. Новый…

– Новый Оскол.

«Засчитано. Минута пошла!»

– Ты победишь, – раз за разом повторял Артём. – А если нет, следующим выйду я.

Что ж – брату это не понадобится. Вик дошёл до финала! Артём теперь обеспечен на всю оставшуюся жизнь, как и сёстры, и их будущее потомство.

На тренировки ушло три года. Каждый день по двенадцать, четырнадцать, шестнадцать часов. Лёгкая атлетика. Тяжёлая. Стрельба. Гребля. Конкур. Тренировка памяти. Математические задачи. Химические опыты. Настольные игры. Литература. Живопись. Музыка. Экономика. История. Медицина…

Неужели в комплекс противника входила география? Если да, шансов у Вика практически нет.

В Олимпиаду смертников были вложены огромные деньги. В самих смертников тоже. Для организаторов – бизнес, по слухам, сверхприбыльный. Для участников – шанс, мизерный, меньше десятой доли процента на брата. Обратной дороги у смертников не было – регистрация означала участие. И, тем не менее, вот уже пятый год подряд тысяча двадцать четыре отчаянных парня выходили на старт.

Четверо предыдущих победителей стали миллионерами и героями. Их имена – известными любому и каждому. Грегори Уокер из Чикаго, Степан Кравцов из Самары, Энрике Очоа из Барселоны, Ангел Стоянов из Пловдива.

Четыре с лишним тысячи побеждённых тоже стали героями. Но – местного значения и посмертно. Легендами, которыми гордились их близкие…

– Лион.

«Засчитано. Минута пошла!»

На этот раз город пришёл на ум мгновенно.

– Новоуральск.

«Засчитано. Минута пошла!»

Вик выдохнул, на секунду расслабился, и тут же взял себя в руки. Надо подготовиться, осознал он. Пока противник выбирает ответ, найти начинающиеся на «н» города и отложить в запас. Новый Орлеан – было. Новый Уренгой – было. Новый Афон – Вик воспрянул духом. Этот город заканчивался также на «н». Новый Оскол – было. Ньютон – ещё один, заканчивающийся на «н». В запас его! Что будет делать москвич, когда Вик ответит по его же методике?..

Смертников поделили на пятьсот двенадцать пар два месяца назад. Вику достался тридцатилетний атлет из Квебека. Сильные стороны – мощь и скорость, слабые – эрудиция и выносливость.

– Только не трусь, парень, – раз за разом, словно мантру, повторял главный тренер. – Если даже выпадет борьба или бокс. Если даже спринт. Не трусь, и тогда у тебя появятся шансы, пускай на первый взгляд их совсем нет.

Главный тренер считался хорошим специалистом. Предыдущего подопечного он довёл до шестого раунда, его предшественника до пятого.

Кем-кем, а трусом Вик не был. Рос он замкнутым, дерзким и гордым, в обиду себя никому и никогда не дававшим. Дрался с самого детства. И с пытавшимися подмять его под себя сверстниками, и с парнями постарше, и с трущобными оборванцами, и с портовой шпаной. Множество раз Вика избивали на совесть, так, что потом приходилось отлёживаться. Трижды он нарывался на нож, и тогда отлёживаться приходилось подолгу.

На этот раз Вик трусил отчаянно. Особенно, когда вживляли под сердце дистанционно управляемый разрядник. И потом, когда шел на залитую искусственным светом сцену, чтобы пожать первому противнику руку.

– Виктор Троицкий из Владивостока против Франсуа Лемье из Квебека! – жизнерадостно улыбаясь, объявил ведущий. – Внимание, уважаемые зрители: сейчас мы огласим вид единоборства, и пусть победит сильнейший! Итак, – ведущий выдержал паузу, – плавание! Двести метров вольным стилем.

