Текст книги "Сила соблазна"

Теперь сердце Аннабел билось совсем медленно. Только вот дышать она почему-то не могла.

«Не требуйте этого от меня», – хотелось ей взмолиться. Но слова застревали в горле.

Все потому, что он любил газету. Она это знала. Он был так близок к цели, и потерять «Уикли» означало потерять все. Она понимала Дерека, но от этого становилось еще больнее.

Он не знал о ее чувствах, уговаривала она себя. Иначе не просил бы у нее этого злосчастного одолжения. А если бы просил… нет, об этом подумать невозможно! Не сейчас, в маленьком, темном, душном экипаже, под взглядом Найтли.

Он ждал ответа. Ждал, что она скажет «конечно», потому что именно это делала всегда. Решала проблемы других людей, не считаясь с собственными сердцем и душой.

– Аннабел, – сдавленно пробормотал он.

Похоже, ему больно. Вот и хорошо. Пусть он узнает, что такое боль.

– Понимаю, мистер Найтли.

И она понимала. Но это не означало, что ей нравилась его просьба. Или что она ее исполнит. Или что это не ощущалось холодным лезвием кинжала в ее теплом, бьющемся сердце.

Остаток пути оба молчали. Но Аннабел чувствовала каждый брошенный в ее сторону взгляд.

Старая Аннабел попыталась бы успокоить свою совесть, даже если его просьба прозвучала гнусно. Но черт с ней, со Старой Аннабел.

– Аннабел, – обронил Найтли, прервав молчание. И даже потянулся к ее руке. Она так долго этого ждала. Ее маленькая изящная ручка в его ладони, теплой, большой и сильной. Но теперь она чувствовала себя покинутой и одинокой, хотя по-прежнему мечтала о том, что он будет с любовью держать ее руку.

Если она сделает то, о чем просил Найтли… значит, он будет ей обязан. И она будет не просто Старой Дорогой Аннабел, а спасительницей «Лондон уикли». Как соблазнительно!

– Аннабел, – повторил он хрипло и осекся, словно не договорив.

Она смутно ощутила, как приоткрываются ее губы.

«Если он поцелует меня, я прощу все…»

Экипаж остановился перед ее домом.

Он не поцелует ее. И вообще это будет дурно. Он, должно быть, собирался окончательно добить ее, сказав что-то о леди Лидии или лорде Марсдене, или о том, как больше всего на свете любит «Лондон уикли». Она все это знала.

И знала также, что Бланш скорее всего смотрит в окно из-за штор гостиной.

– Я должна идти, – вздохнула она, вспоминая совет Таинственной из Челси «всегда оставлять Болвана недовольным и желающим большего».

Глава 22
Газетный магнат замечен в самом неподходящем месте

Дорогая Аннабел!

Я рад, что Раскаявшийся из Ричмонда спросил, как всего лучше извиниться перед женщиной. Многим мужчинам необходимо это знать. Цветы не помешают, тем более что некий автор любит розовые розы – на случай, если это читает Болван.

«Лондон уикли»

Склад

Долой мрачные раздумья! Найтли предпочитал мыслить логично и рационально, оценивая неприятную ситуацию. Какой толк в том, чтобы метаться по комнате, как лев по клетке, или пить виски, чтобы забыться.

Лучше отправиться на склад, к печатным станкам. Ничто не проясняет ум лучше тяжелой работы, при которой приходится попотеть, а также рева машин, такого громкого, что становится почти невозможно думать.

Почти.

Шум паровых печатных станков обычно имел свойство топить все заботы и беды. Все. Кроме Аннабел и его ужасной просьбы.

Вместе с другими рабочими Найтли поднимал и бросал бумажные кипы, которые потом подавались на печатный станок. На складе было жарко, как в аду. Работа была утомительной и скучной. Постепенно мышцы протестующе заныли. Именно этого он добивался. Боли. Мучений. Это успокаивало лучше, чем бренди или бокс.

