Текст книги "Сила соблазна"

Глава 38
Скандал в «Лондон уикли»

«Светские новости» от леди Оригинальность

Светские матроны объединились в своей ярости против сплетен в прессе и заявили о поддержке лорда Марсдена с целью основания ряда «порядочных и благородных» изданий. Но все это продлится до того момента, начиная с которого им придется обходиться без скандальных статей.

«Лондон уикли»

Кофейня «Галлоуэй»

День выдался хуже некуда, да и ночь – не лучше. Тьма наступила и рассеялась, а Найтли заметил это, сидя за письменным столом.

Он почти не ел, почти не пил и почти не спал.

И почти не думал об Аннабел.

О, она постоянно присутствовала рядом: каким-то образом ее запах льнул к его коже. Когда внимание рассеивалось и взор обращался к часам, Найтли думал: вчера в этот время Аннабел цеплялась за его подоконник. А вот в этот час Аннабел билась от наслаждения в его объятиях…

И по правде говоря, он думал, что вчера в это время находился в блаженном неведении.

О том, что Дорогая Аннабел собирается его соблазнить.

Не знал, что Аннабел его любит.

Не предъявлял на нее свои права, совершенно необратимым образом.

И ничего не делал по этому поводу.

Но теперь не было сомнений в том, что в отношении Аннабел нужно что-то делать.

Только Найтли не мог об этом думать. Не было времени. Не сегодня ночью, когда осталось всего несколько часов, чтобы достойно отразить прямую атаку на любимую газету.

Найтли и Оуэнс решились на остановку печатных станков и принялись переписывать и печатать новый экземпляр «Лондон уикли» с письмом издателя, отвечавшим на атаку.

Кончилось тем, что была переписана каждая статья.

– Ничего не выходит, – пробормотал Оуэнс, глядя на набросок письма от издателя, лежавший между ними на столе. На город спускались сумерки, а они неустанно работали с самого рассвета.

– Вы правы, – неохотно согласился Найтли. История на первой странице не затрагивала нужных нот. Не вызывала возмущения, сочувствия, смеха и, скорее, напоминала хамскую нотацию о важности свободной прессы.

Найтли потер челюсть. Он оставил Аннабел много часов назад. Неужели она все еще в его постели? Каково это: вернуться домой, зная, что его ждет Аннабел?

Но он отказывался думать об этом. Вместо этого пересек комнату и налил бренди себе и Оуэнсу.

– Знаете, Оуэнс, мы могли бы показать, что представляют собой одобренные правительством материалы.

– То есть вырезать все наиболее интересные абзацы? – вскинулся Оуэнс.

– В основном. А потом перепишем статью для первой страницы, и все в ней объясним. Что «Лондон уикли» дает своим читателям именно то, что они хотят. Это они просили печатать всякую дрянь. А читатели, которые не желают этого видеть на страницах газеты, имеют право сердиться и знать, на кого излить гнев. Пусть наслаждаются!

– Мне нравится, – ухмыльнулся Оуэнс. – Чертовски веское заявление. Но у нас нет времени переписать и напечатать весь выпуск.

– Вычеркни статьи. Оставь на их месте черные квадраты. Пусть все видят, чего лишаются, – велел Найтли, но, подумав немного, разволновался.

– Представляете? Черная газета!

– Гениально! Но слишком высокая за нее цена, – покачал головой Оуэнс, продолжая улыбаться, и Найтли понял, что он представляет вызывающе черную газету, с издевательскими крестами, обозначавшими пропущенные статьи.

Игра шла по-крупному. Дать им то, чего они просят, а потом спокойно наблюдать, как они воют от злости и разочарования. Пусть Марсден затаил злобу и хочет отомстить, но Найтли превратит суд в публичный спектакль. Поэтому, как бы ни устал Найтли после того, как проработал сутки, все-таки отправился не домой, а в «Галлоуэй». Свой клуб. Он хотел увидеть реакцию читателей. Хотел посмотреть, ради чего покинул прелестную женщину, лежавшую в его постели.

Он поедет к ней. Хотя еще не знал, что скажет. Какая ирония заключалась в том, что он, профессиональный мастер слова, не знал тех, которые годились для этого случая. Аннабел любила его. Он овладел ею.