Страх ушёл, лишь когда Вик сиганул со стартовой тумбочки в воду. Он отмахивал саженками по дорожке и не боялся, даже когда после первой стометровки отставал на полтора корпуса. Не боялся и потом. За сорок метров до финиша он догнал канадца. Обошёл и на вдохе, уже сзади, за спиной, успел разглядеть ужасом перекошенное лицо. На мгновение Вик почувствовал жалость, а когда коснулся бортика вытянутой рукой, страх пришёл вновь. Мёртвый Франсуа с остекленевшими глазами опускался на дно.

Я только что убил человека, явственно осознал Вик. Его заколотило и продолжало трясти в раздевалке под душем и потом, когда пробивался к тренерскому автомобилю через толпу репортёров и, надсаживаясь, крыл их по матери…

– Канкун.

«Засчитано. Минута пошла!».

Ньютон и Новый Афон. Держать их! Держать! Искать другие города. Другие! Ньюкасл – было. Новочеркасск – было. Нагасаки. Неудачно, заканчивается на гласную, у противника будет выбор между «и» и «к». Чёрт с ним, передышка важнее.

– Нагасаки.

«Засчитано. Минута пошла!»

– Казань.

«Засчитано. Минута пошла!».

Держать запас. Держать! Нью-Йорк – было. Нюрнберг – было. Набережные челны. Стоп – последняя согласная «н», а на «ы» городов быть не должно. Время есть – в запас! Наровчат. Кажется, такой город есть. Или нет? Если нет – смерть. К чертям! Сосредоточиться. Думать. Ещё пятнадцать секунд!

Пятнадцать секунд оставалось у Вика во втором раунде против полутора минут у противника, смуглого чернявого ливанца по имени Эль Махмуд. Дефицит времени компенсировался двумя лишними пешками и прямой атакой на белого короля. Шах! Ливанец защитился конём. Вик побил его ферзём. Шах! Ещё шах! Дрожащими пальцами Эль Махмуд увёл короля из-под боя. Десять секунд. Вик сдвоил ладьи. Ливанец вскинул на него взгляд, затем перевёл его на шахматные часы. Капли пота родились на смуглом высоком лбу и упали на доску.

– Форсированный мат, – сказал Вик. – Мне времени хватит. Прости.

Ливанец так и не сделал ответного хода. Оставшиеся полторы минуты он просидел недвижно, уставившись на зависший флажок. Потом, когда флажок рухнул, завалился со стула навзничь…

– Нерчинск, – за десять секунд до срока назвал город Вик.

«Засчитано. Минута пошла!».

– Карфаген, – последовал мгновенный ответ.

Впервые со старта электронный арбитр мигнул оранжевым. Вик подался вперёд, его пробило испариной. Оранжевый означал, что ответ спорный. Теперь решение в течение минуты предстояло принять тройке судей. Если оно окажется отрицательным, то москвича, покрытого простынёй, унесут на носилках в морг.

– Внимание, – донёсся до Вика голос ведущего. – Уважаемые зрители, города под названием Карфаген на Земле нет. Но он существовал в древности, это доказанный наукой факт. Итак, ответ засчитан. Минута пошла!

Вик смахнул со лба испарину. Долгие двадцать секунд он пытался сосредоточиться, но это не удавалось – разочарование было слишком велико. Мобилизоваться, в конце концов приказал он себе. Сосредоточиться!

– Нарва.

«Засчитано. Минута пошла!».

В третьем раунде жребий выпал на соотечественника, Дениса Савельева из Мурманска. Сильные стороны – ловкость, находчивость, эрудиция. Слабые – мощь, меткость, выносливость.

– Внимание, – объявил тогда ведущий, – сейчас мы огласим вид единоборства, и пусть победит сильнейший! Итак – поэтическое соревнование! Каждому из соперников предстоит сочинить четверостишие о любви – экспромт. Победит лучшее. Десять минут, время пошло!

Вик выиграл этот раунд с ходу, потому что любовный катрен был им давно уже сложен. Влюбился он вскоре после того как окончил школу. С первого взгляда влюбился, безнадёжно и напрочь. Девушку звали Мариной, была она единственной дочерью крупного чиновника из городской мэрии. Ещё была она смешлива, общительна и чудо как хороша. Долго морочить Вику голову Марина не стала и после пары скоротечных свиданий со всей деликатностью объяснила, что бедность пускай и не порок, но уж точно не предмет для гордости, поэтому Вику лучше подыскать кого-нибудь под стать себе.