Обычно.

Но сейчас, даже сквозь шум станков, его донимали неприятные мысли. Терзали и изводили угрызения совести.

Ему не следовало просить Аннабел поощрять Марсдена! Ни ради него, ни ради газеты. Это дурно. Скверно.

Он решил исправить ситуацию позже и выбросил всю эту историю из головы.

Или попытался.

Аннабел.

В грохоте машин слышалось ее имя.

Шипение парового двигателя звучало, как «мисс». Лязг чугуна по чугуну – «Ан-на-бел».

Шелест бумаги, проходящей через станок, превращался в фамилию «Свифт».

Найтли нагнулся, чтобы поднять следующую стопку и бросить стоявшему рядом рабочему.

И подумал об Аннабел.

«С моей стороны было нехорошо просить ее о таком, – сказал себе Найтли. – Это неприлично, и я воспользовался своим положением. Это аморально».

Черт, он понял, что это мерзко, в тот момент, когда слова слетели с языка. И он пробовал тут же исправить содеянное, но словно лишился дара речи. Ее милая улыбка померкла. Сверкающие голубые глаза погасли. Прямо под его взглядом она, казалось, съежилась и уменьшилась ростом, в отчаянной попытке исчезнуть. И это он, казалось, уничтожил ее своим эгоистичным грубым требованием.

Факт оставался фактом – нужно извиниться. И сегодня же.

Пожалуй, нет смысла больше думать об этом.

Но мысли беспокоили его, как заноза в пальце. Как камешек в сапоге. Как оса, залезшая под рубашку. Чертовы машины продолжали выкрикивать ее имя, одновременно выбрасывая газету за газетой.

Ан-на-бел…

Мышцы стали гореть от перенапряжения. Он пробыл здесь несколько часов. Пот пропитал белое полотно, рубашка прилипла к груди и животу. Усталость ослабляла его внутреннюю оборону. Так что правды было не избежать.

Все дело в том, как она лежала в его объятиях. Словно ожидала, что он вот-вот возьмет ее.

При мысли о ней, теплой, аппетитной и чистой, у него пересохло во рту. Любой потеряет голову от этих роскошных изгибов и захочет провести всю жизнь, исследуя каждый восхитительный клочок ее тела.

Все дело в невинности. Он хотел попробовать ее на вкус. Коснуться. Любить. И возродиться, получив искупление.

А он все запачкал, замарал своим гнусным требованием. Вынудил ее соблазнить другого мужчину, хотя сам хотел завладеть этими спелыми красными губами. Ловить ртом вздохи Аннабел…

Найтли жаждал познать чистоту, невинность и сладость, которые олицетворяла Аннабел. Жаждал ласкать эту молочно-белую кожу. Каждый изгиб, каждую выпуклость и впадинку, груди и ямочку на пояснице. Глаза Аннабел были чуть раскосыми, как у кошки, а пушистые ресницы беззащитно лежали на щеках, когда она закрыла глаза, изображая обморок. Словно потеряла сознание от наслаждения. Словно спала после того, как они любили друг друга…

Этот чертов обморок подействовал на него совершенно неожиданно. Показал, какой она может быть в постели.

Мисс… Ан-на-бел… Свифт…

Он поступил дурно, попросив Аннабел обратиться к Марсдену, но не это заставляло его корчиться от стыда. Он не добился бы всего, чего добился, если бы принимал в расчет деликатную чувствительность и чертовы чувства других.

Просто он осознал одну истину.

Просьба, обращенная к Аннабел, сводила его с ума, потому что он хотел ее. Для себя.

Хотел самым безнравственным, самым греховным образом.

Ее невинность и свежесть были подобны дыханию прохладного ветерка в жару.

Странно. Почему он внезапно захотел Аннабел с такой пугающей силой? После всех лет, когда она была рядом, прямо под носом, стараясь казаться незаметной и никого не тревожить.