Наверное, следовало бы сделать предложение… Но как насчет браков по любви и единокровных братьев, которые отказывались его признать? Как насчет давних надежд и планов и неминуемого ареста? Ведь его посадят в тюрьму. Особенно после того трюка, который он выкинул с новым выпуском.

Найтли пил кофе, листал страницы «Лондон уикли» и все чаще поглядывал на посетителей кофейни.

И с нескрываемым удовлетворением отметил, что большинство из них читают его газету. Некоторые смеялись. Некоторые хмурились, пытаясь понять, почему газета пестрит черными пятнами. А может, сознавали, что правительство пытается задушить свободную прессу.

Найтли напомнили, что идет не только его личная битва с Марсденом. И что «Лондон уикли» не просто его любимица, а газета, издаваемая для людей, с которыми он вырос: торговцев, ремесленников, актеров, адвокатов и владельцев магазинов. Для людей, с которыми он хотел общаться. Среднего класса. Сам он, как бы ни старался, никогда не будет принадлежать ни к аристократам, ни к простолюдинам.

Вскоре, как обычно, появились Драммонд и Гейдж и уселись за столик Найтли у окна. Выглядели они неважно, особенно Гейдж, возможно, после долгого вечера в театре и еще более долгой ночи на какой-то вечеринке полусвета. Найтли должен был признать, что эти вечеринки были куда менее чванливыми и, следовательно, куда более веселыми, чем светские балы.

Гейдж опустил голову на руки и застонал. От него исходил сильный запах перегара.

Драммонд взял газету и стал молча листать, пока не дошел до определенной страницы. Найтли почти с ужасом наблюдал за ним. Долгие часы, тщательная правка, остановленные и вновь пущенные станки, штат сотрудников на грани мятежа, и все в тот день, который он мог бы провести в постели с красивой любящей женщиной. А этот человек сразу перешел к колонке Дорогой Аннабел.

Настала очередь Найтли застонать.

– Дорогая Аннабел, – со вздохом сказал Драммонд. – Как идут ваши поиски любви?

Найтли потер небритую челюсть и развалился на стуле. Интересное зрелище…

Драммонд улыбнулся чему-то, написанному Аннабел, а потом рассмеялся. Найтли помнил, в каком раздражении правил эту статью. О чем там писалось? Не важно. Но читая статью, он испытывал смущение, смешанное с вожделением, и нежелание участвовать в происходившем.

– Что там смешного? – спросил он.

– Она потеряла сознание в его объятиях! – воскликнул Драммонд с нескрываемым весельем и стал читать:

«Из Мейфэра мне пришло несколько писем, написанных женским почерком, где советовалось изобразить обморок и упасть на руки определенного джентльмена. Мне дали понять, что этот трюк пробуждает в мужчинах рыцарские инстинкты… для начала. Но удовольствие держать в объятиях хорошенькую молодую особу должно также возбуждать их низшие инстинкты».

– Забавно, – пробормотал Гейдж, с трудом поднимая голову, но тут же вновь роняя на руки. Зеленый. Его приятель был положительно зеленым.

– Эта девушка… – покачал головой Драммонд, растянув губы в широкой улыбке. – Клянусь, что влюблен, хотя никогда не видел девчонку.

Найтли помрачнел, однако тут же взял себя в руки.

Аннабел принадлежит ему.

Единственным образом, который имеет значение.

Воспоминания о прошлой ночи обрушились на него, как волны на берег.

Аннабел в лунном свете, отчаянно цеплявшаяся за подоконник.

Он слышал фразу «оборвалось сердце» Но до этого момента не понимал ее. Он почти потерял Аннабел. Так скоро. Слишком скоро.

Аннабел в брюках, облегавших длинные стройные ноги. Позже она обвила его этими ногами, когда он был глубоко в ней.

Найтли закрыл глаза…

Аннабел без одежды. Ее кожа, о Господи, ее кожа была молочно-белой, чистой и такой мягкой. И нежный розовый румянец… повсюду. Ее губы, поцелуй, нерешительные прикосновения, ставшие более смелыми, когда он показал ей головокружительные вершины наслаждения.