Той же ночью он написал первые в своей жизни стихи. Неумелые, пафосные, но от сердца. Наутро порвал их и отправился в вербовочное агентство.

 
Одурманенный ядом потери, летящим в крови,
И не помня, как в горные выси взлетает душа,
Из-под пыльных обломков пропащей, пропавшей любви
Я едва выбираюсь, не зная, как жить и дышать.
 

Я убил его, навязчиво думал Вик, безотрывно глядя на мёртвого Дениса, которого поспешно укладывали на носилки. Убил бесчестно, исподтишка, заготовленным впрок стихом. Несостоявшаяся любовь нежданно-негаданно обернулась оружием. Кинжалом в спину…

– Антверпен.

«Засчитано. Минута пошла!».

Набережные Челны, Ньютон и Новый Афон. Держать! Нальчик – было, Николаев – было. Ногинск – было. Ну же, ну!

– Ницца, – за пять секунд до срока нашёл новый ход Вик.

«Засчитано. Минута пошла!».

В четвёртом раунде были бои без правил. И ловкий, вёрткий парень из Йоханнесбурга со смоляной кожей, идеально ровными белыми зубами и навыками прирождённого уличного бойца. Вик был крупнее и выше на полголовы, но противник проворнее и резче. Бой длился без малого полтора часа. Истошно орали с трибун жаждущие смертоубийства зрители. Ринг качался, ходуном ходил под ногами. Саднили сбитые в кровь костяшки пальцев, и расплывалось, будто в туманном мареве, чёрное, ставшее беззубым лицо. И сквозь это марево, сквозь вязкий, удушливый воздух Вик, собрав последние силы, нанёс сложенными в замок кулаками последний удар – в переносицу, сверху вниз.

Он наверняка был таким же, как я, озираясь, пока брёл к раздевалке, беспорядочно думал Вик. Способным, дерзким, отчаянным, приученным с детства пробивать себе путь кулаками. И я его… Своими руками…

Держать! Держать запас. Нью-Йорк – было. Новокузнецк – было. Назарет – было. Нью-Йорк – да было же, чёрт возьми! Вик чувствовал, что начинает уставать. Держать! Выносливость и упорство – его самые сильные стороны, его главные козыри. Детская игра, в итоге которой – смерть, длилась вот уже третий час. Противник наверняка устаёт тоже – его ответы уже не так быстры, Вик успевает получить передышку всякий раз, когда передаёт ход. Держать! Пять секунд осталось. Три. Две. Одна…

– Никополь!

«Засчитано. Минута пошла!».

В пятом раунде рубились на саблях, в шестом – били футбольные пенальти. Когда объявили единоборство седьмого, Вик понял, что обречён. Предстоял покер, в который он не играл ни разу, а правила едва помнил. Противник, стриженный наголо крепыш из Далласа, в открытую потёр руки и подмигнул зрителям.

Вик проигрывал. Раз за разом он делал неудачные ставки, стопки фишек перед ним неуклонно редели и уменьшались в размерах. Когда на сторону противника перейдёт последняя, борьба закончится. А с ней и жизнь.

В продолжительной игре шансов нет, проиграв очередной пот, осознал Вик. Противник методично и уверенно добивает его. Остаётся лишь одно – форсировать игру, взять за горло карточную удачу.

– Ва-банк, – бухнул Вик после очередной раздачи, демонстративно не глядя в свои карты. – Иду на всё!

Противник спасовал, дилер раздал карты по новой.

– Ва-банк! Ещё раз ва-банк! Ещё!

На пятой раздаче техасец уравнял ставку и резко перевернул свои карты рубашками вниз. Два чёрных короля, насупившись, глядели на восьмёрку с шестёркой червей у Вика в руке. Зрители повскакали с мест и в ожидании замерли.