Черт, теперь она постоянно его тревожила, хотя понятия об этом не имела.

Выходя со склада, Найтли прошел мимо компании рабочих, желавших получить последний выпуск «Уикли», прямо со станка, чтобы типографская краска размазывалась по их и без того грязным пальцам. Один рабочий читал вслух остальным. Те курили и слушали новости. Семь или восемь человек. Одна газета.

Найтли замедлил шаг, прислушиваясь к их разговорам. Это может его отвлечь. Он даже может что-то узнать.

Он прислушался к грубому голосу читавшего и заметил, что остальные внимательно слушают. И тут его осенило: рисунки!

Чем больше будет иллюстраций, тем легче неграмотным понять смысл статьи. Даже если рядом не окажется того, кто умеет читать. Придется усовершенствовать станки. Провести эксперименты.

– Это Найтли. Владелец, – хрипло бросил один, когда Дерек кивнул и ускорил шаг, спеша вернуться к себе. Однако прежде всего необходимо было извиниться перед Аннабел.

Глава 23
Пишущие Девицы в ярости

Дорогая Аннабел!

Возможно, вам стоит сделать Болвану одолжение. И тогда он уделит вам внимание.

Готовый помочь из Холборна

«Лондон уикли»

– Он попросил тебя… о чем?! – ахнула Джулиана.

Аннабел вжалась в спинку диванчика.

Только минуту назад она с восторгом пересказывала свои похождения с обмороком и последующую поездку в экипаже Найтли. Но ее новости были встречены неловким молчанием подруг, особенно когда она упомянула о просьбе Найтли ради блага газеты поощрять ухаживания лорда Марсдена.

– Если подумать, все вполне логично, – оправдывалась Аннабел. Она понимала мотивы и ход мыслей Найтли и хотя оскорбилась, все же не знала, что испытывает к нему. И это уменьшало боль. Зато, если ей все удастся, она вновь привлечет его внимание. И заслужит вечную благодарность.

Джулиана, еще более свирепая и грозная, чем обычно, громко фыркнула. Софи и Элайза обменялись нервными взглядами.

– Попытайся доказать, что это нечто иное, чем ужасное оскорбление, показывающее черствость и бездушие Найтли, – резко бросила Джулиана. Так резко, словно вонзила нож в сердце. Аннабел была застигнута врасплох этой внезапной атакой. Секунду назад все смеялись над ее просьбой дать попробовать виски.

– Он любит газету, а газете грозит расследование. Найтли просто попросил о помощи. Люди помогают тем, кого любят, – объяснила Аннабел. И это действительно имело смысл. Не правда ли? Ей не нравилась его просьба. Но он поступил так из любви к газете. Или что-то в этом роде.

– Возможно, – парировала Джулиана. – Но этих людей не просят поощрять ухаживания другого мужчины! Какая уж тут любовь!

– Все не так просто, – не сдавалась Аннабел, потому что… потому что… должен быть веский довод, объяснявший правоту Найтли.

Беда в том, что сейчас она не может этот довод привести. Ее желание помочь ему, показать свою полезность и любовь превосходило все остальное. Но она не могла найти слов для объяснения.

– Аннабел, почему бы тебе не попытаться объяснить еще раз? – мягко попросила Софи, положив ладонь на ее руку. – Возможно, Джулиана все не так поняла.

Аннабел поняла, что Софи на этот раз взяла на себя привычную роль дипломата. Обычно она никогда не оказывалась в гуще драмы. Но на нее смотрели три пары серьезных, печальных глаз, и она чувствовала себя так, словно предстала перед судом. Ее преступление – идиотизм. Ее оправдание – любовь, желание помочь.

И доказала. Верно?