Он все еще чувствовал ее, все еще ощущал вкус, все еще жаждал.

Легкие сжались, вытесняя воздух. И не из-за синеватой пелены табачного дыма.

Он по-прежнему желал ее, хотел, по-прежнему нуждался в большем. И все же… насколько сильно? Насколько безумно? Какую цену он готов заплатить за Аннабел в его постели?

– Низшие инстинкты. Господи, я бы с радостью показал ей… – хмыкнул Драммонд.

Не сообразив, что делает, Найтли перескочил через стол и схватил Драммонда за галстук.

По столу разлился кофе. На пол потекли коричневые ручейки. Фаянсовая кружка упала на пол и разлетелась вдребезги.

Физиономия Драммонда приобрела ярко-алый цвет.

– Вот это да! Некоторые не умеют пить, – пробормотал Гейдж, но никто его не слушал.

– Я настоятельно предлагаю тебе не договаривать, – посоветовал Найтли, не узнавая собственного голоса.

– Неужели? – прохрипел Драммонд, вложив в единственное слово изрядную долю сарказма. Найтли решил, что приятель еще имеет некоторую возможность дышать, и поэтому принялся скручивать ткань, пока Драммонд не начал стремительно синеть.

– В самом деле, – протянул Найтли и, отпустив Драммонда, уселся и махнул официанту, чтобы тот принес еще кофе.

– Ты и есть Болван, верно? – догадался Драммонд.

– Отцепись, – процедил Найтли. И зря. Это лишь побудило Драммонда на новые подвиги. Даже Гейдж поднял голову.

– И что ты испытывал, когда Дорогая Аннабел лишилась чувств в твоих объятиях? – поинтересовался Драммонд. – Пробудились ли твои низшие инстинкты?

Гейдж фыркнул, засмеялся, но тут же застонал.

– Это ты мне? – поинтересовался Найтли, вскинув бровь.

– Именно. Как же ты не замечал ее все эти годы?

Драммонд подпер голову рукой. Гейдж, потерпев поражение в борьбе с похмельем, почти улегся на стол.

– Что это с ним? – спросил Найтли, настороженно уставясь на изнемогавшего друга.

– У некоторых людей хватает ума заключать пари на то, чтобы посмотреть, может ли человек выпить за вечер бутылку бренди, – уничтожающе хмыкнул Драммонд.

– Я выиграл, – промямлил Гейдж.

– Но какой ценой? – вздохнул Найтли.

– Давайте не будем обсуждать идиотизм Гейджа, поскольку именно такого поведения от него ожидают, – отмахнулся Драммонд. – Меня больше интересует твой идиотизм. Как ты мог не обращать на Аннабел внимания все эти годы? Она не настолько хороша собой?

– Хороша, – сухо ответил Найтли. Под определением «хороша» он имел в виду «ослепительно красива, настолько, чтобы мужчины пресмыкались у ее ног». Что он и сделал. Прошлой ночью.

– Хороша? И ты только сейчас это заметил… вчера? Неделю назад? Месяц назад?

Когда Аннабел впервые попыталась привлечь его взгляды? Когда состоялась неофициальная помолвка с идеально подходившей для его целей женщиной? Той, которая не обладала нужными ему качествами, если не считать происхождения и связей в обществе. Когда для него все было решено, когда стало слишком поздно.

Да, он не замечал Аннабел все эти годы, хотя мог бы. И ждал, пока не выбрал самый неподходящий для этого момент. Неудивительно, что она прозвала его Болваном.

– Насколько я понимаю, Болван, теперь ты ее заметил, – констатировал Драммонд.

Найтли снова вскочил, перегнулся через стол и едва не удушил беднягу Драммонда собственным галстуком, уже успевшим превратиться в мятую тряпку.

– Да пожалей ты его! – взмолился Гейдж. – Пожалуйста! Ради любви Аннабел.

– О, да это серьезно, так ведь? – спросил Драммонд, после того, как Найтли выпустил его, наградив напоследок угрожающим взглядом.