– Шансы семьдесят девять на двадцать один в пользу королей! – раскатисто грохнул ведущий.

Техасец победно улыбался. Вик обречённо замер. Ему почудилось, что напротив сидит, осклабившись, смерть.

– Удачи, – бросил дилер и одну за другой стал вскрывать карты стола.

Вик отвернулся, чтобы не смотреть. Он понял, что выиграл раздачу, лишь когда убедился, что ещё жив. Обернулся – на столе лежали три червы, вместе с двумя в руке образуя флэш. Противник больше не улыбался – фишек у игроков стало поровну.

– Ва-банк!

На этот раз пальцы у техасца заметно дрожали, когда он уравнивал ставку.

– В банке партия, – хрипло сказал он и рывком вскрыл свои карты. – У меня опять короли. Теперь красные.

Вик зажмурился и открыл свою руку. Противник отшатнулся – на королей уставили копья два чёрных туза.

– Шансы восемьдесят один на девятнадцать в пользу тузов!

– Боже, – истово шептал техасец, пока дилер открывал карты стола. – Боже всемогущий, молю тебя: сотвори чудо!

Но чуда не произошло…

– Лион!

«Засчитано. Минута пошла!».

На этот раз удержать запас Вику не удалось. Одно за другим в прошлое улетали мгновения, а новый город на букву «н» упорно не шёл на ум.

– Ньютон, – расстался Вик с первым козырем за секунду до срока.

«Засчитано. Минута пошла!».

– Новый Афон, – последовал мгновенный ответ.

«Засчитано. Минута пошла!».

Вика вновь прошибло холодным потом. Так и есть – москвич тоже держал запас, и Новый Афон был в его арсенале. Всё зависело теперь от того, насколько запас велик…

Перед четвертьфиналами восьмёрке уцелевших дали неделю роздыха. Первые пару дней Вик попросту провалялся в постели, даря передышку избитому, натруженному телу. Затем поднялся и отправился на тренировку.

Что-то не так, думал он, сражаясь с боксёрской грушей, отыскивая решения логических головоломок и мотая кросс по пересечённой местности. Что-то изменилось в нём за это время, значительно изменилось, чуть ли не кардинально. Он понял, что именно, лишь за день до жеребьёвки. Кровь по-прежнему гнала к сердцу адреналин, стоило только подумать о предстоящем раунде. Но к страху теперь примешивалось нечто иное. Нетерпение, осознал Вик, вот что это такое. Ему не терпелось вновь выйти на поединок, он хочет этого поединка, ждёт его, едва ли не жаждет.

– Это нормально, парень, – выслушав, сказал тренер. – Не думай об этической стороне вопроса, просто забудь о ней. Ты убил семь человек? Отлично! Каждый из них хотел прикончить тебя. Теперь ступай и убей восьмого. Это твой путь. Ты сам его выбрал.

Восьмой, огромный, под два метра атлет из Милана, золотоволосый и голубоглазый, похожий на античного бога, со старта ушёл вперёд в велосипедной гонке. За пять кругов до финиша он оторвался от преследователя на добрые триста метров.

Догнать, во что бы то ни стало догнать, стиснув зубы, твердил себе Вик. Догнать, сесть на хвост, иначе смерть.

Все силы без остатка он вложил в завершающий спурт, и за двести метров до финиша настиг лидера. На последний поворот они заходили одновременно. С багровым, перекошенным от напряжения лицом миланец больше не походил на божество. Он с присвистом, хрипло дышал, а когда вылетели на финишную прямую, оказался на полкорпуса позади.

Сил не осталось, и Вик сам не знал, каким чудом удалось удержать преимущество и пересечь черту первым. Вцепившись в руль, он продолжал катиться вперёд по инерции, а потом сзади раздался грохот, и тогда Вик затормозил и обернулся через плечо.

– Восьмой, – вслух сказал он, завороженно глядя на искорёженный велосипед и так и оставшегося в седле мертвеца. – Восьмой…

Истекала минута, а найти новый город на «и» упорно не удавалось.