– Найтли заметил, что Марсден мной интересуется, и попросил, чтобы я его поощрила. Моя колонка тоже имеет некоторый успех, так что он посоветовал мне и дальше просить совета у читателей. Это бизнес и это Найтли, – докончила она, словно все объяснив логично и связно. Ведь Найтли ни о чем больше не думает.

Но извиняет ли это его поведение?

Сомнения начали прокрадываться в душу, как сырость в продуваемый насквозь дом в холодный мокрый зимний день. Особенно под уничтожающим взглядом Джулианы.

– Он не знает… о моих чувствах, – добавила Аннабел, нервно прихлебывая чай. Впрочем, она понятия не имела, что знает и чего не знает Найтли.

– Откуда тебе это известно, Аннабел? – осторожно спросила Софи. – И что ты чувствуешь по этому поводу?

– Если бы он знал, не стал бы просить о таком, – упрямо заявила она, хотя понимала, что это мнение было основано на шатком фундаменте ее желаний. Не на твердых фактах.

Сомнения продолжали свой победный марш.

Почему она его защищает?

И что вообще о нем знает?

До нее постепенно доходила правда: хотя сама она считала себя благородной девой, занятой поисками истинной любви, на самом же деле оказалась глупой влюбленной девчонкой, настолько ослепленной звездами, горевшими в ее глазах, что она была готова сама вручить оружие своему убийце.

В висках Аннабел застучало. Голова разболелась.

– Аннабел, ему безразлично все, кроме его газеты. Вспомни, как он выбросил меня на улицу, когда все от меня отвернулись, – настаивала Джулиана, безжалостно расправляясь с иллюзиями Аннабел и устраняя препятствия, мешавшие армии сомнений ворваться и победить.

– Из-за его фанатичной преданности газете я едва не потеряла Уиклифа, – добавила Элайза. Аннабел уставилась на нее. На чьей она стороне? Ее или Джулианы?

Пульсация в голове усилилась. Глаза горели. Но она не заплачет. Не выкажет слабости.

– Это означает лишь одно: газета ему небезразлична. И тут нет ничего дурного, – твердо ответила Аннабел. И все же ее рука дрожала, а чашка предательски позвякивала о блюдце. И ощущение было такое, что подруги правы, а ошибается она.

Аннабел боялась того момента, когда подруги устанут от ее оптимизма и дурацкого увлечения Дереком Найтли. От нее. Когда посчитают ее не милой, а глупой. Она видела это в их жалостливых взглядах, которыми они обменивались между собой.

– Да. Он переживает за свою газету, Аннабел. Любит ее. Но больше ничего и никого, – настаивала Джулиана, пытаясь ее вразумить. Прекрасная и смелая Джулиана.

Аннабел почувствовала, как бледнеет и уменьшается в размерах рядом с подругой, оплотом силы и уверенности.

– Но что ты ощутила, когда он попросил тебя о таком? – снова спросила Софи.

– Мне это, конечно, не понравилось, – призналась она. – Но Дерек не ведал, что я к нему испытываю. А если бы ведал… я уверена, что он никогда бы не обратился ко мне с такой просьбой.

Она точно это знала. Однако после умелых, настойчивых расспросов Джулианы Аннабел уже не была ни в чем уверена, кроме одного: она ужасно глупа, если продолжает любить человека, для которого ничего не значит.

Аннабел осмелилась взглянуть на Джулиану.

– Как можно любить человека, способного просить такое у женщины? Ни один порядочный мужчина не сделал бы этого, я уже не говорю о любви, – продолжала Джулиана, никогда не умевшая остановиться вовремя. Проведи перед ней линию и объяви границей, она, не задумываясь, перешла бы ее, обернулась и потребовала бы поскорее следовать за ней.

«А как насчет меня?»

Что же, возможно, и ей пора переступить границу. Пора защищаться самой, а не защищать Найтли.

– К чему весь этот разговор? – спросила Аннабел, и в ее голосе зазвучали такие же дерзкие нотки, как у Джулианы.