– Не твое собачье дело, – отрезал Найтли. И все же… все же… Драммонд как ни в чем не бывало продолжал распространяться на эту тему, провоцируя все сильнее. С каждым произнесенным словом. В этом-то и проблема со старыми друзьями: они считают вполне правомерным заходить слишком далеко, переступая границу и наслаждаясь при этом очередным шагом.

– Напротив, братец, – возразил Драммонд. – Дела Аннабел касаются всего Лондона. Если не поступишь с девчонкой справедливо, я приду к тебе, – если, конечно, ты и есть Болван, а не какой-то отчаявшийся притворщик, – и приведу с собой разъяренную толпу. А потом пойду и сам утешу Аннабел. Предварительно раздевшись и раздев ее.

На этот раз Найтли развернулся и всадил кулак в челюсть приятеля. И довольный содеянным, повернулся и вышел из кофейни.

Глава 39
Предложение, от которого она может отказаться

Дорогая Аннабел.

Внимание – одна вещь, привязанность – другая. Истинную любовь нельзя разжечь женскими уловками. Низкий вырез привлечет взгляд мужчины, но не заставит думать о вас день и ночь. Забытая шаль обеспечит несколько минут наедине, но не приведет к любви… а если и приведет, будет ли это справедливо? Автор считает, что нет, и призывает всех, особенно Скандально влюбленную, искать и добиваться истинной любви.

Дорогая Аннабел

«Лондон уикли»

Найтли прибыл в дом Свифтов в конце того же дня, после короткого, одолеваемого кошмарами сна, в котором Аннабел падала с ветки, и он не успевал поймать ее вовремя.

Дверь открыла горничная. Когда он вошел в гостиную, отвратительная ведьма-невестка Аннабел встретила его ехидными уничтожающими репликами. На этот раз здесь были дети. Угрюмые пухлые личики повернулись в его сторону. Весьма неприятные ребятишки!

Братец Аннабел неохотно захватил с собой чертов экземпляр «Лондон таймс», и все, по требованию Найтли оставить его наедине с Аннабел, удалились в другую комнату.

Похоже, Томаса Свифта ничуть не интересовало, почему его незамужняя сестра желает побеседовать с глазу на глаз с джентльменом. По всем правилам ему следовало потребовать у Найтли объяснений. И то, что объяснений никто не спрашивал, неприятно поразило Найтли, хотя ему это было на руку.

Необходимо увезти Аннабел из этого дома от ужасных родственников. Он поселит ее в своем доме. Они станут любить друг друга каждую ночь, а днем она будет ходить в гости к другим Пишущим Девицам и в магазины на Бонд-стрит. Аннабел не будет ни в чем нуждаться.

Пожалуй, он даже женится на ней.

При этой мысли сердце Дерека впервые не восстало.

Найтли порадовался, что принес цветы. Розовые розы. Аннабел казалась женщиной, созданной для розовых роз. И сама сказала ему, что любит эти цветы. Тогда он разозлился, поскольку это Марсден послал ей розы. Найтли и не думал, что покупка цветов для женщины сопряжена с такими опасностями.

– Аннабел, – произнес он, когда они остались одни. – Аннабел, – повторил он настойчиво, со страстью, похотью, страхом и осторожностью.

– Добрый день, Дерек, – тихо ответила она, с едва заметной улыбкой.

Сегодня глаза ее казались скорее серыми, а не голубыми: он замечал даже столь легкие различия. Что-то было не так. Он знал это, ибо теперь знал ее.

– Прости, что не приехал раньше.

– Все в порядке. Я все понимаю. У вас много дел с газетой.

Аннабел всегда была такой понимающей и великодушной. В подобной ситуации любая женщина визжала бы, как потерпевшая. Но Аннабел понимала, как много значит для него газета. И отступила в сторону. Достойный восхищения поступок. Или она благородно жертвует собой?

– Я принес тебе цветы, – пробормотал он, вынужденный упомянуть об очевидном. Господи, что эта женщина с ним делает?

Он вел серьезные переговоры, имел дело с разгневанными читателями и проводил интервью и допросы, выжимая из несчастных разнообразные инкриминирующие исповеди.

– Спасибо, – прошептала Аннабел и, взяв букет, глубоко вдохнула с закрытыми глазами. Цветы придали ее коже розовое свечение.