– Набережные челны, – отыграл, наконец, Вик свой последний козырь.

«Засчитано. Минута пошла!».

На этот раз мгновенного ответа не последовало. Не последовало его и через полминуты, и через три четверти, и через пятьдесят восемь секунд.

– Никосия, – за мгновение до срока выдал ответ москвич.

Запас закончился, понял Вик. Одновременно у обоих. Ход противника был откровенно слабым – названный город заканчивался на две гласных, тем самым предоставляя противнику широкий выбор.

– Иерихон.

«Засчитано. Минута пошла!».

Перед полуфиналом вновь была неделя отдыха. Ставки на уцелевший квартет взлетели до небес. Шансы выживших смертников обсуждались по десяткам телевизионных каналов. Мнения экспертов заполонили Сеть. Предыдущие поединки каждого из четверых скрупулёзно, по секундам изучались тренерскими бригадами и аналитиками букмекерских контор. Цена билетов на полуфинальный поединок достигла баснословной величины.

Вик извёлся в ожидании жеребьёвки. Он считал оставшиеся часы, за ними минуты, и ему отчаянно хотелось взнуздать, подстегнуть медлительное, равнодушное время.

Противник, поджарый, узкоглазый парень из Токио, обменявшись с Виком рукопожатием, поклонился.

– Честь для меня, – сказал он.

Вик переступил с ноги на ногу и не ответил. Для него полуфинальный поединок не был честью. Предстояло убить или быть убитым, всё остальное было незначительным и неважным.

С японцем они стрелялись на револьверах, с завязанными глазами, на звук. На цыпочках перемещаясь по обнесённой пуленепробиваемым стеклом арене, Вик слышал, как колотится его сердце, и клял себя за тот грохот, который оно производило, раз за разом расшибаясь о рёбра.

Он уложил японца шестым выстрелом. Наповал – пуля угодила противнику в голову.

– Вот и вся честь, – вслух сказал Вик, сорвав с глаз повязку. – Извините, господа, если что…

– Неаполь, – вновь за мгновение до срока сделал ход москвич.

«Засчитано. Минута пошла!».

– Лиссабон, – мгновенно ответил Вик.

«Засчитано. Минута пошла!».

Он выдохся, выдохся, выдохся, напряжённо думал Вик в ожидании ответа. Усталость туманила голову, мысль о том, что противник выдохся, вытеснила все остальные и превратилась в навязчивую идею. Неужели победа близка? Время шло, умирали мгновения, ответного хода не было. Вот уже осталось десять секунд, пять, три, одна…

– Наманган.

Вик почувствовал себя так, будто пропустил кладущий прямой в лицо. Москвич нашёл город, заканчивающийся на «и». А может, и не нашёл, может, держал в запасе и ждал, пока противник расслабится.

«Засчитано. Минута пошла!».

Сосредоточиться! Сосредоточься же, ублюдок, урод! Назарет – было. Ньюкасл – было. Находка, Ньюпорт, Нью-Йорк. Было, было, было. Полминуты. Нерчинск – было. Новороссийск – было. Новочеркасск – было. Пятнадцать секунд. Десять. Пять. Нюрнберг – было. Нагасаки – было. Три секунды. Городов не осталось. Две. Одна. Будь ты проклята, буква «Н»!..

– Эн, – выпалил Вик. – Город Эн!

Электронный арбитр мигнул оранжевым. Вскочил на ноги и замер, затаив дыхание, противник. Вик застыл в кресле. Он ни о чём уже больше не думал, а попросту ждал разряда, который сожжёт сердце.

– Внимание, – донеслось до него. – Такого города на Земле нет. Вместе с тем, словосочетание «Уездный город N», обозначающее провинциальный захолустный городишко, часто встречалось в произведениях русских классиков. Чехова, Гоголя, Достоевского, Тургенева, Ильфа и Петрова. Итак, – ведущий выдержал паузу, – это даёт нам основание считать город N условно существующим! Ответ засчитан. Минута пошла!