Элайза выпрямилась. Софи приоткрыла губы, а Джулиана устремила на нее взор зеленых глаз.

– Я люблю Найтли, с того момента, как его увидела. Это стало частью меня, и вы все знали. И неожиданно моя любовь стала ненужной помехой?

– Все было прекрасно, пока он не попросил тебя продаться ради его чертовой газеты, – отрезала Джулиана.

– Джулиана! – хором ахнули Софи и Элайза.

Аннабел набрала в грудь воздуха. Она сумела! Сумела защититься!

– А если я этого хочу? – парировала она. Однако ее рука дрогнула, и чай выплеснулся на блюдце.

– А если не хочешь? Просто считаешь себя «той, что любит Найтли», и поэтому не можешь сказать «нет»? – не сдавалась Джулиана. Даже в пылу битвы Аннабел осознала справедливость вопроса. Но об этом она подумает позже. Когда останется одна.

– Именно так ты обо мне думаешь? Что я не кто иная, как глупая девчонка, влюбленная в бессердечного мужчину? Может, ты и права.

Аннабел горько рассмеялась. Впервые за двадцать шесть лет жизни.

– Взгляните на меня: пытаюсь привлечь его внимание с помощью советов незнакомых людей, поскольку сама не имею понятия, что делать. А теперь, когда он стал замечать меня, это вдруг стало неправильным и скверным, и…

– Я только хочу, чтобы ты была счастлива. И боюсь, что… – начала Джулиана, потянувшись к ее руке. Аннабел поставила чашку на поднос и встала.

– Джулиана, ты всезнайка и можешь знать все сплетни, которые ходят в обществе. Но не представляешь, что творится в моем сердце, и понятия не имеешь, что для меня лучше.

И тут Аннабел совершила немыслимое. Вылетела за дверь, даже не оглянувшись.

Глава 24
Извинения джентльмена

Городские слухи

Лорду Марсдену удалось убедить палату лордов поддержать расследование. Если вы любите читать газеты, спешите читать их сейчас, поскольку, похоже, наши дни сочтены!

«Морнинг пост»

Найтли постучал в дверь дома Свифтов. Открыла ему робкая служаночка и молча повела в гостиную, где предстояло дожидаться Аннабел.

Обстановка была самой скромной. Все было простым и надежным. Здесь никто не заботился о комфорте. Только о практичности.

Найтли подумал о своем доме, тоже простом, но уютном и светлом, с пушистыми коврами и яркой мебельной обивкой. Все было дорогим и элегантным. Ничего безвкусного.

Здесь все говорило о маниакальной скупости.

В дверях появилась Аннабел в бесформенном коричневом платье с белым, пришпиленным к лифу передником. Руки и платье были покрыты мукой и даже на щеке остался белый мазок.

А ее глаза… больше не сверкали. Погасли. И к тому же покраснели и опухли: по-видимому, она плакала. Его словно ударили кулаком в живот!

– Что вы здесь делаете? – глухо спросила она.

Похоже, она ему не рада.

Дерек только сейчас сообразил, что надеялся на противоположную реакцию. И почувствовал себя полным ослом. Вернее, болваном.

– Почему на вас передник? – спросил он. Ей не пристало одеваться, как служанке!

– Мы с кухаркой пекли хлеб, – пояснила она.

– Разве больше некому помочь?

Аннабел – сестра процветающего торговца тканями. Им следовало иметь целый штат слуг. Женщина с таким статусом должна встречаться с друзьями и искать мужа, а не влачить унылое существование домашней прислуги.

– Есть только я, – коротко ответила она.

Это не та Аннабел, которую он знал. Она словно потеряла способность во всем видеть чудо. Что-то не так. Неужели это из-за его гнусной просьбы? Возможно.

Он рад, что пришел извиниться.

– Зачем вы здесь, мистер Найтли? – неприветливо спросила она.

– Не хотите ли присесть?