Но когда она открыла глаза, оказалось, что они по-прежнему серые. И измученные.

Дерек нетерпеливо выдохнул, злясь на себя. Нужно было смотреть на это как на деловые переговоры, целью которых было достичь взаимовыгодного исхода.

Но ведь он разговаривает с женщиной, с Аннабел… Наверное, необходимо признаться в своих чувствах, что являлось проблемой, поскольку он не знал, как объясниться. Оставалось надеяться, что ей больше понравится несвязная искренность, чем тщательно подобранные сантименты.

– Аннабел, насчет вчерашней ночи, – очертя голову, начал он, сжимая ее руки. – Я постоянно думаю об этом. О тебе. Теперь, когда я наконец увидел тебя, мне не хочется закрывать глаза. Я хочу быть с тобой.

– О Дерек, – выдавила она. В измученных серых глазах стояли слезы. А ресницы были темными и влажными. Были это слезы радости? Он надеялся. Но не был уверен.

Найтли чувствовал себя так, словно его вытолкнули на сцену в вечер премьеры и велели участвовать в пьесе, которую он никогда не видел и не читал. У него не было склонности к драме или способности импровизировать.

Он констатировал факты. И все. И теперь сделает то же самое.

– Я хочу, чтобы ты жила со мной, Аннабел. Хочу вызволить тебя из этого гнусного дома. Останешься со мной, дни будешь проводить с Пишущими Девицами и сочинять свою колонку советов, а длинными ночами мы будем вместе.

– Чудесно звучит, – кивнула она, но в голосе прозвучало «однако»…

И тут она вздохнула, и в этом вздохе было столько чувств, что даже Найтли понял это сердцем. Столько слышалось во вздохе Аннабел душевной боли, причиненной жестоким миром, и предчувствия долгой, неумолимой скорби.

Обычно она вздыхала от счастья, когда он входил в комнату. Сбитый с толку, Найтли гадал, что именно изменилось и почему.

– Но я не могу, – глухо ответила она.

Она сказала «нет».

Аннабел сказала «нет».

Сердце Найтли на секунду замерло. Кровь перестала течь в жилах, воздух не поступал в легкие. Он мог бы поклясться, что земля перевернулась. И хотя он стоял на твердой почве, пол вдруг начал уходить из-под ног. Пытаясь удержать равновесие, он потянулся к Аннабел, но та отняла руку и отвернулась.

Найтли застыл на месте и прикусил губу. До крови. Он уже испытал это однажды, когда его прогнали с похорон отца. «Вышвырните ублюдка. Ему тут не место».

Это чувство можно было назвать отчаянной, мучительной необходимостью быть своим. Заброшенность и отторжение тех, чье одобрение было ему жизненно необходимо.

А сегодняшняя сцена казалась еще более опустошающей, поскольку он совершенно не ожидал такого. Ведь она – Дорогая Аннабел, задумавшая очаровать его, Болвана. Весь Лондон это знал. Весь Лондон поддерживал ее и поощрял. Это момент ее торжества. А она отказывается принять его.

Дерек воображал, что Аннабел бросится в его объятия и поцелует с любовью и благодарностью. Но никогда не думал, что она откажется.

Хуже, хуже, в тысячу раз хуже… сейчас он понимал, как ожидал услышать «да».

– Не можешь или не хочешь? – резко спросил он. Грудь словно перехватило стальным обручем. Дышать было невозможно.

– Я принудила вас, а это дурно, – едва не заплакала она. – А теперь эта ужасная история с «Уикли»…

– Не впутывай сюда газету, Аннабел, – грубо бросил он. Ему не нужны одолжения, или ее идеи о том, что лучше для газеты.

Найтли вспылил и не слишком усердно пытался сдержать гнев. А поэтому шагнул ближе и навис над ней.

– Ты заставила меня себя заметить, – резко бросил он. – Заставила. А я теперь не могу выкинуть тебя из головы.

– Я не понимала последствий! – вскричала она, отступая. – И хоть вы советуете мне забыть о газете, но вовсе не имеете в виду именно это. Я знаю вас, Найтли. Лучше, чем кого бы то ни было.