Джентльмен не может сидеть в присутствии стоящей дамы.

Аннабел молча уселась на диван. Дерек устроился рядом на самом неудобном предмете мебели, который когда-либо видел, и сжал ее руку. Какие холодные пальцы…

– Я должен извиниться, Аннабел. С моей стороны было дурно просить вас поощрять Марсдена ради газеты. Или в качестве одолжения мне.

Найтли думал, что его совесть успокоится, как только он произнесет эти слова. Он ехал через весь Лондон, от издательства на Флит-стрит до Блумсбери, чтобы сказать ей это. И думал, что она поблагодарит его и попросит не беспокоиться, поскольку поняла: он сделал это в отчаянии. Идиот. Болван.

Аннабел прищурилась и вопросительно склонила голову набок. У Найтли перехватило дыхание.

– Это Джулиана вас подговорила, верно? – осведомилась она. В голосе явно звучали осуждающие нотки.

– Простите, не понял.

– Вы пришли извиниться, поскольку Джулиана посчитала, что с вашей стороны дурно просить о таком, а с моей стороны – унизительно соглашаться на просьбу, – пояснила Аннабел, чеканя каждое слово. По крайней мере, насколько была способна. Потом с глубоким вздохом, не предвещавшим ничего хорошего, продолжала высказываться так откровенно, как никогда за все то время, что он ее знал.

– Нам всем известно, что в жизни вам небезразлично одно – газета. Ни у кого нет никаких иллюзий на этот счет, мистер Найтли. Даже у меня с моим злосчастным воображением, у меня, которая вечно ищет во всех чертову доброту и лучшие качества.

Найтли от удивления даже рот раскрыл.

Аннабел и ругательства?! Быть того не может! Что дальше? Единороги, впряженные в колесницы, и появление короля в мантии?

– Я знала, что именно вы от меня просите. И почему. Не настолько я глупа, – добавила она, поднимая подбородок и вскидывая голову. Рассерженная Аннабел была одновременно дерзкой и великолепной. И мыслить вдруг стало невозможно, поскольку все правила, по которым он жил, превратились в пыль и прах.

Такой он Аннабел еще не видел, и, как подозревал, такой ее не видел никто.

– С моей стороны было некрасиво просить вас о таком, – повторил Дерек, поскольку это оказалось единственным, что он твердо знал в перевернувшемся мире.

– Да, это было некрасиво. И вам следует хоть иногда думать о чем-то, кроме себя и своей газеты, – наставляла она. – Мне нужно было так вам и ответить. Сразу. Очень жаль, что вы отправились в такую даль, чтобы услышать это от меня. Вы неправы, и я только что извинилась… я такая… глупая…

– Аннабел, что с вами? – спросил он спокойным, размеренным тоном.

Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и устремила на него взгляд.

– Вы действительно не догадываетесь, – потрясенно прошептала она. Должно быть, что-то прочла по его лицу. – О-о, ад и проклятие!

Она вдруг стала смеяться и все хохотала и хохотала, а Дерек поражался, что Аннабел, редко произносившая две фразы подряд, теперь ругается, как мужчина!

И еще он не понимал, что тут смешного. Он уже хотел спросить, в чем дело, когда смех оборвался, и по щекам Аннабел полились слезы.

Найтли поднял глаза, словно ожидал услышать с небес разумный совет. Как большинство мужчин, он совершенно терялся от женских слез. И сейчас со смесью сочувствия и ужаса наблюдал за плачущей Аннабел.

Она выглядела трагично и вместе с тем неотразимо, и следовало что-то делать, чтобы остановить это безумие! Прежде всего Найтли сунул ей в руку чистый платок, который Аннабел немедленно прижала к глазам. Ее прелестные плечи тряслись.

И этому ужасу, казалось, не будет конца.

– Ад и проклятие, – повторил он слова Аннабел и со вздохом обнял ее.