Оба думали о том, как он умчался утром, оставив ее одну, но не забыл о газете. И думал в первую очередь о ней, даже лежа в постели с прекрасной обнаженной женщиной, рискнувшей жизнью, репутацией и всем на свете, чтобы попасть к нему в спальню.

Все эти факты обнажали грубую и нелестную правду.

– Найтли, вам следует жениться на леди Лидии, отстоять газету и забыть обо мне.

Она сказала это так тихо, так жалобно… но он не мог испытывать жалость. Не сейчас.

Не сейчас. Когда он понял, что потерял. Когда Аннабел ускользнула…

В точности, как он не ценил солнечный свет, не обращал на него внимания, пока не наступала ненастная погода. И сейчас у него возникло такое ощущение, что долгая темная зима только начинается.

Дерек злился. И хотя это было мелочно и жестоко, должен был дать ей знать.

– Я постоянно думаю о тебе, Аннабел. Ты хотела привлечь мое внимание и добилась своего, а теперь мстишь за то, что я тебя не замечал.

– Мне так жаль, – выдохнула она. По лицу катились слезы. Он хотел осушить эти слезы поцелуями. Хотел обнять ее и прижать к себе. Возможно, они оба этого хотели. Но ведь она этого не позволит, верно?

– Мне тоже, – бросил он и, повернувшись, пошел к двери.

Глава 40
Женщина, тонущая в слезах. Почти

Если любишь кого-то, освободи его!

Некая бессердечная особа

Мансарда Аннабел

Аннабел сидела за маленьким письменным столом, даже не замечая, как слезы продолжают литься по лицу. Слева стоял букет засохших розовых роз. Справа тоже розы. Только свежие и ароматные. Перед ней лежали листок бумаги и письменные принадлежности. Она собиралась написать ответ леди Марсден. А еще ей предстояло объяснение со всем Лондоном.

Но сердце было разбито, а мозг отказывался складывать слова в предложения.

Освободить Найтли… отказаться от него без всяких обязательств было благородным, правильным поступком. Аннабел была в этом уверена. Но Господи, о Господи, как это больно! Больно почти так же, как в день, когда она хоронила родителей. Только еще хуже, ведь Найтли жив и здоров, И возможно, ненавидит ее, а ведь это не та страсть, которую она хотела в нем разжечь!

Она все еще живо помнила силу и тепло его объятий, ощущала вкус поцелуя и мощь его плоти, входившей в нее.

Быть желанной, принадлежать ему… Это было… этого ничем не заменить, ничем не вытеснить. Именно поэтому она отказала мистеру Натану Смайту из той пекарни, что вверх по улице. Она ждала Найтли, и ожидание того стоило.

Но Аннабел отказала и Найтли.

Она безумна… абсолютно безумна!

Нет, она хорошая. Она Аннабел, которая всегда все делала правильно и которая всегда ставила нужды других на первое место. Старая Аннабел или Новая Аннабел… все остается по-прежнему. Ее собственное счастье волновало Аннабел меньше всего, особенно в свете нынешних событий. Главное, чтобы у Найтли все было хорошо.

А ведь это она сделала все, чтобы обратить на себя его внимание. Смогут ли они быть счастливы, зная, что она заколдовала его, приворожила, подобно злой волшебнице. Смогут ли они быть счастливы, зная, что он пожертвовал честолюбивыми планами покорить высшее общество ради женитьбы на засидевшейся в девицах тетушке без денег и связей?!

Аннабел не верила, что счастье возможно при таких обстоятельствах. Она хотела истинного счастья.

Как бы сильно Аннабел ни любила его, все же себя она любила и уважала тоже. Если бы ее чувства были слабее, она приняла бы его жалкое предложение. Отдалась бы любовнику телом и душой. Стала бы его маленькой любовницей, сочинявшей разумные советы, печатавшей их в его газете… пока не надоела бы ему. Пока он не нашел бы сестру герцога или дочь графа, куда более подходивших ему в жены.

Они расстались. Как и следовало. Как бы ей ни было больно. Господи милостивый, как же ей больно!..

Да, она заставила его заметить ее… Но не заставила полюбить.