Аннабел зарылась лицом в его плечо и, вне сомнения, промочила насквозь его фрак и галстук. Но это не имело значения. Он ощутил, как она успокаивается в его объятиях. Как ее мягкие локоны обвили его пальцы. Как ее грудь касается его груди. Он ощущал себя всемогущим, только потому, что сумел ее утешить! И так ловко прижать ее к себе. Но Дерек жаждал большего.

Он прошептал ее имя.

Однако их прервали, прежде чем они смогли продолжить начатое. Угловатая некрасивая женщина в уродливом платье встала на пороге и откашлялась. Громко.

– Может, кто-то соизволит объяснить мне, что все это значит? – взвизгнула она. Аннабел вывернулась из его объятий и заняла неправдоподобно маленькое пространство в углу дивана.

Найтли ответил в том же тоне. Он не терпел приказов ни от кого.

– Возможно, сначала следует представиться? – заметил он, поднимаясь.

Женщина, услышав его повелительный тон, подняла брови.

– Это моя невестка, мисс Бланш Свифт, – глухо пробормотала Аннабел и, умоляюще глядя на Дерека, добавила: – Это мистер Найтли, с которым я работаю в Обществе ликвидации женской неграмотности.

Общество ликвидации… О, Аннабел!

Найтли хотелось повернуться к ней и задать тысячу вопросов. Но он понял, что в таком случае немедленно разразится скандал, и сделал все, чтобы как можно лучше сыграть свою роль.

И прежде всего попытался изобразить человека, занимающегося благотворительностью, каким он должен быть в его представлении. Но, очевидно, это у него плохо получалось.

– Ах да. Твоя благотворительная работа, – ледяным тоном бросила миссис Фурия Свифт. – Когда я говорила, что благотворительность начинается дома, то не имела в виду деятельность подобного рода. Кто сейчас с детьми? Их накормили? А хлеб? Испечен?

Аннабел спряталась за спину Найтли. Словно он мог защитить ее от длинноносой ведьмы. И очевидно, он хотел ее защитить.

– С ними Нэнси, – ответила Аннабел, хотя, по мнению Найтли, ей следовало бы напомнить, что для подобных заданий существуют гувернантки и слуги. Не сестры.

– Понятно, – прошипела миссис Свифт и обожгла Аннабел таким взглядом, что та попятилась. Потом она попробовала проделать то же самое с Найтли, который в ответ распрямил плечи, отчего стал казаться выше, и посмотрел на нее сверху вниз. Конечно, при его росте это было ребяческой выходкой, но ситуация требовала именно такой реакции.

– Миссис Свифт, я хотел бы закончить разговор с мисс Свифт, – объявил он и, немного помедлив, добавил: – С глазу на глаз.

И не важно, что он гость.

В ее доме.

Бланш зловеще прищурилась.

Найтли ответил невозмутимым немигающим взглядом. Человек, добившийся в жизни такого успеха, не мог не обладать способностью выиграть состязание взглядов.

– Я требую, чтобы дверь гостиной оставалась открытой, – резко заявила она. – Не хватало мне аморальных гнусностей, которые послужат дурным примером моим детям!

С этими словами она повернулась и быстро зашагала прочь. Об ее уходе никто не пожалел.

Не будь Дерек в образе Всевластного Повелителя, вполне мог бы разинуть рот.

Неужели эта женщина настолько плохо знала Аннабел? Он был готов поставить на кон свое состояние, что Аннабел – последний человек на земле, способный развратить невинных деток. И последняя женщина на земле, которая могла бы послужить дурным примером. Она – образец добродетели.

Или он тоже не знал Аннабел?

Кстати, о маленькой плутовке: все это время она скрывалась за его спиной, и теперь он повернулся к ней лицом. Улыбнулся. И уселся на чертовски неудобном диване.

– Моя дорогая Аннабел, вам придется мне кое-что объяснить.